Печать русского символизма

«Русские символисты» были плодом активной деятельности Брюсова, который вдобавок еще скрывался за многочисленными псевдонимами (В. Даров, А. Бронин[108], М., К. Созонтов, ***. З. Фукс, Ф. К.). Реально в них участвовали, помимо Брюсова, А. Л. Миропольский (А. А. Ланг), Н. Нович (Н. Н. Бахтин), Эрл. Мартов (А. Э. Бугон), Г. Заронин (А. В. Гиппиус) и В. Хрисонопуло. Претендовали на участие во втором выпуске также А. М. Добролюбов и Вл. В. Гиппиус, однако Брюсов, поссорившись с ними, отверг их произведения.

Значение «Русских символистов» для развития направления чрезвычайно велико. Прежде всего, сборники декларировали присутствие в России символизма-декадентства. Если публикации символистов в «Северном вестнике» носили несколько академический характер, то «Русские символисты» не стеснялись журнальными условностями и манифестировали устремления сотрудников с предельной по тем временам резкостью как в декларациях (особенно в предисловии ко второму сборнику), так и в стихотворениях. Второе обстоятельство – создание впечатления (отчасти основанного на мистификации) присутствия широкого круга сторонников. Третье – широкая полемика в печати, тщательно учтенная Брюсовым в предисловии к третьему сборнику, – «Зоилам и аристархам»[109]. Она не только принесла громкую известность символистам (особенно следует отметить статьи Вл. Соловьева, включавшие пародии на произведения символистов, очень долго вспоминавшиеся читателями), но и дала возможность им высказаться самим по поводу своих воззрений[110]. Наконец, уже после появления первого сборника Брюсов стал получать от различных авторов их произведения для напечатания в последующих, что свидетельствовало о существовании в России целого ряда писателей, ориентированных на символизм.

Вторым опытом соединения произведений символистов в сборнике стала «КНИГА РАЗДУМИЙ» (СПб, 1899)[111]. В статье о Коневском Брюсов вспоминал: «Через меня Коневского узнал К. Бальмонт, и я помню, с каким восторгом одно время он говорил о юноше-поэте. Памятником этого первого увлечения осталась „Книга раздумий“, сборник стихов, изданный К. Бальмонтом, где он поместил свои стихи рядом не только с моими (чего он давно хотел), но и со стихами почти никому тогда не известного Коневского (четвертым участником „Книги раздумий“ был художник-поэт Модест Дурнов)»[112]. Несмотря на продекларированный характер памятника общей дружбы и симпатии, сборник был существен демонстрацией новых принципов группировки сил внутри символизма. Как нам представляется, «Книга раздумий» декларировала завершение эпохи символистских «бури и натиска» и обращение к поэзии мысли, к своеобразному варианту философской лирики. В то время такая эволюция символизма оказалась незамеченной, но со временем, особенно когда по книгам стихов поэтов-участников оказалось возможным создать более полное представление об их эволюции, стихи из сборника стали читаться по-иному. Из откликов на него наиболее существенным представляется рецензия Вл. В. Гиппиуса, послужившая поводом к резкому разрыву между ним и Коневским[113].

Не позже сентября 1900 г. началась подготовка к изданию первого символистского альманаха «СЕВЕРНЫЕ ЦВЕТЫ» (название с явным расчетом заимствовано у альманаха, издававшегося Пушкиным и Дельвигом в 1825–1832 гг.). Первоначально предполагался типичный для конца XIX в. альманах, рассчитанный на массового читателя, что предполагало привлечение широко читаемых авторов. Об этом свидетельствуют попытки вовлечения в предприятие М. Горького, участие в первом альманахе И. А. Бунина (который также активно помогал собирать материалы для книги), А. П. Чехова, К. М. Фофанова. Однако постепенно становилось ясно, что для обретающего свои окончательные очертания книгоиздательства «Скорпион» и складывающегося символизма существеннее собрать альманах «идейный», то есть преимущественно посвященный произведениям символистов. До известной степени состав альманаха соответствовал общей линии издательства «Скорпион» (с учетом того, что публикация переводов исключалась). В первом альманахе были представлены почти все крупнейшие на тот момент авторы-символисты и каким-либо образом связанные с этим направлением: З. Гиппиус, Балтрушайтис, A. Добролюбов, Бальмонт, Сологуб, Коневской, Брюсов, В. Розанов, М. Лохвицкая; во втором альманахе появились Мережковский и Минский; в третьем – Андрей Белый, Блок, Волошин, Вяч. Иванов; в четвертом – С. М. Соловьев и Ремизов. Наряду с ними были представлены и писатели второго ряда: М. Криницкий, Вл. Гиппиус, Г. Бахман, П. Перцов, А. Курсинский, А. Л. Миропольский, Д. Н. Фридберг, Л. Вилькина, В. Гофман, С. Рафалович, Л. Семенов, Л. Зиновьева-Аннибал, М. Пантюхов, а рядом с ними – и вовсе не оставившие следа в литературе: А. Мирович, B. Корин, Ю. Череда (Ю. П. Дягилев, брат С. П. Дягилева). Попадали в «Северные цветы» и произведения явно случайных для символизма авторов (Л. Жданов, с которым Брюсов дружил в начале века, А. М. Федоров). Но общая линия альманаха может быть определена как постепенное и все устрожающееся с течением времени движение к подчеркнутому обособлению от любых иных литературных направлений. При этом регулярным отделом в альманахе был отдел публикаций, историко-литературных разысканий и статей о русской классической литературе. В «Северных цветах» печатались стихи Фета, Тютчева, Каролины Павловой, Полонского, письма Пушкина, Тютчева, Фета, Некрасова, Вл. Соловьева, Тургенева. Таким образом выстраивалась линия преемственности между русской классикой и современной литературой, подчеркнутая и тем обращением с текстами, которое могли выдерживать произведения современных литераторов. Характерный пример – «Из черновых набросков к роману „Петр и Алексей“ Д. Мережковского» (третий альманах).

Всего в 1901–1904 гг. вышло четыре выпуска «Северных цветов»[114], подготовившие почву для издания собственного символистского журнала, которым с 1904 г. стали «Весы». Последний выпуск (1911) уже не имел принципиального значения и был отчасти даже заполнен случайным материалом (стихи и проза знакомца Брюсова, начинающего киевского поэта Д. Навашина). Помимо этого в сборник вошли также стихи, проза и пьесы З. Гиппиус, Бальмонта, Брюсова, Кузмина, Балтрушайтиса, Б. Садовского, Н. Гумилева и Волошина.

В 1903–1905 гг. появилось три выпуска «АЛЬМАНАХА КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВА „ГРИФ“» под редакцией С. А. Соколова, манифестировавшие устремления новой группы символистов, явно второстепенных, но претендующих на видное место в литературе. Как и вся деятельность «Грифа» (см. главу «Издательства»), альманахи выглядели противоречиво: Соколову удалось привлечь к участию некоторых видных писателей (Бальмонт, Андрей Белый, Сологуб), но в общем была верно уже цитировавшееся ранее определение Брюсова: «… они издали альманах „Гриф“ – серый и по обертке, и по содержанию»[115]. Следует отметить, что в «Грифе», как и во всей издательской деятельности одноименного издательства, была очевидна линия на поддержку начинающих поэтов и прозаиков. Так, там дебютировали некоторые заметные впоследствии авторы: В. Ф. Ходасевич, А. И. Тиняков, Н. И. Петровская. В 1914 г. был издан юбилейный альманах «Гриф» с участием основных авторов первых трех альманахов, однако он имел уже лишь мемориальное значение.

Из других альманахов, сыгравших сколько-нибудь заметную роль в символистском движении, следует отметить редактировавшиеся Г. И. Чулковым «ФАКЕЛЫ» (3 выпуска, 1906–1908; первоначально задумывался как журнал), явившиеся почти официальным органом «мистических анархистов» и ориентированные не столько на художественное творчество, сколько на теоретические статьи (второй альманах и вовсе целиком состоял из статей), представлявшие попытку обосновать принципы этой теории. Как и «мистический анархизм» вообще, так и «Факелы» в частности были встречены и символистами, и сторонними наблюдателями весьма скептически[116]. Даже наиболее удачный первый сборник (с участием Вяч. Иванова, Сологуба, Брюсова, Блока, Белого и др.) вызвал серьезные упреки в стремлении подчинить творческие индивидуальности авторов идеологической догме[117]. Следует отметить, что особенно неудачными казались читателям и рецензентам именно статьи, свидетельствовавшие о явно недостаточной мыслительной подготовке их авторов. Особенно долго издевались в печати и в частном общении над формулировкой из статьи Городецкого: «Всякий поэт должен быть анархистом. Потому что как же иначе?»[118]. Это «как же иначе» стало своего рода формулой «мистического анархизма», неудачное суждение стороннего автора подвело черту под существованием целой литературной группы.

В 1906 вышло также два в чем-то напоминавших «Факелы» литературно-философских сборника «СВОБОДНАЯ СОВЕСТЬ», при участии Андрея Белого, С. М. Соловьева и Эллиса[119]. В предисловии было заявлено о стремлении сочетать философию, религию и художественное творчество в некое универсальное построение, но эта попытка явно не удалась. Как статьи, так и поэтические произведения были явно вторичными, что Брюсов понял как результат пренебрежения большинства авторов новейшими достижениями искусства: «Как бы ни был современный человек чужд „новому искусству“, но он лишь тогда действительно современен, если перестрадал в себе и гордость Ницше, и скептицизм Уайльда, и безумие Пшибышевского, и скорбь Метерлинка»[120]. Пожалуй, следует согласиться с тем, что в «Свободной совести» не было напечатано литературных произведений, сколько-нибудь отвечающих этим требованиям.

Появление сразу нескольких собственных литературных журналов ослабило желание символистов издавать «идейные» альманахи. Вторая половина 1900-х гг. и начало 1910-х отмечена почти полным их отсутствием. Из заметных изданий следует отметить лишь альманахи «СИРИН» (1913–1914. 3 выпуска), где был опубликован роман Белого «Петербург», и «ЖАТВА» (1912–1914, 5 книг)[121], ориентированный на молодых авторов, открыто продолжавших традиции «классиков символизма» (А. Альвинг, Д. Усов, Е. Архиппов, Н. Бернер и др.), а также выпуск в 1919–1922, в изменившихся социальных условиях последнего специфически символистского издания – альманаха «ЗАПИСКИ МЕЧТАТЕЛЕЙ», который уже упоминался выше. Его инициатором был молодой издатель С. М. Алянский, ориентировавшийся в своей программе на Блока и Белого. Последний написал предисловие к «Запискам мечтателей», где говорилось: «„Записки Мечтателей“ – осознание себя рощицей, росшей годами; – разбросанные кучки деревьев и стволы этой рощицы отстоят друг от друга, чтобы выветвить индивидуальность. Кроны, способные братски обняться и прошуметь песни времени, посылая друг к другу свободно порхающих бабочек: вырастить поросль; мы – рощица, не превращайте в забор нас: заборы не вырастят поросли; местность же, наша страна ждет от нас тихоструйного облака; не превращайте в заборы нас: если все рощи скрепятся в заборы – изменится климат»[122]. Прямым следствием этого было утверждение: «… в „Записках Мечтателей“ осуществляем лишь принцип: – „Пишите нам то, что хотите; и – как хотите!“»[123]. Несомненно, толчком именно к такому замыслу послужила давняя идея Белого, восходящая еще к началу 1910-х годов, об интимном журнале для небольшой группы писателей, о чем свидетельствует письмо издателя к нему: «… хотел бы напомнить Вам о Вашей же мысли: создание небольшого журнальчика, который явился бы как бы дневником писателей»[124]. Как и в случае с «Трудами и днями» замысел был реализован совсем в иной форме, прежде всего потому, что группа сомышленников и сочувственников, о которой писал Белый, уже практически не существовала как единство. Ориентироваться приходилось на тех же авторов, что печатались и в других изданиях того времени (среди авторов «Записок мечтателей» – А. Ремизов, Е. Замятин, Вл. Ходасевич, М. Шагинян, М. Гершензон). К тому же типографские трудности не дали возможности развернуть периодическое издание в 1919–1920 гг. (вышла лишь первая книга), а в 1921 г. умер Блок и вскоре покинул Россию Белый. Таким образом, хотя «Записки мечтателей» являются промежуточной формой, все же логичнее, как кажется, считать их альманахом[125].

Вместо издания специфически символистских альманахов, с середины 1900-х гг. началось активное использование произведений наиболее известных символистов в различных альманахах, ориентированных на массового читателя, что свидетельствовало о превращении их из презираемых, «проклятых» авторов во вполне респектабельных литераторов. Наиболее активны в данном отношении были альманахи «ШИПОВНИК» (1907–1916, 26 т.; последний альманах вышел в 1922 г., после чего деятельность всего издательства была под давлением усиливавшейся советской идеологической машины окончательно прекращена). В «Шиповнике» регулярно печатались Блок, Брюсов, Белый, Ремизов, Сологуб (в том числе чрезвычайно популярная романная трилогия «Творимая легенда»), Бальмонт, Минский. Фактически руководимый Л. Н. Андреевым, «Шиповник» ориентировался на литературу, использующую как традиционные формы (среди сотрудников – А. Серафимович, А. Куприн, И. Бунин), так и элементы «нового искусства», что и делало возможным сотрудничество там символистов, особенно тех, кто стремился к преодолению эпатирующих лозунгов раннего символизма.

Если «Шиповник» был опытом соединения под одной обложкой литераторов-символистов и реалистов, то альманах «СТРЕЛЕЦ» (3 вып., 1915, 1916 и 1922) был воспринят как аналогичная попытка в отношении символистов и футуристов, хотя, судя по всему, в замысел издателя А. Э. Беленсона подобное не входило. Он ориентировался на коммерческий успех и собственные вполне эклектические художественные вкусы, привлекая к сотрудничеству с равным рвением Блока, Сологуба, Розанова, Кузмина, Д. Бурлюка, Каменского, Маяковского, Хлебникова, Б. Лившица и других. По свидетельству В. Пяста, само название альманаха было придумано Блоком для несостоявшегося символистского журнала[126].

Как мы уже говорили, нарастающая с середины 1900-х гг. популярность символизма и наличие многочисленных изданий, доступных связанным с ним писателям, делало бессмысленным издание альманахов как боевого авангарда направления, однако разногласия внутри символизма и постоянно возникавшие небольшие группы преимущественно молодых авторов вели к возникновению довольно значительного количества непериодических сборников, отражавших ту или другую тенденцию внутри символизма.

Перечислим в хронологическом порядке ряд сборников подобного рода. В конце 1904 года появился «ЗЕЛЕНЫЙ СБОРНИК СТИХОВ И ПРОЗЫ» (СПб., 1905), где дебютировал как литератор М. Кузмин и печатался Ю. Верховский; рецензировавший сборник Брюсов именно после его выхода привлек Кузмина и Верховского к сотрудничеству в журнале «Весы». Любопытным памятником литературы того времени является пытающийся сочетать социалистическую идеологичность с модернистскими приемами письма опубликованный в «Зеленом сборнике» «Роман Демидова», принадлежавший перу В. Р. Менжинского, будущего видного большевика, возглавившего в середине 1920-х годов советскую тайную полицию. В «СБОРНИКЕ „СЕВЕРНАЯ РЕЧЬ“» (СПб, 1906) были собраны произведения писателей-царскоселов, в том числе И. Ф. Анненского, Н. С. Гумилева и сына Анненского, печатавшегося под псевдонимом Валентин Кривич. Г. И. Чулков задумал книгу «БЕЛЫЕ НОЧИ: ПЕТЕРБУРГСКИЙ СБОРНИК» (СПб, 1907), куда пригласил Блока, Вяч. Иванова, Кузмина и др., в том числе друга Блока Е. П. Иванова. Однако в результате самоустранения Чулкова от редакторства книга вышла с различными накладками (прежде всего это коснулось повести Кузмина «Картонный домик», напечатанной без последних глав), что привело ко многим недоразумениям[127]. Особенной цельностью отличался «ЦВЕТНИК ОР: КОШНИЦА ПЕРВАЯ» (СПб, 1907), где под одной обложкой были соединены авторы из окружения Вяч. Иванова того времени: Кузмин, Городецкий, Зиновьева-Аннибал, М. Сабашникова-Волошина, Чулков[128]. В этом альманахе сквозной темой стала мятущаяся жизнь «Башни» Вяч. Иванова с самыми разнообразными событиями вокруг нее, и внимательные читатели-современники осознавали, что для полного понимания как отдельных произведений, так и всего сборника в целом надо быть погруженным в события того времени. Особенно это относится к первому действию комедии Зиновьевой-Аннибал «Певучий осел»[129], являющуюся прямой аллюзией на перипетии отношений четы Ивановых с С. М. Городецким. Сборник «ПРОТАЛИНА» (СПб, 1907) собрал известных авторов (Блок, Кузмин, Ремизов; молодые Ауслендер, Потемкин), но получился не слишком удачным в подборе произведений. Для материальной поддержки тяжело больного писателя Н. Е. Пояркова, близкого к символизму, был выпущен сборник «КОРАБЛИ» (М., 1907) с участием Бальмонта, Вяч. Иванова, Сологуба, Брюсова, Блока, Белого, Кузмина, Ходасевича, С. Кречетова, Муни[130]; молодые авторы, близкие к символизму, были представлены в сборниках «КРИСТАЛЛ» (Харьков, 1908 – А. Койранский, Н. Петровская, Н. Русов, И. Новиков, Alexander, Муни, Е. Янтарев; участвовали также Бальмонт, Городецкий, Белый), «КОРОНА» (М., 1908 – Русов, Садовской, В. Стражев, Н. Поярков), «АЛЬМАНАХ 17» (СПб, 1909 – Гумилев, Ауслендер, Потемкин, Я. Годин). Круг своих авторов представило издательство «АЛЬЦИОНА» в одноименном сборнике (М., 1914, 2-е изд.), первое издание которого было арестовано за публикацию рассказа Брюсова «После детского бала», и второе издание представляет собою вариант первого, где начальные страницы перепечатаны.

Серьезной попыткой определить пути дальнейшего развития искусства, связанного с символизмом, следует считать изданную «Мусагетом» «АНТОЛОГИЮ» (М., 1911) с участием как многих известных поэтов (Блок, Вяч. Иванов, Кузмин, Белый, Волошин, Городецкий, Гумилев и др.), так и большинства молодых, входивших в круг реальных или потенциальных авторов издательства (Ходасевич, Муни, С. Бобров [под псевдонимом С. Рюмин], Д. Рем, А. Сидоров, С. Клычков, Л. Столица, В. Ахрамович, С. Дурылин [псевдоним. С. Раевский], М. Цветаева). Для восприятия этого сборника критикой характерно заглавие рецензии Брюсова – «Будущее русской поэзии»[131]. Вскоре, в 1913 г., часть выделившихся из круга «Мусагета» молодых авторов издала уже собственный сборник «Лирика» со стихами Н. Н. Асеева, Б. Л. Пастернака, С. П. Боброва, Ю. П. Анисимова, С. Я. Рубановича и др. Но эта попытка одновременно относится и к предыстории одной из очень заметных футуристических групп – «Центрифуга», поскольку очень вскоре из «Лирики» выделилась группа авторов (прежде всего Асеев, Бобров и Пастернак), присвоившая себе это экзотическое название. Вторая основательная попытка самоопределения молодых авторов – «ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ», изданный журналом «Аполлон» (СПб, 1912), где были собраны в основном произведения, ориентированные на «брюсовский» извод символизма, казавшийся «молодой редакции» журнала наиболее перспективным в современной литературе. Однако продолжения «Литературного альманаха» не последовало.

Для провинциальных изданий характерны два казанских сборника – «НА РАССВЕТЕ» (1910) и «ЗИЛАНТ» (1913) с привлечением столичных авторов и статьями казанских искусствоведов (издателя сборников А. Ф. Мантеля и П. М. Дульского).

Определенный интерес представляют «внепартийные» сборники молодых писателей, где постепенно все большее место начинают занимать произведения авторов, ориентированных на символизм. Среди подобных изданий в первую очередь следует отметить «ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СБОРНИК. СТИХОТВОРЕНИЯ СТУДЕНТОВ ИМП. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА» (СПб., 1903), который вышел под редакцией весьма консервативно литературно и политически ориентированного Б. В. Никольского, куда вошли первые стихотворения Блока, а также небезызвестных впоследствии В. Анненского (Кривича), А. Кондратьева, В. Полякова, Л. Семенова, Д. Фридберга.

Многочисленны, начиная с середины 1900-х гг., были различные сборники, куда крупнейшие символисты приглашаются в качестве «почетных гостей», не связанных ни с кругом идей издания, ни с художественными намерениями большинства авторов. Более существенно появление разного рода антологий и сборников типа «Чтец-декламатор», демонстрирующих постоянно возрастающую популярность поэзии символистов, от первых сборников такого рода (Молодая поэзия: Сборник избранных стихотворений молодых русских поэтов / сост.п. и В. Перцовы. СПб, 1895 и Философские течения русской поэзии / сост.п. Перцов, СПб, 1896) до многочисленных антологий и многотомных серий, середины 1910-х, среди которых провербиальную известность получили сборники «Чтец-декламатор». Своеобразным завершением этой традиции стала известная «Русская поэзия ХХ века», составленная И. С. Ежовым и Е. И. Шамуриным (М.: Новая Москва, 1925), построенная уже как издание промежуточного типа между антологией современной поэзии и антологией исторической.

Глава пятая

СИМВОЛИЗМ И РУССКАЯ ГАЗЕТА

Данная тема является практически не исследованной и мы можем коснуться ее только в очень малой степени, хотя важность ее очевидна.

Вторая половина XIX века явилась в России временем бурного развития газетного дела. В это время формируются основные типы газет, определяются возможности экономического их существования, устанавливаются типы взаимоотношений частных газет с государством, меняется отношение к журналистам (материалы все чаще становятся авторскими, появляются постоянные авторы, ведущие газетные рубрики), возникают газеты, существование которых протянется до октябрьской революции 1917 года.

Первым из символистов, оценивших возможности газеты еще в 1890-е годы, был Валерий Брюсов. Обладавший изрядным честолюбием и желавший быстро приобрести широкую известность молодой человек быстро понял, что лучшим способом для этого является известность газетная. В своей подробной автобиографии для «Русской литературы ХХ века» он вспоминал о времени после выхода «Русских символистов»: «Имя „Валерий Брюсов“ вдруг сделалось ‹…› чуть ли не нарицательным. ‹…› Если однажды утром я и не проснулся „знаменитым“, как некогда Байрон, то, во всяком случае, быстро сделался печальным героем мелких газет и бойких, неразборчивых на темы фельетонистов»[132]. Почти через 20 лет после описываемых событий он несколько объективирует свою позицию: в 1894–1895 гг. он был рад этой популярности, невзирая на ее неоднозначность. Однако на протяжении довольно долгого времени каким-то образом сотрудничать с газетами ему самому не удавалось. Только 14 февраля 1899 г. он впервые опубликовал (при посредстве И. А. Бунина) стихи в одесской газете «Южное обозрение», и в июле этого года, подводя итог событиям жизни, попавшим в двенадцатую книжку его дневника, записал: «Можно упомянуть и мои стихи, печатаемые Буниным и своей газете. Что бы там ни было, все же это первые мои стихи, напечатанные не мною самим»[133].

С 1901 г. он начинает печататься в московской газете «Русский листок» – сначала в литературном приложении, а потом на некоторое время делается постоянным автором. В уже цитировавшейся автобиографии он так описывает свое участие: «… журналов было, однако, для меня мало, чтобы высказать все, что мне хотелось (не говоря уже о том, что, кроме „А1Непаеит“’а, другие ‹…› не находили возможным платить мне гонорар). Вот почему я не отказался от предложенного мне Н. Д. Облеуховым (братом милого поэта, А. Д. Облеухова, с которым я познакомился через Бальмонта) – сотрудничать в московской газете „Русский Листок“. Говоря так, я имею в виду не столько то, что газета по политическому направлению была „правая“ ‹…›, но то, что газета была определенно „бульварная“. Но выбора у меня не было, я устал „публично молчать“ в течение более чем пяти лет и рад был бы даже в бульварном листке высказать свои взгляды. Писал я, конечно, исключительно на литературные темы: помещал в газете рецензии на сборники стихов, маленькие статьи о поэзии, стихи, рассказы и письма из своего первого заграничного путешествия»[134]. И практически в то же время, в конце 1901 г. он в письме к А. Л. Волынскому, звавшему его участвовать в газете «Прибалтийский край», довольно подробно описывает свое отношение к газетам вообще: «Разумеется, я вполне согласен, и рад буду принять участие в литературной газете. Я настолько был убежден Вашими словами о важности газеты, что за последнее время стал даже писать здесь, в Москве, в некоем „Русском Листке“. Но, конечно, в нем я должен говорить в пол-диапазона. Но о какой газете пишете Вы? неужели опять „Ежедневник“, но поводу коего имя мое не раз поминали всуе? И что именно хотела бы эта газета от меня? Интересуюсь я – всем: книгами, театрами, обществами, даже городскими слухами и уличными происшествиями. Писать ли обо всем, или есть что предпочтительней? К кому обращаться? то есть каковы ожидаемые читатели? Нужен ли слог фельетонный или строго серьезный? Если нужна „злоба дня“, то как можно теперь приготовить статью на завтра? ее надо будет написать за несколько дней до появления в газете. И еще много вопросов. Может быть, все станет ясно, если Вы сообщите несколько подробностей о газете, о ее цели, о ее участниках и т. д.»[135].

Когда же определилось, что новая газета далеко не отвечает требованиям, которые приклекали и Брюсова, и Волынского, он дополнял: «Гибель Вашей газеты, конечно, печалит. Ибо газета, действительно, нужна. Разумеется, против газеты Молоствова ничего не имею, рад участвовать в ней. Но любопытна ли ему статья о московских газетах! Я заготовил было еще статью о московских художественных выставках, которых у нас сейчас четыре. ‹…› Вкладываю в эту ‹так!› письмо свой рассказец: он, конечно, вполне ничтожен, но ведь более значительного газета не стала бы печатать. Приходится искать середины: что можно напечатать, но что можно и писать»[136]. Найти этой середины в газетах 1890-х и 1900-х годов Брюсову, активно искавшему с ними контакта, так и не удалось.