Прогулки по Каэнглум. Книга вторая. Два лева для Дори

Стивен, как всегда отвернув скатерть, сидел на краю стола и болтал ногами. Он выглядел моложе своих лет. Очки на нем сидели всегда криво, он сам не знал почему. Один грифон-барс говорил, что уши у Стивена разные. Разговаривая, он часто снимал очки и вертел в пальцах за дужку. Смотреть через очки в глаза собеседнику он иногда стеснялся, потому смотрел без очков, но старательно всматриваясь.

– Иво опоздал на нашу улицу. Фонарщик забыл погасить и выключить ночное освещение. Подстрелили грифона-рысь. Главное – тяжело ранен Андерс, хуторянин. Грифону чуть не оторвало крыло. Как видно по найденным перьям и шерсти… Андерс если выживет, может остаться инвалидом. Рука. Левая.

– А у грифона? – Александер подумал о том, как легко Стивен придумывает историю. На лету. Грифона не нашли, Иво подобрал только Андерса. А Стивен уже всё знает!

– Наверно тоже левое. Крыло, не лапа. И не рука конечно.

– Катастрофа.

– Беда, если выяснится, что грифон ранен нарочно. Вот бы случайно или в связи с Андерсом. Только бы не было охотой, тогда худо.

– Можно подумать, что в других случаях не беда? Странные пожелания, Стивен. А откуда перья? – Невозмутимо спросил Александер. Он не посмеивался над Стивеном, он знал, что фантазии – один из его способов постижения событий.

– Советник Калоян. Он первым побывал на месте происшествия. Конечно после самих участников и Иво. Шёл от Шайтрукса после «ночной вахты», встретил Иво, когда тот возвращался из лазарета. Калоян помчался к Оврагу, не заезжая в Магистрат, осмотрелся и тут же поехал обратно. Он передал найденные перья и шерсть Маурицу. Рассказывал, что у Шайтрукса было весело и полно народу. Большой праздник – «Темерарис»7 вернулся! Говорили с ним о чудесах… Всегда думал, что чудеса полезны, как фон для созерцания. Когда чудеса утилизируешь, начинаются большие неприятности… Из афоризмов отца Никласа. …Наклекотался, нащёлкался. Я о грифоне. Неудивительно, что подобные истории происходят с рысями, со львами8, например, такого быть не могло… Или с барсами9.

– Ты много знаешь таких историй? – терпеливо поддержал Александер.

– На моей памяти первая, но, думаю, есть ещё. Рысь не такой грифон, чтоб не вляпаться всеми когтями в что-нибудь. Нахальные, задиристые.

– Сейчас-то они тебя не слышат.

– А при них я и не заикаюсь.

– Все равно они чувствуют.

– Да, всегда пристально смотрят. Какой там пристально! Подходят и в упор: – «Какие-то не заданные вопросы? Задачи неразрешимые?» Или ещё что-нибудь в этом роде. На такие вопросы отвечать бессмыслено. Я ответил, – Стивен рассмеялся, – когда встретил грифона первый раз.

Тогда произошел маленький спор, в результате которого Стивен и грифон оказались в цирковой лечебнице, где обычно лечили не только людей. Грифон ложиться отказался, наскандалил, шутка ли, грифон на стол ветеринара. Но Стивен сказал, что ляжет тоже. А цирк любили оба.

– Ты когда перестал бояться, – неожиданно спросил Александер. Он встал и подошел к окну. Светило солнце, с крыши текло, капли отзванивали на карнизе, Александер провел рукой, чуть подправив размер. Стивен прислушался – семь восьмых. – Ты подумал о Косте?

– Нет, о Калояне.

Стивен бросил болтать ногами, – перестал бояться на границе Каэнглум. Первый подарок. Потом подарили жизнь – твою сестру… – Стивен соскользнул со стола и подошел к мозаике, она полосой отделяла окна второго света от нижних. В мозаике был выложен молодой князь и грифон-рысь, совершающих посадку на ратушной площади, – ещё не приземлился, а уже вглядывается: над чьим бы ухом щелкнуть… Щелкоклюв. Браконьер. Пора запретить этот способ рыболовства10.

4

Александер и Стивен побывали в лазарете, но там их не пустила дежурная, а потом прогнала старшая сестра.

Они поехали на место. Взяли дежурный автомобиль магистрата. Длинный серебряный автомобиль подарил магистрату некий торговец цветами после истории с мусорными баками. Произведение городских ювелиров обычно «угоняли» пожилые пары осенью, чтобы проехаться на пляжи и полюбоваться морем, и, конечно, более юные романтики. В нем было только два места.

Выехали за город через Дальние Ворота и поехали на юг к Оврагу Расколотой Ели… Остановились напротив Дерева. Было солнечно. Стивен достал фонарик. Александер наблюдал, как Стивен меняет светофильтры. Стивен пытался рассмотреть цветные пятна на искрящейся корке льда, у него не получалось, и он сердился.

– Почему здесь? Почему напротив Ели? На самом любимом месте!

– Случай. Вполне могли совпасть время, намерение и злая воля.

– Сложно.

– Случай – сложно?

– Случай не сложен, сложна цепь совпадений.

Неужели Еловый Народ11 ничего не заметил, не услышал? Зайдем к Велету?

– Нет, сейчас не будем заходить. – Александер отобрал фонарик и положил себе в карман, – Стивен, самого грифона нет.

– Перья и шерсть с того места, где… которое… Только при взмахе сбоку видно то место у рыси. Можно подумать на летящего рядом. Стреляли бы снизу или сверху, перья и шерсть были бы другими. Странная рана, если грифоньей крови всего «пара капель».

– Странное оружие. Андерс ранен выстрелом сверху?

– Так и есть. «Ужас! Невозможно! Непредставимо!» – возмущался Мауриц. Его крови пролито немало. Андерса конечно, не Маурица. Посмотри на кусок свинца и представь целую пулю.

– Интересный свинец. Следов, кроме следов Калояна, Иво, Андерса на дороге нет. И вокруг нет, вчерашний снег подтаял, с утра подмерзло, следы могли проявиться, оледенев.

– Свинец как свинец. Нет, действительно, – Стивен поднял пулю выше. – О! опять начинается! На солнце темнеет, в тени светлеет… Ну конечно, потому советник Калоян пулю и нашел. Отдай фонарик.

– Потом. Пулю нашел Калоян?

– Нет, пулю вынули в лазарете… Ох ты! Как же я промахнулся, – Стивен рассмеялся.

– Да, действительно. Но как он мог найти в темноте перья и шерсть? Где грифон? Если бы его забрали, были бы видны следы. Значит слетел… Но куда?

– В овраг, больше некуда… Может где-то есть капли крови, подальше? Я догадываюсь, ты хочешь сказать – фантазии? Да, грифона нет. Но я продолжу, а вдруг его подхватил на лету и унес тот, кто стрелял? Лучше так: раненого унёс друг! Как красиво, подхватить раненого грифона на лету у самой земли. На рассвете. Лететь над белыми полями…

– Представь себе того, кто на лету может подхватить грифона рысь, раненого и, без сомнения, очень сердитого… и подумай, зачем такому стрелять?

– Да, ты прав. А если унес друг, то не всё ли нам равно?

– Не всё, он свидетель. Кто у нас летает?

– Онтологически или феноменально?

– Стивен!

– Хеле…

– Перестань.

– Почему? Не перестану. Да мало ли кто… Шайтрукс, он двух грифонов остановит на лету.

– Шайтрукс не летает, но как ты сможешь с этими подозрениями таскать у него пироги и пить… кофе в «Расколотой Ели»?

– Проглочу, Александер. Я имею в виду друга! – засмеялся Стивен.

– А я другого, – без выражения пояснил Александер.

– Эратус или прочие ларвы.

– Им оружия не надо. И они не совсем недруги.

– Да, придушит и дело с концом или дверь перед носом закроет, не увернешься. Но далеко от башни и холодно для ларвы12. Всё же Эратус Ларва не глушит людей до смерти. Занятно. Почему я о нём вспомнил? Наверно настроение ещё праздничное. Диковинная пуля… Надо спросить кого-нибудь, кто знает эти сказки.

– Грифона надо найти. Скажет он или не скажет, но начать надо с него.

5

Пока Стивен дожевывал второй пирог, рассказ продолжил другой участник событий…

…Коста одетый для улицы, но обутый в домашние тапочки, вернулся в спальню, поправил одеяло, укрыв спящую жену, прикрыл форточку.

– Коста, баница в коробке, если будешь варить кофе, оставь кружку для меня… только не «черезкрай», как ты обычно наливаешь.

Половину, – сквозь сон прошептала супруга, – и не забудь два лева для Дори.

– Уже сварил, милая. Кружка на кухне, на маленьком столе под синим полотенцем.

Он положил рядом на подушку веточку расцветшего бирюзового ландыша13.

Коста забрал из буфета дощатый ящичек с баницей, поискал в кармане. Хотелось найти именно две монеты. На ощупь нашел. Зашел в комнату племянницы. Дори спала, положив голову на книгу. «Сказка о Мельнике Кремень, его жене и детях» На обложке картинка: юная героиня идет по дорожке из листьев поднятых ветром. Коста осторожно вытащил книгу. Коста читал Дори эту сказку. Почему-то вспомнил, как Тростиночка, по дорожке из взметенных ветром опавших листьев, которые сметала, убирая двор, ходила домой, в гости, или куда-нибудь еще. Коста осторожно вытащил книгу, положил на столик у кровати, и сверху положил две монетки.

В происходящей истории, эти два лева не будут иметь решающего значения, как и сама Дори. Дори и её монетки, участвуют лишь косвенно. Вся эта история произошла и закончилась бы и без них. Дори дулась неделю, когда поняла, что приключение прошло мимо неё. Как она сказала: – «Опять опоздала на приключения. Почему меня никто не предупредил?»

Выходя на улицу, Коста подумал: – «Не уехал ли город без него?» Только вчера вечером расчищал у порога снег, а сейчас шел дождь. Снежные сугробы у крыльца растаяли, брусчатая мостовая блестела, и нити дождя собирались в конусы под непогашенными ночными фонарями. Коста вышел под дождь, поднял воротник, поправил шляпу и пошел в сторону лавки бай Бориса, делая немалый крюк по пути в магистрат.

Он хотел зайти в центр по дороге ведущей от Оврага. «Мало ли что. Пока событие не остыло, что-то могло и произойти». Коста вспомнил, вчера рано утром горели ночные фонари, так же как и сейчас они не были вовремя погашены. «Ночь кончилась… О чём дальше говорил Стивен?»

Он пошел в сторону от центра. Слева у реки, в домах с садами у берега, зажглись огни. Справа высились крутые ступенчатые склоны Голхской теснины, застроенные домами.

Коста шел и вспоминал, как они с Аннике и Дори на прогулках придумывали:

«Скала, как зеленый с золотом гобелен! – Брошенный на длинные скамьи! – На которых сидят дома, как зрители на крутых рядах!»

Если бы дома строились сами собой, то можно было сказать: они очень старались быть непохожими друг на друга; получилась путаница, но забавная и гармоничная.

Выше камней уступов лежали первые, разной высоты этажи из крупных охристых блоков, похожие на остатки крепостной стены, выше белёные и разноцветные каменные и кирпичные стены, ещё выше фахверк и деревянные надстройки, над ними черепичные, каменные, железные кровли. И над ними высокие трубы с навершиями в виде домиков со своими маленькими черепичными кровельками – маленький город на сваях парит над большим. Всевозможные переплеты окон, в мелкую и крупную клетку, прямые, косые, гнутые. Стены «внутри» города были расписаны картинами, пейзажами и бытовыми сценами; выходящие на реку, покрашены в разные цвета или оставлены в естественном виде. Внизу у Прибрежного бульвара, сады, палисадники, цветочные террасы. По вечерам и ночью их освещали. Сейчас горели праздничные гирлянды. В скале и первых каменных этажах были пробиты арки и окна, даже ночью их было видно, так они были темны и таинственны. Говорили, что через них можно попасть в подземный Каэнглум, под Вышгород, в Ветус Туррис и в другие загадочные места города. В некоторых местах скалу оставили необработанной и многие дома словно верхом, важно сидели на каменном стуле.

Щели между домами были узкими – кровли соседей встречались на толщину ладони, а там, где позволяло, устраивали извилистые переулки-лестницы или видовые площадки с беседками и скамейками.

По стенам и камню ползли в верх вьющиеся растения, свисала зеленая пряжа скальных кустарников. Перед скалой росли большие деревья, осокори, вётлы, ольха. Зимой половина зелени осыпалась. Скалы казались оплетенными защитной сетью, белой с желтым и зеленым. Днем в ней играли птицы, воробьи, снегири, свиристели, синицы, сойки… Коста улыбнулся, вспомнив, как Аннике пошутила: – «Вот где Хеле выбирает узоры для вязания!».

Ночь кончилась, утро ещё не наступило… Коста любил это время – пограничное состояние. Когда ребенок просыпается счастливым, а взрослый на мгновение становится как дитя. Но знал, что в эту щель протискивается и много странного, а бывает и неприятного. Иногда просто плохого. «Может быть, Зеленый Коридор и есть сама граница?»

«Как там говорят наши соседи, межа? Появляется только тогда, когда надо провести границу между владениями. Прекрасное место для претензий со стороны ничего. Что у нас называется ничем? Когда и где будет предъявлены претензии? Интересно, а где сейчас прогуливается Калоян? Наедине с ночью… Калоян и ночь. Может он сидит на набережной, смотрит на реку или гуляет по Старому Городу? Или сидит у Шайтрукса?» Размышляя так, Коста проходил по набережной части района Фисетто. Вышел на бульвар. Было тихо и слышно, как капало с крыш. Дождь шелестел в неопавшей листве то справа, то слева, и в летошных листьях на прогалинах, где подтаял снег. Ветерок выдувал листочки на мостовую. Дори бы сказала, что снег не тает, а сразу испараяется. Бульвар кончался сквером у проездной башни, завершающей стену, выложенную ступенями по склону. Бульвар в этом месте мелко притопляло весной. Коста вспомнил гладь воды, отполированную туманом, белые вербы и черные тополя на промытых весенней водой корнях, сквозь которые течет туман, людей гуляющих в высоких сапогах со своими зеркальными двойниками, скамейки и башня, стоящие на своих отражениях.

Сейчас туман отслоился от реки и набережной, и было далеко видно, насколько позволяла ночь. Скамейки пусты, на свободных столиках кафе влажно блестит. Все обычно, убрано и тихо. Горели фонари, впереди светилась арка проездной башни.

На реке тонко треснул лед и мягко упало в воду. Коста не останавливаясь, прислушался. Кто-то встряхнулся, мелко зашлепал по воде. Впереди у башни мелькнуло и простелилось вверх по склону, вдоль стены.

Коста остановился, было слышно, как дождь переворачивал опавшие листья. Коста посмотрел под ноги и отступил на шаг. Вот капля повернула лист парусом и неощутимый ветерок унес его в темноту.

Коста прикурил сигарету, затянулся, выпустил дым, сравнил с туманом, бросил спичку в мусорный бак.

В баке задрожало, грохнуло и выскочило рыжее.

Кот упал на мостовую, но не убежал, стоял и смотрел скорее удивленно, чем испуганно. Коста вгляделся:

– Что ты там забыл?

– Вот уж тебя не спросил.

– Перепугался?

– Тебе-то что? – Кот не умывшись, спокойно пошел по бульвару, кривя кончик высоко поднятого хвоста.

Коста проводил кота взглядом и обернулся.

Перед ним в темноте стояли, стояли не дыша, но Коста ногами почувствовал дрожание мостовой. Как многие приезжие и коренные каэнглумцы он был бесстрашен, потому и различал природу страха, как различает свет и тень человек с закрытыми глазами. Он спокойно стоял, пускал дым в темноту… Сзади подошел кто-то ещё и все пропало. Коста услышал голос, – «Здравствуй, Коста, не угостишь сигаретой, я опять забыл свои дома. Но так не хочется подниматься. Посмотри, как красиво на реке! Не хочу упустить такой вид. Зима кончилась, а весна ещё не началась».

Коста обернулся, рядом, в шляпе сдвинутой на затылок, руки в карманах плаща, стоял Калоян. Улыбался он опущенными уголками губ и морщинками у глаз.

Коста заметил, что плащ сбоку топорщится, словно отгибается двумя ветками.

– Доброе утро Калоянче, сегодня тебе везет, у меня целая пачка.

Они стояли, молчали, курили, смотрели на туман… Калоян выпросил ещё пару сигарет и медленно пошел по бульвару в город.

У башни Коста свернул вверх и начал подниматься по лестницам-переулкам в Пристенную часть района Фисетто. Проходил по освещенным площадкам – дворикам, похожим на открытые гостиные.

Слегка закружилась голова. Не от подъема, нет. Коста закрыл глаза, открыл, ничего не изменилось, только воздух стал свежее и Косте почудилось – дома, ограды, фонари, деревья чуть сдвинулись, словно лист кальки. Коста моргнул, все стало на свои места. «Надо быть внимательным…».

Лавка бай Бориса стояла между Новыми воротами и Садовой башни, у стены Вышгорода. Улицами здесь были оставленные между домами и дворами участки, вымощенные камнем и кирпичом.

Обычный каэнглумский дом из серого плитняка, с белёным известью верхним этажом под остроконечной черепичной крышей. Нижний этаж был занят самой лавкой с витриной в мелкий переплет, справа от неё была подворотня, словно хотели пристроить еще один дом и оставили место для проезда во внутренний двор. Лавка витриной заходила в подворотню, там и был вход. В подворотне стояли столики, столики были и перед витриной под маркизами, стояли глиняные кадки с цветами и зеленью, диковинные части корабельного такелажа, колеса телег, камни с окаменелостями, подобранные Борисом по округе.

Коста хотел посмотреть, как Борис открывает лавку. Борис держит аптечные товары, торгует травами, розовым маслом, квасом, солеными огурцами, ракией и конечно цветами. Любит поднимать шторы рано утром и вечером опускать, хотя никогда не запирает.

Коста подошел ближе и ему почудилось – дом сдвинулся. «Опять „это“ произошло? Или подворотню перепутал с витриной, перевел взгляд, ожидая увидеть витрину освещенной?»

Борис был уже на ногах. Коста разглядел налипшую, наподобие галош, глину на сапогах. Возле, на сухом камне стояла корзинка, накрытая двумя свежими еловыми лапами. Лапы с длиннющими, как у паворимагов иглами.

«Если бы не эти „галоши“! Тогда я не знал, что Иво привез Андерса в Лазарет. Но сразу подумал, что Борис ехал в телеге Иво. Шел бы пешком… потерял бы эти „галоши“. Иво первый привозит в город молоко в бидонах. Борис ехал, свесив ноги, чтоб не запачкать телегу. Он был в очень странном настроении, если ехал таким образом. Всегда садится рядом с кучером или водителем. Да, да, „дорога это разговор“ любит приговаривать Борис. Грязные сапоги, вымокший плащ, испачканный рыжим по подолу. В таком виде Борис ни за что бы не сел с ногами ни рядом с возчиком, ни внутрь телеги. Что-то с ним произошло. Вы знаете, Борис очень аккуратен – он себя ограничивает. …И только на одной ели такие иглы. Иво проезжает мимо нее, когда везет в город молоко с Дальних хуторов».

– Доброе утро, Коста. Кофе?

– Доброе утро, Борис. Прости, кофе я выпью в магистрате.

– Даже не зайдешь к Сольво?

– Пройду мимо, поздравлю.

– Как тебя угораздило подняться в такую рань?

– Хочу узнать, что там стряслось. Как быстро дождь смывает не стаявший снег, а ещё вчера, поздно вечером чистил лестницу…

Бай Борис помедлил с ответом…

– Да… Смывает…

– Знаешь, а я посадил ландыш у себя в саду. И, удивительно, он расцвел.

– Расцвел, потому что ты его посадил, – улыбнулся Борис. – Но… он же растет на тенистых склонах? – опять помедлив, спросил Борис.

– Хъ. Я ещё осенью завалил песком самый дальний угол у стен. А снег таскаю, расчищая крыльцо.

– А тень?

– Добавил кладку на стенах, получилась угловая башня. С маленькой коптильней.

– Постой, ты слышишь?

Коста услышал со стороны реки долгий звук.

– Откуда? Это не гадрауские волынки.

– Да, это гайда.

Звук был не тоскливый и не веселый…

– Радостопечальный, – сказал Борис.

Они постояли немного под дождем и разошлись. Коста сменил намокшую сигарету на сухую и пошел в Магистрат. Бай Борис поднял шторы, мягкий грохот эхом раскатился по улочкам, свет из лавки хлынул на мостовую и перед Костой побежала длинная тень.

Он ли обогнал тень или тень отстала… Коста улыбнулся: «Проверю домашнюю работу Дори, реферат о иронии времени; расскажу ей. Это был перекресток Зеленого Коридора или шутка времени? Наверно и то, и другое. Тактично и мягко здесь подсказывают».

«Я спросил Александера: – „Почему мне не позвонили вчера?“, тот ответил, что не стали беспокоить в такой уютный вечер, да и ночь близилась. Хъ. Когда же я спросил: – „Так зачем было беспокоить сегодня с раннего утра?“, за него ответил Стивен, что мол так положено, в дождь, когда ещё темно. Когда ночь прошла, но утро ещё не наступило. Ему подумалось, что так романтичней. И он угадал!»

…В окне Рассыльной Конторе Деметра Мендоса светился огонек – настольная лампа. У Сольво таяли ледяные музыканты в беседке, сам Сольво, длинный, в длинном военном пальто с гражданскими пуговицами, стоял рядом, рассматривая оплывающие прозрачные фигуры.

– Коста, здравствуй, ты зайдешь?

– Нет, Сольво. Спешу в магистрат. Прости, что приветствую словом «нет».

– Скажи Коста, как начнётся день, если тебя поздравили словом «нет»?

– Наверно интересно. Не всегда отрицание предполагает что-нибудь отрицательное.

– Как же, выходит я не попробую свежевыпеченной баницы! Ну да ладно. Передай привет советнику Маурицу и Александеру. Не забудь Стивена.

– Хъ. Ты думаешь я увижу Александера и Стивена так рано?

– Коста с баницей спешит в магистрат с утра пораньше, здоровается словом «нет». Кто тебя мог поднять в дождь? Конечно, Стивен. – Сольво пояснил, – для Маурица первый громоотвод – Александер, а Стивен женат на его сестре.

Коста спустился по улице, дошел до остановки трамвая14 у памятника Николя Фисетто. Пока ждал трамвай, стоял курил и смотрел на зодчего. Бронзовый Николя, под бронзовым деревом сидел прямо, положив тяжелые большие руки на колени, и смотрел прямо перед собой. Большой, высокий лоб, крупный длинный нос, густые висячие усы, волосы двумя волнами падали по высоко поднятому воротнику сюртука, и Коста подумал, Николя похож на сфинкса-царя, большие руки труженника напоминали лапы льва. И весь образ зодчего-крестьянина был царственен. У Оливе он совсем юный. Зеркало времени? Коста подумал о Аннике, Дори, ее маме, и о том, что душа женского рода.

Бронзовое дерево, похожее на иву, и Николя удивительно подходили друг другу, «наверно потому что они разной руки» думал Коста, памятник был суров, как если бы бронзу кололи как камень; дерево же, с сотнями переплетенных ветвей и неисчислимым множеством листьев было ювелирным украшением… «Странно, выглядит живо, хотя говорят о форме снятой с настоящего, а это мертвит. Праздничные венки иногда делают из бронзовых листьев. Откуда обычай? Дори приносит бронзовые листья, где-то находит. Говорят так же, иногда ладонь Николя раскрывается и дети кладут в нее цветы, конфеты, игрушки, сыпят зернышки для птиц. Спросить у Дори? Но „по заказу“ он ладонь не раскроет».

Летом трамвай ходил с открытыми дверями, редко останавливаясь, люди входили и выходили на ходу. Зимой остановки не пропускал. Коста подождал и сел в задний вагон для курящих. Провел ладонью по стеклу, город поехал за рукой. По стенам домов, навстречу, проплыла высокая узкая тень. Коста оглянулся, нет, Николя на месте. Коста улыбнулся и вспомнил детскую игру Дори в трамвае, она пальчиками догоняла уезжающий город, оставляя следы на запотевшем стекле. Вспомнил и гайду. «Ну вот… Я видел и говорил с Борисом вчерашним утренним. Подсказки… Все ж интересно, я был вчерашним или сегодняшним, и был ли вообще? А Калоян? Надо было выпить кофе у Сольво, тогда бы понял». В переговорную трубу он поздоровался и попросил высадить у Ратушной площади. В ответ прозвенел звонок, и голос вожатого сообщил: «Кому ещё у Ратушной? Остановка». В трамвае сидело ещё двое. В самом начале вагона. Сидевший спиной по ходу движения, улыбнулся и сказал Косте: – «А я уже попросил».

Коста узнал советника, члена Магистрата, застенчивого и, как казалось Косте, с печальными по-собачьи глазами. Второй, длинноволосый, в шляпе с плоскими полями, молча поднял в приветствии руку, не оборачиваясь, смотрел в отражение стекла кабины вагоновожатого. Трамвай проезжал перекресток Ландганг, переулок Ландганг шел от улицы Антониуса, через Опустевшую часть. Коста посмотрел в окно, отсюда должен был виден шпиль ратуши. Шпиль был освещен, но Антса на верхушке видно не было. Странно.

– Вы тоже заметили? – весело спросил советник. – А я заметил чью-то тень, в начале бульвара. Говорят, Антс сходит со шпиля и после Праздника, навещает детей, чтобы немного продлить чудеса.

Его спутник молчал.

– Наверно гуляют после маскарада во дворце, там праздники каждый день, – холодновато произнес советник и теплее добавил:

– Или актеры с Стоступенной улицы.

Вагоновожатым оказалась женщина, она отозвалась в переговорную трубу:

– Кстати, там на Площади пяти улиц, в бакалейной лавке, новая коллекция ликеров «Осень Гадрау».

Приятным контральто женщина пропела: «Золото листьев смыло дождем, не жалею истлевшего я»…

Колеса трамвая отстучали положенное количество тактов…

6

– День прошел, прошла ночь, пошел дождь и сошел снег. Что увидит Коста?

– Ему не обязательно искать следы. В отличии от нас он опытен. За городом прохладней. И дождя не было.

– Хъ! – Стивен передразнил Косту. – Им с Любке не нужно ползать по талому снегу. Они мастера своего рода. Сядет Коста на пенек и будет размышлять, а потом скажет, кто.