Осколки Веры

Вот Раиса Мударисовна пятидесяти лет. Как я про себя ее называла – женщина капитана. Раису Мударисовну не любили остальные сотрудницы. Я искренне не понимала, за что? Тетка была добрая, с мелкими чертами лица, голова в светлых мелких кудряшках, как у овечки. И характер был тоже «овечкин». Разговаривала она тихо и мало. Оживлялась, только когда тетки расспрашивали ее о капитане. Капитан был идеей фикс и любовью всей жизни Раисы Мударисовны. Капитан пролетел кометой, но оставил неизгладимый след. Такой, что если бы узнал, сильно удивился. Судя по повторяющемуся из раза в раз рассказу, он «побывал» с Раисой и уплыл в океан другой женщины. Тетки очень любили расспрашивать Раису о капитане, а когда она выходила из кабинета – ржать над ней. Я не понимала, почему «задвиг» о Македонском лучше, чем «задвиг» о капитане. Когда я только устроилась в этот отдел, хотела записать на диктофон в телефоне, о чем они говорят, когда Раиса выходит, и дать той послушать. Но потом, поразмыслив, поняла, что рассказы Раисы нужны ей самой, она «сбегает» в них в молодость, где она – Раиска двадцати лет и свободна как ветер.

Вот Таня, симпатичная разведенная женщина сорока лет с двумя детьми, любила рассказывать, как бывший супруг издевался над ней при детях. Особо поражал воображение рассказ про веревки и батарею. Любил её привязывать и избивать. Всех мужчин Таня ненавидела и презирала.

Вот Нина, ей тридцать семь, есть дети, разведена, яркая брюнетка, всегда в брюках, много курящая и матерящаяся. Столько матерных слов и матерных анекдотов, сколько знает Нина, я уверена, не знают даже грузчики. Нина – интеллектуал мата, она не только на нем говорит, она на нем думает.. Когда у Нины что-то получается по работе, она накатывает сто грамм коньяка из шкафчика и смешно танцует с Таней. Высоко задирая ноги и хохоча.

Вот руководитель отдела. «Гвозди бы делать из этих людей –крепче бы не было в мире гвоздей!» – так я думала о руководителе, мысленно одевая ее в кожаную гимнастерку и портупею, вручая ей в руки наган. Тетки до дрожи боялись «Комиссаршу» и начинали нервно суетиться при ее появлении. Они мечтали дожить до пенсии на этой работе (при выходе на пенсию получали не только выходное пособие, но и ежемесячную пенсию от предприятия). Я же внутренне содрогалась от мысли еще тридцать лет просидеть на этом месте. Смотрела в окно и мечтала улететь далеко-далеко.

Предпочитала, когда они начинали заводить свои повторяющиеся рассказы, запихать наушники поглубже в уши, врубить музыку и погрузить себя в отчеты.

Работа в экономическом отделе для меня была вредной в смысле вредности женского коллектива. Мной любовались, ненавидели, и все почему-то ждали, когда я выйду замуж. Выйти замуж считалось у них как сесть в тюрьму или пойти на каторгу. Фразы: «Подлецу все к лицу» и «Недолго Верка тебе свободной быть при такой красоте» были у них рабочими и постоянными. О личной жизни распространяться я не любила, справедливо полагая, что начни делиться с ними, и пойдет эффект «капитана» и обсуждения за спиной.

Когда всем отделом садились пить чай (Комиссарша редко одаривала нас своим присутствием за столом), мне представлялась сценка Безумного чаепития из «Алисы в стране чудес».

Где Алисой была я, Безумным шляпником была Нина, Мышкой Соней была Адамовна, Мартовским Зайцем была Светлана Николаевна. Сходство с мышью у Адамовны было в том, что она любила послеобеденного чая заснуть, положив грудь на стол, а голову на грудь. Иногда всхрапывала.

«Жаль, в чайник она не поместится», – думала я.

Разговоры за чаем велись обычно о том, кто и что сегодня будет готовить на ужин. Но Нина не любила, когда говорили о еде, она постоянно была на диетах. Поэтому разговор перетекал к ним, а от диет – к разговорам о мужчинах и сексе, подлостях от мужиков, затем к теме отпусков, потом к курортным романам, здесь снова всплывал в разговоре капитан, затем все смеялись, потом снова заговаривали о еде, и так по кругу. Разговоры прерывались и начинались не там, где должны были логически. В первое время я пыталась что-то понять, потом привыкла и молча пила чай. Когда тетки входили в раж, обсуждая тему секса, Нинка матом затыкала их, показывая на меня: «Портим ребенка!»

Но я привыкла, только иногда недоумевала: «Это я сошла с ума, что не понимаю, зачем они говорят одно и то же изо дня в день, или они сошли с ума?»

Вера: Тишина

Черные пальцы запуская в горло,

Внутренности сжимая в кулак,

По ночам заходит в гости

Подло, вторгаясь в сны,

Вызывая серость и мрак.

Ты кричишь, выгибаясь, просишь покоя,

Просишь все прекратить и уйти в тишину.

Тишина…

Ты и печаль,

Ночью вас двое.

Навсегда вы вдвоем в ожидании

Луны.

В пятницу позвонила Таня.

– Мне тетка ключи от квартиры на пару недель оставила, за псом присматривать. Поехали на выходные, поживем у нее, погуляем.

Пес оказался милым, быстро с ним подружились. После выгула пса Таня заявила, что пора прогуляться до ближайшего кафе, посидеть. Я знала, посидеть в кафе в понимании Тани – хорошо выпить. Официант, улыбаясь, принес бутылку вина и подмигнул, обратив наше внимание на дальний стол.

– Это вам от тех джентльменов.

«Джентльмены» оказались двумя парнями лет тридцати. Первый сразу понравился мне. Высокий, светловолосый, с обаятельной улыбкой. «Викинг», – про себя назвала его я. Второй тощий и нескладный, какой-то неприятный, суетящийся. «Ни рыба ни мясо», – сразу пришло в голову.

Викинг подошел и представился:

– Влад.

У Тани заблестели глаза. Я с удовольствием начала наблюдать за разворачивающимся спектаклем.

– Татьяна Валерьевна, – преставилась Танюха, облизнув губы, призывно перекидывая прядь роскошных светлых волос со спины на плечо.

– Какое прекрасное имя. Давайте, Татьяна Валерьевна, вы с подругой пересядете к нам?

Решила побыть наблюдателем. Явно Влад понравился Татьяне, и та тяжелой артиллерией пошла в бой, пустив в ход все свое обаяние, пила бокал за бокалом и шутила. С Ни рыба ни мясо разговор не клеился, да я и не хотела вступать в беседу. Даже имя его не захотела запоминать.

После бутылки вина решила, что на сегодня веселья хватит. Потащила Таню в квартиру к псу. Парни не отставали. Провожали. Таня в последний момент затащила Влада и Ни рыба ни мясо в квартиру. У них каким-то волшебным образом в руках возникла еще одна бутылка вина. Пыталась выгнать их, Таня не дала.

– Проходим, м-м-мальчики!

– Зачем ты их сюда притащила? Это чужая квартира! А если что не так? Ты подумала?

Но Таня была уже хорошо не в себе, уселась за стол и выпила еще пару бокалов. Начала танцевать с Владом. Я пить вино перестала еще в кафе. Дико разболелась голова, ушла в комнату и легла. Минут через пять ко мне кто-то прилег и прижался, обнял. Я закричала от неожиданности. Ни рыба ни мясо дернулся, но меня не выпустил.

– Убери руки!

– Ты чё такая? Чего ломаешься?

– Тебя как зовут, напомни?

– Дима.

– Дима, ты сейчас встаешь, забираешь друга, и вы уходите.

– Чё ты? Влад с Таней в ванной уже.

Подлетела к ванной и, распсиховавшись, ногой распахнула дверь. Влад как раз заканчивал раздевать пьяную Таню, а та, судя по улыбающейся мордочке, была совсем не против.

– Руки убрал! Отошел быстро, я сказала!

– Не собирался я ее насиловать.

– Руки убрал! Сейчас полицию вызову!

Влад извинился. Помог оттащить Татьяну на кровать. Сели за кухонный стол пить чай. В коридоре возникла снова раздевающаяся Татьяна.

– Отведу в кровать и сразу вернусь, – сказал Влад.

И действительно, вернулся через пару минут.

– Все. Мы уходим. Передай Тане, я позвоню.

Ушли. С выдохом закрыла дверь.

– Ты совсем дура, вообще соображаешь, что тут могло быть- то?

Таня полуголая в кровати вся светилась, как новогодняя елка.

– Верунька! Я влюбилась! Он такой! Такой! Он небыкновен. Необык. Необыквенно. В общем, не могу счас выгорить. Завтра скажу. Завтра придет! Обещал! Чудный такой! Интеллигентный! Вот я выгорила!

– Придет, придет, спи, давай. Возможно. Нормальный.

– Знаешь, как меня все достало? Мать мозгоклюйку ненавжу… Спит на соседней кровати… Не дает дшать мне… Мне воздуха не хватает.

Таня встала и, пошатываясь, пошла на балкон, распахнула створки, хлынул свежий воздух и подарил предчувствие весны. Обе вдохнули полной грудью.

– Задолбала: «Доча то, се, делай так, не делай так». И уйти мне некуда. Зарплата не позволяет. Вот смотрю иногда на нее, как спит, и так ненавижу, что задушить хочу. Я плохая дочь, плохой человек.

Таня странно посмотрела на меня, заглядывая в глаза:

– Ты же знаешь, что с моим отцом произошло на самом деле?

Я попыталась отвести глаза.

Когда нам было по шесть лет, мой отец пришел с работы, осунувшийся, с опущенными плечами, долго снимал пальто и обувь в коридоре, будто не хотел проходить. Зашел на кухню, подсел к маме и тихо сказал, что на работу пришла страшная весть – Анатолий бросился под поезд.

– Толя – отец Тани? – уточнила мама.

– Да, вот так работаешь на одном предприятии, видишься часто и не знаешь, что на душе-то у человека. А оно вон что было, оказывается.

– Светлый парень был, улыбчивый такой, как Таню любил, прямо с рук не спускал. Как она теперь без него? Не потерялась бы в жизни…

Мать как в воду глядела.

– Таня, я знала давно. Но не принято же было о нем вспоминать у вас.

– Да, мозгоклюйка, она все гасит на своем пути. А папка добрый был. Не мог ей отпор дать.

Я внезапно осознала, отчего Таня так себя ведет. Поняла, что за своими переживаниями Танюху упустила, не вникала долго ни во что вокруг. Близкий с детства человек, ты вроде рядом, но не знаешь до конца, о чем он думает.

– Пойдем спать.

Прокрутилась на чужой кровати до утра. Было душно. Вставала, открывала окно – становилось холодно. Рядом сопела Танюха, норовила то ногу на меня закинуть, то прижаться.

А я ощущала внутри себя невероятную тишину. Как будто все голоса сомнений разом покинули меня, и стало отчетливо ясно, что я заблудилась.

Все думала, как жить дальше. Ничего лучше, чем все бросить и уехать из города, пока в голову не приходило. Если я не могу жить без него в этом городе, то, возможно, в другом городе я буду просто жить?

Утром не стала будить Таню. Тихо прикрыла за собой входную дверь и ушла домой.

Пока шла, познакомилась с Очаровашкой. Сразу так его прозвала – яркий парень, пухлые губы, большие темные глаза, высокие скулы, ямочка на щеке, когда смеется.

– Пошли погуляем вечером?

– Куда?

– В парк у реки.

Вечером я встретилась с ним в парке. Пока гуляли с ним по дорожкам, погода разошлась – начался снегопад, и все гуляющие исчезли. Мы заторопились. Сквозь пелену снега увидела силуэт человека на мосту. Подошли ближе – парень скорчился, его тошнило через перила. На вопросы он не отвечал.

Очаровашка начал выражать нетерпение.

– Пойдем уже. Холодно.

– Человеку плохо, надо помощь вызвать.

– Это не человек, а нарик. Ты всех пьяных и нариков будешь подбирать и скорую вызывать? Это не человек, если он довел себя до такого состояния.

Очаровашка стремительно терял всю привлекательность для меня.

Я молча набрала скорую помощь.

– К пьяным не выезжаем.

– Откуда вы знаете, что человек пьян?

– Вы же сами сказали, что его тошнит.

– Я сейчас позвоню в полицию, и мы будем выяснять, почему вы не принимаете вызов.

Очаровашка занервничал.

– Смотри, вот к нему уже подошли. Пойдем.

Парень в темном пальто подошел к парню и развернул его лицом к себе. Внимательно оглядел и ощупал на предмет травмы. Я разглядела, что наркоману или пьяному совсем плохо, под глазами темные круги, и ему не больше семнадцати лет на вид. Совсем ребенок, темноволосый и скуластый мальчик.

– Скорую вызвали?

– Да, еле-еле. Но должны выехать.

– Вы идите. Я дождусь их.

Он снова перевернул парня лицом вниз, чтобы тот не захлебнулся.

Я посмотрела на него, и столько силы и спокойной уверенности было в незнакомом парне, что хотелось еще немного с ним постоять.

– Пойдем уже. Он же сказал, здесь будет, – красавчик психовал.

– Ты иди. Я остаюсь, – он стал раздражать меня.

Очаровашка, развернулся и молча ушел.

– Парень твой?

– Нет. Так, ни о чем. Ты вот почему остался?

– Да он же живой. А вдруг умирает?

Стояли в полной темноте на мосту, и, казалось, мы одни в мире. Будто потерялись в нереальности происходящего. Мальчик очнулся, встал на четвереньки и просунул снова голову в ограждение моста, его уже не тошнило. Стоял на четвереньках и мерно раскачивался. Он вдруг четко и разборчиво сказал, что не хочет жить.

Скорая приехала и забрала его в машину.

Метель не заканчивалась. Мы быстрым шагом пошли вдоль реки в город. Совершенно не хотелось ничего говорить. Но вся ненормальность ситуации заключалась в нашем нежелании расстаться. Будто мы давно знакомы.

Зашли в чужой подъезд обогреться и сели на батарею возле окна. Он смешно, как пес, отряхнулся от снега.

– Надо выпить, – первое, что он сказал с момента разговора на мосту. – Меня Паша зовут.

– А меня Вера, но спиртного я не хочу сегодня.

Мы сидели в темном подъезде и грелись у батареи. Проговорили всю ночь. Утром он проводил меня до дома. Обменялись номерами телефонов и договорились не теряться. Я как-то сразу поняла, что Паша мне – друг. Это было хорошее ощущение – нежданно негаданно встретить человека, который тебя понимает.

В понедельник молча подала Комиссарше заявление на увольнение. Та прочла, сняла очки, протерла их, снова надела. Подняла на меня уставшие глаза, в них мельком проскочила боль. Я очень удивилась. Всегда казалось, что Комиссарша железобетонная. Всплыл в памяти давний разговор с Адамовной о Комиссарше, что та сделала аборт на позднем сроке, так как карьера пошла резко в гору. Потом не могла забеременеть, супруг ушел. Так и жила одна, но в должности финансового директора. Внезапно почувствовала эту суровую тетку, осознала почему, несмотря на то, что многое подбешивает, она все еще здесь работает. Честность – вот то, что я ощутила в Комиссарше. Вот эта внутренняя честность и притягивала меня, не давала уволиться.

– Присядь.

Я присела на краешек стула. Вдруг возникло ощущение, что та считывает с меня как по бумаге.

– Куда бежим?

– Уезжаю.

– Твердо решила?

– Да.

– Куда, если не секрет?

– Не знаю.

– От себя не убежишь. Делаем так. Это заявление ты рвешь.

Непрошенные слезы навернулись на глаза, и я подскочила со стула в попытке убежать.

– И не надо мне перечить. Вот, возьми, – она протянула мне контейнер с салфетками. – Прекрати истерику. Рвешь заявление, пишешь новое, с сегодняшнего дня на десять дней отпуска за свой счет. Нина Петровна тебя подменит. Пиши.

Хлюпая носом, написала и отдала.

– Иди, думай. За тебя никто думать не будет. Скажи Нине Петровне, чтобы зашла ко мне.

Умчалась в туалет и, стоя возле раковины, пыталась собраться и остановить слезы. Ничего не получалось. Нельзя, нельзя при них плакать. Заперлась в кабинке. В дверь долбили ногой.

– Ни фига себе, балет. Я еще и работу твою делать должна! Ты в курсе, что у меня и так завал? Десять дней! Выходи, Верка! Поговорим! Чего ты там прячешься? Пошли покурим! Выйди.

Вышла. Нина подобрела ко мне.

– Ну вот, так-то лучше. За мной! И пока я добрая, рассказывай, чего там у тебя. Что дурная голова надумала? Знаешь же, кроме войны и смерти все – фигня! Из-за мужика что ли? Да прям, придумала. Уроды они, причем все.

Я молча стояла, глядя в пол.

– Вот дура дурой. Ничего, и я такая была. Пройдет. Очухаешься. Все это фигня. Сгоняй куда-нибудь на недельку. Глядишь и пройдет. Вечно ты как не в себе.

Меня так удивило, что оказывается для них я «не в себе». Для меня-то все было в точности наоборот. Аж плакать перестала. Оказывается, все это время меня считали дурой. А молчание принимали за неумение нормально выражать мысли. Это требовало обдумывания. А Нина Петровна всё понимает? Она не враг, как я считала? Примчалась в кабинет. Окинула взглядом коллег. Тетки, когда я зашла, резко перестали разговаривать.

«Значит, меня обсуждали…»

Схватила сумку и выбежала на улицу. На крыльце стоял, как до сегодняшнего дня считала, мой единственный друг в этом заведении. Работали в разных отделах, но обедали часто вместе. Денис, увидев меня, прервал разговор по телефону.

– Вера! Ты куда пропала? Плакала что ли? Кто обидел? Комиссарша?

– Нет, что ты.

– Ты куда с сумкой? По работе?

– Нет, в отпуск на десять дней.

– О, прямо так? Оплачиваемый?

Денис год назад внезапно развелся, чем очень всех удивил, ведь жену он обожал, они были вместе со школы. Просочились слухи, что та загуляла. Денис молчал. Сейчас он жил с девушкой, у которой ребенку от прежнего брака было два года. Вечно не хватало денег. У него была хитрая схема кредитных карт. Порядка пяти кредитных карт в постоянном обращении. Жизнь проходила в судорожных попытках успеть погасить задолженности по всем кредиткам. Постоянно велись расчеты.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.