Тот, кто срывает цветы

Байер только отмахнулся. Я ожидал, что меня снова выставят из комнаты, но никто этого не сделал.

– Мы нашли Ванденберга, – сказал Байер.

– Что? Где? – вырвалось у меня.

Мне показалось, что у меня из легких вышибло весь воздух. На мгновение весь мир пошатнулся.

Отец тоже выглядел пораженным.

– Где вы его нашли, Самуэль? – спросил он.

Байер нервно усмехнулся.

– Это самое интересное. В Польше.

Я остолбенел.

– В Польше?

Это была какая-то шутка.

– В небольшом городе под названием Кросно, – продолжал Самуэль.

– Какого черта он там делает? – спросил отец. – Как такое вообще возможно?

Байер быстро облизал губы.

– Лежит на кладбище, – сказал он. – Около трех лет.

– Что? – снова спросил я. – Этого же не может быть. Это какой-то бред, Самуэль! Это…

– Откуда у тебя такие сведения? – перебил меня отец, глядя на Байера.

– Моника Бахмайер. После того, как ее тело было найдено, по некоторым граничащим с нами странам, включая Польшу, прошел слух о новой серии убийств в Германии. Один из местных жителей – Бартош Романовский – узнал в фотографии, которую увидел в новостях, своего соседа.

– Он мог ошибиться, – слабым голосом сказал я.

– Бартош позвонил в полицию и рассказал, что около шести лет назад у него появился новый сосед – мужчина по имени Вальтер Кайзер. Он мало о себе рассказывал, но родом был из Германии. Бартош жил один, поэтому вскоре они с Вальтером стали время от времени коротать вечера в компании друг друга.

Я покачал головой, собираясь снова сказать, что все это просто абсурд, но отец жестом остановил меня.

– Я бы тоже не поверил, – сказал Байер, взглянув на меня, – но у Бартоша остались фотографии. Польская полиция передала нам все показания Романовского и фотографии. Клянусь, на снимках тот, кто нам нужен.

Самуэль достал из кармана телефон и показал нам с отцом две фотографии.

– Бартош говорил, что Вальтер ненавидел, когда его снимали и всегда приходил в бешенство, но он не особо возражал, если был пьян.

Лицо. То самое лицо смотрело на меня с первого снимка. Злые голубые глаза. Щетина превратилась в смоляную бороду, но я все равно узнал его. Это был он. Вальтер Ванденберг. Он сидел в зеленом кресле с сигаретой в одной руке и журналом – в другой. На второй фотографии он был не один, а рядом с каким-то мужчиной в черной майке. Я решил, что это и есть тот самый Бартош. Снимок был чуть смазанным, потому что Бартош что-то говорил, но Ванденберг смотрел точно в камеру – взглядом дикого зверя.

– Я не понимаю, – сказал я, чувствуя, как футболка неприятно липнет к спине. – Не понимаю.

– Как он умер? – спросил отец.

– Романовский утверждает, что от инфаркта. Мы произведем эксгумацию тела, чтобы точно заключить, что это Ванденберг.

– Или опровергнуть, – сказал я.

– Это получается, что после побега Ванденберг несколько лет провел в Германии, а потом мигрировал в Польшу, сменил фамилию и продолжил жить спокойно? – медленно спросил отец.

– Выходит, что так, – кивнул Байер. – Мы пока что точно не знаем, но какое-то время он однозначно оставался в Германии, потому что уехать из страны так просто у него не вышло бы.

Я закрыл глаза. В голове громко шумела кровь. Я чувствовал что-то странное внутри. Почти облегчение, которое внезапно перекрывалось новыми страхами. Я боялся задать себе вопрос, который возникал в связи с новой информацией. Вопрос, который менял все. Я выпал из реальности на несколько минут. Золотые рыбки. Цветы. Девушки. Послания. Убийства. Ночные звонки. Мне казалось, что я схожу с ума. Мертвец. Звонки с того света? Мог ли мертвец отнимать жизни живых? Бред. Сплошной бред. Так просто не бывает. Это неправильно. Это нелогично. Это не вписывалось в общую картину. Не сходилось. Не могло быть правдой. Не могло быть моей реальностью.

Не могло быть реальностью вообще.

– Тогда кто… – прошептал я. – Тогда кто убил всех этих девушек?

Байер помрачнел.

– Какой-то подражатель. Это не редкость, но, черт возьми… Мы строили расследование на личности Ванденберга. Теперь придется все начинать с самого начала, но у нас нет ничего. Ни одной зацепки. Ни одной улики. Нет ни следов крови, ни волос, ни ногтей. Ноль. У нас сплошной хренов ноль, а девушек продолжают убивать. Я понятия не имею, что делать. Ульрих, – устало проговорил Байер, взглянув на моего отца, – ты можешь чем-то помочь? Составить психотип по тем признакам, что у нас уже есть… или что-то еще?

– Мы что-нибудь придумаем, – сказал отец, хлопнув Байера по спине.

Нам всем было не по себе.

– Зачем кому-то все это? – тихо спросил я. – Если это действительно не Ванденберг, то…

На меня как будто навалилось что-то очень тяжелое. Если все это время девушек убивал кто-то другой, то что за игру он вел? И какое отношение я имел ко всей этой истории? Зачем кому-то пробираться в мою квартиру? Зачем звонить по ночам? Оставлять цветы на моей постели? Всю свою жизнь я испытывал страх и тревожился при мысли о Ванденберге, но теперь все рушилось. У моего страха всегда было лицо. У него были глаза. Он был узнаваем. Я привык к нему, сросся с ним, стал одним целым. Теперь все это стерлось – превратилось в безликую фигуру. Чего ожидать от призрака, который не имеет формы? Чего ожидать от неизвестности?

Я ушел на кухню, чтобы выпить воды и умыть лицо. Мои руки дрожали. Мыслей было слишком много, чтобы ухватиться хоть за одну из них. Девушки. Мертвые девушки. Альма. Катарина. Моника. Три тела. И всегда цветы рядом. Подарки. Крохотные сувениры. Послания. Маленькая Ида. Отрывок из детской сказки. Вы стоите на месте. Звонки. Голос на том конце трубки. Старые страхи. Новые страхи.

Я плеснул себе в лицо холодной водой, быстро растер его ладонями. Заметался по кухне, стараясь найти что-то, что поможет мне успокоиться, но ничего не было. Я вернулся в гостиную, где отец продолжал говорить с Байером. Они лихорадочно обсуждали, что теперь делать. Я сел на диван, притянул к себе ноги. Их разговор шел мимо меня. Я был слишком погружен в себя.

Перерезано горло. У всех троих. Это не случайность. Не совпадение.

Золотые рыбки быстро умирают.

Кто их убивает? Кому это нужно? Подражатель. Откуда взяться подражателю? Кто-то из общины, в которой провел детство и юность сам Ванденберг? Кто-то из его родственников? Он сам? Я все еще не отпускал от себя мысль о том, что он мог подставить собственную смерть, чтобы обеспечить себе алиби. Польша. Он все это время был так далеко? Я не мог свыкнуться с этим. Не мог принять. Это было чем-то инородным – мой разум изо всех сил отвергал это знание. Вдруг это просто постановка? Вдруг это ничего не значит?

Я надавил пальцами на закрытые веки. Перед глазами замерцали цветные вспышки. Головная боль была настолько сильной, что я не мог спокойно пошевелиться. Хотелось кричать или биться лбом о стену. Слишком много всего. Слишком. События выстраивались в линию – как выстрелы. Я не успевал на них реагировать. Не мог уклоняться.

– Боже мой, Лео, ты весь горишь! – сказал отец, коснувшись моего лица ладонью. – Лео?

Он велел Самуэлю принести с кухни таблетки, которые помогали мне от жара.

Я попросил одеяло, и отец пошел в мою комнату за теплым пледом. Непослушными руками я нашел телефон и кое-как набрал сообщение Ойгену. «Ванденберг мертв. Уже три года». Ответа не последовало.

– Держи.

Отец накрыл мои плечи пледом. Байер протянул таблетки. Должно быть, я выглядел совсем плачевно, потому что в глазах Самуэля мелькнуло сочувствие.

– Я приеду завтра утром, хорошо? – спросил он, обращаясь к моему отцу. – Мы все обсудим. А сейчас я лучше поеду. Лео нужно отдохнуть.

Отец кивнул.

– Поправляйся, ладно? – сказал Байер, дотронувшись до моего плеча.

Они с отцом вышли в коридор, а я проверил сообщения. Ойген написал всего два слова: «какого черта?», а потом «не выходи из дома».

Не выходить из дома. Я сжал телефон в руках. В прошлый раз кто-то пробрался ко мне в квартиру. Если меня захотят убить, то сделают это.

Дверь не будет помехой.

Глава 15

Его мишени

1

Голосовые сообщения – совершенно прекрасная вещь. Можно слушать их, не чувствуя вину за то, что не участвуешь в разговоре. Я положил телефон рядом с собой и нажал на кнопку. «Лео, пожалуйста, если ты здесь, то перезвони мне. Ты в порядке? Если не хочешь разговаривать, то так и скажи. Я же пойму. Просто дай знать, что ты в безопасности». Сообщение закончилось. Наступила тишина. Я переслушал его еще раз. Мона ждала ответа, но я не спешил. Мне не хотелось врать ей, но и правду я был говорить не готов. Я не был в порядке. Я не был в безопасности.

Новость о том, что в Польше было найдено тело Вальтера Ванденберга уже облетела всю Германию два дня назад. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила, что останки тела, захороненного на кладбище в Кросно, действительно принадлежат Ванденбергу. С тех пор по новостным каналам беспрерывно мелькало лицо серийного убийцы. Я выключил телевизор после того, как услышал свое имя по одному из каналов. «Лео Ветцель, сын известного психотерапевта, оказался единственным выжившим после встречи с этим монстром…»

Несколько часов в тишине. Бесполезные попытки успокоиться. От перенапряжения у меня ломило суставы. Я слонялся по квартире, метался из стороны в сторону, не в силах найти себе места. Отца дома не было – он уехал на встречу с Самуэлем и Торваллем. Компанию мне составлял Оскар, беспокойно следовавший за мной из комнаты в комнату. Мне хотелось запереться, отгородиться от всех и каждого. Я чувствовал себя чьей-то добычей, легкой мишенью.

Кто мог сотворить такое? Кто мог безжалостно расправиться со всеми этими девушками? Зачем кому-то выдавать себя за Ванденберга? Кто-то оставил на моей постели каллы. Кто-то звонил мне по ночам. Кто-то написал это послание. «Золотые рыбки быстро умирают». Чья-то гнусная игра. Зачем? Для чего?

Я вытряхнул на ладонь несколько таблеток и закинул их в рот, запил водой из-под крана. Меня снова сотрясала дрожь. Сигареты кончились, но я не мог заставить себя выйти на улицу. Мне нужно было отвлечься, но не выходило. Я больше не мог спать. Болезнь практически прошла, а вместе с ней почти исчезала и сонливость.

Я устроился в спальне отца. Занавесил шторы. Комната погрузилась в полумрак. Бессмыслица. Происходящее – след из хлебных крошек, который кто-то оставил специально для меня. Охота. Кто мог быть охотником? Кто вел меня за собой сквозь темный лес, полный призрачных теней? Всю свою жизнь я был зациклен на Вальтере Ванденберге, поэтому я не усомнился, что это он, когда все началось снова. Подражателю удалось провести всех, включая опытных детективов и моего отца.

Подражатель. Ученик? Нет, не то. Кто-то, кому хотелось примерить на себя чужое лицо? Маску. Кто носит маски? Все это вымысел. Ерунда. Чушь. Кому-то хотелось занять место Ванденберга, слиться с ним, стать одним целым. Держать всех в страхе. Или только меня? Не могло же быть так, чтобы все это затевалось лишь ради меня одного? Золотые рыбки. Аквариум. Замкнутое пространство – нечем дышать. Попытка выбраться. Попытка спастись. Колыбель из лепестков. Какой смысл вкладывал в это подражатель? Он мог где-то ошибиться. Должно было быть что-то – какой-то просчет. Хотя бы один.

Я лег на подушку и уставился в потолок. Нет ни отпечатка, ни любого другого следа. Нет ни единой зацепки. А что если что-то было? Что если кто-то просто уничтожил все улики? Подражатель мог быть ближе, чем я думал. Я мог доверять ему. Он мог работать в полиции. Это удобно – быть в курсе всех новостей, что касаются расследования. В моем окружении был только один человек, который работал в полиции и всегда был рядом.

У меня вспотели ладони. Мог ли Байер?.. Я зажмурился. Что я вообще знал о нем? Достаточно молод, но уже так успешен. Недавно развелся с женой, которая ему изменяла. Могло ли предательство близкого человека толкнуть на убийства других женщин? Но какого черта нужно изображать из себя Ванденберга? Чтобы отвести подозрения? Удобно. Сердце забилось чаще. Я попытался вспомнить, когда Байер проболтался мне об изменах жены. После первого убийства? Он мог знать и раньше. Он мог притворяться. Люди всегда, не задумываясь, доверяют полицейским и врачам. Байер мог воспользоваться своим положением. Он мог заметать за собой улики, потому что всегда был в курсе расследования.

Но зачем ему я? Нет, что-то не так. Это не то. Я был лишним звеном в цепочке. Вся картина рушилась. Байер, черт возьми. У него могли быть и другие мотивы, о которых я не подозревал. Давние счеты с моим отцом? Ненависть? Зависть? Старые обиды? Я бы заметил, если бы что-то в их общении было не так.

Я закрыл глаза, мысленно возвращаясь в тот день, когда Самуэль Байер впервые переступил порог нашей квартиры. Все было в порядке. Никакого напряжения. Это могло быть притворством. Игрой на публику из двух человек. Обманом. Иллюзией. Байер мог быть первоклассным лжецом. Я сел на кровати и обхватил себя руками за плечи. Три девушки. Есть ли какая-то связь между ними и Самуэлем? Что если это он изменял жене, а не наоборот? Нет, нет, нет. Слишком просто. Это что-то другое, что-то более глубокое.

Я поднялся на ноги и заходил по комнате. Вряд ли Байер был убийцей. Пусть некоторые совпадения и были, но я чувствовал, что это не он. Мне просто хотелось быстрее во всем разобраться, поэтому мой мозг сам додумывал детали, которые помогали выстраивать идеальную картинку. Золотые рыбки. Кто мог знать о золотых рыбках? Ведь не так обязательно иметь доступ к материалам дела, чтобы узнать об этом. Можно было поднять старые статьи, просмотреть выпуски новостей. Снова не то. Слишком большой круг подозреваемых. А говорили ли об этом в новостях? Я был уверен, что непременно. Ведь на этот раз сказали.

Но говорили ли тогда?

Я вытащил из кармана телефон, нашел в списке контактов Байера и позвонил ему. Он мгновенно взял трубку.

– Лео? Что такое? У тебя все в порядке?

– Да, – ответил я. – У меня один вопрос.

– Это срочно?

– Да. Ты не знаешь… – я чуть замялся, – про золотых рыбок говорили по новостям, когда Ванденберг сбежал из тюрьмы?

– Что-что? Подожди. Я плохо тебя слышу. Секунду.

На том конце послышался какой-то шум, чьи-то голоса, но хлопнула дверь, и все быстро стихло.

– Что ты спрашивал? Что-то насчет золотых рыбок?

Я повторил вопрос.

– О чем ты говоришь? – удивленно спросил Байер. – Ты что-то путаешь, потому что…

– Я ничего не путаю, Самуэль. В тот день, когда Ванденберг сбежал, он ударил меня по голове и сказал, что золотые рыбки быстро умирают.

– Подожди, – резко прервал меня Байер. – Черт возьми, откуда это вообще взялось?

– В смысле?

– Откуда это взялось?

– Я не понимаю…

Байер тяжело перевел дыхание.

– Я изучил все материалы дела по Ванденбергу, но ни разу не встретил упоминания о чертовых золотых рыбках, а теперь ты говоришь, что уже слышал эту фразу?

Я перестал дышать. Меня бросило в жар.

– Кому ты об этом рассказывал, Лео? Кто еще об этом знает?

– Я…

– Я сейчас приеду, слышишь? Я приеду, и ты мне все расскажешь.

2

Как так вышло, что такой важный факт стерся из моей памяти? Я забыл напрочь, что никогда не рассказывал полиции о том, что Ванденберг говорил мне о золотых рыбках. Этого не было нигде – ни в газетах, ни в новостях, ни в материалах дела. Я даже отцу об этом не рассказал во время своей короткой исповеди, потому что думал – он и так знает.

Мы собрались в нашей гостиной вчетвером – я, отец, Самуэль и Торвалль. Последний внимательно изучал содержимое красной папки – мои детские показания.

– Тут ничего нет, – мрачно заметил он.

Самуэль нервно выдохнул и посмотрел на меня. Он был встревожен и все время двигался – шагал по комнате, отбрасывал ладонью волосы со лба, барабанил пальцами по бедру.

– Постарайся вспомнить, – осторожно сказал Байер, – Постарайся вспомнить каждого, кто мог знать об этом. Это наш шанс.

Отец сел рядом и положил ладонь мне на плечо. В комнате повисла тишина – такая тяжелая, что я ощутил головокружение. На улице успело стемнеть, и только хрупкий свет ночника освещал пространство.

Ночник. Я долгое время не мог засыпать без света. Мне чудились кошмары, в которых Ванденберг приходил за мной.

За тобой кто-то гонится?

Да. Он идет за мной. След в след.

Хочешь зайти на кофе?

Голос. Я хорошо знал его. Этот голос. Он был теплым и приветливым. Он обволакивал, защищая от неприятностей. Он мог помочь. Мог исцелить. В тот тревожный день он был рядом – подхватил меня, чтобы я смог почувствовать себя в безопасности.

Ты знал, что отец Альберта Де Сальво часто избивал его?90 А мать Чарльза Мэнсона91 как-то продала сына за кружку пива? Кто же все-таки был Джеком-Потрошителем?

Плечо к плечу. Кружки с горьким кофе. Газировка. Работающий в ночной тишине принтер.

Лучше знать, что у них в головах, верно?

Тяжелая папка, набитая вырезками из журналов и распечатками. Страницы в заметках. Красный маркер. Волнистые линии и знаки вопроса. Имена на полях.

Я быстро увлекаюсь. Находишь что-то, что нравится, а потом у тебя щелкает в голове, и ты больше не принадлежишь себе.

Ты больше не принадлежишь себе.

Знаешь, какой первый признак лисьего бешенства? Они совсем перестают бояться людей.

Я почувствовал тошноту и откинул голову на спинку дивана. Это было в тот день, когда я не пошел в школу. Много-много лет назад. Я столкнулся с ним около подъезда, а потом рассказал все, ничего не утаивая. Он выслушал меня, сказал, что понимает. И мне стало легче.

– Ты что-то вспомнил? – спросил отец.

Я ничего ему не ответил.

Это другая сторона свободы. Ее худшая сторона, но привлекательная.

Свобода. Возможность отнять чужую жизнь. Убийство. Три молодые девушки. Я сжал ладонь в кулак. Короткие ногти впились в кожу.

– Я рассказал ему все, – прошептал я, уставившись перед собой. – Только ему.

– Кому? – рявкнул Торвалль.

Байер быстро вскинул руку, призывая его замолчать.

– Кому ты все рассказал? – спокойно спросил отец.

Я с трудном проглотил ком в горле и беспомощно посмотрел на отца.

– Альвину.

Он застыл.

– Альвину?

– Да.

Байер быстро достал телефон и положил его на кофейный столик. Он включил диктофон. Запись пошла.

– Кто такой Альвин?

– Наш сосед сверху, – сказал отец. – Альвин Фосс, – он внимательно посмотрел на меня. – Ты уверен, что больше никому не рассказывал?

Еще был Ойген. Я запросто мог проболтаться ему, когда мы пили вместе, и теперь не помнить этого. Я не был уверен, что он вообще запомнил бы такие мелочи, если бы даже услышал. Нет. Я даже не думал о том, что это мог быть он.

– Больше никому.

Альвин. Я не мог в это поверить. Я отказывался принимать это.

– Я знаю, что говорить о таком сложно, но расскажи, пожалуйста, больше о вашем общении. Мы можем и ошибаться. Я буду только рад, если твой друг окажется вне подозрений, – сказал Байер. – Нам нужна твоя помощь.

– Мне нужно умыться.

Я быстро поднялся с дивана и на ватных ногах добрался до ванной. Я заперся на несколько минут, стараясь немного успокоить сердце, которое билось с такой силой, что становилось больно дышать. Я умылся и взглянул на себя в зеркало. Точь-в-точь загнанный зверь. Нет, я не выбирал такую правду. В тот момент, оставшись наедине с самим собой, я молил, чтобы все это было моей страшной ошибкой. Альвин. Альвин Фосс. Широкая улыбка. Идеально выглаженные рубашки. Чистый смех. Он был моим другом слишком долго, чтобы я мог поверить в то, что он способен совершить убийство.

Моя новая квартира. Мы вместе искали для меня квартиру. Альвин часто бывал у меня в гостях. Ему бы не составило труда сделать копию ключа, чтобы потом проникнуть внутрь и оставить цветы на моей постели. Цветы с могилы моей матери. Каллы, которые нашли рядом с телом одной из убитых девушек. Альвин хорошо знал, что это любимые цветы моей матери.

В дверь постучали.

– Ты там в порядке?

Это был отец.

– Сейчас выхожу.

Я вытер лицо полотенцем и отрыл дверь.

– Давай закончим с этим.

Я кивнул, и мы вместе вернулись в гостиную, где нас ждали Самуэль и Торвалль. Следующие два часа мне задавали вопросы, а я старался отвечать на них. Детективов интересовало все: где мы познакомились? о чем обычно говорили? как проводили время? заметил ли я странности в поведении Альвина? было ли что-то, что пугало меня?

Я плохо помнил наше знакомство. Мне было лет пять, когда Фоссы переехали в наш дом. Какое-то время мы совсем не общались, но вскоре мама и Шарлотта нашли общий язык, поэтому Фоссы стали желанными гостями у нас дома.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что вам нравилось изучать серийных убийц? – спросил Байер.

Я поджал губы и взглянул на отца. Мне было неловко говорить о таком в его присутствии, но выбора у меня не было.

– После того, как все случилось… – к этому моменту я уже признался детективам, что Ванденберг сбежал по моей вине, – я стал читать много статей о Ванденберге. Мне казалось, что так я буду в безопасности. Я не знаю. Просто так мне было легче. Потом я рассказал все Альвину, и он тоже заинтересовался. Ну, я имею в виду…

Я не нашелся, что сказать, поэтому замолчал.

– Все хорошо, – терпеливо сказал Байер. – Продолжай.

Я выпил немного воды из стакана, который стоял на подлокотнике.

– Как-то само собой вышло так, что вскоре мы начали читать не только о Ванденберге. Мы заинтересовались похожими историями. Читали о серийных убийцах, распечатывали разные факты, но мне казалось, что мы занимаемся чем-то… не знаю. Это казалось просто таким… хобби?

– Хобби, – громко фыркнул Торвалль. – Интересно.

Я не обратил на него внимания и продолжил говорить дальше.

– Мы смотрели документальные фильмы, делились своими мыслями и… это было безобидно. Может, у нас и была небольшая одержимость, но мы не делали ничего страшного. Никто из нас никогда не хотел повторять все то, что делали все эти люди. Ну… я не хотел. А потом Альвин уехал учиться в Берлин, и все это прекратилось.

– Его мать все еще живет здесь?

– Да.

– А где его отец?

– Они с Шарлоттой развелись, – за меня ответил отец.

– По какой причине?

Отец вздохнул.

– Насколько я могу судить, он был не особо приятным человеком.

– В чем это проявлялось?

– Шарлотта как-то рассказывала, что ее бывший муж любил выпить и иногда поднимал руку на нее и Альвина. Когда они переехали в наш дом, то Шарлотта уже была в разводе. Альвину тогда было лет восемь или девять.

Байер несколько раз кивнул, склонился над блокнотом и что-то быстро туда записал.

– Мне нужно сделать пару звонков, – сказал он, выходя из комнаты.

Я чувствовал себя выжатым после разговора. Я все еще не верил в реальность происходящего. Было сложно представить, что Альвин на самом деле окажется подражателем Ванденберга. Зачем ему это? Какой мотив? Причем здесь я?

– Заварить чай? – спросил отец.

Торвалль кивнул, и отец скрылся на кухне.

Мне не хотелось оставаться наедине с детективом, но сбежать я не мог. Торвалль сверлил меня взглядом и явно что-то хотел сказать.

– Улики косвенные, – сухо произнес он. – Дело дрянь.

Я посмотрел на него.

– Вы не можете его допросить?

– Мы можем спугнуть его, если проявим к нему какой-то интерес. Нужно действовать аккуратно. Одних твоих слов недостаточно для того, чтобы обвинить его.

– И что делать? Просто ждать?

Торвалль достал из нагрудного кармана сигареты и закурил, сохраняя скорбное молчание. Я опустил взгляд в пол, чтобы как-то унять головокружение.

В комнату зашел Байер.

– Сейчас ничего нельзя сделать? – спросил я. – Если это действительно Альвин.

– Я думаю, что должно что-то быть.

– Мы живем не в сказке, Самуэль, – прошипел Торвалль, выдыхая дым.

– Лео, ты знаешь его лучше всех. Есть ли что-то, что может нам помочь? – спросил Байер.

С кухни вернулся отец с двумя кружками чая для детективов. Он снова сел рядом, сжал мою руку, и стало немного легче.

Мне казалось, что я предаю друга. Я не мог быть уверен в том, что Альвин совершил все эти убийства, но и в обратном убежден не был. Я попытался собраться с мыслями, чтобы сделать то, о чем просил Самуэль. Было ли что-то, что могло помочь? Было ли что-то…

Чему ты принадлежишь, Альвин? Что способно тебя увлечь? Музыка. Фотография. Убийства?

– Он фотограф, – тихо сказал я. – Очень любит фотографировать. Я думаю, что… Это может быть зацепкой? Мы можем проверить? Я хочу сказать, что он мог снимать, когда…

– Отлично! – похвалил меня Байер с таким видом, словно уже раскрыл дело. – Хорошая работа.