Агентство 404

Удивительная легкость в теле и прилив энергии, полное исчезновение тревожности, еще утром посещавшей его, – вот что чувствовал Степан, пружинисто шагая к машине. Он вдруг отчетливо ощутил, что теперь у него стали свободны и утренние, и дневные, и вечерние часы, и будущая жизнь его показалась такой предсказуемой и пресной, что он аж остановился. Сумма пенсии заранее известна, и покрыть уже сложившиеся потребности Степана, явно не сможет. Накопления? На них при таком темпе, к которому привык Степан, можно продержаться год, ну, полтора, а потом? Продать дачу? Ну, тогда уж лучше продать квартиру и жить на даче, ведь жил же он раньше на даче, и ему это даже нравилось. Пусть даже он продаст квартиру за 5 миллионов, но эти деньги ведь тоже когда-то кончатся, а ему еще 48 лет, и умирать он в ближайшие лет десять не собирался точно.

Финансовый вопрос настолько взбудоражил Степана, что он даже решил поинтересоваться у коллег, давно уже ушедших в отставку, как они живут, набрал телефон Сафронова, с которым не виделся уже несколько месяцев, с тех самых пор, когда в последний раз уезжал на Кавказ.

– Привет, Мишель, – как можно непринужденно прокричал он в трубку.

– Вам кого надо? – ответил не очень радушный голос.

– Михаила Сафронова хотел бы я услышать, – уже вполне официально проворчал Степан. – Это коллега его, Дорохов.

– Хорош коллега, – буркнули в ответ. – Уж три месяца, как отец умер, – и положили трубку.

Степан сидел, растерянный и обескураженный. Вот как это бывает, просто и обыденно, в двух словах: три месяца как умер. А он, уходя в отставку, тоже, наверное, рассчитывал жить долго и счастливо. Степан вспомнил, как провожали Сафронова на пенсию, и тоже в кафе на Весенней, как и его. Просто это кафе принадлежало супруге одного из офицеров Главка, и это было удобно, да и хозяйке кафе выгодно.

Не то что их связывала какая-то особенная дружба, нет, они были одногодки, вместе окончили вышку и вместе служили в одном Главке, два раза вместе были в командировке. Год назад Мишку комиссовали в связи с тяжелым ранением в бедро. Когда они виделись в последний раз, он хромал и ходил с тростью, но был веселый и полный планов и надежд. Врачи оптимистично предрекали полное излечение в ближайшее время, но к службе были противопоказания, да и выслуги хватало, так что увольнение на пенсию было логично и не противоречило его дальнейшим планам. Так что же могло случиться? Ну, не от хромоты же он умер, в конце концов.

Обеденный перерыв еще не начался, так что Степан, оставшись в машине, просто открыл окно и закурил. Можно было, конечно, и зайти в управление, но почему-то не хотелось встречаться с коллегами, отвечать на дежурные вопросы дежурными фразами, тем более ему надо было увидеть Веру Игнатьевну – секретаря начальника управления. Степан знал, что на обед она ходит в кафе «Лакомка» за углом, а так как обедать в этой кафешке желающих среди мужского коллектива управления было мало, то зачастую она туда ходила в гордом одиночестве, что в данной ситуации очень устраивало Степана.

В ходе беседы, которую Степан без обиняков начал прямо с интересующего вопроса: что случилось с Сафроновым и почему ему никто ничего не сказал, он получил такой ответ:

– Ну, во-первых, все, в том числе и я, считали, что о гибели Сафронова ты осведомлен, вы ведь вроде дружили. На похоронах ты не был, но ведь ты был в командировке, а телефоны никто не отменял, и они одинаково хорошо работают что здесь, что на Кавказе, и я считала, что кто-нибудь из твоих приятелей тебе обязательно позвонил. Ведь у тебя куча друзей, Степан.

– Куча, а вот никто позвонить не догадался, да и я потом ведь забыл совсем Мишку-то пригласить на проводы.

– Ну, может, это и хорошо, что забыл, а то настроение бы себе испортил, его ведь Мишку-то теперь все равно не вернешь. А похоронен он на центральном, помнишь, когда полковника Ахмедзянова хоронили? Вот там рядом.

– Я что хотел спросить, Вера Игнатьевна: как так? Ведь Мишка никогда не болел, ну, ранения – это же не в счет, они же совместимы с жизнью. Ну что такое нога, ну от этого же не умирают.

– Так убили Сафронова. – Вера Игнатьевна в упор смотрела на ошалевшего Степана.

– Как убили, кто, за что, несчастный случай или 105-я? – К горлу подошла тошнота, появились уже знакомые симптомы: слабость и подрагивание рук, которые он тут же засунул под стол. – Кто? Делом занимается ССБ?

– Нет, федералы. А знаешь, дорогой мой Степа, я вынуждена буду о нашем с тобой разговоре сообщить – таков приказ. – Она недвусмысленно подняла палец вверх.

– Хорошо, Вера Игнатьевна, я понимаю. – Дорохов встал, поклонился и вышел из кафе.

Домой было неохота, погода замечательная, и Степан решил поехать на дачу, просто так, а заодно и навести там порядок после последнего застолья. К величайшему удивлению, на даче был прибрано, можно даже сказать, идеальный порядок, постарались ребята, никаких признаков пьяного застолья, полы вымыты, посуда тоже, бутылки и прочие атрибуты холостяцкого гульбища вообще отсутствовали.

– Молодцы ребятишки, – отметил Степан. – Можно положиться.

Остатки дня Степан провел в работе: собирал граблями в саду мусор, посмотрев на часы и решив, что еще рано, мусор поджег. Погодка стояла тихая, безветренная. С соседнего участка поздоровался сосед, тоже занимающийся уборкой в саду.

– Ты, говорят, теперь нашенским стал – пенсионер! – радостно завопил он. – Обмыть бы надо.

– Наобмывались уже, – буркнул Степан. – Хватит, а то эти обмывания чуть плавно не перешли в поминки.

– Это запросто, – радостно согласился Петрович, так звали соседа. – Вы, я смотрю, погуляли здесь в прошлый раз неслабо, я заходил – ты спал уже. Ну, ладно, удачи.

Стемнело, уезжать, честно говоря. не хотелось, и Степан уже всерьез подумывал, не остаться ли сегодня ночевать на даче, какая, собственно, ему разница? Телевизор есть, тщательный осмотр кухни убедил его, что жратвы здесь еще на неделю, даже в дверце холодильника тускло поблескивала початая бутылка коньяка «Хеннесси ХО». И Степан потянулся уже было к телефону, чтобы пригласить соседа Палыча, как он зазвонил сам, номер на экране не высветился.

– Ало, Степан? Говорит генерал Герасимов! – прорычала труба.

– Слушаю, товарищ генерал. – Отношения Степана с генералом всегда были ровные, служебные, как говорится, водку он с ним не пил, но при встрече тот с ним здоровался за руку, добродушно шутил, показывая таким образом хорошее к нему расположение, а вот по телефону, тем более домашнему, они с ним говорили впервые.

– Отдохнул после госпиталя-то?

– Так точно. – Степан недоумевал: что ему надо? Вроде не накосячил нигде, или накосячил да забыл. – Весь внимание, ваше превосходительство, – сострил Степан, вспомнив, что он теперь птица вольная и по большому счету хрен клал на всех генералов. Но тем не менее он предпочел вежливо выждать, что от него Герасимову надо, ну, не просто же он от скуки позвонил, и тут же вспомнил, как Вера Игнатьевна сегодня ему сказала, подняв свой пальчик вверх: «Я, Степа, вынуждена буду о нашем разговоре доложить», – так, кажется. Вот, видимо, и доложила. Только почему такой резонанс? Непонятно.

– Ты сейчас, вероятно, на даче? – утвердительно сказал генерал.

– Да, вот, приехал. Погода хорошая, надо привыкать к пенсионной жизни. Помидорчики, огурчики, лучок, чесночок, рынок – такая у нас, пенсионеров, перспектива. Мы ж теперь штатские.

– Ты, Степан, сможешь завтра ко мне подъехать? Выбери уж время между помидорчиками и рынком, уважь генерала, глядишь, я тебе когда-нибудь на огороде подсоблю, – усмехнулся генерал и положил трубку. Ночевать на природе сразу как-то расхотелось, хорошо не успел соседу позвонить. Степан переоделся, закинул на плечо свою видавшую виды спортивную сумку и задумчиво побрел к машине.

Сорок километров он пролетел махом, машина просто радовала, мотор работал ровно, уверенно, управлялась легко и плавно. Снова подумалось: почему такое пренебрежительное отношение к отечественным автомобилям? Чем, скажем, старый «Гранд Чероки» лучше «Патриота»? Ну, может, и лучше, просто Степан на новом-то «Чероки» никогда не ездил. Была у него, правда, давно уже, импортная машина. Когда только-только распахнулись границы и лавины старых раздолбанных иностранных машин наводнили страну, когда на смену совсем еще недавно таким крутым девяткам пришли старые угловатые «тойоты», «хонды», «форды» и «мерседесы». Здесь, в Сибири, преобладали в основном правобараночные автомобили из Японии, которые в огромном количестве завозили во Владивосток на морских судах. Даже появился свой японский авторынок – «Зеленый угол», куда съезжались перекупщики со всей страны. Потом этот автомусор расползался по всей России и уже считался признаком материального благополучия и гордости. Машины пестревшие какими-то загадочными надписями и иероглифами, буквально рассыпались на ходу от старости, но их подваривали, подкрашивали и продавали, продавали, продавали. У Степана тогда тоже появилась такая машина, «Хонда Баллада» называлась. Он ее не покупал, откуда у опера в то время такие деньги? Ему дал ее в прокат местный авторитет – главарь одной еще только зарождавшейся группировки по кличке Сивый. Правда, Степан на ней и поездил-то недолго. Замполит, тогда они еще были в управлении, закатил ему такой скандал, обвинив чуть ли не в «смычке с преступными элементами», слова «оборотень в погонах» тогда еще не придумали. «Нет, лучше УАЗа нет машины», – решил Степан, паркуясь возле своего дома.

Глава 4

С генералом Степан встретился не в его служебном кабинете, где предполагал, а на набережной. Он уже ехал в управление, когда раздался звонок и ему сообщили, что встреча состоится через 20 минут с правой стороны речного вокзала. Причем звонивший даже не поинтересовался, свободен Степан или нет и удобно ли ему туда ехать, и что самое интересное, примерно столько времени ему и понадобилось, чтобы подъехать к назначенному месту в указанное время.

«Пасут, что ли?» – подумал Степан, паркуясь у всем в городе известной гостиницы «Огни Белоярска».

– Здравия желаю, товарищ генерал! – радостно завопил Степан, но, встретив укоризненный взгляд, осекся.

– Не на службе, Степа, чего орешь-то? Людей распугаешь. Расслабься, забыл, как меня зовут? Я же без формы.

– Прошу прощения, Иван Александрович, привычка – вторая натура. Да я вас без мундира и не видел-то никогда.

Погода была чудесная: ясная, солнечная, еще только начинающий зеленеть широкий газон отделял проезжую часть набережной от тротуара, где сейчас стояли генерал и Степан, прислонившись спинами к гранитному парапету. Один – коренастый, с седой шевелюрой и такими же усами, уже заметно постаревший человек. Другой – высокий, статный, коротко стриженный, спортивного вида. Ему можно было дать никак не больше сорока лет.

– Мне доложили, ты интересовался причиной смерти подполковника? – спросил генерал, не глядя на Степана. – А ты разве не был на похоронах?

– Нет, я бы на Кавказе в то время, – ответил Степан, закуривая.

– Значит, ты и правда ничего не знаешь?

– Ровным счетом ничего. Вчера только и узнал по телефону, сын его, видимо, говорил.

– Ну, так его действительно убили. Он ведь, когда в отставку вышел, с бандитами связался. Пенсия же, сам понимаешь, ну, вот он и устроился в службу безопасности.

– Позвольте? С бандитами связался или в службе безопасности работал?

– Ну, ты дурачком-то, Степа, не прикидывайся. Ведь знаешь, что служба безопасности – это крыша для того, чтобы официально пушку таскать. Да ты эти службы и ЧОПы в городе и области все, наверное, наперечет знаешь. Чем они занимаются и кому принадлежат, тоже знаешь.

– Ну и кому же?

– Сивому, приятелю твоему.

– Ну, Сивый – половине области приятель, а другой половине – неприятель. Я все равно никак в толк не возьму, при чем здесь подполковник?

– А тебе и понимать ничего не надо, дело засекречено. Занимается собственная безопасность, а ты теперь гражданский. Давай-ка лучше помянем подполковника. – Генерал открутил пробку серебряной фляжки и протянул Степану. – Пусть земля ему будет пухом.

– Вызывали-то зачем? – закуривая, спросил Степан.

– Предупредить, чтобы дров не наломал, выясняя, что и как. В Главке не хотят шум поднимать, а тебя я официально предупреждаю: не строй из себя Арчи Гудвина, занимайся дачей, огородом, рыбалкой. Отдыхай, ты в отставке. – Генерал буркнул что-то в телефон. Не подавая руки и не попрощавшись, пошел к подъехавшему «Мерседесу».

Степан озадаченно глядел в спину уходившему генералу. Он не мог понять, зачем была эта встреча, неужели только для того, чтобы узнать, какой информацией располагает Степан по поводу гибели Сафронова и располагает ли вообще? Он снова набрал номер Сафронова и, услышав прежний голос, спросил, когда и где им будет удобней встретиться. На том конце провода, помявшись, все-таки пробурчали: «Давайте завтра в 13:00 возле фонтана у драмтеатра».

Ночевать сегодня Степан собирался в своей городской квартире, поэтому по дороге решил заехать в «Магнит». Дома в холодильнике было шаром покати. Бродя между стеллажами супермаркета, Степан не переставая думал, почему генерал вдруг так озаботился выяснением со стороны Степана причин гибели его бывшего коллеги. Не потому ли, что знал: если в деле, а Степан данный случай уже оценивал как дело, будут какие-то нюансы, хотя бы частично напоминать криминал, то он обязательно попытается размотать весь клубок? Уж таким он был, и все сослуживцы знали об этом и ценили его за это. Знал об этом и генерал.

Вечером, после наскоро приготовленного ужина, глядя в бормочущий телевизор, Степан вновь возвращался мысленно к тем временам, когда они оба служили и не думали, что все может вот так закончиться – глупо и нелепо. Какой-то год назад они вместе находились на Кавказе. Командировка была обычная, служба на блокпосту – скорее формальная. Давно уже не было ожесточенных боев, как раньше. Любой конфликт, связанный с применением оружия, считался ЧП и был крайне редок. Уже давно никто не отлынивал и не увиливал от подобных командировок, считая их даже приятным времяпровождением, тем более что и денежное содержание за этот период было повышенное, да и командировочные, плюс выслуга двойная. О перестрелках уже никто и не вспоминал, а погибнуть можно было только по своей неосторожности, впрочем, как и везде, т. е. уже давно на Кавказе установился мир.

Подполковник Сафронов, отбыв свои три месяца, уезжал в Москву, как говорится, навсегда. Пришел приказ об отставке, а Степану, приехавшему к нему на смену, только предстояло заступить на пост. Проводы были шумные, Сафронов ликовал, ведь не только командировке конец – службе конец. Местное вино лилось рекой, на шашлык в соседнем селении купили двух баранов. Утром все тепло распрощались, а к вечеру по рации сообщили, что автобус с военнослужащими был обстрелян из автоматического оружия. Террористам удалось уйти, а среди обстрелянных – один «двухсотый» и двое «трехсотых», среди них и подполковник с тяжелым ранением правого бедра и коленного сустава.

Поскольку случай на фоне мирного благополучия, считался чрезвычайным и из ряда вон выходящим, понаехало начальство, стали усиливать контроль за местным населением, ужесточили правила передвижения на дорогах и шмон автомобилей. Вместо ожидаемого положительного результата получили такую жесть, что чуть было снова не скатились к войне. Вот в одной такой операции и подорвали уазик-«буханку», в котором ехала группа подполковника Доронина. Вначале лазарет, там, в горах, потом госпиталь в Санкт-Петербурге, потом – в родном Белоярске. Два месяца на реабилитации в санатории «Сосны» – и вот теперь отставка, пенсия.

Прошел почти год, за который Миша Сафронов успел получить пулю, вылечиться, уйти в отставку, поступить на работу и снова получить, но уже нож, и умереть. Степан по привычке мысленно уже наметил план своего расследования. Во-первых, завтра он обязательно узнает, кем и у кого работал Сафронов. И начнет он, естественно, с его близких – с сына. Степан с сыном Сафронова знаком не был, видел его, когда он еще под стол пешком ходил, а потом как-то с Сафроновым жизненные пути не сильно и пересекались, только на службе. У Сафронова семья – жена, дети. Дорохов – убежденный холостяк, таких не очень жалуют семейные пары. Он пытался вспомнить, как зовут жену Сафронова – Катя, кажется, или Надя? Так и не вспомнив, решил не напрягаться, завтра узнает. Степан помнил, что у Мишки было двое детей – Ольга и Олег. Старший Олег почти все время жил у бабушки и дедушки в Санкт-Петербурге. Профессорская семья души в нем не чаяла, и хоть баловали, но школу он окончил с медалью и какой-то технический вуз – с красным дипломом. Ольга все время находилась при родителях, из Белоярска никогда никуда не выезжала, училась, по словам самого Михаила, посредственно и, как говорится, звезд с неба не хватала. После средней школы дальше учиться не захотела. Тем не менее, по словам опять же Михаила, жила от родителей отдельно. Непонятно на что, но жила неплохо. Отца своим вниманием не баловала, была с ним холодна и надменно-пренебрежительна. В ее понимании он был лох и неудачник.

Ладно, завтра, может, что-нибудь прояснится. Степан выключил телевизор и пошел в спальню, но после недельного запоя в ней стояло такое амбре, а замызганная постель нисколько не располагала к объятию с Морфеем, что, захватив с собой плед, валявшийся в кресле, Степан снова перешел в гостиную и завалился на диван. Не спалось, перед глазами вновь возник образ Мишки. Странно, почему-то до того, как ему сообщили о его смерти, он никогда так много о нем не думал, а теперь вдруг он, словно прозрев, стал внимательно и скрупулезно вспоминать даже незначительные детали и контакты, незримо до сих пор их связывающие.

Михаил Сафронов работал в отделе особо тяжких преступлений в сфере экономики, как бы раньше сказали, ОБХСС, но это раньше, когда все было подконтрольно государству и нужно было пристально смотреть, чтобы эта собственность не расхищалась. Но после того как в нашей стране неизвестно почему вдруг возникли рыночные отношения, расхищать собственность стало как-то попроще, а вот бороться с ее расхищением – наоборот. Да и определить теперь, кому же эта собственность принадлежит, стало тоже весьма затруднительно. Тем не менее отдел такой существовал. Офицеры, в нем работавшие, должны были быстренько переориентироваться и снова бороться, но теперь уже с хищением какого-то абстрактного, чужого имущества и непонятно чьей собственности, как известно, ранее принадлежавшей государству. Очень быстро вдруг появившиеся миллионеры, владеющие почему-то стратегически важными предприятиями, буквально указывали, как и куда должны направлять свою деятельность правоохранительные органы, почти что вручную манипулируя большезвездными генералами, управлять которыми раньше была прерогатива лишь государства.

Многие офицеры этого отдела тогда вдруг стали ездить на службу в шикарных автомобилях, пренебрежительно поглядывая на своих коллег из других отделов, паркующих возле управления свои пожульканные, тусклые машинешки отечественного автопрома. Некоторые уже летали в Турцию в отпуск, снисходительно рассказывая коллегам о преимуществах all inclusive1 или шведского стола, а особенно потерявшие страх открыто строили трехэтажные дома и дачи. На них, оперов, периодически летающих в командировки в горячие точки, поглядывали с ухмылкой и сожалением. На похороны «двухсотых» не ходили. Вот тогда и появился этот термин – «оборотни в погонах».

Сейчас, после тотальной борьбы с этими мразями, многое изменилось. Служба собственной безопасности, появившаяся в 1995 году, очень многое сделала, чтобы буквально выкорчевать из рядов МВД это явление, но, как видно, не совсем, и сейчас нет-нет да и слышно, что тот или иной генерал арестован, а за ним, как правило, целый шлейф его подчиненных. Ну, не может же один генерал сам по себе что-то стырить, ну, просто физически не может. И что характерно, новое поколение генералов уже не стремится к личному обогащению, и не потому что боится – менталитет изменился, приоритеты другие.

В числе друзей подполковника Дорохова были и генералы. Ведь он тоже окончил Академию МВД, которая открывала путь к высшим офицерским званиям, но так даже до полковника и не дослужился. Да и вероятность получения полковничьих погон была очень призрачной. Должность старшего опера этого не подразумевала, а стать когда-нибудь начальником отдела по борьбе с бандитизмом, где он и работал, не представлялось возможным в силу многих субъективных причин.

Степану внезапно вспомнился эпизод: когда силами спецназа «Кедр» они обезвредили крупнейшую банду заезжих таджиков. Там, в подвале, откуда вывели единственного оставшегося в живых таджика, так как остальные были ликвидированы, остались только Дорохов и Сафронов да кучи долларов и евро, пачки пятитысячных рублей РФ. Они стояли и смотрели на эти бумажки, и единственное, что сделал Степан, обратившись к Сафронову как к старшему группы захвата и указывая на пистолет: «Я возьму это?», – Михаил отвернулся, тем самым разрешая умыкнуть ствол. Он, в силу своей малозначительности, решающей роли как вещдок и не имел. Зато как раритет, а это был пистолет ТТ, вдумайтесь только, 1933 года, был очень даже стоящей штучкой, но в то время на это бы никто и внимания не обратил, «волына» – она и есть «волына», и после суда, где она сыграла бы последнюю свою роль, прямиком на переплавку. Степа это знал, потому и попросил, а Миша отвернулся, типа никакого ствола я и не видел. Этот пистолет – Тульский Токарев – до сих пор хранится, надежно заныканный, на даче Степана. Денег они тогда не взяли ни копейки, хотя позволяло и время, и ситуация. Только через двадцать минут подъехала оперативная бригада местного УВД, а за эти двадцать минут можно было все бабло, ну, не все, а хотя бы половину, стырить, а это миллионы, которые сейчас очень бы пригодились. На пенсии-то. Но тогда они об этом даже и не думали – чужие деньги. И поэтому Степан был просто убежден: не мог Мишка работать на бандитов. Офицер – это каста, к которой принадлежал и Степан. С этой мыслью он и уснул, дав себе слово разобраться в случившемся.

Глава 5

Степан сразу же обратил внимание на бесцельно шляющегося человека делающего вид чем-то занятого и озабоченного. Опыт – великая сила. Во-первых, он приехал значительно раньше назначенного времени и, усевшись на скамейке, почти у самой гостиницы «Белоярские зори», мог весьма спокойно разглядывать тех, кто его заинтересует. А заинтересовал Степана невзрачного вида молодой человек, явно никогда не имевший связи с бандитскими кругами, но, однако же, всячески подчеркивающий к ним принадлежность, видимо, начитавшийся детективов человек, старался отвечать их требованиям. Проходя мимо столика, за которым уселся сын Сафронова, Степан якобы уронил ключи, и когда Олег бросился их подымать, прошипел ему в ухо: «Вот вы и убиты, сэр, так просто и внятно, сядь за стол и молчи».

Пройдя еще шагов двадцать, Степан достал зеркало, причесался. Прием, конечно, дешевый, но, однако же, до сих пор действенный, и в зеркало Степан увидел вчерашний «Мерседес», почему-то уже с другими номерами, но вот водитель был прежним, и Степан мог поклясться, что он его видит не в первый раз.

«Интересно», – подумал Степан, и пройдя несколько шагов зашел в «Шаурму». Примерно так почему-то называлась эта забегаловка. Это заведение контролировала кучка азеров, давно уже висевших на крючке у ментов.

– Здравствуй, гость наш дорогой. – Если бы Степан не знал этого прощелыгу Алика, то мог бы подумать, что его искренне приглашают отведать неделю назад убитую собаку или кошку, но они были знакомы уже давно и относились друг к другу, как это говорится, с пониманием. Один никогда бы не стал есть эту хрень, другой это тоже знал, но Восток – дело тонкое.

– Вон того, Алик, видишь? – Он показал ему на праздношатающегося человека.

– Плохой человек, совсем отмороженный, когда кушает, совсем не платит.

– И часто кушает?

– Часто, они же здесь крышуют.

– Люди Сивого, что ли?

– Нет, Сивый – твой друг, я знаю. Это люди Гургена.

– Гурген же ваш земляк.

– Земляк, конечно, земляк. Все люди – земляки, все пока на земле живем, – сделал философское заключение Алик.

– Ладно, пока, – махнул рукой Степан и вышел.

Часы показывали, что время встречи уже подходит. Степан направился к столику Олега, по пути прикупил газетку, уселся и прямо спросил:

– Олег?

– А это вы, в шпионов играете? – дерзко спросил он.

– Пойдем ко мне в машину, – ответил ему Степан. – Нас здесь слушать будут.

Соблюдать конспирацию было уже бессмысленно, в машине хоть слушать не будут, и, уже не скрываясь, в открытую повел Олега к своему уазику. Краем глаза Степан зафиксировал, как праздношатающийся охламон бегом бросился к «Мерседесу» и, наклонившись к левому стеклу, принялся что-то говорить, яростно жестикулируя и бросая красноречивые взгляды в сторону Степана.