Религиозные аспекты атеизма: атеизм, ислам и христианство на языке метафизики

Антонимом парадоксальности является ортодоксальность – проверенность, традиционность. «Ортодоксальный» – буквально означает «следующий господствующей традиции». Парадоксальность и ортодоксальность – это два противоположных пути. Первый больше соответствует христианству, а второй – язычеству. Источником всех отличий между ними является противоположное отношение к Богу и духовному миру вообще.

Согласно христианской концепции, Бог творит человека по Своему образу и подобию, т. е. в акте творения закладывается потенциальная возможность преодоления онтологической и духовной пропасти между сотворённым и нетварным. Связь Творца с творением может быть настолько тесной, что произошло даже Боговоплощение, т. е. реальное соединение Бога с человеческой природой. Бог верит в человека и ради него готов принять даже смерть на Кресте. Он призывает человека установить отношения взаимной любви (характеризующейся свободой, бескорыстием и самоотдачей). Это отношения свободных личностей, которые нельзя подчинить какой-либо формальной схеме.

Напротив, для язычества характерна принципиальная онтологическая и духовная отчуждённость человека от каких-либо божеств. Древнегреческий философ Эпикур говорил, что боги никогда не пойдут на то, чтобы принять реальное человеческое тело. Даже материальное тело человека язычники рассматривали как наказание, темницу души. Аналогичные взгляды были и в индуизме, где божества принимали лишь призрачные формы (аватары), не соединяясь с материей в реальности. Таким образом, человек как бы замыкается в себе, ведь пропасть между ним и божествами непреодолима принципиально. Кроме того, язычество ищет возможности либо защититься от божеств, либо снискать их покровительство за «взятку» (жертвоприношение), либо с помощью каких-нибудь магических действий заставить божества служить себе. Идеал язычества – подчинить себе Бога и заставить Его выполнять желания человека. Для достижения этой цели разрабатывается специальная религиозная система методов, средств и путей. Поэтому в язычестве очень ценится «ортодоксальность», т. е. понятные логические объяснения и формальные схемы, возможность достичь нужного результата, просто следуя хорошо известной методике.

Вот почему язычники разных стран и народов легко понимали друг друга, ведь их направления мысли везде примерно одинаковы. В Римской империи, Вавилоне и Египте толерантно относились к тому, что приезжие иностранцы исповедуют другие религии, при условии, что они будут почитать и традиционных (государственных) богов. Лишь христианство стало подвергаться гонениям везде, т. к. с точки зрения язычников оно подрывало фундаментальные принципы любой религии. Действительно, Новый Завет говорит о том, что религиозное мировоззрение (в языческом смысле) принципиально неверно.

Но, к сожалению, в историческом христианстве языческий подход и собственно христианский стали сосуществовать параллельно. Это не удивительно, ведь и Ветхий Завет изобилует примерами того, что, несмотря на все божественные откровения, люди часто склонялись к язычеству. Это очень большая и важная тема. Для краткости ограничимся здесь лишь тремя аспектами: взглядами на богословие, богослужение и организацию общества верующих (Церковь).

Во-первых, интеллектуальное познание тайн реальности вовсе не обязательно ведёт к пониманию тайны Самого Бога. Если познавать материальный мир методами науки и философии, то это только даст возможность поставить и другие вопросы. Но чисто логического вывода о существовании Бога ещё недостаточно для христианской веры в Него. Если атеист проиграет в споре с каким-нибудь очень умным верующим и будет вынужден признать правоту христианства, то всё же логически правильные выводы не дадут ему прикоснуться реальности Бога и пережить какой-либо религиозный опыт. Это практически неформализуемый феномен. Человек может только сам почувствовать, что он о Боге знает лично, из собственного опыта, а не понаслышке, не вследствие логических доказательств и не по принуждению каким-либо авторитетом.

В иудаизме (ветхозаветные пророки), христианстве и исламе о познании Бога говорится в терминах «даат Элогим» (евр. אֱלהִים «Elohim», номер Стронга 430, דַּעַת «daath», номер Стронга 1847, ср. Ос. 4:1)[50], обозначающих высшее предназначение человека, смысл и цель его жизни. Это не теоретическое (теологическое) знание, но духовная близость, достигаемая через любовь к Богу и исполнение Его заповедей. Встреча святых с Богом описывается в Библии как встреча двух свободных личностей.

Наверное, в этом и кроется ключевая проблема атеизма. Атеисты идут рационально-умозрительным путём, на котором они заведомо не смогут встретить Бога. Однако та же проблема может касаться и религиозных людей, если их сердца не обращены искренно к Богу (Мф. 15:8; Мк. 7:6).

И ещё необходимо подчеркнуть другое свойство богословских выкладок – это всего лишь модели, собранные на основе данных Откровения. Между сформулированной истиной и реальностью существует связь, но не идентичность.

Поэтому христиане ищут встречи с Богом и стоят перед тайной Бога, а не перед знаниями о Нём, накопленными многими поколениями за прошедшие века. Следует отличать частичное Откровение от полноты того, что ещё предлагается нашему познанию, от видения Самого Бога. Свт. Григорий Богослов в четвёртом веке об этом сказал, что, если бы нам удалось собрать все данные Откровения и создать из них как можно более богатый и полный образ Бога, если в этот момент мы безрассудно сказали бы: «Вот наш Бог», мы создали бы идола, который закрывает видение Бога истинного, вместо того, «чтобы создать прозрачный образ, который позволил бы нам видеть сквозь него реальность, всё более его превосходящую»[51].

Кроме того, следует принять во внимание тот факт, что даже святые отцы не застрахованы от интеллектуальных ошибок. Выдающийся патролог протоиерей о. Георгий Флоровский говорил, что нет ни одного отца Церкви, кроме святого Григория Богослова, у кого нельзя найти каких-нибудь не совсем корректных высказываний. У св. Григория Богослова их нет только потому, что «он был слишком осторожен в своих писаниях»[52]. Поэтому нужно проявлять мудрость и мужество и не пытаться построить мнимое присутствие Бога, чтобы заполнить ужасающую пустоту Его отсутствия.

В тех странах, где христианство пользовалось поддержкой государства, довольно часто предпринимались попытки проповеди его чисто интеллектуальными методами, при помощи авторитета богословия. Но такой подход не всегда приводил к желаемым результатам. Достаточно напомнить, что в атеистической революции 1917 г. в России активное участие приняли многочисленные выпускники православных учебных заведений.

Во-вторых, отметим литургический, богослужебный аспект. Перед началом Литургии, самого важного христианского богослужения, диакон говорит священнику очень важные слова: «Время сотворити Господеви». К этому моменту уже совершена Проскомидия, подготовительная часть Литургии, и эти слова служат напоминанием священнику, что все дальнейшие его телодвижения и молитвы не могут ничего совершить: наступило время, когда будет действовать только Господь. В христианстве нет никакой магии, нет иного Первосвященника, кроме Христа, нет никакой силы, кроме силы Святого Духа. Никакие человеческие усилия, слова и ухищрения не могут превратить земное в небесное. Бога нельзя принудить к совершению чего-либо. Он откликается только на призывание Его чистым сердцем, т. е. когда мысли человека чисты от всего, что недостойно любви. Однако по Своей безмерной любви Он снисходит и к грешным людям, не вынужденный никем, как отец к заблудшим и непослушным детям.

В этом смысле христианство действительно есть конец религии, т. е. конец системы обрядов, молитв, заклинаний, заговоров и прочих ухищрений с целью заставить или хотя бы убедить Бога приблизиться к людям. Ничего этого не требуется. Парадокс христианства в том, что Бог вочеловечился и через это невидимый стал видимым, неощутимый стал осязаемым, недоступный стал доступным. Нет обряда, ритуала или заклинания, которые могут к этому что-либо прибавить или убавить.

Христианское богослужение рождается из чувства Божия присутствия, является выражением поклонения и благоговения. Оно может помочь приобретению личного духовного опыта богообщения, но не может гарантированно дать его неким магическим образом. К сожалению, опять надо отметить, что в историческом христианстве было немало уклонений именно в языческое, магическое отношение к церковным обрядам и таинствам.

Митрополит Сурожский Антоний об этом говорил:

«Я знаю ряд случаев, когда англиканские или католические священники просто говорили человеку неверующему, который, точно в потёмках, был в поисках: „Крестись – и тебе будет дана вера”. Это катастрофа, вера даётся, но не просто потому, что над человеком совершено крещение. Двух таких людей я знал и принял в православие, но мне пришлось десятки лет работать с ними, чтобы они изжили отчаяние и разочарование, что Бог их обманул. Священник от имени Бога им обещал: „Я тебя окуну в святую воду, и ты получишь веру”, окунули – и ровно ничего не случилось. В одном случае было ещё хуже: человек был психически расстроенный, ему была обещана не только вера, но и исцеление, и не последовало ни исцеления, ни веры. Так нельзя подходить, нельзя обещать, что таинства подействуют на человека автоматически. Это не укол морфия, не лекарство, которое подействует, кто бы ты ни был и что бы с тобой ни делалось»[53].

Христианские таинства могут быть действительными, но не действенными, потому что конкретный человек не способен их воспринять. Нельзя принимать таинство в надежде, что что-нибудь произойдет магически. Необходимо, чтобы человек испытывал духовный голод, стремление к Богу. Тогда посредством таинств может случиться то, чего невозможно достичь путем диалектики и спора.

Иногда языческое отношение к богослужению проявлялось совсем уж откровенно. Например, в чине Псалмоката́ры – проклятия псалмами[54]. Целью Псалмокатары было предание проклинаемого в руки диавола и призвание на него всевозможных бедствий вплоть до физической и духовной смерти. Чинопоследование предписывалось совершать в храме семью священниками[55]. При этом священники надевали все священнические одежды наизнанку, а обувь с правой ноги надевали на левую и наоборот. Свечи использовались необычные – чёрные. Всё это говорит о том, что священники прекрасно понимали, что весь этот ритуал противоречит Евангелию и целям христианского богослужения. Христос бы им запретил и сказал: «Не знаете, какого вы духа» (Лк. 9:55).

Тем не менее, Псалмокатара, молитва во зло, в XII–XVII веках практиковалась весьма и весьма часто. Профессор церковного права Московского университета Алмазов А И. описывает три редакции этого чинопоследования[56]. Более поздние чины, становятся более оккультными и практичными (в последней редакции Псалмокатару может совершать только один священник и не обязательно в храме). Возможно, Псалмокатара была заимствованием не только из языческой магии, но и из талмудической и каббалистической практики. Например, из обряда «пульса де-нура». Между прочим, чин Псалмокатары официально до сих пор не отменён, и никогда не было его соборного осуждения, а если учесть, что он использовался в течение как минимум пятисот лет, то вообще можно говорить о его рецепции, включении в церковное Предание и consensus patrum!

В-третьих, отметим парадоксальность христианства и в отношении христианской Церкви. В каком-то смысле, понятие Церкви очень близко к понятию религии (Церковь – религиозная организация), через одно можно определить другое. Однако до сих пор нет однозначного и общепринятого определения Церкви, хотя богословы пишут о ней почти две тысячи лет.

Легко сказать, где Церковь есть, но почти невозможно верно предсказать, где Церкви нет. Если определение конкретное, однозначное, то оно не выдерживает критики, т. к. оставляет за скобками множество церковных феноменов. Например, в Катехизисе митрополита Московского Филарета даётся следующее определение: «Церковь есть Богом установленное общество людей, соединённых православной верой, законом Божиим, священноначалием и Таинствами». Но разбойник, распятый справа от Христа и вошедший в тот же день в Рай (Лк. 23:43), не принимал участия ни в каком обществе, не имел даже понятия ни о каком священноначалии и Таинствах. И множество святых подвижников-пустынников старались держаться подальше и от священноначалия, и от общества верующих.

Если определение широкое, многозначное, то оно включает множество совершенно нецерковных феноменов. Например, митрополит Московский Платон (Левшин) говорил, что Церковь – это собрание людей, в Иисуса Христа верующих. Но ведь и бесы веруют и трепещут (Иак. 2:19), и последователи церкви сатаны тоже веруют в Иисуса Христа. Другое широкое определение дал А. С. Хомяков: «Церковь – это организм любви». Однако примеры любви можно встретить и в не христианских обществах. Кроме того, одно дело говорить о любви, и совсем другое – её деятельно проявлять. Историческая Церковь, кстати, являет гораздо больше примеров не любви, чем любви.

В то же время Бог в каждом человеке видит Свой образ и не отдаёт предпочтения определенной религии или конфессии (Деян. 10:34–35). Он «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5:45). Он не делает различий, а смотрит на сердце человека. Человек может ошибаться своим умом, но быть чист сердцем и молиться истинно, а может быть и наоборот.

Таким образом, все словесные определения Церкви подобны описанию храма, как архитектурного произведения. Можно ходить в него годами, но не понять его отличие от любого другого здания. А можно сесть в тишине пустого храма и почувствовать, что это место встречи с Богом, место Его особого присутствия. Точно так же можно понять (или не понять), что такое Церковь. Определения Церкви описывают её только извне, изнутри она – таинство жизни души в Боге, тайна встречи, присутствия и приобщённости. Люди в разной степени приобщаются к этой тайне. С одной стороны, члены Церкви через крещение облекаются во Христа, через миропомазание получают дары Святого Духа. С другой стороны, Бог насильно не вторгается в человеческую жизнь, и у членов Церкви остаётся свобода грешить. Поэтому в Церкви существуют как бы разные течения. Все люди являются сынами Божиими по призванию, т. е. сыновство уже есть, но в то же время оно ещё в стадии становления, в стадии созидания чуда взаимной любви и любви к Богу. Это ещё один парадокс: христиане уже достигли цели, но одновременно ещё только на пути к ней, приобщены к вечному Царству Божьему, но находятся во временном царстве мира сего. История и вечность нераздельно соединены в Церкви: всё уже завершено, но одновременно ещё в становлении.

Таким образом, христианство парадоксально в каждом пункте, но на своём историческом пути оно тесно переплетается со своей противоположностью – ортодоксальностью, которая является следствием воздействия греховного начала и язычества. Однако следует заметить, что в данном случае термин «ортодоксальность» не имеет отношения к названию греческой православной Церкви, появившемуся вследствие Великого раскола 1054 г., а относится ко всем конфессиям и ко всей истории Церкви, включая Ветхий Завет.

Св. Киприан Карфагенский говорил, что обычай без истины есть только старое заблуждение[57]. Поэтому необходимо вдумчивое осмысление всей церковной истории. Необходимо отделить доброе от худого (Мф. 13:48) и дать оценку явным отступничествам исторического христианства от Христа и Евангелия. Хорошим примером может послужить история израильского народа, изложенная в Ветхом Завете. Там всё откровенно изображается: и народ в целом, и отдельные личности в той или иной форме очень часто уклонялись в язычество, перенимали обычаи идолопоклонников. Тем не менее Бог их не оставлял, что неоднократно подчёркивается в Библии. Поэтому необходимо осмысление двух путей, парадоксального и ортодоксального и соответствующее исправление подхода к духовной жизни. Иначе в исторической Церкви так и будет происходить страшное противоречие между словами и реальными делами.

Бог против религии

Любая критика христианства как религии, должна предваряться преамбулой о том, что оно имеет две составляющие: «религиозную» и «личностную». Необходимо отметить, что «религиозная» составляющая на протяжении веков подвергалась влиянию политических, социальных и культурных факторов.

Анализируя исторический путь христианства, многие богословы пытались выделить из него «личностную» составляющую и критически рассмотреть «религиозную». В результате вывода за рамки религиозной системы некой существенной части христианства в богословии широко распространился тезис «христианство – не религия».

Например, греческий теолог Х. Яннарас в книге Ἐνάντια στὴ Θρησκεία (Против Религии) проводит мысль, что христианство – это не религия, а имевшее место в истории превращение христианства в религию является искажением его сущности. Ту же идею высказывал и протоиерей Александр Шмеман[58].

Немецкий лютеранский пастор Дитрих Бонхёффер сформулировал концепцию «безрелигиозного христианства». Он считал, что «быть христианином не означает быть религиозным в определённом смысле… а означает быть человеком» (реализовать призвание человека).

Влиятельный протестантский теолог Карл Барт также отрицал, что христианство является религией. В его тезисе «Христос – конец религии» под религией подразумевается всякая попытка достичь Бога «снизу». Онтологическую пропасть между Богом и человеком может преодолеть только Бог, и именно в этом смысл события Христа (как деяния Бога). Через Воплощение Бог преодолевает эту пропасть (во Христе Бог делает за людей то, на что они принципиально неспособны), т. к. всякие человеческие усилия недостаточны. Подобные идеи были близки Томасу Мертону[59] – влиятельному католическому теологу, поэту и монаху-трапписту. Он был весьма впечатлён Этикой Дитриха Бонхёффера и книгами протоиерея Александра Шмемана.

На протяжении XX века очень многие теологи говорили о том, что «христианство – не религия», «христианство – конец религии», «христианство – суд над религией» и тому подобное. На самом деле, даже в Ветхом Завете проявлялось очень неоднозначное отношение к религии. Ветхозаветные праведники (Авель, Енох, Ной, Авраам, Исаак, Иаков и др.) не принадлежали ни к какой религии. Моисей говорил как посланник Бога Авраама, Исаака и Иакова (Исх. 3:15), а не как представитель какой-либо религии.

Первым делом Моисея была борьба с египетской религией, изоляция евреев от любого влияния религиозных культов других народов. Этой же цели служили и все законы Моисея, его предписания о богослужебных обрядах и т. п. Внешне это было очень похоже на культы других народов, но цель была иная.

Огонь можно потушить при помощи встречного огня. Лучшее (а иногда и единственное) средство борьбы с лесным пожаром, – это поджигание с противоположной стороны[60]. Моисей установил похожие на религиозные предписания для того, чтобы евреи поскорее отошли от египетской религии. За четыреста лет жизни в Египте они прочно усвоили местные религиозные парадигмы. Если бы Моисей повёл себя как-то иначе, например, стал бы говорить о нерелигиозных отношениях с Богом по примеру Авраама, Исаака и Иакова, то его бы никто не понял. В Новом Завете апостолы упразднили всю сложную религиозную обрядовость закона Моисея за ненадобностью (Деян. 15:19–20). Однако люди, как в ветхозаветной, так и в новозаветной истории всё равно зачастую на практике склонялись к магии и языческому обрядоверию.

Борьба с религией в Ветхом Завете иногда принимала очень жёсткие (как бы сейчас сказали «негуманные») формы, но это было связано с чрезвычайностью ситуации. Во время эпидемии чумы или холеры не всегда поступают гуманно, а тогда, видимо, ситуация была ещё хуже. Об этом говорит тот факт, что несмотря на все строгие меры, десять из двенадцати племён Израиля всё же отделились и стали наполовину язычниками, да и оставшиеся за домом Давида два колена (Иуды и Вениамина) зачастую уклонялись в идолопоклонство.

В Библии не раз говорится, что Бог противодействует религии. Ни одно божество ни одной религии не станет отвергать молитвы, праздники, жертвоприношения, каждение и прочие религиозные ритуалы в свою честь. А через пророка Исаию жителям Иерусалима возвещается совсем другое:

«К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред Лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие – и празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетённого, защищайте сироту, вступайтесь за вдову» (Ис. 1:11–17).

Так же ни одно божество ни одной религии не станет потворствовать разрушению своего единственного храма (пусть и руками иноверцев). Иерусалимский храм был центром и сердцем всей религиозной жизни иудеев. Несмотря на это, Бог дважды попустил язычникам его разрушить. Бог не столько переживал о разрушении храма, сколько о лицемерии его служителей. Такого нет ни в одной религии.

С другой стороны, в Библии показывается, что религия противодействует Богу: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мф. 23:37; Лк. 13:34). Вся ненависть и вся злость, на которую только способны люди по отношению к Богу, сфокусировалась в решении иудейских религиозных лидеров распять Бога воплощённого. Об этом говорит и притча о злых виноградарях (Мк. 12:1–12; Лк. 20:9–19) и ещё много подобных мест в Библии.

К этому можно добавить, что ни в одной религии Бог не говорит людям: «Вы друзья Мои» (Ин. 15:14). А в Библии это основная идея, и главными приоритетами в ней являются «чистота сердца» (Пс. 50:12) и искренняя любовь к Богу и ближнему (Мф. 22:37–40), а вовсе не религиозные ритуалы. Авель и Каин были братья и совершали одинаковое (в религиозном смысле) жертвоприношение. Однако отношение Бога к одному и другому было противоположным. «Наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу… Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4:21; 23–24). Это уже не религиозное поклонение, а нечто большее. Основной вопрос, который Бог задаёт человеку (всему человечеству): «Любишь ли ты Меня?» (Ин. 21:15–17). А где любовь, там свобода (в том числе и от религии).

Также важно отметить и другой аспект безрелигиозного христианства, верно подмеченный Дитрихом Бонхёффером: задача христианина – быть настоящим человеком, т. е. воплотить замысел Божий о человеке, найти и реализовать своё подлинное «я». Сделать это зачастую становится возможным, только если не оглядываться на мнение других, на культурные, социальные и даже религиозные стереотипы. Библия призывает человека быть самим собой, а не играть фальшивую роль[61] (пусть и почётную), навязанную социальными или религиозными парадигмами.

Например, царь Давид скакал и плясал при внесении ковчега Господня в Иерусалим, как мальчишка, как простолюдин. Его жена, Мелхола, заметила ему, что это «нарушение протокола», уничижение царского достоинства. Но Давид ей ответил:

«Пред Господом, Который предпочёл меня отцу твоему и всему дому его, утвердив меня вождём народа Господня, Израиля; пред Господом играть и плясать буду; и я ещё больше уничижусь, и сделаюсь ещё ничтожнее в глазах моих, и пред служанками, о которых ты говоришь, я буду славен» (2 Цар. 6:21–22).

Также и Закхей, начальник мытарей и человек богатый, взлез на смоковницу, как мальчишка, чтобы увидеть Иисуса (Лк. 19:2–4). Начальник налогового ведомства – довольно высокий чин, и даже в ту эпоху такое поведение вызвало бы насмешки людей. Но Закхей, как и Давид, не думал об этом, т. к. всё его внимание было обращено на Господа.

Некоторые люди, будучи всецело обращены к Богу, не оглядывались даже на религиозные стереотипы. Религиозные люди этого не понимали и потому выгоняли их из своего общества. Об этом так писал бл. Августин Иппонийский:

«Божественный Промысел часто попускает изгонять из христианского общества даже людей добрых, из-за некоторых крайне бурных возмущений плотских людей… Таковым в тайне уготовляет венец Отец, видящий тайное. Такого рода люди редки, однако и в примерах нет недостатка; их даже больше, чем можно подумать»[62].