Бракованные

Она смущённо поправляет очки.

– Эти голоса тебе мешают, ты должен от них избавиться. Врач назначит курс лечения, выпишет таблетки, всё будет хорошо.

Мэттью молчит. Он прекрасно понимает, что не пойдет к психиатру, но молчит. Потому что на самом деле он вовсе не хочет её расстраивать. Смущать её безумно интересно, ведь Эвелин мягкая и милая. Но она девушка, в конце концов, а воспитание никак не позволяет ему серьезно их обижать.

Когда Мэтт выныривает из размышлений и возвращается в кабинет, она обеспокоенно лепечет:

– Пообещай, что запишешься.

Он неубедительно кивает, чтобы освободиться. Сейчас Мэтт выйдет из кабинета, закроет дверь и больше ни разу не встретит Эвелин. Кажется, её уволили, а может, она переехала…

Он оказывается в настоящем и отвечает Этану:

– А ещё Эвелин первая направила меня к психиатру. Ей было так неловко.

– Да уж, ты был лишь на одном приеме, зря ты бросил лечение тогда.

Мэттью стало обидно. Этан что-то задел. Что-то больное и глубокое.

– Считаешь меня психом?

Этан отрицательно качает головой:

– Нет. Отнюдь.

«Врет!» – заорал какой-то из голосов. Мэттью боится, что согласен с ним. Этан продолжил:

– Просто тебе бы могло стать лучше. Я же помню, каков ты, когда забрасываешь таблетки.

Таблетки?! Как же он их ненавидит, да пропади они пропадом. Ненавидит, но всё равно пьёт, потому что помнит, что случается, если этого не делать. Мэтт слегка погрустнел.

– Проехали. Так, о чем ты хотел поговорить?

Этан прочищает горло. Он нервно потирает ладони. Дурной знак.

– Мы собираем сопротивление. Мне нужно твое участие.

Мэттью не понимает:

– Что? Что ещё за «мы»? Какое сопротивление? Ты вообще о чём?

Секунд двадцать Этан молчит. Потом он встаёт и, опершись ладонями на стол, с воодушевлением и жаром начинает свою речь:

– Мы должны доказать, что бракованные не опасны для общества, и их изоляция – бессмыслица и глупость. Мы добьемся свободы. Всё будет по-честному. Я докажу, что мы такие же люди, как и они, и искореню понятие «бракованный».

Он выдыхает и падает обратно на стул.

Теперь молчит Мэттью. «Опять это «мы»… Так странно» Его разум не может осмыслить сказанное. Он бормочет:

– Что ты несёшь? Это же бред! Просто безумие! Ты бессилен, Эт. Что ты вообще можешь сделать?

Этан готовился.

– Я и не надеялся, что ты в меня поверишь. Теперь будет стимул доказать тебе. – Он отводит взгляд, явно готовясь к манипуляции – И я уверен, что мама бы меня поддержала.

Мэтт нервничает, но он тоже умеет ранить.

– Да ты её и не знал вовсе.

Этан не поддается на провокацию, оставаясь спокойным и уверенным, он говорит:

– Жаль, что я не смог тебя убедить. Хотя ты ведь всегда только жалуешься и даже не пытаешься что-то изменить. Передумаешь – звони. Буду рад твоей поддержке.

«Он что прощается?»

– Так ты уходишь? Ты в секту попал, что ли? Мозги тебе промыли? Этан, да куда ты собрался?

Брат подхватывает с пола рюкзак и мягко произносит:

– Уж прости, не скажу. Вдруг в твоё больное сознание придёт мысль сдать меня в изоляцию.

Он ехидно улыбается, хотя его глаза слегка красно-влажные.

Мэттью должен пытаться его остановить, но проще остановить паровоз на полном ходу. Он слышит, как открывается дверь, и совершает последний рывок:

– Эй, как наиграешься, возвращайся, ладно? Возвращайся скорее.

Ответом служит грубо захлопнутая дверь.

Мэттью грустно вздыхает, предчувствуя, приближение темных дней.

Кайла.

Кайла задумчиво рассматривала пейзаж за окном, закинув ноги на стол. Сегодня у нее приподнятое настроение. Она небрежно перебирает бумаги, держа в зубах карандаш.

«Нас всё ещё мало… Нужна целая армия, для игры, что мы затеяли… Целая армия людей и купюр…»

На столе, возле монитора валялся листок с номером возможного спонсора. Найти его было не легко, но звонить она не торопилась. Надо было всё продумать. Продумать всё…

Тем не менее, она не беспокоится. Кайла решительно настроена на успех и захватывающее представление. Мятеж – её развлечение. Она откидывается на спинку кресла, отбрасывая кипу бумаг в сторону, закрывает глаза и копается в своих блондинистых кудрях. Поздне-весеннее солнце жарит в спину, сквозь незашторенное окно.

В дверь стучат. Кайла лениво протягивает:

– Входи уже.

Не открывая глаз, она чувствует появление в комнате Пэйдж. Её тихие шаги, аромат её красных волос (они пахли лакрицей), она видит её серьезно-унылое личико.

Её неуверенно-милый голос:

– Привет.

Кайла, наконец, поднимается на ноги и радостно сообщает:

– Ох, нам с тобой столько ещё нужно сделать! Мне кажется, стоит озаботиться поиском достойного предводителя.

Пэйдж непонимающе таращится на нее:

– Думаю, он стоит передо мной.

Кайла усмехается:

– Да ты что, я совсем не подхожу. Да, я сделаю всё, что смогу финансово и стратегически, но нужен тот, за кем пойдут люди!

Она замечает, что Пэйдж уже не слушает её, а думает о чем-то своем, нелепо зависнув взглядом на одной точке.

– Эй, о чем задумалась?

Пэйдж начинает говорить, продолжая пялиться в пустоту:

– Кайла, я привела одного парня. Хочет примкнуть к нам. Вот… Хотела узнать твоё мнение.

Кайла, заинтригованная, игриво склоняет голову:

– Ого! Что за парень?

Пэйдж приоткрывает дверь и зовёт кого-то из коридора. В комнате появляется юноша, приблизительно 19 лет, зеленые глаза, светло-каштановые волосы, к тому же хорошо сложен. «Мечта!» – заключает она. Парень смело протягивает ей руку:

– Здравствуй.

Она радостно пожимает руку в ответ:

– Я Кайла. Как тебя зовут?

Парень слегка вскинул голову и, улыбаясь, представился:

– Этан. Этан Вайз.

Она улыбается в ответ:

– Ого! Приятно иметь дело с однофамильцем самой Кэссиди Вайз легендарного красного ангела, первопротестующей.

– Она моя мать. Кэссиди Вайз – моя мать.

Кайла слегка ошарашена. Этан продолжает:

– Я решительно настроен воплотить её мечты. Можете мне довериться.

Кайла глядит на Этана, на Пэйдж, снова на Этана.

– Кэссиди Вайз твоя мать? – она прищуривается – Этан, значит… – задумчиво протягивает она. – У меня есть к тебе предложение. Как насчёт возглавить наши ряды?

Пэйдж округляет глаза:

– Кайла!..

– Подожди, Пэйдж. Я серьезно. Так что ты думаешь?

Он отвечал так, будто готовился к такому повороту событий:

– Я бы с радостью принял это предложение. Я уверен в успехе и приложу все усилия для того, чтобы добиться своего. Проще говоря, я готов на всё.

Кайла довольно ухмыляется:

– Ты ещё и оратор. Что ж, поздравляю с новой должностью. Учти, я не останусь в стороне, тебе, в любом случае придется со мной считаться.

Этан кивает.

– Теперь ты не мог бы оставить нас на пару минут? Чуть позже мы разместим тебя и добро пожаловать.

Счастливый, он удаляется, и Кайла обращается к изумлённой Пэйдж:

– Где ты его нашла?

– Спас меня от чистильщиков, когда мы были даже не совсем знакомы.

– Не совсем знакомы?

Пэйдж отмахивается.

– Кайла, ты не поторопилась?

Она честно и легко отвечает:

– Нисколько. Он вдохнет в них жизнь. Верь мне, Пэйдж.

– Я всегда тебе верю.

Это правда.

Кайла и Пэйдж, будто, были знакомы ещё до того, как родились. Будто были плечом к плечу ещё в прошлой жизни, будто без их дружбы мир бы и вовсе не мог существовать.

Совсем разные, они притягивали друг друга с неимоверной силой.

Это всё так странно…

Кайла, помнит, как бежит по траве. Босиком. Она смеется и падает на спину, всматриваясь в синеву небес. Рядом падает Пэйдж. Или Эмили. Тогда ведь ее звали Эмили.

– Я устала играть в догонялки. Давай во что-нибудь другое?

Кайла кивает:

– Ага.

Какой же беззаботной казалась жизнь в восемь лет. Кайла задумчиво предлагает:

– Джонатан, из соседнего дома вернулся с отдыха. Может позвать его и других ребят? Чем больше человек, тем веселее.

Эмили передергивает. Ее глаза мутнеют:

– По-моему, вдвоем лучше.

«Какая она странная». Девочки подружились недавно. Кайла заметила, что Эмили не общается ни с кем из класса. Она посчитала, что ей тоскливо и одиноко, поэтому подошла к ней, чтобы подружиться. Кайле было с ней интересно, в общем, как и с другими ребятами, но иногда Эмили казалась ей очень… Странной. Это не было ни хорошо, ни плохо, это было именно странно.

Она вспоминает, как подошла к ней тогда:

– Привет. У тебя красные волосы!

Эмили неуверенно откликается:

– А?.. Ну… Да. А что это плохо?

Она опускает голову, будто их разговор уже закончен. Кайла не сдается:

– Как тебя зовут?

Красноволосая отвлекается от разглядывания парты:

– Эмили.

– Меня зовут Кайла. Эмили, так почему твои волосы красные?

Та пожимает плечами:

– Я так захотела.

Кайла смеется:

– В смысле? Так сильно хотела, что они сами собой покраснели?

В пылу объяснения Эмили становится чуть более раскрепощенной, открытой:

– Да нет же, я их покрасила!

– Ого, а родители разрешили?

Эмили слегка грустнеет:

– Да. То есть… – Она вздыхает. – Папе было всё равно.

Теперь вздыхает Кайла:

– Мой папа никогда мне такого не разрешит…

Эмили кивает головой:

– Знаешь, это очень хорошо. Поверь мне, это намного лучше.

Кайла, в недоумении, выпучивает глаза:

– Ты странная.

– Может поэтому со мной никто не общается…

Кайла спохватывается:

– Разве я сказала, что это плохо? Обычных я встречала кучу, а странных совсем немного.

Эмили отрицательно качает головой:

– Запомни, пожалуйста: не бывает «обычных» или «странных» каждый уникален. Просто не все сразу же открывают свои странности, наверное, некоторых ты просто не знаешь достаточно хорошо.

«Какие странные заученные фразы».

– Кто тебе сказал это?

– Папа всегда так говорит.

Кайла задумчиво хмурится:

– Что значит «уникален»?

– Значит, отличается от других.

Она усмехается:

– Выходит, если все уникальны, то не уникален никто.

Эмили смеется. Оказывается, она умеет смеяться, как и другие дети.

Кто же знал, к чему приведет этот невинный союз.

Когда Эмили перестала быть Эмили, и превратилась в Пэйдж, Кайлу это удивило. Но она не перестала её любить. Ей казалось, Пэйдж лишь броня, защищающая Эмили. Они разные, но обе восхищают. Эмили своей нежностью, сладкой слабостью, а Пэйдж хладнокровием и силой.

Когда-нибудь её подруга почувствует себя в безопасности, и её сердце снова станет мягким и пылким. А пока она защищается. И это хорошо, потому что Эмили на восстание не хватило бы решимости.

Тогда, на перемене, в гимназии, сидя на подоконнике, болтая ногами, с ней разговаривала уже совсем не Эмили. Это была Пэйдж, с огнем в глазах и сжатыми кулаками. Пэйдж, готовая дать отпор.

Мэттью. Тёмные дни.

Потолок. Мэтт просыпается, или точнее приходит в себя, и первое, что он видит это потолок. Такой тошнотворно-белый, холодный и мерзкий. Такой же мерзкий, как перегар. Ему показалось, потолок вот-вот обрушится на него.

Мир вокруг какой-то рассыпавшийся, поломанный. Или же это он сам разбит.

Мэттью открывает холодильник, забывает зачем, закрывает, снова открывает. Он смотрит в зеркало, но видит там кого-то другого. Кого-то отрешенного, чей взгляд пуст и наводит ужас. «Вот и наступили мои темные дни».

Этан исчез. Ушел разжигать восстание. Глупо, самоубийственно, но зато не лишено смысла. Мэттью ловит себя на мысли, что завидует брату, у которого появилась цель.

Он любил мучить себя рассуждениями о смыслах и целях. Правда, они всегда приводили его к тому, что его существование лишено смысла, а досягаемые цели не позволяют его обрести, в то время как с недосягаемыми целями дела обстоят ещё хуже…

Мэтт вдруг замечает, что квартира превратилась в свалку: пустые бутылки, разбросанные вещи, осколки посуды… В одной из бутылок он обнаружил остаток виски и, морщась, вылил его в себя. На самом деле, он ненавидит этот вкус.

Но сейчас только алкоголь. От которого не станет легче, не-а, нисколько. Одиночество не исчезнет, в небе не появится радуга. Зато разум застелет туман, а по телу разольется тепло.

«Стоп. Какой вообще сегодня день?» Он тянется за пультом, включает телевизор, попадает на новостной выпуск. Голос в голове предлагает слегка прибраться и Мэтт, с трудом преодолев себя, с ним соглашается.

В то время как диктор без всякого энтузиазма сообщает о ДТП, Мэттью собирает стеклотару по периметру своего жилища. Взявшись за очередную бутылку, он слышит то, что заставляет его выпустить стекляшку из рук, позволив ей разлететься на сотни осколков.

– В ходе акции протеста, предводитель движения именуемого «антисиние», представился как Этан Вайз и заявил о намерении, цитирую: «Добиться справедливости для бракованных». Демонстрацию разогнали. Обошлось без жертв. Власти от комментариев отказались, посчитав заявление несерьезным.

Мэттью всматривается в телевизор. В мелькающие картинки переполненной площади, синих полотен, зачеркнутых красными крестами, он видит своего брата, это всё кажется сумасшедшим сном.

«Значит, предводитель движения… Как это на него похоже». Его амбициозный брат не мог быть каким-то там рядовым мятежником, нет.

Он выключает телевизор, заглядывает в холодильник вновь, достает бутылку чего-то крепкого и выпивает залпом столько, сколько может.

«Тепло. Мне так тепло».

Его рассудок вновь укрывает одеяло сладкого забвения.

День ото дня становится только хуже. Вскоре его сумасшествие достигло некого предела.

М

этт ложится в ванную. Прямо в одежде. В его руке опасная бритва, что красиво, хоть и старомодно. Он знал, что когда-нибудь она пригодится. Какой-то из голосов задумчиво спрашивает: «Что это ты собрался делать?». Мэттью внезапно решает поддержать диалог: «Что я собрался делать?» – он растерянно смотрит на бритву – «Ничего… Н-не знаю». К нему приходит осознание того, что он собирается свести счеты с жизнью. Истерический смешок вырвался из него вместе со слезами. Он так и не понял – смеётся ли или плачет. Но это было неважно. Стоит включить воду. Он поворачивает кран, и вода льётся оттуда с мерзким скрипом.

Какой-то странный голос, Мэтт не слышал его раньше, вкрадчиво шепчет: «Подумай о своих близких. Они будут расстроены». Мэттью пытается вспомнить «своих близких». Кто-то подсказывает ему: «Этан. Подумай о нём. Ты ведь ему нужен». Мэтт ненадолго задумывается. Он внезапно вновь взрывается истерическим смехом. Голоса в недоумении: «Что это с ним?», «Совсем спятил», «Эй, почему ты смеешься?». Мэтт с трудом подавляет хохот. Он начинает рассуждать вслух:

– Я? Нужен Этану? – он вновь смеётся. – Это было так давно… Вы что, с тех пор как Этан вырос, я никому не нужен!

Он чувствовал себя не просто бесполезным, нет… Он был во вред и больше не мог себя терпеть.

Голоса вдруг замолкают. Очень подозрительно. Мэтт орёт:

– Что заткнулись?! – он подхватывает с пола пустую бутылку из-под виски и швыряет ее в стену – Вы все сдохнете вместе со мной!

Осколки падают на тускло-зеленый кафель. Голоса продолжают молчать.

Тогда Мэттью заносит лезвие над запястьем. Его рука трясётся:

– Это всё бессмысленно. Даже хуже.

Он не понимает, верит ли сам в то, что говорит. Мэтт шепчет:

– Это всё невыносимо.

В этом он уверен.

Он делает надрез.

Тёмно-красная влага выступает на поверхность. «Хорошо. Так намного лучше. Намного сноснее»

Внезапно он слышит, как хлопает входная дверь. «Наверное, хозяин квартиры пришел». Мэтт прибавляет напор воды, чтобы тот подумал, что он в душе.

«Лишь бы не зашёл…»

Знакомый голос, как удар. Этан кричит ему из-за двери:

– Эй, Мэттью, привет.

Как же легко и непринужденно звучит его голос. Словно солнечный весенний денёк, так тепло и… Нормально.

Ему аж завидно стало. «Ну ничего. Уже совсем скоро. Конец» Ему было интересно уловить свою последнюю мысль. О чём она будет?

Мэтт прислушивается к шорохам за дверью. «Зачем он пришёл? Это странно. Быть может, я просто это выдумал, и нет здесь никакого Этана? Быть может, одна из частичек меня просто мечтает о том, чтобы появился брат и остановил всё это?»

Мэтт неуверенно спрашивает:

– Этан, это ты?

Он сразу же спрашивает снова:

– Зачем ты пришел?

И слышит разочарованный вздох:

– Может, ты всё-таки выйдешь, и поговорим нормально? Мы две недели не виделись.

«Значит, уже две недели прошло». Мэттью смотрит на свои запястья, на бритву в руке, и твердо произносит:

– Прости, не могу. Забирай, что там тебе нужно и уходи. Я всё решил.

Последнее предложение он произносит шепотом.

Он продолжает аккуратно рассекать кожу. Лезвие недостаточно глубоко входит в его плоть, он никак не может достать вену. Даже с этим он не может нормально справиться. То ли от боли, то ли от сладостного предвкушения конца, всё вокруг становится легче. Мэтт так близок к финалу, но Этан решает по-другому и бестактно выламывает дверь, нарушая суицидальную эстетику.

Мэтт смотрит куда-то сквозь него. Слегка пьяный, и всё также сильно разбитый он совсем не может осознать происходящего, как ни старается.

Этан выхватывает и отшвыривает бритву. Его движения слишком резкие и стремительные. Они пугают. Они страшно-живые.

Теперь он за шиворот вытаскивает Мэттью из ванной и кидает на холодный кафель. Плеск воды. Он что-то говорит, но Мэтт не может разобрать что. Он слишком далеко в своих мыслях. Слишком далеко от жизни.

Этан. Это же время.

Когда Этан вошёл в квартиру, он сразу заметил присутствие в ней брата. Его изрядно потрёпанные кеды валялись под табуреткой, а из ванной доносился плеск воды. Однако, всё вокруг было очень странным, другим. Как будто фальшиво-обитаемым. Да, все атрибуты быта присутствовали, но не было тепла. Исчезло чувство дома, уюта. «Наверное, мне показалось». Этана охватило лёгкое волнение. Он решает предпринять попытку заговорить с братом и, прислонившись к запертой двери, кричит:

– Эй, Мэттью, привет.

Он старается произнести это как можно более непринужденно. Словно они и не ссорились. Словно минут 20 назад, Эт просто вышел в магазин, а сейчас вот вернулся.

Шум воды прекращается. Повисает напряженная пауза. После Мэтт нерешительно откликается:

– Этан, это ты?

Его голос звучит напугано, тревожно. Мэттью осведомляется:

– Зачем ты пришел?

Нет, он говорит это не со злобой или обидой, а с вынужденным любопытством, скорее. Будто кто-то заставляет его поддерживать диалог. Этан всё ещё насторожен:

– Может, ты всё-таки выйдешь, и поговорим нормально? Мы две недели не виделись.

Мэттью долго молчит. Этан прислоняется к двери и прислушивается. Он слышит дыхание брата, шорохи, ничего необычного.

Мэтт всё же отвечает:

– Прости, не могу. Забирай, что там тебе нужно и уходи. Я всё решил.

Голос звучит отстранено и холодно.

И то странное последнее предложение…

Этану это совсем не понравилось. И дело даже не в обидных словах, а в интонации. Он произнес это так, словно вот-вот совершит большую ошибку. Сердце забилось чаще. Этан прислонился к двери вплотную и напряг слух, как только мог. Он слышит странный чиркающий звук, точнее ему кажется, что он это слышит, он знает, чего ожидать, но не хочет верить… Да нет, не может быть… Этан вспоминает, на какие глупости способен его брат. Он замирает на долю секунды, а затем со скоростью света выламывает дверь и врывается в комнату…

Однако, стоит Мэттью забросить таблетки, как он уходит в отрыв. Тогда остаётся только ставить решетки на окна и прятать острые предметы.

Он влетает в ванную и к глубочайшему своему сожалению, понимает, что в своих догадках оказался прав. Мэттью валяется в ванной, его лицо ничего не выражает, его поза неестественная, он зажат и напряжен, на нем черная футболка и, протёртые, порванные в нескольких местах джинсы, под глазами огромные мешки, ко всему прочему он ещё сильно отощал.

Иногда люди берут животных из приюта, а потом выкладывают фото «до и после». То, как сейчас выглядел Мэтт, было сравнимо с «до».

Мэттью так и застыл, засучив рукава, занеся лезвие, чтобы сделать ещё надрез. На левой руке уже красовался один. Продольный и довольно глубокий. Красная влага стремительно выступала.

Этан в бешенстве. Ему совсем не нравится, когда обижают кого-то, кто ему дорог. Даже когда этот кто-то обижает сам себя. Он мгновенно выхватывает опасную бритву из рук брата и отшвыривает ее в угол. Он переключается на самого Мэттью и за шкирку вытаскивает его из ванной. Его он тоже отшвыривает, и тот с глухим стуком ударяется о кафель. Этан, сквозь зубы, шипит:

– Да как ты посмел?!

Теперь Этан злится. Очень сильно. Отчаянная ярость, переполняет его. Ничто так не уничтожало его самолюбие, как брат, с которым он никак не мог справиться.

Мэттью не предпринимает попыток встать, и просто продолжает валяться на полу, такой потерянный и убитый, он избегает взглядом Этана. Мэттью шепчет:

– Перестань. Я больше ничего не хочу. Я не могу больше видеть все это. Нет сил находиться здесь. Моя жизнь бессмысленна.

Знакомые слова. Сколько лет, а пластинка не меняется.

Этана это очень сильно злит. Ярость кипит в нём. Он пинает брата, бьёт его по лицу и под ребра, и при этом орёт:

– Коротка, но не бессмысленна, разве не так ты мне сказал? Разве не это ты говорил, Мэттью?!

Теперь красная влага заполонила всё вокруг. Она на лице Мэттью, на его запястьях, она на костяшках Этана. Которого больше всего раздражает отсутствие всякой реакции. Он лупит Мэттью со всей дури, а тот не пытается даже защититься, уж тем более дать отпор. Этан трясет его за плечи:

– Да что с тобой случилось?

Мэтт, наконец, смотрит на него. Его глаза такие… Пустые. Он раздосадовано шепчет:

– Перестань, Эт. Мне же больно.

Этан отшвыривает его:

– Больно? А вскрываться тебе не больно, да? Хочешь умереть? Я изобью тебя до смерти!

Этан заносит руку, но внезапно сам получает от Мэттью. Тот кричит:

– Хватит!

Этан удивлённо смотрит ему в глаза. Оправдываясь, Мэтт шепчет:

– Я же попросил.

Тогда Эт слегка успокаивается. «Он отбивается, а значит всё не безнадежно. Ничего не потеряно, пока Мэттью может сражаться»

Вся злость исчезает. Но приходит жуткая печаль. Этан устало падает на пол. Мэтт приземляется рядом. Ком встаёт в горле, и Этан бормочет:

– Ты идиот, Мэттью. Стоит оставить тебя одного, ты просто с катушек слетаешь.

Мэттью шепчет очень-очень тихо, вероятно, надеясь, что Эт не услышит:

– Так не оставляй.

Этан легонько толкает его в плечо и, слегка улыбаясь, произносит:

– Больше не буду.

Мэтт ошарашено вздрагивает:

– Это значит, что ты передумал? Ты останешься и никаких больше восстаний и мятежей?

В его глазах заискрилась надежда. Этану даже показалось, что уголки его губ, слегка, на микрон, приподнялись. «Показалось» – заключил он. И уверенно ответил:

– Нет… – В глазах Мэттью прибавляется испуга, но Этан продолжает – Нет, Мэтт. Это значит, что ты идёшь со мной.

Мэттью отшатывается, словно Этан дал ему пощёчину этой фразой. Его руки нервно трясутся, лицо охвачено ужасом, он закрывает его этими трясущимися руками. Этан пододвигается к нему чуть ближе. Он очень серьезно произносит:

– Поверь мне. Я знаю, что делаю.

Мэттью всё ещё выглядит напуганным, но он убирает руки, смотрит брату прямо в глаза, затем его лицо снова становится страшно-безразличным, а глаза грустно-пустыми. Он притягивает к себе колени и обхватывает их. С обидой он произносит:

– Ты весьма наивен, Эт. – он делает большую паузу, после чего, всё же сдается – Но, кажется, у меня нет другого выбора, кроме как, довериться тебе.