The Long Dark

– На сегодня все! – объявил надсмотрщик. – Арн, Дэйл, Боун, забирайте своих щенков, а не то подохнут раньше часу. Возвратимся как кончится буря… Эх, жаль на них хлеб за зря переводить.

– Выпивка с тебя, Вельш! – напомнил надсмотрщик с другой деревни.

– С вами забудешь…

Хоть до деревни Олафа рукой подать, дорогу замело настолько, что добраться стоило неимоверных усилий. Тем более что Рун, был не в силах справиться сам, и часто приходилось помогать товарищу сделать еще шаг. Он что-то бормотал о теплой кровати и еде. Казалось парнишка бредил, но Олаф не мешал ему, сам погрузившись в размышления, он старался позабыть о ноющем теле и крепком морозе.

Мысль о сегодняшнем утре, самая приятная. Проснувшись, он выбрался из своей заброшенной хибарки. Тишина над еще спящей деревней радовала слух. У дома стоял давно высохший дуб, видавший времена, когда вместо деревни еще рос густой лес.

Взгляд мгновенно привлек ворон. Огромная черная птица, в два раза больше размером чем любой ее собрат, восседала на ветке и угрюмо уставилась на парня.

Олаф растерялся от ее взгляда и невольно поклонился, на огромное удивление – ворон поклонился в ответ. Парень какое-то время, не веря своим глазам рассматривал птицу. "Какой уважающий себя ворон будет кланяться такому оборванцу как я?" – спросил он себя.

Ворон продолжал наблюдать. Олафу стало не по себе, но набравшись храбрости и исполненный детской наивности, он обратился к птице:

– Великий ворон, я прошу простить меня за то, что обращаюсь к вам. Возможно, Один услышит нас… Мы нуждаемся в помощи…

Одинокая слеза покатилась по щеке парня, но быстро смахнув ее рукой, Олаф насупился. Нет, он не будет плакать, только не он.

Ворон вдруг каркнул, нарушив тишину долгим эхом и будто вновь поклонившись парню, взлетел. Несколько раз взмахнув крыльями он скрылся за деревенским частоколом, оставив изумленного парня одного. Может, все-таки он его понимал?

Жестокая реальность вновь вернула Олафа из мира грез. Один из караульных пнул его требуя поторопится.

Наконец показался частокол, а в нос ударил запах теплых очагов. Дозорные на башнях перекинулись парой слов, тяжелые ворота со скрипом отворились, разгребая наметённый снег.

– Зайдем к старику Руги? – поинтересовался Рун. – Так хочется есть… Хоть краюху хлеба…

– Ты слишком скромен, – возразил Олаф. – Клянусь твоими рваными сапогами! Руги задолжал нам рыбу.

Старик жил на другом конце деревни и частенько выбирался к ручью за стеной. Стражники нечасто шныряли у его дома и даже не пытались отобрать рыбу, как часто делали со всем, что им понравится. Единственный лекарь на всю деревню слишком ценился. Ведь после войны болезни нахлынули повсюду, порой даже маленькая царапина способна лишить человека жизни в страшных муках. Несмотря на все молитвы, солдаты чаще заходили за помощью к целителю, ведь он знал, как вылечить болезни и магического характера – проклятия разрушенных капищ и тотемов довольно часто преследовали церковников.

Большую часть деревни составляли деревянные дома с соломенной крышей, и ветхие, напоминавшие об умирающей культуре северян длинные очаги. Хижина гончара уже осталась позади, а справа показалась кузница Хельна, но дети всего этого не замечали, опустив глаза, они старались скорее пройти, мимо не привлекая внимания шедшего им навстречу инквизитора. Черный плащ скрывал его с головы до ног, но даже тень, спадающая на лицо ужасного человека, не могла скрыть уродливого лица. Олаф не хотел и знать, что скрыто под шлемами троих сопровождающих его рыцарей. Такие "гости" бывают нечасто в столь отдаленных местах, но никогда их визит добром не кончается.

– Снова он. Я боюсь его… каждый раз, когда этот человек проходит рядом, мне кажется, что он укажет на меня пальцем, – заикаясь, сказал Рун.

– Я тоже боюсь, – пробормотал Олаф. Взгляд его вильнул в сторону Руна. – Но он не должен знать об этом, не должен учуять нашу слабость.

– Мы всего лишь дети!

– А они всего лишь взрослые! – напомнил Олаф, слегка улыбнувшись.

Но тут же его улыбку сняло как рукой, а глаза расширились до предела. Схватив товарища за рукав, он резко потянул его в сторону, не дав поднять головы.

– Что там Олаф? Что ты увидел? Я хочу посмотреть! Отпусти!

Вырвавшись из крепких хватки Рун ошарашенно уставился вперед.

На виселице среди площади, болтались безмолвные, мерзлые тела, на их груди висели таблички, что гласили:

«ОНИ СКРЫВАЛИ ВЕДЬМ»

Парни хорошо знали этих добрых людей, они смотрели на их бездыханные тела, освещаемые тусклым светом факелов, безмолвно вспоминая слова Ульриха. Родители девушек с горя старались защитить детей, но поплатились за это жизнью. Впервые ни кольчужная перчатка, ни длинные мечи, больше не пугали Олафа. Он чувствовал, как что-то внутри ломается, трещит, вот-вот рухнет последний рубеж и вырвется темное, ненавистное, жестокое… Но взглянув на ошеломленного Руна, гнев его утих.

– Эй ублюдок! Что смотришь? Твоя родня чтоль болтается? – с ухмылкой сказал человек, углядев парней.

Дети не сразу заметили двух стражников, что стояли у виселицы, скорее всего любуясь своим поступком.

– Может хотите присоединится? – добавил второй, и они разразились диким хохотом. – Для храброго племени всегда найдётся местечко. Ну же! Смелее!

Рун гораздо чувствительнее Олафа с трудом сдерживал слезы. Немногие в темные времена могли оказать поддержку, немногие находили добрые слова. У этих людей все чувства были в достатке. Две рыжеволосые дочки, отобранные инквизитором теперь, пожалуй, остались лишь в памяти, что никогда не угаснет – памяти ребенка.

– Пошли, – сказал Олаф, потянув Руна за рукав. – Им уже ничем не помочь.

Недалеко за площадью начиналась тропинка, тянувшаяся вдоль пологого склона вниз, к хижине старика Руги. Там внизу деревни она казалась забытой, если бы не белая дымка, тонко стремившаяся к небосводу. Слегка оправившись от потрясения, Рун постучал в дверь.

– Входите! Нет от вас покоя! – отозвался голос внутри.

Подростки отряхнули ноги от снега и зашли внутрь. Долгожданное тепло мгновенно сняло напряжение, и Рун даже нехотя зевнул. Внутри все неизменно – завал из разноцветных пузырьков, едкий запах трав. Старик всю жизнь жил один, и никогда не заботился о порядке. Некоторые полки покрыты вековым слоем пыли, а семена собранных трав не скрываясь разбирали мыши.

– Это Рун и Олаф, господин Руги.

– А, вы, ну что ж, заходите! Помнится, я обещал накормить вас рыбешкой, – ответил старик, показавшись из соседней комнаты.

Его морщинистое лицо, и легкий приветливый взгляд из-под густых седых бровей напоминал героя сказок о лесных духах добряках. Длинная рубаха и ряд мешочков на ремне, прибавляли старику загадочного вида.

– Я как раз варю похлебку! Снимайте свои лохмотья, вот так. Пойдем, Рун, поможешь мне с рыбой, а ты, Олаф, последи за огнем, да с дровами не части. Годы уже не те в лес ходить.

– Как скажете, господин! Уж это я умею, – отозвался Олаф, в который раз рассматривая бесчисленные разноцветные настойки.

Не прошло и часа, как за столом веяло ароматом похлебки. Такая еда частично возвращала к жизни ослабевшие тела, возможно, лишь она и давала надежду.

– Вы несомненно прошли через площадь. Видно по вашим лицам, – начал старик.

– Да, Руги, мы все видели… – ответил Олаф, отложив ложку.

– Возьми ее обратно, малец. Мы северяне, мы сильные, разве забыл, что я говорил? Не давайте слабости взять верх. Я видывал разное за свою жизнь, воин правда с меня не вышел… Но это не значит, что я был когда-либо слаб, – лицо старика сделалось серьезным, как никогда – Север слабости не прощает!

Олаф кивнул и продолжил есть, выбросив из головы ужасную картину.

– Хорошие были люди эти Голдвины, редкость во все времена. Будь прокляты эти собаки, устроили себе хороший рынок, ничего не скажешь.

– Рынок? – переспросил Рун.

– Ага, думаете их на костре сожгли? Даже не знаю, что лучше… продали их. На таких красавиц всегда покупатель найдется.

– Так значит они живы? Их можно спасти! – неуверенно произнес Олаф.

– Не дури, вы, конечно, парни бравые. Пережили многих, но еще слишком малы. Ваша задача – не умереть, и, кто знает… Возможно, для нас еще не все потерянно… – мудро ответил старик.

Словно в насмешку над его надеждами, все тело внезапно пронзила резкая боль. Старость уже захватила его, а далее – неизбежная смерть. Олаф отвел взгляд, уж он то точно не предназначен для старости. И дожить ли ему до этих времен…

Распрощавшись со стариком, дети устремились домой. Зимой, да еще и на севере, светлое время суток являлось роскошью. С каждым часом снегопад превращался в бурю, будто духи зимы завывали отовсюду, рыская в поисках замерзающей жертвы. Сон не заставил себя ждать, единственная радость после столь тяжелого дня.

2

Проснувшись среди ночи, Олаф поторопился раздуть угли, ощущая мороз, что быстро просачивался сквозь прогнившие стены, в то же время, он старался изгнать из головы страшный сон. Рун, как всегда сладко спал, работа настолько выматывала парня, что он мог до смерти замерзнуть, не просыпаясь. Олаф знал, что довольно часто ему так и хотелось.

Пару щепок и древесная кора быстро наполнили светом хибару, и тепло вновь полилось по дому прогоняя леденящий воздух. В углу показалась толстенная серая крыса, в животе страшно урчало, но Олаф научился отгонять эти мысли. Друзья мастера по ловле крыс и если признаться честно, то они куда приятнее на вкус, чем еда на рудниках. Крыса взглянула Олафу в глаза слегка насторожилась.

– Живи пока, – пробубнел Олаф.

Грызун противно пискнул, словно в ответ и принялся прогрызать новую дыру в стене. Олаф вздыхал и всматривался в ловкость крысиной работы, словно видит это впервые – крыса была мастером в этом деле. Сначала это захватывало, а теперь его плавно клонило ко сну.

Странный шум отвлек от размышлений о крысах. Вопреки буре, кто-то пробирался по снежным сугробам. “ В такую-то погоду?”– подумал парень. Он заглянул в щель забитого окна – никого. Резкий стук в дверь заставил Олафа отпрянуть от стены.

– Кто там? – спросил Рун, протирая глаза.

– Не знаю, – ответил шепотом Олаф – Не достойно северянина оставить гостя в метель…

Олаф открыл дверь, и ветер со снегом больно ударил в лицо, запустив человека с ног до головы укрытого плащом, он с трудом прикрыл двери на засов.

Переступив порог, гость легко поклонился.

Лицо неизвестного скрывал капюшон, в полутьме лица различались плохо. Его плащ облеплен снегом, а за спиной свисала кожаная сумка.

– Проходите к огню, согрейтесь. – предложил неуверенно Олаф.

– Благодарю вас, – сказал незнакомец старческим голосом и подойдя к огню, уселся на доски.

Молчание, казалось, длилось целую вечность. Олаф нервно наблюдал за странным незнакомцем. Человек тяжело дышал, словно раненое животное. Олаф не знал, что делать и решил заговорить:

– Простите… но вам лучше пойти в местную таверну, здесь слишком холодно. – сказал он, бросая взгляды на незнакомца.

Ему было не по себе от мысли, кто может скрывать свое лицо. Но инквизитором он не был и это успокаивало.

– Меня вполне устраивает ваш дом. Он вполне уютный.

– Пожалуй не самый ужасный в Берге.

– Разве.. я забрался так далеко на север? – растерянно произнес человек. – Мне нужно на запад.. Времени совсем нет…

Сказав это, лишенный сил, старик плавно упал на бок. Олаф подскочил к незнакомцу и снял капюшон. Старик седым не был, черный волос спадал до плеч, а лицо заросло густой бородой. Лишь голос и множество морщин говорило о его возможном возрасте. Бледная кожа. На руках кровь…

– Что с вами? – спросил Олаф

– Я потерял слишком много крови. Руны указали мне путь к вашему дому… но как дети помогут мне…

– Помогут? В чем? – спросил Рун, дав старику воды.

Последний откашлялся. Друзья постелили соломы под голову раненного. Он с трудом развязал сумку и достал оттуда книгу. Книга не из церковных, которые часто видели дети. Ее страницы равномерно вырезаны из кожи животных, а на более толстой коже, что служила обложкой, выжжен знак. Олаф нередко встречал на старых деревьях и камнях что-то подобное. Эти знаки пуще всего стремились уничтожить священники и инквизиция.

– Язычник… – произнес Рун.

Старик заметил, что дети испугались и поспешил заверить, что бояться нечего:

– Сегодня никто не узнает обо мне… Слишком поздно… я так долго искал ее… эта книга так нужна в Винланде… вы должны сжечь ее, это небезопасно!

Старик явно умирал, он бледнел на глазах, а дышать становилось все труднее. Его речь становилась все медленнее, а глаза закрылись. Какое-то время он бредил, говоря на непонятном языке, а после выдавил последние слова:

– На запад… к фьорду Рагнара…корабль через две недели… я должен успеть… Винланд…

Старик притих, его грудь больше не вздымалась.

–Умер… – сказал шепотом Олаф и добавил, – Винланд.

Вдруг, на лбу старика появился знак, словно раскаленный металл он какое-то время светился, в мгновение все тело старика будто загорелось изнутри, и вспыхнув ярким пламенем, исчезло, оставив лишь тлеющие угольки.

Друзья переглянулись и вместе посмотрели на книгу, что лежала рядом с угольками.

– Сожги ее, Олаф, – сказал Рун.

– Этот человек отдал жизнь за эту книгу… Имеем ли мы право сжигать ее?

– Он язычник! Ты ведь знаешь, что сделает инквизитор, стоит ему узнать о нашем разговоре. Куда ты ее денешь? Отнесешь какому-то фьорду Рагнара? Мы дальше стен ничего не видели. Прошу, ты должен ее сжечь!

– У нас не будет другого шанса, Рун. Ты понимаешь, о чем я.

Рун лег на солому.

– Делай что хочешь, а я не хочу попасться инквизитору или волкам на съедение.

Олаф задумался, наблюдая, как остатки пепла подбирает легкий сквозняк.

– Это ведь могло произойти с кем угодно, но старик пришел к нам, – начал он. – Мы ведь не протянем долго, ты сам знаешь, а Хельга и Йорке… Хвицерк, Йоханнес, Сурд… Они не заслужили этого и были сильнее нас… Теперь у нас есть эта книга. Возможно, сами боги избрали нас…

Олаф провел рукой по обложке, она отдавала приятным теплом. Взглянув на Руна, он увидел, что тот смотрит на книгу.

– Богов давно нет, – неуверенно произнес Рун – их убил бог чужаков, как и наших родителей.

– А что, если нет? Что, если есть надежда? Что, если это ключ к свободе нашего народа? Люди еще сражаются! Целые отряды христиан пропадают в лесах, а этот старик? Ведь он отдал жизнь за эту книгу. Значит, и для нас она должна значить не меньше…

– Ты говоришь… ты говоришь, как викинг в сагах, что поведал нам Руги. Но это саги, Олаф, а мы – не викинги.

– Если ты считаешь меня старшим братом, – продолжал Олаф, – скажи, Рун, окончательно ли ты решил гнить на рудниках до смерти?

Рун закрыл глаза, в его мыслях крутились бесчисленные дни на каменоломне, лица друзей, и смерть, множество смертей.

– Уверен? – вновь спросил Олаф.

Рун открыл глаза:

– Не знаю… Мне страшно, но ты мне брат и прав, больше я этого не вынесу, – сказал Рун, поднявшись. – Это ведь руны? Там, в книге.

– Думаю да, руны и прочие знаки, – листая книгу, сказал Олаф.

Книга завораживала, тепло исходило от нее все больше, руки чувствовали слабую вибрацию энергии.

– Знать бы, что там написано… Без знаний, это всего лишь книга, – заявил Рун.

Олаф с усмешкой бросил на него взгляд, его глаза радостно сверкнули.

– Книга, нам помочь не сможет… – задумчиво сказал Олаф, извлекая из кармана пузырек с красной жидкостью и улыбнувшись, добавил, – потому, мы поможем себе сами.

– Ты украл это! Старик не на шутку разозлится.

– Сомневаюсь, что ему понадобится яд, в ближайшее время, – сказал Олаф.

Друзья переглянулись, страх перед будущим и уверенность в сегодняшнем переполняли их сердца. Но они улыбались, впервые по-настоящему, за столько лет.

Этой ночью их сны витали на западе, не раз они случайно слыхали о море и кораблях, которые, как говорили старики, всегда были родным домом северян. Бесконечная, темная гладь предстала перед друзьями. И одинокий драккар легко идущий по волнам.

Глава 2 Первый шаг

"Подарок большой

 не всюду пригоден,

 он может быть малым;

 неполный кувшин,

 половина краюхи

 мне добыли друга." 

– Речи Высокого. 

1

Прошло несколько напряженных дней, прежде чем буря наконец утихла. Каждую секунду казалось, что в дверь ворвется инквизитор, и отыскав книгу закажет у палача два места на виселице, но этого так и не случилось.

Сегодня утром, Олаф вышел из дома в надежде, что прогулка поможет в раздумьях, поможет прийти к какому-то умозаключению накопившихся важных вопросов. Парень часто обращался за наставлениями и душевным покоем к одинокому дубу на окраине деревни. Однако даже покой древа с его безмолвным могуществом сегодня не помогал. Говорить вслух с богами, в деревне среди церковников, словно подписать себе приговор.

"Живы ли еще боги?" – думалось ему.

Олафа снедали не проходящие тревоги: как-то пройдет предстоящий замысел? Время назначенного события стремительно приближалось, а Олаф вместе с другими детьми уже сомневался, выйдет ли из него хоть какой-нибудь толк.

Конечно набравшись сил за период бури, они стали увереннее. Общая цель вернула желание жить, восстановила раны душевные и телесные, и даже если, это делала книга, (которая так и осталась в тайне от остальных детей) Олаф и Рун принимали это с благодарностью.

Им противостояла взрослая, вооруженная сила, которая способна сменить плеть на меч и стрелы, и уж наверняка не станет задумываться, перед их применением.

Но медлить нельзя. Старик сказал: "две недели до отправки корабля". Время неумолимо подгоняло предстоящие события. Еще оставалось одно дело, которое требовалось завершить сегодня, от него во многом и зависел успех, а в частности от самого Олафа.

С самого утра, Олаф и Рун пришли к дому Уля, где к ним отнеслись с недоверием:

– С чего бы это? – поинтересовался Уль, приоткрыв двери.

– Ты был прав, и мы с этим согласны. Разве этого мало? – ответил невозмутимо Рун.

– Маловато.

Уль уже закрывал дверь, но Олаф остановил его подперев дверь ногой.

– Без нас ты не справишься, стражников много и бегают они быстрее любого из вас. У нас есть кое-что, что поможет это исправить.

Вожак задумался, но все же кивнул и пустил парней в дом.

– Я проверял вашу уверенность, – спокойно произнес он.

Дом отличался большим размером, но в целом являлся таким же убогим. Брошенный богатым бондэром (землевладельцем) во время войны, он был разграблен мародерами, и в последствии стал домом для десятка бездомных подростков. Уль, как самый взрослый взял ответственность на себя. Каждая потеря, выжигала глубокий шрам на его сердце, некогда веселый парень стал угрюмым и молчаливым, но все так же сохранял верность своей новой семье.

Девятеро подростков сидели у огня, обжаривая только пойманных здоровенных крыс. Бросив недоверчивые взгляды, они продолжили свое занятие.

– Что они тут делают? – спросил парень со шрамом на щеке, недоверчиво взглянув на вошедших. Звали его просто – Шрам.

– Решили присоединится к нам, – ответил Уль, усевшись на единственный в доме стул.

– И ты позволили им это? – поинтересовался другой, длинный и тощий по кличке Ветка.

– У нас нет выбора, нам нужно больше сил. Тем более у них есть что предложить нам.

– Так и есть, – сказал Олаф и достав из кармана пузырек показал его всем присутствующим – это, яд Альрауна.

– Чушь! – усмехнулся Ветка.

– Нет! – рявкнул Олаф. – Мы видели его… Несколько лет назад Руги выкопал его с корнем Мандрагоры. Мы пришли как раз в тот момент, когда мелкая тварь проснулась и перевернула весь дом.

– И что с ним стало, с Альрауном? – заинтересовался Шрам.

– Ничего хорошего! Он укусил меня за ногу… – фыркнул Олаф, показав шрам от двух толстых клыков.

– Мы загнали его в угол, – продолжил историю Рун. – Я почти успокоил это, дивное создание и…

– И я убил его метлой! Ничего ты его не успокоил, до сих пор помню эти бешеные глаза, два острых зуба, и десяток ног схожих с корнями, – Олаф запнулся, пытаясь выкинуть существо из головы. – После… если бы не десятки эликсиров старика… Место крови вышли бы все мои внутренности. Старик долго злился, он надеялся, что Альраун принесет ему удачу, и здоровье… Но в итоге, выжал из него всю кровь со словами – "Не пропадать же добру!"

– Этого пузырька хватит отравить половину гарнизона, нужно лишь дождаться действия яда, – закончил Рун.

– Это лучше, чем ничего! – согласился Уль. – Возможно, это даст нам шанс!

– Как же мы заставим их его выпить? Насильно заливать в глотки? – не унимался Ветка, вызвав ехидный смешок среди собравшихся.

– Это не к чему, – ответил нервно Рун.

Ему никогда не нравился этот длинный доходяга, сующий всюду свой длинный нос и вообще бывший одной из причин, почему друзья жили отдельно, на дух не перенося своего рода самоуверенных надутых глупцов. Не понаслышке зная, что он и Толстяк были из семей зажиточных аристократов. Олаф и Рун часто не понимали, как вообще им удалось пережить столько крепких детей.

– У нас есть план, – продолжил Олаф, не дав Руну попасть в сети насмешек. – Наш надсмотрщик задолжал другим выпивку и уже подготовил не малый бочонок, стоящий в гарнизоне. Все что осталось, это пробраться туда и вылить содержимое пузырька внутрь.

– Проще простого! – воскликнул Ветка. – И кто же это сделает, кому наплевать на свою шкуру? А если поймают? Все дело будет висеть на волоске, стражники выпотрошат бедолагу, чтобы узнать правду.

– Это сделаю я! – уверенно сказал Уль. Встав со стула, он возвышался над остальными и оставался все еще крепким парнем, хоть плохое питание заметно сказалось и на нем.

– Нет! – запротестовал Шрам, – без тебя эта затея ничего не стоит. Случись что с тобой нам всем конец.

– Это, сделаю я, – менее уверенно, но все же твердо сказал Олаф.

– Но ты… – хотел было начать Уль.

– Нет, – отрезал Олаф. – Я могу. Я меньше тебя и проворнее. Причем не раз бывал в том месте, выполняя различные поручения. Не смотри так на меня Рун, кто-то должен это сделать, но не ты, нет, у тебя еще будет возможность показать себя…

С этой мыслью Олаф брел по улице уставившись в землю, пока не наткнулся на кого-то огромного. Меч на поясе, толстая кольчуга, Олаф прищурился, ожидая удара, но его так и не последовало.

– Ты чего малец? – мягко спросил неизвестный. Его лицо украшала выстреженая бородка, могучие плечи укрывала накидка из меха, а за спиной висел широкий круглый щит. Незнакомец улыбался и как показалось Олафу, был настроен дружелюбно.

– Ослеп небось от голода, ну ничего дело поправимое! А ну-ка скажи малец, где ближайшая корчма?

Незнакомец выражался странно, Олаф привыкший к иностранцам, сообразил, что воин говорит с акцентом.

– Как ее… Таверна по-вашему!

– В конце улицы господин, " Медвежья Берлога", – наконец ответил Олаф.

– Тебя то, как звать? – поинтересовался человек.

– Олаф, господин.

– Вот что, Олаф, никакой я тебе не господин, зови меня Варус, или просто Вар.

– Как скажете гос… Вар, – улыбнувшись поправил себя Олаф.

– Пойдем Олаф, стоит перекусить! Не желаешь составить компанию, чужаку?

– Конечно! Вот только таких как я, туда не пускают…

– Я думаю, это тоже поправимо, парень… Пойдем, чего гадать, дела стоя на месте не делаются.

В таверне "Медвежья берлога", ранее "Тролль и Эль", уже давно хозяйничал южанин эмигрант. Но ранее, так и сейчас оборванцев тут не жаловали.

– Это еще что такое? – возмутился толстый трактирщик, уставившись на новоприбывших в особенности на Олафа.

– Это я, глупец, не видно что-ли, а парнишка со мной, – сказав это, воин швырнул серебряную монету толстяку, и добавил, – принеси эля, да курочку пожирнее.

Трактирщик какое-то время продолжал как вкопанный наблюдать за тем, как двое уселись за свободным столом (в зале сидело несколько человек и один из них словно торопясь быстро покинул таверну) и все же недовольно хрюкнув отправился выполнять заказ. Обед долго себя ждать не заставил, молодая, угрюмая девушка принесла горячую курицу с луком и пинту крепкого эля. От запаха Олафу вскружило голову. Последний раз курицу в таком виде он видел еще совсем маленьким. Олаф не мог поверить в случившееся, все происходило так, будто он не был кем есть и сидел на равных с воином. О такой чести, можно только мечтать.

– Ну чего сидим? Налетай, а то еще улетит пташка! Вот так молодец!