Осколки Веры

Резида Златоустова

Осколки Веры

Сергей: Пролог

Она, как глоток чистой, свежей воды в жаркий день, пьешь и не можешь напиться. Заметил ее на вступительных в университет. Высокая, миндалевидные глаза, губы для моих поцелуев. Темные, длинные волосы. Кожа, будто слегка тронута загаром. Все, как я люблю. И, в то же время, такая скромная. Отличница по жизни. Все у нее на пять. Всегда спокойна и невозмутима. Я называл ее про себя Снежной королевой за холод ко мне. Пробовал с ней общаться, она зажималась и отказывалась отвечать. Даже приезжал в гости – не открывала дверь. В соцсетях не реагировала. Писал эсэмэс – не отвечала. Звонил – сбрасывала, услышав мой голос. Потом стало просто лень ее преследовать – вокруг много легкой добычи. Думал на выпускном, что видимся в последний раз. Ошибался. Прошло три года, случайно встретились. Только она гасит холод внутри меня. Внешне я всегда невозмутим и немногословен. Но внутри бушуют ледяные осколки ярости и ненависти.

Вера: Пролог

До сих пор не понимаю, почему именно он? Всегда окружен девицами, что за бред? Это так по́шло и неинтересно. Сколько учились на одном курсе, столько меня и передергивало от картины «Самец в окружении самок». Хотя, надо отдать должное хорошей наследственности: красив и харизматичен. Темные короткие волосы ершиком (всегда хотела потрогать – они колючие на ощупь или мягкие?) и ярко-голубые глаза – беспроигрышное сочетание. Мягкая, дикая грация, как у кота. Куда бы он ни пришел, приковывает взгляд. Молчалив, иногда говорит так тихо, что нужно прислушаться.

Нравится его низкий, хриплый голос – моя любимая тональность, особенно когда шепчет на ушко.

Много лет избегала его, запрещала себе даже мысль об отношениях с ним. Расслабилась, думала, стала взрослой, впустила в сердце.

Сергей – моя слабость. Моя болевая точка. Изводит эта ситуация. Я хочу уйти и не могу. Моя кажущаяся невозмутимость – только оболочка. Внутри взрываются миры. Лавины летят снежными метелями, сметая все на своем пути. Торнадо закручиваются вихрем в водовороте событий моих историй. Я – пустота. Я – тишина. Моя любовь – миражи. Бабочка, трепетанием крыла разбудившая предопределенные события. Он – монстр? И да, и нет. Все ведет нас к краху.

Вера: Ветер

Ночной ветер обнимет меня,

Белой шалью укроет, сотканной

Словно из огня.

Я укроюсь в нем, как в любимом своем,

И заплачу…

Пригрезится все сном.

Срыв.

Я сидела на полу темного подъезда в тамбуре между дверями. По грязному, скользкому полу тянуло сквозняком, из соседних квартир доносились звуки и стуки, шла чья-то жизнь.

И тут ясно вспомнила, что то же чувство полной беспомощности ощутила, когда мне было примерно четыре года. Мама купила коньки, но сказала, ей некогда учить меня кататься. Так давно я хотела коньки, и в мечтах мне казалось, что стоит им только оказаться на ножках – буду кружиться, и исполнять пируэты и прыжки, как в телевизоре показывают.

Коньки были после получаса мучений зашнурованы. Гордо гремя лезвиями, я спустилась с четвертого этажа на двор. Оказалось, что даже стоять на коньках на скользком льду не могу. После серии падений разрыдалась и вернулась в подъезд. От того, что маленькие ножки устали, подняться наверх домой уже не могла. Разуться и в носках пройти по ступеням я ещё не догадалась. Вот такую рыдающую в истерике, меня и обнаружил папа, возвращаясь с работы.

«Какая тоска, я так запуталась… Так одиноко, как жить дальше?» – думала я, снова сидя в том же положении «неваляшки», широко раскинув ноги. Сознание постепенно прояснялось.

Гордиться нечем. Напилась коньяка и била Женьку сумкой. С чего начался срыв, уже и не помнила. Видимо, прогоняла Женю, а он как всегда хороший такой, сидел рядом, ходил рядом и смотрел глазами как у побитой собаки. Вот этот взгляд бесил неимоверно, была готова вцепиться ему в горло, когда он так смотрел. Не могла себе объяснить истоки этой ненависти, не могла понять, зачем мучаю парня. Наслаждения это не приносило, но было какое-то тупое чувство удовлетворения, когда я в очередной раз совершала над ним что-то такое, как сегодня.

Потом в такси всю дорогу била его сумочкой. Пьяная боль постепенно захватывала голову, мешая трезво размышлять. Я попыталась разложить события вечера по порядку.

Вот мы в гостях. Коньяк. Мне весело. Женя помогает надеть пальто. Едем в ночной клуб. Провал в памяти…

Вытанцовываю на сцене, где поёт в это время певица. Охрана забирает меня со сцены. Женя пытается увести из клуба, а я упираюсь. Именно тогда впадаю в гнев и начинаю «сумочную битву». Провал.

Женя везет меня в такси. Я остервенело молча луплю его сумочкой. Евгений молча заводит меня в подъезд. Я в ненависти. Смотрит грустными глазами, спрашивает:

– Не стыдно?

– Да пошёл ты…

– А я ещё жить с тобой думал начать.

– И не мечтай, идиот. Вали отсюда.

– Дурная ты баба, Верка. Все-все портишь, ведь я для тебя все…

Он развернулся к дверям. Сил у меня терпеть дальше не было.

«Достал до тоски смертной!» – подумала я, мысленно достала пистолет и устало расстреляла его в спину.

Женя как почувствовал. Обернулся и даже, как мне показалось, съежился от моего взгляда. Дверь за ним захлопнулась.

Я медленно по стеночке поднялась и поплелась по ступеням домой. Искала ключи, но в сумке их не оказалось. С ужасом вспомнила, что апогеем идиотизма был контрольный взмах сумкой в клубе, все выпало на пол. Озарило, где они остались.

Побежала обратно, вернее, так казалось, будто побежала. Со стороны было понятно – пьяная девушка еле идёт. Ветер налетел и освежил меня. Сообразила – ничем хорошим для меня появление под утро в ночном клубе не закончится.

По негласному всем известному правилу маленького городишки истинным «леди» полагалось покидать данное заведение до трех ночи. Осталась – значит, не «леди», а согласна на все.

При входе в заведение стало ясно, что прийти в это время –действительно плохая идея. Вокруг царила вакханалия, кто ещё мог стоять, те корчились на танцполе. Остальные или спали, или сношались и обжимались по углам. От ужаса потеряла равновесие, упала на пол и поползла. Пару раз меня пытались ловить за ногу. Обмирала, сердце ухало, в ушах стоял звон.

Но, видимо, внезапные ухажеры были более пьяными, чем я. Пара дерганий ногой, и снова на свободе. На пути валялся мусор, наткнулась на использованный презерватив, к горлу подкатила тошнота. Ключи лежали ровно там, где произошла «великая сумочная битва». Подхватила и, встав на ноги, быстро выбежала на улицу.

Ветер встретил как родную, закружил и охватил хороводом снежинок. Еле успела забежать за угол, как вывернуло. Стоя на коленях на снегу, размазывая злые слёзы по лицу, поклялась себе, что сдохну, но не попаду больше в такую ситуацию.

Если Сергей не ценил и держал только за любовницу (для меня не было большего унижения, чем быть тайной любовницей свободного парня), то не надо себя насиловать и встречаться с Женей или другими, чтобы показать – гляди, вон, я какая сильная и красивая, я вот как могу, а ещё вот так и вот так. И вот с этим встречаюсь, смотри, и здесь у меня все хорошо.

Зачем я издеваюсь над теми, кому я небезразлична? Я монстр? Такой же, как он? Мне, получается, доставляет удовольствие так жить? Как я могла согласиться на крохи его внимания, жалкие объедки?

«Потерпи, малыш, все будет хорошо», – вспомнила слова Сергея. И ведь ждала, как полная беспросветная идиотка. Полчаса в неделю получала его внимание, и ведь счастлива и этому была. С какой-то ненормальной верой жила в свои силы.

Верила, что «Дон Жуан» изменится, на него снизойдет озарение, какой бриллиант рядом с ним, вот стоит только руку протянуть. Придёт и повинится:

– Верка, искал, но, знаешь, лучше не нашёл.

Два года жизни, я с ума сходила два года…

– Видишь, Сережа, я двигаюсь дальше, я уже начала. Скоро стану свободна от мыслей о тебе.

С новым порывом ветра подумала: «Говорят же, что любовь – это болезнь? Значит, нужно просто переболеть. Он же просто в моей голове! Его – реального Сережи из моей головы не существует! Я придумала его. Настоящий Сергей – козел и бабник! Как я могла согласиться на это? Как могла так унизиться? Или все, или ничего. Решила. Больше никогда в жизни не соглашусь на часть эмоций от мужчины. Только на все!».

Ветер налетел и высушил слезы. Обнял и успокоил.

– Все. Хватит. Я все изменю.

Вера: Пелена

Квадраты окон канут в вечность,

Соседей пьяных голоса

И дней ушедших бесконечность,

Тоска, пришедшая тогда,

И будет сердце туго биться,

Стремясь аорту разорвать.

Как трудно заново родиться

И с глаз всю пелену сорвать.

За день до срыва.

Я разрешила себе осмыслить вчерашний приход Ларки или, как шутя именовала ее, «заклятой подруги». Ларка появилась, как всегда, внезапно. Не виделись почти месяц. Проникла в квартиру по-змеиному. Не разуваясь, молча скинула куртку в прихожей.

«Не в настроении», – подумала я.

– Привет! Куда запропала? Новый роман?

– А! Так ты в курсе? Может еще и с кем, знаешь?

– Нет. А мы знакомы?

Я присела на диван. Ларка схватила стул и, повернув его спинкой ко мне, оседлала.

«Будто загородила мне путь», – подумала я.

– Ну что, дорогая? Готова услышать имя? Это Сергей.

– С которым я?..

– Именно.

– Тебе-то это зачем?

Лару как прорвало:

– Ты! Ты! Всегда ты! У тебя все! Красивая! Друзья! Даже родители хорошие! Любят тебя, понимаешь? Не то что мои! И даже он с тобой! Ну почему всегда все лучшее – тебе?

– Ты с ним меня обсуждала? Зачем? Подожди, ты что? Но.., зачем?

Я поняла:

– Ты мне мстишь?

– Да, хотела. Видишь, не слишком-то и получилось. Сергей – дьявол какой-то, он – все что я желала в мужчине, а проходит, как песок сквозь пальцы. Давно я так не желала никого, а его захотела. Изворотливый, гад, двигается, как танцует. Взгляд этот… глазищи голубые.

– Иди, Лара, тебе пора.

– Он тебя все равно кинет, вот увидишь!

Лара уже успела схватиться за ручку входной двери, когда, не сумев себя сдержать, я пихнула ее сзади в плечо. Лара развернулась, и мы начали молча и остервенело драться в прихожей, с плачем выдирая друг другу волосы.

Опомнились только, когда Ларка рванула мой халатик и пуговицы посыпались на пол. Халат распахнулся. На нас нашло оцепенение на пару секунд. Такая сразу стала тишина.

Я оглянулась на себя в зеркало – растрепанная, в рваном халате, с подтеками туши под глазами, напоминала енота… Начала смеяться, а потом плакать, и осела на пол. Ларка присела рядом.

– Верунька, что я творю… прости… бес попутал… не от злобы… от зависти… душила меня она. Ты столько сделала для меня, тварь я неблагодарная…

Положила голову на колени ко мне.

– Нет у меня подруг кроме тебя.

И расплакалась, как ребенок.

– Ты иди, Лара, потом поговорим, – у меня не было сил разговаривать.

Закрыла входную дверь за ней. Мысли спутались с тоской.

«По ближнему кругу знакомых пошел, гад. Мало чужих баб ему, надо своих».

Я думала, что за два года встреч с Сергеем привыкла ко многому и смирилась с его образом жизни, но драка с Ларой вывела меня из состояния, похожего на дрему.

– Я что, спала все это время? Два года как в тумане, пелена какая-то. Что это было со мной? И это я?

Копаться сегодня в себе было очень больно, решила, как героиня известного романа – «подумаю об этом завтра», а сегодня лягу спать.

Завтра наступило быстро, и весь мой раздрай вырвался после выпитого коньяка на ни в чём не повинного Женю.

Вера: Метель

Падающий снег,

И ни с кого не спросишь,

Липкий пот ручьями по спине,

Шёпот за спиной, как шелест листьев осенью,

Лицо друга и его улыбка как во сне.

Мокрое шоссе, и вновь все повторится.

Ты опять его не сберегла.

И беда крадется подворотнями,

Выжигая все в тебе дотла,

Год Быка, все красное, все красным.

Горем выжигает мир вокруг,

Вновь пытаешься понять, где правда,

Кто твой враг и где же истинный твой друг…

За 12 часов до срыва.

Проснувшись, почувствовала себя гадко и разбито. Набрала воду в ванну, легла. Вдруг вспомнила, как пару месяцев назад вышла в магазин и увидела Ларку, идущую навстречу. Поразило, что Лара пыталась идти, но ее ноги странно подкашивались. Вспомнила, что в деревне бабушке подсунули пару утят с аномалией развития костей, они ковыляли также, переваливаясь и странно западая то на один бок, то на другой. Я побежала навстречу и подхватила подругу. Лара не могла говорить из-за рыданий. На предложения вызвать скорую отрицательно мотала головой. Лицо и одежда Лары были в грязных подтеках. Пока набирала ванну, помогала ей раздеться. Лара была избита, на руках и спине начали отчетливо проступать синяки. Тощая, маленькая, с по-детски нулевым размером груди, она вызывала у меня безумную жалость.

Посидев в ванне и успокоившись, Лара рассказала, что из-за делишек отца ее снова поймали и увезли за город, вытащили на обочину и хорошо попинали. Велели отцу ее привет передать. Номер машины она не видела.

– И, знаешь, та же трасса, рядом с местом, где Саша погиб… Почти три года прошло, а помню как вчера.

Лара снова начала плакать. Я тоже вспомнила все обстоятельства гибели Саши, меня передернуло. Иногда на грани сна и реальности мозг снова проигрывал аварию, Саша с неестественно вывернутой рукой на обочине, его остекленевшие глаза. Ларка, сидящая рядом с ним и с воем раскачивающаяся. Непрекращающийся дождь со снегом. До приезда скорой я все переживала, что Саше холодно и мокро, укрывала его своим пальто. О том, что у меня сломаны ребра и сотрясение мозга, узнала только в больнице. Оказывается, человек в состоянии аффекта полностью не чувствует физическую боль.

– До сих пор шепчутся за спиной, что парня убила. Ты же помнишь, какая погода была? Поганый дождь и трасса мокрая. Да, я была пьяная, да, он вместо меня сел за руль. А Саша сам не пристегнулся. И что мне теперь, не жить? Я молодая, я жить хочу. А глаза ночью закрываю и вижу их, всех ушедших. Почему-то гора, понимаешь? Гора тел. Саша лежит сверху и смотрит.

Я молча сидела рядом и не знала, что сказать.

Напоила ее горячим чаем с медом, уложила спать рядом. Утром, проснувшись, обнаружила, что Ларка уже ушла.

Появилась через несколько дней с цветами и конфетами. Благодарила так, будто я спасла ее чуть ли не от смерти.

– Глупости, Лара, любой друг так бы поступил на моем месте

– А вот и не глупости. Вот именно друг. А у меня их нет. Все папины подлипалы, всех только деньги моей семьи интересуют.

Еще вспомнилось, как съели на двоих литровую банку черничного варенья, отчего зубы приобрели странный, тёмный оттенок. Намазались, далеко заходя за контур губ, ядовито красной помадой, пошли поздно вечером на улицу. При приближении к людям выдавали самую широкую улыбку, все шарахались. Один парень убежал под наш смех. Заходили в магазины и для прикола спрашивали, широко улыбаясь, у продавцов бутылку водки. Одна продавщица даже осенять крестом себя начала.

Потом вспомнилось, как Лара с компанией неожиданно заехала за мной в четыре утра, как она объяснила: «Тебя стало, Верка, жутко не хватать. Поехали с нами на дачу встречать рассвет над рекой». Как лежали на расстеленном одеяле и смотрели на полоски на небе, и солнце такое нежное и еще прохладное. Как горланили в обнимку спьяну песни, обычно Лара заводила, а я подхватывала. Да много чего вспоминалось из нашей дружбы. Я хотела бы ненавидеть Ларку и решительно не могла возненавидеть ее.

Слишком много было всего… Доверия, выданного вперед… И как мало оказалось надо, чтобы все разрушить. Банальной зависти оказалось достаточно.

Зависть прошла метелью и смела дружбу, все разрушив. Все, что я строила годами и, видимо, строила одна, без Лары. Сейчас даже не была уверена, что на данный момент обиднее – подлость Сергея или подлое отношение Лары. Сергею решила не звонить и не разбираться. Знала, он в любом случае скоро «выплывет». Сколько раз я решалась разорвать этот порочный круг и не брала трубку при его звонках, блокировала его номер, начинала новые отношения с «правильными» людьми, но он приходил и… все начиналось снова.

Но в этот раз что-то сломалось. Сидя в ванной, я вдруг осознала, что нить, долгое время дрожавшая в напряжении внутри, ослабла. Боль утихла. Стало все равно, наплевать и на Ларку, и на Сергея. Очнулась, почувствовав, что вода стала холодной.

Вера: Миражи

Если есть гриб «груздь», то должен быть и гриб «радоздь»…

Автор неизвестен, «народная мудрость»

Через день ПОСЛЕ срыва.

Есть у меня подруга Таня, обожаемая всеми, веселая заводила. Вот к ней я и пошла. Не могла «собрать себя» в эти дни, все валилось из рук. Таня была с похмелья, но, как всегда, бодрая, только прищур глаз выдавал, что ей не особо хорошо сейчас. Таня красивая, статная, русые длинные волосы, голубые глаза, любительница платьев с декольте. У нее всегда были отношения. Я не помнила, чтобы она хоть день была одна. Таня предложила накатить по сто грамм «для начала». Я обычно не имела привычки так начинать субботний день, но мысль неожиданно понравилась.

После, на балконе, прикурив и смачно сплевывая, Татьяна заявила:

– Хорошо тебе, Верка. Вон ты какая чистенькая! Тебя поваляли, глядишь, а ты снова светишься, как и не было ничего. А я скоро скурвлюсь.

Я аж поперхнулась дымом. Слово было ново и необычно. В голове крутилось только старорусское – курва.

– Ну какая ты, Таня, курва? Ты нормальная.

– Нет, я загашенная курва, и дальше станет только хуже. Замуж, наверное, надо выйти.

– Ты сейчас с кем?

– Физрук из нашей школы.

– Ты реально сейчас издеваешься? Он же вообще, ну, фу-у. Мы школу-то давно закончили, тебя чего туда потянуло?

– Ты чего, он еще нормальный, все дела. На табуретку меня ставит и, начиная с пальчиков ног, нацеловывает

– В смысле, вот прямо на табуретку ставит? Как в детстве? Давай стишок, детка, расскажи на табуреточке?

– Ну, да. И, значит, начинает с пальцев ног, а потом…

– Слушай, ты можешь не описывать ваши игрища? Вообще смахивает на латентного педофила! Табуреточка, школа, девочки в шортиках? Он как, в целом нормальный?

– Не знаю ничего я уже, мне все равно. Пошли прошвырнемся, пока мать не пришла.

То, что с матерью Тани лучше не сталкиваться, я знала – задолбит нравоучениями часа на полтора. Чай усадит с ней пить и устроит долбежку мозга – как Таня называла, мозгоклюйство. Особо радовала история про то, как она девственницей в двадцать семь лет замуж вышла. Таня один раз не выдержала и выразилась:

– Это, как раз, и не удивительно! Только папа и польстился на такую мозгоклюйку. Но быстро понял что, и… почем, и… сама знаешь, что дальше было…

На что получила затрещину по голове и порцию отборного мата.

Вышли. Возле нас остановилась машина со знакомыми парнями, они позвали с ними выпить. Сели. Поехали к кому-то на квартиру, веселье продолжалось по нарастающей. Съели всё, что было в холодильнике у хозяина. Это называлось «Поиграем в саранчу». Таня сказала:

– Раз больше ничего нет, надо искать другое место.

Пока шли, во дворе встретили соседа из третьего подъезда, он был на себя не похож. Обычно тихий, а сейчас очень веселый, разговорчивый. Это сильно сбило меня с толку, и на его предложение посидеть в укромной беседке детского сада я ответила согласием. Таня уснула там же на скамейке. Рустам завел речи про погоду, природу, чем еще сильнее удивил. Видимо поэтому я потеряла бдительность и очутилась на его коленях. Сидела как тряпичная кукла. Сначала он аккуратно поглаживал по спинке, потом начал нашептывать:

– Ты, Верка, такая вся вечно недоступная, то с одним, то с другим, аж завидно. Давай и со мной разок.

Ухажер полез целовать в шею. Я аж взвилась с его колен и отпихнула.

– Пошел вон, идиот! Не подходи ко мне больше.

Рустам обиделся и ушел. Сидела в беседке рядом с мирно сопящей Таней и раздумывала, как дальше жить.

Жить дальше получалось, но не очень. Лезли дурные мысли.

Мимо шла Лара, увидела нас и перелезла через забор. Спиртное меня еще не отпустило, поэтому я достаточно благосклонно приняла ее. Даже голову немного вбок наклонила, чтобы внимательно выслушать. Лара сразу деловито достала сигарету и оценила обстановку:

– Отдыхаем, значит, культурно, девочки? И не стыдно? Двадцать пять лет девушкам, а все на скамейке спим. Дальше только дно.

Тут я очнулась окончательно:

– Ой, культурная нашлась! Не тебя ли волокла зимой с лестницы Славкиного кафе? Такую красивую, пьяную. Звезда пленительного счастья.

– Ах, извините, а не тебя ли, мадам, мы забыли на остановке в день твоего рождения и, вернувшись обратно, обнаружили спящей?

Я поперхнулась от ее наглости:

– Ой, а не ты ли залезла спьяну в машину двух незнакомых парней, мне пришлось сесть с тобой, а они заблокировали нам дверь? Не тебя ли я распихивала всю дорогу, чтобы сбежать, когда они остановятся и выходить соберутся?

– Ах, да, прости, пожалуйста! А не ты ли, когда я просила передать Славе, что не хочу больше с ним встречаться, дружбу ему предложила?

– Ой, да, действительно, этим я нарушила баланс твоей вселенной. Ну да, я теперь поняла. Моя дружба со Славиком дала в твоей голове сбой, и ты нашла Сергея, чтобы с ним любовь крутить за моей спиной. Уйди, Лара, по-хорошему, иначе снова подеремся.

– Знаешь, Верка, я не думала, что ты злая такая. Я же просила прощения, не знаю, что еще сделать для тебя.

– Ты сделала все, что умеешь. Я большего не жду от тебя.

Дождавшись, когда Лара уйдет, начала расталкивать Татьяну. Слова Лары «дальше только дно» все крутились в голове. В этом я точно была с ней согласна.

Вера: Пустота

– А где я могу найти кого-нибудь нормального?

– Нигде, – ответил Кот, – нормальных не бывает.

Ведь все такие разные и непохожие.

И это, по-моему, нормально.

«Алиса в стране чудес.

В стране чудес Алисы. Из истории книги»

Льюис Кэрролл

Утром оделась «по-деловому». Накрасилась, но соблюдала правило, чтобы незаметно было, что накрашена. Уныло пошла на работу. Не спасла даже обязательная чашка кофе с утра. Грустно оглядела кабинет с сидящими за рабочими столами коллегами.

Вот Аделаида Адамовна – женщина во всех смыслах выдающаяся – высокого роста, статная, с крупными чертами лица, но сначала все обращали внимание на ее грудь. Размер груди поражал воображение, а лица мужского пола, впервые сталкиваясь с этим явлением, впадали в ступор и не помнили, куда и зачем пришли. Я считала, что если убрать грудь и оставить только Адамовну, никто не вспомнит ее лица. Размер груди Аделаиды обсуждался коллегами не раз, считалось, что она обладала седьмым размером. Ей было сорок шесть лет, и замужем (официально и неофициально) она была семь раз. Обожала себя и свою грудь несла гордо.

Вот интеллигентная Ирина Викторовна пятидесяти лет, женщина выдающаяся в смысле ее «сдвига». Ирина Викторовна фанатела от Александра Македонского и утверждала, что в прошлой жизни была его любимой наложницей. У Ирины Викторовны все было посвящено знаменитому Александру – портрет Македонского в рамочке на рабочем столе, стопка книг о Македонском, заставка на рабочем столе компьютера. Разговаривала Викторовна тоже все время о нем. Она была просто кладезем знаний о древнем мире. Если бы Македонский был жив, я была уверена, он не отвертелся бы от ярой фанатки и был бы повержен. Когда у меня было хреновое настроение, шутя, подначивала Викторовну, что Александр – гей, Викторовна от этого факта впадала в ярость и кричала, что меня там не было, утверждать этого не имею права, и вообще нельзя позорить священное имя Македонского. В силу вредности характера иногда спрашивала, кого Ирина Викторовна больше любит – своего мужа или Македонского? Та горестно вздыхала и подтверждала, что Македонского. Потому как муж – кто? Муж – просто муж. А Александр – это величина! И чувствует она, не там родилась, не в то время, не в том веке, не тот мужчина рядом. Поражал масштаб потерянности во времени этой женщины, и слегка было жаль её мужа – невысокого, вечно суетящегося, лысенького человечка. Он искренне обожал свою Ирочку, давно привык к разговорам о Македонском и фантазиям жены.