bannerbanner
Письма к незнакомцу. Книга 5. Красота
Письма к незнакомцу. Книга 5. Красотаполная версия

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 14

Ну и напоследок скажу Вам, Серкидон, вот что. Для особи пола мужеского особо тяжелы времена, когда от материнской груди означенная особь уже оторвана, а грудь девичью, либо на худой конец жёнину, ещё не обрела. Я надеюсь, Серкидон, что Вы находитесь на исходе этого неприкаянного периода. Уверен, что я вот-вот услышу Ваше весёлое чмоканье.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.


-23-


Приветствую Вас, Серкидон!

Есть у меня подозрение: удалось мне занудить Вас. Казалось бы, невозможно рассказом о женской груди занудить молодого человека. Ан нет!

Давайте попробую встряхнуть Ваше воображение словами из песни. Даже больше, чем из песни – из «Песни песней»: «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…»

Почему же случилось такое от любви изнеможение? Потому что, как говорят шахматисты, был перепутан порядок ходов. Начинать-то надо было с вина! Могущественные любовники знали об этом достоверно, повязав тем самым женскую грудь с виночерпием.

По утверждению Гомера, первой моделью чаши для вина послужила грудь Елены Троянской. От греческой мифологии – к французской достоверности.

Бокалы для шампанского, появившиеся во Франции в XVIII веке во время правления Людовика XV145, повторяли своей формой грудь маркизы де Помпадур146. Когда расточительная мадам исчЕрпала себя, король выбрал новую модель для бокалов – грудь графини Дюбарри147. При Людовике XVI148 появились бокалы для вина, точно повторяющие форму груди Марии-Антуанетты. Ну и наконец, личный кубок Генриха II был отлит по форме груди Дианы де Пуатье…

Но только ли кубок? Нет, вся душа Генриха была до краёв наполнена Дианой-колдуньей. В минуты интимных уединений «король-прекрасные сумерки» разглядывал груди любимой женщины, как произведение искусства. Откуда мне знать, что всё было именно так? Утечка информации могла произойти (ни в коем случае не причастен к этому благородный мужчина-рыцарь) от женщин, болтливых по природе своей.

О тайном любование могла рассказать (да тому же бойкому хронисту Брантому) сама мадам Пуатье. Она не была лишена женского тщеславия: любила позировать обнажённой, распорядилась чеканить медали с надписью «Победительница Победителя» (Victorenomniumvici) и на торжественных мероприятиях с удовольствием занимала место рядом с королём. Либо – неподалёку.

Об альковных тайнах короля и фаворитки могла поведать (в сердцах!) и законная супруга Генриха II – Екатерина Медичи149. Она наблюдала за любовниками, проделав отверстие в стене спальни. Так королева, которой надлежит стать и влиятельной, и могущественной во времена расцвета своего, пополняла сексуальный опыт и закаливала душу, будучи в тени фаворитки. Желая, чтобы муж заметил её, рыженькую и небольшого росточка, Екатерина одной из первых взгромоздилась на высокий каблук. Не помогло…

Мы остановились на том, что король-Генрих созерцал Диану дезабилье так, как самураи созерцают цветение сакуры. Как же он оказался около женщины, которая была на двадцать лет старше?

Предлагаю Вам, Серкидон, lovestori в стиле, близком к телеграфному:

Ей двадцать семь, ему – семь.

Король Франции Франциск I150 пленён. Испанцы соглашаются вернуть монарху свободу с тяжёлым условием: до полной уплаты контрибуции наследники – девятилетний Франциск и двумя годами младший Генрих – должны исполнить роль залога. Мальчиков провожал весь французский двор. Особенно активно подбадривали старшего, он – дофин и будущий король. К обделённому вниманием Генриху, принцу Орлеанскому, подошла Диана Пуатье и поцеловала его в лоб. Этот материнский поцелуй и был той искрой, из которой возгорелось пламя высокой любви. Четыре года плена дались младшему принцу нелегко. Он вернулся во Францию угрюмым и нелюдимым.

Ей тридцать два, ему – двенадцать.

Первый рыцарский турнир. Боевое крещение. Каждый из рыцарей выбирает даму сердца. Владычицу своих грёз. Ту, за чью любовь он готов сражаться. Генрих преклонил свой стяг перед Дианой де Пуатье.

Ей тридцать семь, ему семнадцать.

Король Франциск I в приватном разговоре сетует Диане на то, что отношения с младшим сыном у него не складываются (ещё бы, он заложил мальчика испанцам, как портсигар). Король говорит, что Генриху чужда жизнь двора, он мрачен и ещё никто не видел, как он улыбается. Диана обещала поучаствовать в судьбе юноши: «Я сделаю из него своего кавалера…»

Она встретила Генриха улыбкой, разрешила ему носить свои цвета – чёрный и белый – и приняла его в школу «платонического рыцарства». В разгар обучения французский двор постигает новое горе: умирает дофин Франциск. Неожиданная смерть брата делает Генриха наследником короны. Заставлять изнывать в пустыне платонической любви такого перспективного юношу не годится.

Диана отвезла своего рыцаря в замок Экуен, знаменитый своими эротическими витражами. Платонический период их отношений близился к завершению. «Смелее!» – шепнули Амур и Психея с легкомысленного гобелена, и юноша решился войти в спальню дамы своего сердца…Диана де Пуатье никогда не была распутна. В пятнадцать лет её выдали замуж за пятидесятишестилетнего барона, полностью погрязшего в государственных делах. А после смерти супруга – вдовство. Генрих стал для неё благодатной бурей после долгой засухи. Она, потрясённая, написала стихи.


И вот Амур однажды утром

Преподнёс мне прелестный цветок…

И знаете, этим прелестным цветком

Был свежий, полный сил и энергии юноша.

Дрожа и отводя глаза,

«Нет-нет» – сказала я.

«О, Вы не будете разочарованы!» – заговорил Амур

И вдруг преподнёс мне восхитительный лавр.

«Лучше бы мне, – сказала я в ответ, –

Быть такой же мудрой, как королева,

Но тут я затрепетала, задрожала, Диана поддалась…


Что это был за лавр, мы можем только гадать… Бесспорно то, что Генрих вышел к чувственному оазису и узнал, сколь разнятся услады плоти, освящённые любовью, с пустыми телодвижениями, которым доводилось юноше предаваться ранее. В знак этого чудесного открытия он украсил совмещённым вензелем DH (Диана-Генрих) свои перстни и одежды.

Ей шестьдесят, ему – сорок.

«Я вас умоляю всегда помнить о том, что никогда не любил и не люблю никого, кроме вас!»

Такие слова приятно слышать женщине и в двадцать, и в сорок, но в шестьдесят лет особенно приятно. Почему он сказал ей это? Так говорят перед прощаньем. Или король предчувствовал свою кончину?.. Нелепое, смертельное ранение на рыцарском турнире…

Сразу же распрямилась ущемлённая гипотеза любовного треугольника – Екатерина Медичи. Диана не была допущена проститься со своим поклонником и покровителем… Последние семь лет жизни она провела в отдалённом замке Анэ…

«Старость меня в замке не застанет!»151 – вот каким был её девиз в эти годы. Так и случилось: ни старость, ни смерть не застали Великую Мадам врасплох. Она ушла из жизни молодой в шестьдесят шесть лет. Не захотела видеть увядшим своё лицо, чувствовать немощным своё тело. Собралась, сделала последние распоряжения, приняла зелье и уснула, мечтая о скорой встрече со своим рыцарем…

А помните ли Вы, Серкидон, возглас Андре Моруа? Когда у нас были перепутаны две Дианы – мифологическая и живая? Ошибка эта не случайна. Многие поколенья французов считали живым воплощение мифологической богини Диану Пуатье. В образе богини на картинах, на рисунках, на гравюрах, на эмалях её лицо, шея, плечи, руки, ноги… И, конечно же, груди, точь-в-точь такие, как у Дианы-охотницы.

Случайно ли это сходство? Нет, не случайно. Не только обликом, но и образом жизни Диана де Пуатье была похожа на Диану-охотницу более всех женщин мира. Она вставала с первыми лучами солнца, обливалась холодной водой из живого источника, а потом два или три часа скакала на лошади по лесу или охотилась.

Что же происходило в эти часы? Земная женщина вбирала в себя энергии как земные, так и космические. Напитывалась ими по самую свою прекрасную маковку… Какая прилежная ученица Галины Сергеевны Шаталовой! Не важно, что родилась эта ученица на четыреста лет раньше учительницы. Главное делает всё правильно.

Пьер Брантом на правах придворного летописца посетил Мадам за год до её добровольного ухода и записал, что её красота могла растопить даже каменное сердце.

Во время беседы вспоминали старые времена, короля Генриха, былое могущество, былую славу. Брантом в который раз завёл разговор о секретах молодости. Прекрасная полубогиня в который раз рассказала про режим, про то, что никогда не пользовалась румянами и пудрой, отказывалась от вина, табака и каждый вечер принимала ванну из тёплого козьего молока… В конце примолвила: «Но самое главное, каждый день нужно заниматься чем-то приятным, засыпать, не держа в голове тяжёлых мыслей, а просыпаться с радостью».

Серкидон, я понимаю, что ванна из тёплого козьего молока доступна Вам не каждый вечер, но последние слова Мадам требуют только духовных вложений. Прислушайтесь к ним.

Крепко жму Вашу руку, до следующей груди, до следующего письма.


-24-


Приветствую Вас, Серкидон!

Не зря мы в прошлом письме освежились яблоками, ох, не зря. Слушайте нечто типа притчи.

«Жил-был садовник один. Однажды тёплым весенним утром посадил он саженец, яблоньку. Очень беспокоился – приживётся ли саженец, очень обрадовался, когда прижилась яблонька и стала расти, делаясь всё стройнее и крепче. Заботливо поливал добрый садовник своё деревце, окучивал и бережно подрезал черенки. Спасал весною от града, а зимой укрывал от мороза. С волнением ожидал первые листочки и, как ребёнок, обрадовался, когда они появились. Новый приступ счастья вызвала первая завязь, начало яблочка. Яблочко наливалось и крепло не по дням, а по часам. Скоро созрело оно полностью и висело крепкое, молодое, красуясь на ветке, поблёскивая бочком. Каждое утро выходил садовник любоваться своим яблочком, и слёзы умиления текли по его щекам. (Терпенье, Серкидон, подходим к концу нашей истории.) Но вот однажды под вечер проходил мимо сада высокий статный детинушка. Увидел он дразнящий плод (о-о-о!), потянулся, сорвал яблочко и сожрал его с хрустом».

А кто виноват? А никто не виноват! Всё по делу. Должны быть на свете и добрые садовники, и стройные яблоньки, и детинушки красномордые, пожирающие яблочки так жадно, что аж семечки в разные стороны!..

Считайте, что поговорили мы о яблочках, которые фрукты, а теперь поговорим о яблоках любви… Приглашаю Вас в иной сад. В Эдем. Как мы вовремя! Ой-ля-ля, поворотный момент в истории человечества: Ева протягивает Адаму яблоко… Вот он отведал от запретного плода и увидел, как прекрасна рука дающая, вот его блуждающий взгляд сосредоточился на груди подруги … Адам отбрасывает прочь огрызок и говорит:

«О, как они на яблоки похожи…»

Впервые женские груди сравниваются с яблоками! Почему об этом одностишье никто не знает? Оно неведомо, потому что не записано. Нечем было писать. Причём «нечем было писать» в квадрате. Не было букв. Не было и средств написания.

Ну всё. Уходим, пока мы не размякли, пока не привыкли к райскому блаженству. Уходим из Эдема, хватит того, что видели, а скандала с последующим изгнанием дожидаться не будем…Вслед за первым поэтом – Адамом – десятки, сотни поэтов в течение тысячелетий, воспевая женские груди, сравнивали их с яблоками.

Давайте, Серкидон, пробежимся по поэтам, а то мне заскучалось.

Древнеегипетский певец, имя которого засыпало и песком Аравийских пустынь, и песком времён, непонятно как, неясно на чём – не иначе кайлом на камне – настучал:


Уста моей любимой – розовый бутон.

Груди её – яблоки любви…


Древнегреческие стихотворцы выводили стилом на папирусе.

Аристофан152:


Как награду держал я в руке два яблока –

Двойной плод, выросший на одном стволе…


Феокрит153:


– Что ты делаешь, сатир, почему трогаешь мою грудь?

– Пробую твои поспевшие яблочки.


Петрарка154 гусиным пером, и точно до встречи с Лаурой, писал о том, что груди должны быть небольшими, белыми, круглыми, как яблоки, упругими, а далее произошла судьбоносная встреча, которая всё изменили, затмила, смешала…

К поэтам, которые писали авторучками и более совершенными изобретениями для написания букв, мы не побежим. Остановимся. Пусть они по поверхности смысла марафонят без нас. Останемся с теми, кто пишет гусиными перьями. Заглянем к философу Гегелю. Благо поэты и философы – существа близкие, соседи по астралу. Почему из всех немецких философов мы выбрали Гегеля? Этого хмурого аскета, глядя на которого думаешь: а знает ли он, что у женщин есть груди?..

Но, Серкидон, это только первое впечатление. Я уверен, что ничто человеческое не было чуждо родоначальнику европейской диалектики, и однажды он, не иначе как потягивая яблочное вино (апфельвайн), поведал общественности, что мир сгубили три яблока: яблоко Евы, яблоко Париса, яблоко Ньютона.

Что я Вам скажу, Серкидон, апфельвайн – напиток слабоалкогольный, но коварный. Не иначе философ находился уже в изменённом состоянии сознания. Судите сами. Ладно, яблоко Евы. Мы с Вами всё видели, а задержись ненадолго, и пронаблюдали бы, как человечество (в количестве двух человек) пошло по кривой дорожке.

Первое яблоко – соблазн.

Второе яблочко не простое, а золотое с надписью – «Наипрекраснейшей». На одну из божественных тусовок его подбросила богиня раздора Ирида. Для кого? Сразу три прекрасных богини встали и приосанились. Божественный взоры устремились на Зевса, но он только руками замахал…

Не хочу делать долгие отступления, коротко скажу. Когда Вы, Серкидон, почувствуете, что стали могущественнее Зевса, можете женской мести не опасаться. Пока же до этакой степени не окрепли, я Вас умоляю, постарайтесь врагов женского пола себе не заводить.

Громовержец перевёл стрелки, а вместе с ними громы и молнии на пастуха Париса. Он должен был разрешить спор трёх богинь. И вот представьте себе, Серкидон, сидит себе юноша на склоне горы Иды, дует себе в свирель, пасёт себе коровёнок, и тут к нему посланцы Зевса: Гермес, а с ним три богини. Хорошо кусты неподалёку… Но нашли, достали Париса из кустов, отряхнули и стали соблазнять посулами. Гера предложила могущество и власть, Афина – мудрость и воинскую славу, Афродита – чужую жену, Елену Прекрасную.

Чем думал Парис, выбирая из трёх богинь одну? Кому он вручил золотое яблоко? Уцелел ли он сам? Эти вопросы оставляю Вам в качестве домашнего задания.

Закончим тем, что когда Елена Прекрасная вернулась от Париса к законному супругу Менелаю, он хотел сурово наказать неверную. Но, как сказано в «Лисистрате», «обнажила она яблоки своих грудей и отбросил Менелай меч в сторону».

Итак, второе яблоко – раздор.

А вот почему Гегель накатил на яблоко Ньютона? От него-то что за беды? Или собирал яблочки до кучи, чтобы было их три? Или проницательный немец увидел в падающем яблоке гениального англичанина все построенные согласно законам механики механизмы и приспособления, которые окончательно разлучили человека с физическими нагрузками?

Предположим, третье яблоко – лень человеческая.

Да и хватит о яблоках! Разговор-то у нас о женской груди! Один поэт, уж не припомнить кто, в лирическом экстазе сравнил груди любимой женщины с яблочными варениками. Чувствую, что я Вас яблоками перекормил. Но всё же, и уже просто для верности, присовокуплю слова итальянского художника Бонифацио Бембо155, которому идеальные груди видятся как «маленькие, круглые, крепкие и упругие, совсем как два круглых яблока».

А теперь, Серкидон, давайте скорее устремим наши горячие взоры к персикам, лимонам, грушам, гранатам, дынькам. Что касается арбузных грудей, то осмотрим таковые с особым восторгом.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.


-25-


Приветствую Вас, Серкидон!

Имеет ли значение размер? И это не мужской, а женский вопрос, поскольку говорим мы о женской груди. Обещал Вам, что осмотрим весь диапазон – от вишенки до тыквы.

Мнение младенцев всех времён и народов: большая грудь – самая лучшая, самая красивая. И что примечательно, нет разногласий по линии инь-ян. За большую, упругую, наполненную до краёв грудь подают голос и младенцы-девочки, и младенцы-мальчики.

Но вот взрослеют младенцы мужеского пола, отращивают щетину, а вместе с ней появляются и разногласия. Младенцы-девочки превращаются в женщин, и с появлением собственной груди приходят сомнения: а такая ли она выросла, как мечталось?

Начнём с мужчин:

– Васёк, ну что ты нам на Глафиру свою тычешь, эталоном её выставляешь. То не грудь у неё, а вымя, красивая грудь – маленькая.

– Это, Гриша, когда соображение у мужика маленькое, тогда и грудь у его бабы тоже маленькая. То, что у Нинки твоей, и не грудь вовсе, а недоразумение. Мне такие прыщики в детстве мазали зелёнкой. Грудь – это когда берёшь в руку и тяжело руке…

Дело часто доходит до потасовки, в которой неизменно побеждают поклонники больших форм, поскольку регулярно имеют дело с тяжестями и тем самым укрепляют и бицепсы, и трицепсы.

Подслушав случайный спор, установили мы, что нет единого мнения среди мужчин просто сделанных, на щеколду похожих, «незатейливых, как грабли»156.

Ну а как дело обстоит у посетителей астрала, зорких служителей Красоты – поэтов-эстетов? Может быть, они едины во мнении?.. Нет! И тут разноголосица.

Шарль Бодлер:

Когда же в жалящей истоме летних дней

Она ложилась бы в полях под властью лени,

Я мирно стал бы спать в тени её грудей,

Как у подошвы гор спят хижины селений.


Это был большой и летний размер груди. В противовес ему – зимний и маленький.

Роберт Бернс157:

А грудь её была кругла, -

Казалось, ранняя зима

Своим дыханьем намела

Два этих маленьких холма..


Послушаем теперь обладательниц этих гор и холмиков.

Женщины с большой грудью жалуются: «Оно, конечно, действует. Если надеть блузку с вырезом, мужики уставятся, как удавы на ушастого кролика. Но, в конце концов, надоедает. А как неудобно в повседневной жизни: в толпе, в общественном транспорте, на спортплощадке. Турпоход – это вообще катастрофа. Рюкзак на спине и два рюкзака впереди. Получается не женщина, а вьючное животное».

Женщины с маленькой грудью тоже недовольны: «Оно, конечно, удобно. И в фитнесс-клуб, и в горы, и через козла, но мужчина… Посмотрит и скривится…»

Это бывает, к маленькой груди рука мужская не тянется. На вечеринке, в ночном клубе маленькая грудь – не помощник. Её обладательницу мужчины обходят, как колонну.

«Да, – думает обделённая и ущемлённая горемыка, – быстро я сюда добежала, только зачем?»

Что же получается? А получается вот что: хороша грудь, которой у меня нет.

Ах, если бы!.. Если бы могла женщина носить груди, как платья из гардероба, то в ночной клуб одевала бы большую грудь, в фитнесс- клуб – маленькую, а в поход и вовсе можно было сходить без ничего.

А на званый ужин? А в театр? На корпоративное мероприятие? Ответ ясен – средняя грудь. Не много и не мало. С ней и в пир, мир, и в добрые люди. Золотая середина! Эротична и необременительна…

Аббат из цистерцианского монастыря Гильберт Голландский, который не иначе как согрешил и, вспоминая об этом, оставил такую запись: «Ведь прекрасны груди, которые немного приподнимаются и в меру полны… удержаны, но не стиснуты, нежно стянуты и не колышатся».

Мнение ещё одного священнослужителя. Цитата из книги «Имя розы» Умберто Эко158: «Он указал на маленькие груди Приснодевы, высоко и туго затянутые корсажем, завязками которого играли ручонки Младенца: "Видишь? Те же сосцы пригожи, что выпирают не сильно, полны, в меру упруги, но не колышутся дерзко, а возвышаются еле, воздеты, однако не сжаты"».

Как мило и эротично написали романтичные служители церкви о средней (я понял так) груди. Им, и мы это поняли, нравится именно такая.

Но если окинуть беглым взглядом всё сегодня написанное, можно заключить так: мудрая природа поставила дело правильно – на всякую женскую грудь найдётся свой любитель. Даже если у женщины вообще нет груди. Нет и всё. Шансы у неё есть. Хоть и писал Анатоль Франс: «Женщина без грудей, что постель без подушек», надо помнить, что наиболее далеко и глубоко духовно продвинутые аскеты подкладывают под голову циновку.

Дорогой Серкидон! Сегодняшнее письмо коротенькое, строго его не судите, какой-то вирус по мне топчется, хочу сейчас, немедля, поразить его испытанным народным средством… Какая перцовка?! Как Вам не стыдно, Серкидон! Я спешу припасть к малиновому варенью.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.


-26-


Приветствую Вас, Серкидон!

Я выздоровел и как прозрел! Cогласимся, после слов пышная, женская… слово «причёска» звучит как мелкое предательство. Только – грудь! И пышная и большая!

Люди, как мы помним, «бьются за металл», и, когда они это делают, «сатана там правит бал». А кто же правит бал, когда женщины бьются за обладание огромным бюстом, накачивают груди силиконом, поликлюкином, подкладывают подушечки? Использует тесёмочки-подвязки? Кто держит эти вожжи сладострастия? Да тот же сатана и держит, и правит ими, но уже с Божьей помощью. Ну а как же иначе плодиться и размножаться? Не здорово расплодишься-размножишься от маленькой груди. Не заметит её мужчина, мимо пройдёт. Младенец торкнется в неё и заплачет…

То ли дело – большая! Да, тяжела она, как шапка Мономаха. Даже, как две шапки Мономахи. Но есть с чем на пляж выйти, руки там развести, потянувшись. Устроить короткую экспозицию. Тот, кому надо – увидит…

Доводилось в нашей высокоумной переписке приводить слова отца психоанализа:

«Анатомия женщины – это её судьба…» Так было во времена Фрейда и в дофрейдовские времена: родилась дурнушкой малорослой, конопатой, худощавой, вдобавок без грудей, одна тебе дорога – в монастырь.

Нынешняя женщина выбирает иной путь – смело бросает вызов судьбе. Она и губки подкачает, и ушки подрихтует, и глазки укрупнит-выпучит, и ножки выпрямит-вытянет до немыслимой длины-стройности. Что же касается груди, то такую навесит, что встречного мужика и закачает, и воздушной волной на обочину отбросит… А началось всё со стран, где работали хирурги-экспрессионисты с воображением художников. Они стали делать женщин такими, какими их видели, или хотели бы увидеть. С милостивого дамского попустительства.

Кабы вечно правил в России Павел Первый, не пустил бы он эту моду в наши пределы, поставил бы надёжные препоны иностранному поветрию, но загубили злодеи Павла Петровича, и ныне в каждом российском городе есть клиника ЛОХ (лечебно-оздоровительной хирургии) с богатыми традициями и с огромным опытом работы. В этих клиниках удлинённые мужские достоинства считают уже погонными метрами, счёт увеличенных женских бюстов идёт в кубометрах, а силикон туда привозят грузовиками. Это я себе так представляю. Как на самом деле не знаю, но примерно так, можете даже не проверять.

Основная масса посетителей – женщины. Кому из них большая грудь нужна позарез? Кто ради неё идет под нож хирурга?

Первый случай.

Женщина, для которой большая грудь – последний аргумент в войне полов. Ну не дал Бог ничего, а счастья хочется. И женщина делает себе большие груди. Мужчин, которым кроме большой груди ничего не нужно – пруд пруди. Наклонятся женщина над этим прудом, видит в нём отражение своих новеньких грудей, улыбается, и тут же выныривает к ней мужичок. Секунда – и он уже в сачке, а потом и на свадебном фото.

Тут всё относительно честно, всё соответствует замыслам природы, поэтому сопроводим эту пару торжественным Мендельсоном.

Случай второй. Вредный и агрессивный.

Даже не знаю с чего начать… Положим, не дал Бог бодливой корове рогов, она и ходит без них. Среди женщин такие не все. Ой, не все. Полный набор у бабоньки: и грудь, и муж, и любовник на стороне, но хочется большего… Свербит её дьявольская неудовлетворённость… «Один раз цвету, краса моя облетит скоро, как роза, хватит мне ловить поросячий кайф, вон из загона!», и начинается гонка: увеличиваются груди, губы, ягодицы, число любовников… Рога у мужа уже ветвистые, как у оленя, а она всё не унимается… Тут у нас звучит музыка Гуно159, потому что точно сатана тут правит бал…

Не будем ждать трагического исхода, уйдём подальше от бодливых женщин, волнующей музыки, больших оркестров… Предлагаю Вам послушать под гармошку народные частушки:


Обниму за бюст я Клаву,

С ней спокоен за державу.

Моя Клава, как страна –

Необъятная она.160


Повезло же вам, девчонки,

У кого большая грудь.

Значит, ваши мужичонки

С голодухи не помруть.161


Вторая частушка, Серкидон, это намёк на то, что есть груди, которые не являются унылой семейной принадлежностью, а, поднимай их выше, они – орудие производства. Смиренных кормилиц оставим в покое и предпочтём погорячее. Поговорим о жрицах любви, стриптезёршах и актрисах.

На страницу:
8 из 14