bannerbanner
Пять Пророчеств. Эхо древнего мира – I
Пять Пророчеств. Эхо древнего мира – I

Полная версия

Пять Пророчеств. Эхо древнего мира – I

Язык: Русский
Год издания: 2021
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 5

Коротко взрыкнув, зверь приземлился на все четыре лапы.

Я рванул клинок из ножен, но зверь опрометью бросился прочь – так быстро, что я еле успел заметить, куда.

– Что же это делается, Аймира Пресветлая, Айтир Всемогущий… – пробормотал побелевшими губами скорняк.

– Идите в дом, – рявкнул я, и припустил за оборотнем.


Повинуясь наитию, я немедленно принялся прочесывать задние дворы —почему-то я не сомневался, что оборотень захочет спрятаться, и поскорее.

Я прочесал почти полную улицу, когда нашел его – он забился в темный дровяной сарай, вжался в угол и захлебывался рычанием пополам со скулежом. Огненная стрела в затылке у меня растворилась, я теперь чувствовал плещущую от оборотня магию совершенно иначе – точно в лоб дует слабый теплый ветер. Я смотрел в тусклые желтые глаза зверя и не видел в них ни капли человеческого разума, только страх. Страх, что бы там ни говорили, и у зверей, и у людей одинаков. Я перехватил клинок. Оборотень отчаянно рыкнул и бросился на меня.

Скорости оборотню его неестественная природа придала такой, что я еще в момент его прыжка, только когда он напружинил могучие когтистые лапы, понял – я не успею рубануть его. Даже – уже не успел. Он сейчас вгрызется в бок под приподнятым локтем, когда я начну заносить меч, повалит, рванет лапой… останусь я жив или нет, зависит от прочности стражничьей кольчуги.

Оборотень взвился в воздух. Мне показалось, что ветер – откуда бы ему взяться в сарае? – с силой дохнул мне в лицо, ткнулся в лоб, раскрытую левую руку, в грудь. Я вскинул пустую ладонь и швырнул в летящее в меня мохнатое тело ощущавшуюся в ней прядь ветра. В мыслях вспыхнуло одно слово – «стой!» И произнес я его не на наречии Этена, совсем нет. Я не знал, зачем я это делаю, но оно сработало так, как я и не мог ожидать – зверь точно врезался в невидимую стену, откатился от меня, приложился спиной об дощатую стену… и рывком вывернулся обратно в человека.

Это я потом понял, что он хотел всего лишь проскользнуть у меня под локтем и задать стрекача дальше. Потом – когда дрожащий голый парень, чумазый, в длинных подсохших ранах вдоль спины, поднял на меня глаза и дрожащим голосом произнес:

– Господин… вы меня помните? Ведь помните же?

Рука с занесенным клинком точно каменной тяжестью налилась, опустившись вниз.

Я не смог ударить. Даже замах не завершил.

– Я, господин, ничего… никого не трогал… правда. Это меня, а я нет! Клянусь!

– А коза? – глупо спросил я. В голове звенящей осенней мухой плескало – «вы меня помните?!» Я помнил. Конечно, помнил – дурачка на побегушках, безобидного глупого и нескладного Брена, почти бесполезного – но и совершенно никому не мешающего. Помнил.

Человек-зверь тоскливо завыл – не по-волчьи. По-человечески.

– Я есть захотел тогда… я… так вышло! Не надо меня… не надо мечом, не надо. Не надо, не…

Я потряс головой, с силой потер переносицу.

И понял, что не смогу.

– Я что-нибудь придумаю, но ты должен пойти со мной, Брен, – я говорил не слишком уверенно, наверное.

Брен кивнул мне, настороженно поднялся. Прикрыл срам обрывками одежды… вышел из сарая и даже не дернулся, когда я, ненавидя сам себя, но понимая, что иначе нельзя, вынул из своей котомки веревку:

– Я должен тебе руки связать. Обматывай задницу своими лохмотьями и протягивай руки.

Наверное, я замешкался в этот момент. Потому что Брен, уже не в зверином, но человечьем обличье сделал то, что собирался еще там, в сарае – вывернулся мимо меня и побежал, с каждым шагом переходя на все более размашистые прыжки, пока снова не натянул волчью шкуру и не скрылся вовсе. В этот раз его превращение не заставило меня морщиться от головной боли. Но теплый ветер я почувствовал снова. Значит, вот какая она, магия…

– Стой! Стой, хуже будет! – безнадежно крикнул я.

Бесполезно.

Брен, как рассказали мне потом ребята со стены, не останавливаясь, удрал из города и побежал дальше, мимо садов, через поле, в ближний лесок.


На следующий день мы всей Стражей – возглавил нас лично лорд Галвэн – отправились прочесывать лес. С нами были и два мага – тоже лорд настоял. Оборотень, накануне подранный собаками, испуганный и, прямо скажем, не слишком хорошо соображающий, не мог уйти далеко.

Он и не ушел. Нашли его не мы, но я успел взглянуть.

– Волки, лорд. Это их земля. Волки не любят нахальных чужаков на своих охотничьих землях. Волки, как бы это не прозвучало, блюдут границы – они не ходят к нам, где хозяйничают наши собаки и мы. И не прощают тех, кто вторгся к ним. Особенно ночью. Особенно в сезон Большой Охоты – осенью самое время нагулять жир перед холодами, – вещал один из магов. – И наш оборотень, а точнее, человек в нем, не понял, что хотели от него чужие злые звери. И они его…

Да, подумал я. И они его убили. Ослабевшего после драки с собаками в саду, напуганного, пахнущего безумием. Собаки охраняли сад. Волки охраняли лес. Как я охранял от него город, точно так же. Только я не смог… а они да. Наверное, они были правы. Тем, что не знали жалости. И вот он, не нужный никому – ни зверям, ни людям – пытался превратиться в человека обратно, уже умирая. Это я видел и без пояснений мага. Выкрученные из суставов конечности, клочья шерсти по всему телу, звериная вытянутая челюсть на вполне человеческой во всем остальном голове. Пальцы, серые и длинные, с когтями и в черных волосках – и розово-грязная исцарапанная ладонь.

– Знаете хоть, кто это был? – Галвэн в упор посмотрел на мага, обрывая его болтовню

– Брен, мальчишка-помощник скорняка. Лавка у них на Озерной улице, – сухо уронил я. – Я его вчера… упустил. Я вам докладывал, лорд.

– Помню, – после секундной заминки ответил тот. – Ну что, сожгите его, как человека, что ли2. Он, в конце концов, хоть под конец, но сделал свой выбор.

В точку. Как же… удачнее не скажешь.

Я тяжело вздохнул.

На душе было невыразимо мерзко почему-то, хотя я не сделал ничего, что могло бы заставить меня стыдиться.

Позже мне это подтвердят и друзья, и капитан, и сам Командующий.

Но я часто вспоминал этот случай, и каждый раз со все теми же чувствами.

Глава 3. Слухи и домыслы, правда и дорога

Служба, меж тем, как и привычная размеренная жизнь, продолжалась.

От чего бы им не продолжаться, в самом деле?

Даже пропавший паренек-садовник нашелся – правы были мои товарищи, он попросту сбежал искать лучшей жизни, однако не преуспел в своих чаяниях. Без денег или заметных умений сложно куда-то устроиться, последних у него не обнаружилось, а воровать наш беглец не пожелал… ну или не сумел. В общем, помыкавшись с пол-луны, он понял, что нет разницы, где собирать яблоки или копать грядки под душистые коренья, а в родном Д'Лагрена все же как-то уютнее и привычнее. Вернулся, в общем, сам он. Тут бы поэт сказал – «покрытый стыдом», но нет, насколько я слышал, нет. Наверное, это и правильно.

А я же после случая со злополучным оборотнем приобрел довольно удивительную репутацию. Меня стали больше уважать, что ли – во всяком случае, горожане охотнее приветствовали при встрече, а другие стражники больше прислушивались к моим словам и мнению. Во всяком случае, репутация стражника с отменным чутьем на странное приклеилась ко мне не слабее давешнего прозвища.

Что же… я действительно кое-что вынес из произошедшей истории.

Это чувство плещущего в лицо теплого ветра, который не ветер. Магия, которая течет через все в этом мире – я мог ее чувствовать. На самом деле мог. И это было вдохновляющее чувство, а не мучительное, как по началу. И… очень знакомое.

Я знал, что останусь стражником, но само чувство было хорошее. Словно я себе вернул часть себя – наверное, как если бы вспомнил что-то важное и хорошее.

Только вот память по-прежнему покоилась под солеными волнами моря, полощущего берега Марбод Мавкант – и, видимо, там и останется.

Что же, пусть так. Жизнь, как я сказал, не останавливалась

И в ней хватало своих, новых забот, текущих неостановимой чередой.

Кончилось лето, а за ним и осень – и праздник сидра, и осенняя поздняя пора прокатились по-над городом, как катятся волны по прибрежным камням – неостановимые, в соответствии с порядком бытия. И вроде похожи волны, как и тысячи до них были – и все же разные. Да только оглянись назад – волны. Сходны меж собой до неотличимости. Пока она катит – ты знаешь, чем отличается от прошлой, но все сглаживается и забывается.

Я плохо помню, но я видел много осеней. И зим – мягких, посыпанных пушистым снегом или вовсе почти бесснежных, словно замерших, с листвяной прелью под ногами в садах, колким инеем на бурых краях опада и сухих травах, с буйным ветром в день, когда зима сменяет осень – и густым снегопадом в день ее середины… Этенская зима была такой.

Город увешивался праздничными фонарями и снежной бахромой, торговцы едой вразнос грели на уличных жаровнях кувшины с фруктовыми взварами на травах и крепким сидром с пряностями, хозяйки вымораживали в бочонках на дворах белый сухой сидр, делая из него крепчайший бренди, воришки и прочий нечестный люд редко морозили пальцы об отмычки. Предпочитая редкое, но верное дело… ловить таких было сложнее, как и дежурить по ночам. Но я как-то удивительно легко втянулся и в зимний быт. По ночам зимой стражи дежурили парами – и, признаться, я был этому рад. Холод меня не донимал – я смутно вспоминал, что когда-то давно был часто зябнущим неженкой, но настолько далеко уже успело унести это время от меня прочь, что сейчас я только с усмешкой об этом размышлял. Надо же. Когда-то был я таков! Где и когда – я, разумеется, не знал. Что же, сейчас я только потешаюсь про себя над своими юными годами, обжигая губы о пряный горячий сидр в самом начале дежурства. Тезвин смеется вместе со мной, когда я делюсь воспоминанием. Мы до сей поры часто ходим в дозоры вместе – как с первого дня моей службы. Как бы там ни было, я был благодарен своей судьбе за то, где я сейчас – и с кем.


Как бы не старалась зима сделаться застывшим хрустальным безвременьем, но и ей тоже, как и всему в этом мире, настало завершение.

И я видел, как зеленой дымкой окутываются деревья на улицах, как луга заливает свежим изумрудным цветом, как ломают лед озера за городом и звенят оттаявшие ручьи, как море становится из сине-серого бирюзовым и лазурным, как сады за стенами превращаются в белоснежные благоухающие каскады яблоневого цвета – и это было прекрасно.

Я встречал вечерами хихикающие парочки – чаще, чем прежде, я спал с окнами нараспашку, дурея от цветочного духа, плывущего по городу накануне Зеленолуния, почему-то величаемого в Д’Лагрена «днем цветных лент» ко всему прочему. Я слушал и распевал сам весенние поворотные песни, натянувшись с друзьями вина и бренди так, как никогда раньше не напивался, кажется – во всяком случае, не помнил за собой такого. Я вспомнил древнее слово «Эльбентейн», означавшее этот праздник где-то далеко отсюда.

Менгор тогда довел меня до моего жилья – я наконец перебрался из казарм в город, сняв весь второй этаж в одном старом, но крепком доме на окраине. Помог одолеть узкую крутую лестницу, заметил, посмеиваясь:

– Руд, ты не напивайся так больше, а то еще на каком древнем драконьем языке заговоришь, не ровен час!

Кажется, я бормотал что-то странное себе под нос тогда – кто бы еще запомнил, что! Ни я сам на утро, ни мои товарищи, бывшие едва ли трезвее меня в ночь праздника – не вспомнили. А ведь интересно же! Впрочем, я не ломал голову – если я что-то вспомнил под действием вина, то и трезвым вспомню, может, позже, но вспомню. Зная себя, я мог предположить, что цитировал какие-нибудь стихи, что любил в ранней юности – иной причудливой страсти, кроме литературы, я за собой пока не открыл.


Шло бы все себе своим чередом дальше, разумеется – да вот только к середине лета стало понятно, что подозрительный Менгор не просто так ворчал на счет тревожных слухов.

Все чаще и я сам слышал – разное, всякое, но неизменно свидетельствующее – что-то да затевается в Марбод Корту. Да не абы где, а в самом Наране – столице наших соседей. Торговцы оттуда невразумительно жали плечами или рассказывали престранные вещи вроде огненных радуг в небесах или лютых штормах по неделе вне сезона их, певцы и актеры плели небылицы о восставшем древнем короле-рыцаре и коварных придворных магах; наемники, коих было немного, отмалчивались, но кое-какие, порой самые причудливые, россказни подтверждали.

Не легче, чем с байками о книжной зверушке-чакабре все складывалось – не расплести, кто правду говорит, а кто сочиняет.

Самые рассудительные говаривали – снова Тхабат воду мутит, тревожит кортское королевство, пробует подвинуть границу… издавна их вражда идет, и погаснет ли хоть когда, никто не знает.

Но тут уже у меня начинало ворочаться в груди сомнение – чтоб тхабатцы пошли прямиком на столицу корту?! Если так, то ждут нас мутные и тяжелые времена. Этого не хотелось никому из нас.

В смутном ожидании неизвестно каких новостей прошло лето и год для меня, год в Д’Лагрена, завершил оборот. И вышел на второй круг. Близилась осень. И снова сидр и яблоки, и снова алые и рыжие краски в кронах деревьев, клены и платаны горели яркими фейерверками, роняли расписные зубчатые веера на землю, и золотые дубовые листья устилали улицы. Я поразился тому, что сад снова ломился от плодов – ведь яблони любят отдых. Дав один год обильный урожай, эти деревца на следующий едва ли корзинкой-другой яблок порадуют! Но мне пояснили – обычно садовники садят «четные» и «нечетные» деревья. Одни изобильны тогда, когда отдыхают другие – и наоборот.

– Надо же… а дома все росло как росло, – пробормотал я мимодумно, помнится, даже не понимая, о каком доме я веду речь. О родительском саде, которого я не помню, что ли, вспомнил? Наверное, так – иначе объяснить себе и другим я не смог. А ведь и о «четных» и «нечетных» яблонях я тоже знал когда-то, наверняка! Мир таил от меня столько неожиданного, что я не знал уже, чему дивиться, а чему нет.

Даже это открытие про местные сады было примерно таким же важным, как и то, что все-таки слухи о смутном времени в Наране – не просто слухи.

Лорд Галвэн собирал нас дважды – в первый раз довел до всей стражи новость о том, что россказни об огненных радугах и смуте на улицах соседней столицы все суть правда.

Говорил, что верно, нам стоит быть готовыми выбрать – поддержать ли соседей. Говорил – все непросто. Смута там учинена самим королем, безо всяких придворных колдунов, ибо сам он справлялся преотлично. Короля Марбод Корту звали Сантаром – и его запомнят как Сантара Огненного и Сантара Безумца.

Во второй раз наш командующий сказал – рыцари Круга просят помощи.

Рыцари Круга, думал я. Круга Стихий – шепнули на ухо товарищи.

Круг Стихий, думал я. Пытался вспомнить. Я точно слышал эти слова когда-то, но сейчас мог впитывать лишь слова лорда Галвэна. Круг Стихий, узнал я заново, это орден рыцарей-магов, оделенных кольцами, что пожаловали, говорят, людям нашего мира сами благие Айулан.

Позже слушал пространную трепотню Ронана: про кольцо земли и кольцо воды, кольцо воздуха и кольцо огня – последнее хранится у наследников королевского рода, прочие передаются в трех старейших и благороднейших семьях от отца к сыну. И каким-то образом эти кольца помогают кортам хранить процветание своей страны – если те выполняют заветы богов, айулан Айтира, Эмуро, Эхаро и Эрроса. Иногда даже и кольца называли по именам тех богов, кто вложил в них часть своей силы. И думал – мир полон загадок. Правда, не верить сказанному оснований у меня не было. Мало ли, что я успел забыть. Мало ли, что мне было ведомо ранее.

Но это позже. А сейчас я слышал приказ – готовиться к походу. Новый Этен решил помочь соседям, и мы, как ближайший гарнизон мирного и тихого города, выйдем отрядом. Пройдем по дороге на Наран, а там…

– А там будем делать то же, что и здесь – порядок наводить, – подытожил Менгор, когда мы возвратились в казармы после, и занялись кто чем – чистили оружие и доспех, проверяли ремешки и пряжки, натирали воском сапоги и ботинки или чинили случайные прорехи на форменной одежде.

Я пока что не знал, что и думать. Марбод Корту был нашим первым и ближайшим соседом-союзником, так говорили, в общем. И уговор о взаимной помощи у Д’Лагрена с Нараном был – давнишний, крепкий. И значит, надо было помочь. Оставалось думать – Менгор прав. Займемся, чем и положено.


Только вот я сам идти никуда не собирался. Не могут же снять с города вообще всю стражу, весь гарнизон? То-то же. Останусь здесь, буду сторожить тонущие в осеннем молоке улицы, ловить воров и возможных убийц, разгонять пьяных наемников… наверное.

Впрочем, это все решили за меня – через неполную седмицу.

Менгор попросту встретил меня с одного из дежурств такими словами:

– О! Отлично, вот и Рудольф, – оживился он, – давай за нами.

Было утро, и я только вернулся в казарму, с благостным ощущением того, что сегодня наконец высплюсь. Однако же нет. Наткнулся на оживленное движение вокруг, всех своих товарищей и вот Менгора с этим его «давай с нами!»

– А что случилось? – спросил я слегка удивленно.

– Ну как что, – Менгор пожал плечами. – Ты же слышал. Мы идем в Наран. Сегодня и завтра у нас два дня на сборы и тренировку перед отправкой. Ты с нами. Мои бойцы идут все. Руд, даже не вздумай отказаться! Мы с твоим чутьем… в общем, я помню, что ты у нас непростой парень. И ты нам пригодишься.

– Ты меня что, вместо талисмана решил взять? – проворчал я

– Не только, – Менгор уже волок меня во двор. – Ты говорил, помнится, что даже с двулезвийником – айн’то умеешь обращаться? Так вот с этим тогда управишься еще лучше нас!

И с этими словами вложил мне в руки глефу.

– Поможешь мне поднатаскать тех, кто менее ловок с древковым – Ронана, например. Он неплохой мечник, но древковое его слабая сторона.

Я посмотрел на изогнутое сверкающее лезвие и длинную рукоять с причудливой резьбой и тихо сказал:

– Просто наводить порядок, значит?

– Рудольф, перестань. Это наше походное оружие, мы всегда его берем, покидая наш родной удел. Можешь считать, что вот именно глефы – это уже почти талисман. И потом – если нас поставят охранять дворец, как ты думаешь, они нам пригодятся?

– А нам его придется охранять?

– Думаю, да. Ведь смута может превратиться в гражданскую войну, если кто-то не в меру ушлый решит взгромоздить свою задницу на трон под прикрытием поднявшегося шума. Больше скажу – нас за этим и просят прибыть.

Я едва заметно вздохнул. Покачал головой:

– Ну и тогда для чего тебе мои навыки ловли… чакабре?

– Пригодятся, – отрезал Менгор, и я перестал выспрашивать.

Наш капитан точно что-то знал, но не хотел пока говорить. Оставалось надеяться, что это что-то не сулит слишком больших бед.


Наш отряд выдвинулся рано утром следующего дня после отведенного под тренировку, и идти предстояло несколько суток, поэтому провизии запасли немало, да и все обмундирование проверили не на один раз.

Та самая дорога на Наран легла под ноги серо-бежевым полотном, отрезом небеленого льна. Или потертым свитком – раскаталась, уперлась в горизонт и пропала за ним, в синеватой дымной кромке леса, в туманистой осенней дали. Бессчетно ног и колес, копыт, подков уже записали свои судьбы в этом свитке, думал я. И шел со всеми – записывал свою строку.

На лезвии глефы играет скупой осенний отсвет солнца, в воздухе хрустальными нитями парят тончайшие паутинки, к листвяной пряности примешивается горечь дымка, а я и только о том и думаю, что я бы все, наверное, отдал, чтобы мне – нам всем – не пришлось писать свою повесть следами в пыли потертого свитка-дороги. Не здесь, не сейчас. Не так.

Но у меня этого «всего» так мало, что не хватит, наверное, и одного дня выкупить у судьбы – если бы она была склонна к такому обмену.

Я не могу объяснить этого и сейчас – но я не хочу покидать город. Не в эту осень! Не в этот год, нет! Я… я слишком полюбил архаичный сонный Д’Лагрена. Я полюбил место – и мне понравилось быть стражем. Да и просто быть – чувствовать вкус яблока, брошенного приятелем на ходу, запахи в воздухе, прикосновение ткани рубахи к уставшей спине, легкую ломоту в плечах и ступнях после ночи напролет на ногах, в кольчуге и при оружии. Не пустить оружие в ход, зная, что твоего окрика достаточно – тоже нравилось, впрочем.

На лезвии глефы полустертой насечкой выступали плавные линии узора – приглядевшись, я увидел изгиб шипастого хвоста, хищную узкую голову в короне гребней, занесенную длиннопалую лапу… вздрогнул – морской дракон? Нет. Крылья, вздернутые вверх, довершали рисунок – дракон, что готов взлететь. Не морской – горный дракон, стремительный огромный сгусток магии, силы, огня и разума. Не удержавшись, погладил кончиками пальцев рисунок. Глефы, кажется, на самом деле были древние, древнее, наверное, самой крепости Д’Лагрена.

Талисман, сказал Менгор, и я только сейчас наконец поверил в его слова.

Я наконец увидел в глефе то, чем она, по ходу, и была с самого начала – символ. Как стражничья нашивка на пелерине худа. Не безжалостное оружие наступающей пехоты, но… замену штандарта. «Мы можем сражаться, мы будем, если придется. Но мы не станем спешить»

Я зашагал бодрее – настроение у меня выровнялось, да и я заметил, что сумрачный по началу день потихоньку прояснился, серый полог неба проклюнулся солнечным светом. Дай-то Айулан, все обойдется грозным маршем и скучными часами дозора у стены чужого дворца.

Я же все равно хотел взглянуть на Наран, столицу Марбод Корту – пусть и не в таком качестве, конечно. Но раз выбирать не приходится – что же. Я иду той дорогой, что предлагает мне судьба. Иду. Кажется, я проиграл когда-то морским богам право выбирать в обмен на прозвище, заменившее имя.


В дороге мы были уже третьи сутки, и шли двумя группами – чуть впереди около семи десятков, так сказать, авангард. Позади наша часть отряда – в нем нас было восемь десятков и несколько возов с бытовым скарбом, необходимым в дороге – котелки, провизия, пара огромных шатров, чтобы укрываться от дождя… пока, впрочем, не смотря на осеннюю пору, шатры не требовались. Дождя не было – видимо, вся висящая в воздухе сырость уходила в туманы – когда легкие, когда густые и плотные, но неизменные всякое утро.

Порой наш путь напоминал мне сюжеты изысканных этенских ваз и узкогорлых кувшинов для вин – их лепили из белой глины, делая тонкими, как яичная скорлупка, покрывали глазурями – снежно-белой, слоистыми цветными, прозрачно-стеклянистыми. Их расписывали, кладя рисунок полупрозрачными легкими мазками – ивы у воды или речные лили, играющие в воде рыбины, цветущие крокусы; лес, укрытый туманом, и горная гряда, или могучие сосны с кривыми ветвями, нанизывающие на свою хвою клочья облаков. Легко, прозрачно, полунамеком выступают линии, угольная чернота расплывается в молочной светлоте, яркая зелень глохнет, превращаясь в слабый отсвет через цветное стеклышко, цветы – точно призраки самих себя… И мы – идем через туманное утро. Мы – словно герои расписной вазы, пока не взойдет выше солнце и не прогонит прочь белую взвесь.

В тот вечер – вполне ясный и теплый – у одного из возов на лесной части дороги треснул обод колеса, вывернулся, заставив тяжко просесть на один бок груженую телегу, а уже поэтому, как выяснилось, и пошла в расщеп тележная ось. Возница сокрушенно качал головой – неудачно наехал на камень, видать, или провалился в выбоину, не заметив той. Солнце было еще весьма высоко, и останавливаться сейчас значило потерять добрых пол-дня пути. Пока капитаны совещались, и так прошло чуть ли не две лучины- но в конце концов было решено так: первые семь десятков продолжат путь, а с ними один из возов. А мы чиним сломанное, проверяем надежность воза, отдыхаем вволю и нагоняем их поутру, встав еще до рассвета.

Герои сюжета росписи изысканной вазы превратились в персонажей деревенской сказки – что же, и так бывает. Жизнь – непростая штука.

С починкой, конечно, пришлось повозиться – и то, что нас было довольно много, только мешало делу. В конце концов, часть народу отправилась стрелять на ужин лесных куликов, и я с ними. Охота – полудетская, скорее, чем серьезная – все же была неплохим развлечением в часы вынужденного простоя. Связка куликов, которым предстояло стать сытным супом на ужин, оттянула мешок на плечах Теза, а сами мы устали рыскать по кустам ровно тогда, когда ремонтные дела почти завершились. Самое время было поискать место для стоянки на ночь – как раз уже и солнце касалось краем перелеска чуть впереди, отделенного от нашего, по которому мы пробирались сейчас, парой лиг пути.

Устроить привал решено было именно у края леска – пройдя с пяток фурлонгов, мы остановились. Сгущался туман, идти дальше было затруднительно. Уже когда лагерь был установлен, и все уложились спать, я, лежа под плотным одеялом у огня, ощутил странное дыхание теплого ветра в лицо. От костра нанесло – или… или снова некая магическая тварь вышла на прогулку? Я подтянул поближе меч, нашарил в сумерках взглядом сооруженную из хворостин стойку, вдоль которой выстроились наши глефы – вздохнул и смежил веки. Сон у меня чуткий, проснусь, успею, решил я. Уже проваливаясь в дрему, я почувствовал, как на меня нахлынуло странное чувство тревоги, будто что-то недоброе намечалось – коротко, точно всплеском. Вокруг царила ватная тишина, даже для чуткого уха засыпающего совершенно пустая. Лес спал. Твари и звери тоже. Уснул наконец и я, так и не нашарив ни своим хваленым чутьем, ни слухом никаких признаков опасности.

На страницу:
3 из 5