В когтях безумия

– Яр, покажи ему.

Яр вышел в центр залы, положил сверток на стол и осторожно раскрыл его. Яркий свет ослепил всех сидящих в зале, Логово заиграло золотом еще сильнее, еще ярче.

– Что это? Ничего не видно! Закрой сверток!

– Это то, что мы когда-то утратили, – убрав руку от глаз, сказал архимагистр.

– Мы много чего утратили.

– Это магический металл, никто не знает, какая сила в нем хранится и для чего на самом деле он был нужен магам, но теперь он у нас, и это, несомненно, наше преимущество.

Один из военачальников, самый старый и опытный по своему виду, одеяниям и количеству шрамов на лице, до селя молчавший, встал со своего места.

– Нужно встать на защиту Азмары, – хриплым басом произнес он, – Цедос пал. А что это за кусок металла мне плевать. Чтобы крушить врагов хватит и обычной стали! – на том и порешили.

Глава 87

Отражение расплывчато

События, происходившие в Цедосе, не могли остаться незамеченными. Тучи, сгустившиеся на востоке, настораживали всех от мала до велика. Разумеется, страшны были не сами облачные сгустки, а то, что происходило в их тени. Это все россказни шарлатанов и бродячих торговцев о том, что люди в Гренгане не знают, что такое дождь. Все это, как обычно, преувеличение. Всего лишь на всего преувеличение. Пасмурных дней здесь было несоизмеримо мало, по сравнению с солнечными, да, но люди прекрасно понимали круговорот воды в природе. О чем, собственно, и свидетельствует их реакция на происходящее. Гренган – как огромная, чугунная сковородка, поочередно окаймленная со всех сторон, то морем, то горами, поэтому, если забраться в башню повыше и одолжить у воздушных асов соколиное зрение, то можно было просмотреть всю страну из конца в конец. За считанные часы крепостные стены Азмары всех уровней стали самым людным местом, перехватив пальму первенства у площади фонтанов и сквера отцов-основателей, о которых мы с вами еще поговорим. Люди облепили каждый крепостной зубец. Маленькие дети, пришедшие сюда без родителей, безуспешно пытались пробраться к краю стены, пытаясь растолкать всех вокруг своими тоненькими, но острыми локоточками. «В чем же причина такого ажиотажа», – спросите меня вы. А вот в чем. Когда идет дождь – это видно. Видно стену воды, ниспадающую на раскаленную поверхность сковородки, порой даже, кажется, видно, как она испаряется и вместе с паром возвращается в облако, но это всего лишь утренний туман. Когда где-то гроза, постоянно видно зарницу, и до черных столичных стен докатываются едва слышные раскаты грома, заставляющие местных певчих птиц поумерить свой пыл. А что сейчас? Сейчас нет ничего. Никаких признаков стихийного бедствия. Никакого отблеска молний. Ничего. Многим казалось, что Цедос в огне, что небо заволокло дымом, но не бывает такого кромешно-черного дыма, и его бы со временем разнес ветер. Но время шло, а картина не менялась. Цедос словно чем-то накрыло. Чем? Неизвестно. Владыка Гренгана пустил гонцов и с нетерпением ждал их возвращения для прояснения ситуации, с каждым мигом народ волновался все больше. Не ровен час, и народ к нему обратится за объяснением или помощью, тогда он будет должен действовать и просто обязан хорошо знать врага в лицо.

Ена по-прежнему оставалась в Талестре, и ее, как и всех вокруг, сильно беспокоил этот дым. В отличие от Азмары, Талестра не имела никаких защитных сооружение или высоких башен, помимо этого, она находилась в низине, подтопленной морем части суши. Отсюда было невозможно увидеть причину или хотя бы оценить масштабы бедствия, поэтому люди разделились на две группы: те, кто осознал обреченность своего положения и вернулся в кабак или за свои привычные обязанности, и тех, кого это явление пугало и не давало думать ни о чем другом. Ена, разумеется, относилась ко второй группе, а вот ее недавний собеседник, старпом Рен, очевидно, к первой. Вдобавок ко всему, он уже отбыл на своем «Беглеце» с безумно чудным капитаном и покорял бескрайние морские просторы, оставив сушу и все, что на ней происходило, далеко позади. Ена ему даже немного завидовала. Самую малость. Предметом зависти, к слову, стало отнюдь не аномальное явление в небе, а удобные мягкие башмаки, которые со слов Рена ни натерли бы ему даже, если бы он их носил на паху. Тогда он был пьян и очарован, но метафора удалась. Да, Ена абсолютно точно никому бы не посоветовала носить столь неудобные ботинки, туфли, сапоги, или, как там это называется, ни на ногах, ни тем более на паху. Ноги ее стерлись и начинали постанывать при каждом шаге, но правила приличия заставляли терпеть. Она ведь находится в городе, пускай и в портовом, пускай здесь нет благородных речей и каких бы то ни было высоких правил, тем не менее, лишнее внимание ей привлекать не хотелось, поэтому обувь была одним из главных элементов маскировки. Вторым таким элементом был головной убор, платок, под который она спрятала свои огненного цвета локоны. Она вышла из города, поднялась в небольшую горку, встала на середину тракта. Нет, увидеть что-либо было невозможно, все-таки Гренган был не настолько равнинным, каким его описывают бродячие сказочники. Вернуться было никак, ни один экипаж не шел в направлении Цедоса, все предпочитали переждать и отправиться в путь, когда все вернется на круги своя. Уйти сама Ена не могла. Слишком далек был путь, слишком сбиты были ее ноги, чтобы идти пешком и слишком каменистый тракт, чтобы идти босиком. Делать было нечего. Ей пришлось вернуться в единственное место, где было хорошо, к той миленькой дочке трактирщика, чтобы вновь развлекать ее всякими беседами и ждать первой возможности, чтобы покинуть город-порт и наконец снять надоевшую обувь.

Рен действительно уже во всю бороздил морские просторы, его «Беглец», вернее «Беглец» его капитана, резво шел куда-то за горизонт, куда – вновь неизвестно. И это положение дел устраивало всех на борту, кроме Рена, ведь в конце концов главное, чтобы платили исправно, а что там и где, уже не имело такого большого значения. Однако в кое-чем Ена оказалась права, Рен действительно не оглядывался, но он отнюдь не страшился той бури над Цедосом. Гораздо больше вопросов и смятений в нем породила та встреча и те чудесные метаморфозы, которые с ним произошли в ходе беседы с одной незнакомкой, сумевшей привлечь к своей персоне внимания ни чуть ни меньше, чем к миленькой официантке. Рен абсолютно точно знал, что его бурные фантазии, касаемо этой крошки, были прочитаны и замечены еще одним человеком, коим была Ена. От этого ему становилось стыдно и неловко, словно он работал в той корчме и нагишом подавал выпивку. Как бы то ни было, а Рен, впервые ступивший в Талестру, и Рен, покинувший ее, – два абсолютно разных человека. Он как будто прошел обряд очищения, скинул весь свой груз, все свои мешки с камнями, которые разрывали своими острыми углами мешковину, и царапали спину и душу. А сейчас ничего подобного не было. Казалось даже, что «Беглец» идет на пределе скорости, но он даже не распустил еще все свои паруса. Что-то необычное произошло в ходе той беседы, что-то такое, что освободило заблудшего охотника, и он принял свою жизнь, свое прошлое, свое тяжелое детство, потерю близких тогда и Рези сейчас, принял их как должное, как факт. Он не мог повернуть время вспять и исправить вереницу событий, но он мог признать их, не отказываться, не делать вид, будто это все произошло не с ним, а сказать: «Да, это я. Такова моя история». После осознания этого факта все стало иначе. Он уже не шел вопреки, связанный и скованный своими страстями, словно бурлак тянущий баржу против реки, напротив, он наконец осознал, что эта баржа – его жизнь, и там ему самое место. Вместе они поплыли дальше, просто доверившись течению и руслу реки. «Негоже и не должно идти на поводу и пускать все на самотек», – скажете мне вы. Да, это так, но порой, чтобы чего-то добиться, нужно сначала отпустить. Ведь жизнь она, как охота. И теперь Рен это прекрасно понимал. Можно было бесконечно гнаться за добычей, изматывая и себя, и жертву погоней, а можно было затаиться, сродниться с местностью, стать ее частью, и тогда, в один прекрасный день, добыча сама явится вам на поклон, останется только не упустить эту синицу. И здесь еще далеко не очевидно, что займет больше времени и сил, не стоит делать поспешных выводов. Все эти метафоры можно свести к одному очень простому и понятному заключению. Он наконец нашел гармонию внутри себя и действовал не как молодой и амбициозный охотник, желающий как можно скорее обзавестись всевозможными трофеями, а как опытный, матерый хищник, именно поэтому он не стал форсировать свои отношения с капитаном, а сделал, как ему казалась, гроссмейстерскую паузу. Что ж, время покажет и расставит все фигуры на шахматной доске.

Многие за чашечкой чая или чего-нибудь более интересного в ходе вечерних, плавно перетекающих в ночные, разговоров, когда уже обсуждены традиционные темы, затрагивают тему политики и часто ставят Гренган в пример, мол замечательная страна, люди там счастливы, живут для себя и радуются каждому дня. Да, отчасти это так, даже просто – это так. Но это их главный успех и их же главная беда. Люди научились жить для себя, чтят прописные истины из разряда, мол, относись к другим также, как хотел, чтобы они относились к тебе, поэтому на улицах солнечной страны невозможно встретить угрюмых или злых людей. Люди замыкаются на себе и строят прекрасный мир внутри себя, в своем окружении, и у каждого такой мир свой. Но если грозит опасность, или на общем пороге стоит большая беда, один в поле не воин. Чтобы выстоять людям приходится выходить из комфортного состояния, идти на уступки и компромиссы, тем самым ломая и искажая свой прекрасный мир. Никому не нравится, когда уничтожаются их творения, от этого люди начинают злиться, становятся грубыми, злыми, забывают о всех своих мнимых добродетелях и в дело входит поговорка: «Человек человеку – волк». Никто не протянет другому руку, ведь каждый будет сам за себя, каждый будет стараться сохранить красоту своего мира. И общество начнет угасать, вскроются все его проблемы и червоточины, оно наконец покажет свое истинное лицо. И это бич современного Гренгана. Да, безусловно, может хватить всего лишь одного человека, который сможет пожертвовать своими принципами, ценностями и красотой, чтобы запустить цепную реакцию, но ведь люди эгоцентричны, кто сможет пойти на такие жертвы? Даже если найдется такой человек, где вероятность, что за его благие дела воздастся по заслугам, и он не канет в пучину раньше срока, не имея ни единого шанса на спасение? Нет, такой вероятности нет. Пожалуй, это самый большой страх, который может преследовать жителя Гренгана, и именно его необычайная сила может поставить крест на всем, что они так любили. Однако такие житейские разговоры, хоть и не лишены здравого смысла, но абсолютно точно имеют поверхностное суждение, опуская очень много важных аспектов, все больше и больше склоняясь к фатализму по мере того, как все сильнее становится видно дно кружки. Предрешенность, предначертанность, или все зависит от нас самих? Тут каждый волен выбирать то, что ему больше нравится, но в любом случае это будет большое испытание для всех жителей Гренгана, только объединившись, они смогут выстоять, но поймут ли это? Захотят ли пойти на жертвы – загадка. Так или иначе, именно здесь, в негласной стране любви и доброты, пройдут решающие сражения, и именно здесь все может кончиться. Или начаться. Время вновь расставит все точки над «i». Именно так обычно заканчиваются подобные разговоры, собеседники ссылаются на свою незначимость и малость, говоря, что их судьбы в руках больших господ, что от них ничего не зависит, и пустая кружка с размахом ударяется о деревянный стол или выпадает из ослабших рук. Разговоры любит мирное время, время военное чтит дело и людей слова и чести. Порой, когда общество достигает своей стагнации, нужна большая чистка, и в таком случае кровопролитные войны подходят как нельзя лучше, унося жизни людей. Как правило, лучших. С одной стороны, этот факт печальный, ведь крысы, бегущие с корабля, скорее всего, выживут и смогут подстроиться под новый строй, но нет худа без добра: любой кризис, спад, провоцирует необычайный рост во всех областях и, если правильно воспользоваться моментом, можно строить на века, да так, чтобы об этом слагали легенды. Легенды, в которых бы не было места выдумке и фантазии. Легенды, события которых и без того невозможны, страстны и прекрасны. А герои этих легенд будут увековечены в каменных скульптурах, выточенных из цельной скалы, и станут объектом живописи на долгие годы вперед, отбрасывая свою величественную тень на лица бесконечно благодарных сограждан. «Утопия», – скажете вы мне. Нет, это реальность. Жизнь циклична, а вернее, спиралевидна, поэтому все новое – это не только хорошо забытое старое, но и еще представленное в новом свете под современные нужды и потребности, ведь каждое новое поколение учится на предыдущем и строится на его опыте, не иначе. Гениальность предков может считаться посредственностью для потомков, но не стоит забывать, что у них не было отправной точки, и толкались они в лучшем случае от воды, цепляясь за воздух и строя песочные замки, а все для того, чтобы вы могли потом эти замки улучшить. Иными словами, каждому времени – свои герои. Остается надеяться, что такой герой появится сейчас, появится там и оттуда, откуда его ждешь меньше всего, как и положено героям. Он стремительно ворвется в пучину бытия и отсечет все лишнее и ненужное. Найдется ли такой герой у Гренгана? В Моссадоре не нашелся. Комория сдалась и в панике бежала, Пандемия погрязла в дворцовых переворотах, Лилидия и Дойейтайн огородились от внешнего мира, а народы песков на грани вымирания. Единственная надежда на спасение – здесь, в Гренгане, спасение не только своей родины, но и мира в целом. Не удивлюсь, если подобные пророчества уже соскакивают с уст горе-прорицателей и прочей низкокачественной литературной братии, но они всего лишь, как и все, пытаются оставить свой след в истории.

Глава 88

Цедос пал

Цедос в котле. Запуганные и подавленные люди сбились в счете времени. Сколько уже прошло? Сколько еще все будет длиться? День ли сейчас? Ночь? Ни на один из этих ответов не было четкого ответа. Неизвестность порой сокрушает даже самых сильных представителей человечества. Владыка вышел перед лагерем, закрыл глаза и на его мертвецки-бледном лице появилась улыбка. Он словно гулял по улочкам Цедоса, заглядывал в каждую подворотню – видел сквозь стены, видел, как город охватил ужас. Ему безумно нравилась эта картина. Уголки его губ подергивались, словно сопротивляясь тому, чтобы не сорваться и не залиться истерическим хохотом. Он проходил площадь за площадью, открывал и закрывал двери домов, заглядывая в них и видя подавленных женщин, испуганных детей, но вот улыбка сорвалась с его лица. Губы вытянулись в струну, лоб сморщился. Он вышел на главную площадь города, и чем ближе к ней он становился, тем сильнее сжимались его губы, а некогда расставленные ладони сжались в кулаки, и с каждым мгновением становились все белее от напряжения.

На площади было много людей. Все были мужчинами. В центре площади, возвышаясь над всеми, стоял не работающий фонтан. На нем – молодой парень, ухватившись за него одно рукой, немного свесившись и активно жестикулируя, второй, словно матрос на матче. Он говорил. Делал грамотные паузы для того, чтобы дать толпе возможность отреагировать на слова. Владыка не слышал начало речи, но…

– Что?! Как можно? – возмущался молодой парень, стоявший на фонтане. – Бежать? Куда бежать? Бежать ради чего? Чтобы потом ночью быть настигнутым и убитым во сне? Такой смерти вы хотите? Смерти трусов! Словно какие-то воры! Вы же мужчины! Воины! Только появившись на свет, здесь в нашей прекрасной стране, вы поклялись кровью защищать ее! А что сейчас? Готовы бежать! Готовы бросить свои семьи ради спасения собственной жизни. Неужели в вас не осталось ничего святого? Я не верю в это! – у мальчишки был достаточно низкий и грубый голос для своего возраста, поэтому, если закрыть глаза, казалось, что выступал настоящий мужчина, закаленный в боях, однако для пущей полноты картины в голос нужно было добавить немного хрипотцы. Но не об этом сейчас. Мальчишка дал время толпе на обработку информации. Толпа шепталась, переговаривалась. Кто-то выражал свое согласие, кто-то нет, и искренне не понимал, зачем его вообще сюда вытащили из укромного места, где он собирался переждать бурю.

– Нам не победить, – вновь заговорил мальчишка, – нет. Враг сильнее, и он нас сокрушит. Мы все умрем. Да. Мы не можем этого изменить, здесь у нас нет выбора, нет шансов. Но! – он преобразился и залез на самую верхушку фонтана, разведя руки в стороны, словно статуя какого-то спасителя. – Мы можем выбрать, как нам умереть! – он сжал кулак и постучал себя по груди. – Никому не позволено вершить нашу судьбу, – он продолжал говорить и одновременно спускался с фонтана. – Никому! Слышите? – толпа слышала – Так почему бы нам не продать свою жизнь подороже? Почему не сразиться за все то, что мы так любим? А? За это чистое небо над головой, которое также пострадало от захватчика, – он показал пальцем вверх, – за наши семьи, что в страхе сидят в подвалах домов и молят о спасении, словно разуверились в нас. Но ведь это не так, – он уже шел сквозь толпу. – Вот ты, – обратился он к какому-то мужику, – ты, разве ты трус? – мальчишка взял его за плечи, словно тот огромный мужик был мальчишкой, а не он сам, и повторил свой вопрос. – ты трус?

– Нет, – отвечал мужик.

– Что ты там мямлишь, я не слышу! Трус или нет?!

– Нет!

– Что ты, сука, говоришь?!

– Нет!! – что есть мочи закричал мужик, мальчишка похлопал его по плечу, словно это он годился ему в отцы, а не наоборот.

– А ты, – он обратился уже к другому мужику, – ты готов пожертвовать жизнью ради своей семь? Готов умереть за свою жену? За детей, чьи первые шаги ты видел, за сказанное ими первое слово, и, быть может, оно было «папа»?

– Да, – чуть не зарыдав, отвечал мужик, мальчишка подошел и по-отцовски обнял и его.

– Так чего же мы ждем?! Все в кузни! За оружие! На стены! К воротам! И пусть враг никогда не забудет этот день!

– Да! – толпа яростно поддержала и разгоряченная побежала по улицам.

Мальчишке на вид было лет двадцать от роду, но, очевидно, все мужество его народа собралось в нем. Он был воплощением силы, решительности, патриотизма. Таким и должен быть настоящий мужчина, но все-таки ему не хватало веры. Он не верил, что хоть кому-то удастся пережить эту битву. Он шел в последний бой и, подобно древним предкам, готов был сорвать рубаху и сражаться с голым торсом. Биться насмерть. Биться до конца.

Кулаки Владыки сжались настолько сильно, что из ладоней пошла кровь. Длинные нестриженные ногти вонзились в плоть, но он не чувствовал боли. Только ненависть. И ярость. Он открыл глаза, резко развернулся и зашагал к своей ставке. Там, ровно как и всегда, ждали Феанор и градоначальник повстанческого города. Необычайно маленький командный состав для такой большой армии, но свою левую руку, десницу Божью, он потерял сам. Владыка зашел в шатер и рухнул на свое шикарное кресло, словно в ожидании вопроса о плане действий.

– Фарс, – разочарованно сказал он, вспомнив, что собирается обсуждать что-то сам с собой.

Владыка жестом приказал марионеткам удалиться. Придвинул стол. Открыл летопись. Он искал любую информацию о Цедосе. Сражения, эпидемии, даже праздники. Да. Владыка без проблем мог подсмотреть, что там происходит, но мог и не увидеть ключей к этой крепости. В летописи было все. Цедос не раз был взят и вновь возвращен. Неоднократно разрушен и восстановлен, а каждый новый архитектор крепости придумывал что-то новое на этом старом фундаменте. Именно здесь и было тонкое место. В связи поколений, в разнице эпох и времени, властным над ними. Листая страницы, бегая по ним глазами и окровавленным пальцем, Владыка узнал, что задолго до его появления, когда еще Гренган не был таким праздным и счастливым, его захватила эпидемия. Многие города были сожжены целиком. В их числе был и Цедос, и даже столица – Азмара. Города сгорели дотла, оставив только каменные основание домов. С тех самых пор стены Азмары черные, словно уголь. Когда гренганцы вернулись в свою жемчужину и стали восстанавливать город, оказалось, что стены очистить невозможно. По непонятным причинам копоть не поддавалась, и с тех самых пор город окольцован черными стенами. Цедос же был еще слишком мал и молод, был скорее деревней, нежели городом, поэтому здесь сгорело все, но люди сюда все равно вернулись и воздвигли воистину нечто грандиозное. Казалось бы, странно, но города никогда не появляются просто так, их основывают специально в удобных стратегических местах, будь то берег реки, дельта той же самой реки, впадающей в море или пересечение торговых путей. Но всегда бывают исключения, и Цедос – одно из них. Здесь нет ни рек, ни моря, ни торговых путей. Даже для пограничной заставы здесь слишком далеко. Да, город стоит прямо напротив перевала, по которому можно перейти через горы с огромной армией, но даже для контроля этого пути, город находился слишком далеко. Здесь нет ничего. Город в чистом поле, но почему-то люди все равно здесь живут, здесь пускают корни моряки, завершившие свой путь в Талестре и решившие взять передышку между плаваниями. Однако, приезжая сюда, понимают, что больше уже никогда не вернутся в море, и эта мысль их вовсе не тяготит, а напротив – окрыляет. Что-то есть в этом месте особенное. Такое, что невозможно увидеть глазами. Что-то магическое, и люди это чувствуют. Маги бы назвали это местом силы, но сейчас оно готовилось стать местом казни.

Владыка закрыл летопись, отодвинул столик, откинулся на своем троне и устало потер виски окровавленными пальцами. Увиденное на площади тревожило его. Вдохновленные, сражавшиеся сердцем люди очень опасны и непредсказуемы. Вдобавок ко всему он встречался с ними не на открытой местности, где численное преимущество имеет определяющий характер, а в крепости, которую умело можно защищать и сотней человек. На площади было гораздо больше. Сомнения прочь. Опасения выкинуть. Он пришел сюда не за этим. Он пришел сюда, чтобы жечь и убивать, и именно этим он сейчас и займется. Он вышел из шатра и остановился на пороге, сложил пострадавшие руки за спиной ладонь в ладонь и наблюдал за происходящим. Лагерь кишел, просто кишел. То и дело туда-сюда бегали порабощённые вальдау. Устанавливали осадные орудия, готовили снаряды, оружие, помогали друг другу облачаться в тяжелую броню. По Владыке было видно, что он напряжен, но это не опасение за исход битвы, нет, все сомнения остались в шатре. Сейчас ему было невыносимо, тяжело контролировать весь этот хаос.

В это время на стенах Цедоса зажглись башни, факелы, крепость перестала быть сумрачной, ожила, заблестели ее металлические зубы. Доблестные мужи, возглавляемые молодым юношей, имени которого никто не знает, оделись в доспехи праотцов. Начищенные до блеска латные нагрудники, шлемы, треугольные щиты, обитые жестью и копья, устремленные в небо. Пламя отражалось и переливалось в этом металлическом блеске, казалось, что крепость уже в огне, но то был огонь не уничтожающий, нет – очищающий. Этим огнем горели сердца защитников, казалось, что в них вселились души предков, а время пошло вспять и вернуло нас во времена ратной доблести города. Но это все те же мужики, которые еще недавно были готовы бежать, но нашелся человек, который смог пресечь дезертирство. Сейчас он стоял на крепости и смотрел вдаль. Его волосы развивались на порывистом ветре, его скулы сжимались от напряжения и ожидания боя, он щурился, словно хищник в поисках добычи, но так и не находил ее.

– Юноша, – мужик, стоявший рядом, неожиданно прервал весь пафос и величественность момента, – как тебя звать?

– Это не важно. Я сын Гренгана, такой же, какой и ты, как и твои дети, каким был твой отец. Ни больше, ни меньше, и это самое главное, – мужик сделал вид, что ответ его удовлетворил, а юноша попереминался с ноги на ногу в поисках утраченной величественной позы.

Атмосфера с каждым мгновением накалялась все сильнее. Напряжение между противниками росло и уже достигло точки кипения. Осадные орудия вальдау были развернуты и ждали команды Владыки. Люди, стоявшие на стенах, замерли в ожидании. Осадные орудия их не интересовали. Этот ход они пропускают. Все ждали осадных лестниц. Однако первым появился таран, взятый неведомо откуда. Было видно, что по нему еще сочилась смола, древесный сок. Этот таран был сделан совсем недавно. В восточном предгорье еще оставался лес, но редкий и очевидно, не такого возраста и размера. Этот таран тащили из-за гор, там же его и собирали. Огромный древесный ствол, подвешенный на черные толстые цепи, прикрепленные к массивной конструкции на шести колесах. На ударной стороне тарана была уродливая металлическая коронка, предназначенная рвать и разрушать волокно деревянных створов. Таран был чем-то пропитан, о чем свидетельствуют многочисленные разводы. Вокруг колес были металлические щиты, под которыми шли несколько дюжин вальдау, толкая таран в выходившие между колес упоры.