Нас война соединила

Нас война соединила

Юлия Ганецкая

Редактор Ольга Рыбина

Корректор Оксана Сизова

Иллюстратор Анастасия Турушина

Дизайн Ольга Черных

© Юлия Ганецкая, 2021

© Анастасия Турушина, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0055-0351-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Анна

Глава 1

Сморгонь. Белоруссия. 1916 г.

– Пресвятая Госпоже Владычице Богородице! Со страхом, верою и любовию, пред честною иконой Твоею припадающе, молю Тя: не отврати лица Твоего от прибегающих к Тебе, умоли, милосердная Мати, Сына Твоего и Бога нашего, Господа Иисуса Христа, да сохранит мирну страну нашу, Церковь же свою святую непоколебиму да соблюдет и от неверия, ересей и раскола да избавит.

Ты еси всесильная християн Помощница и Заступница. Избави же и всех с верою Тебе молящихся от нападений греховных, от навета злых человек, от всяких искушений, скорбей, болезней, бед и от внезапной смерти. Даруй нам дух сокрушений, смирения сердца, чистоту помышлений…

– Казанской Богородице? – шепотом спросил поручик Петр Зуев солдата, занявшего позицию рядом.

– Да, Ваше благородие. Очень она помогает, защитница наша. Я ведь с начала войны на фронте, добровольцем еще записался. Много боев прошел, а все она, святая заступница, бережет.

Петр Зуев искоса посмотрел на читающего молитву Михаила Васюткова и вновь припал к биноклю.

– Боишься, значит? – спросил он рядового после минутного молчания.

– А как не бояться, Ваше благородие? Жизнь-то, она одна, вторую Бог нам не дарует. Хоть и за Родину воюю, а все жить хочется, детей родить, на внуков посмотреть… А вам что ж, Петр Васильевич, совсем не страшно?

– Был страх, – улыбнулся Петр, не отрывая взгляда от вражеской стороны, – мешал, как чирь на одном месте, да только я его выдавил из себя, Васютков, до крови прям выдавил. Страх, он ведь мешкать нас заставляет, обдумывать, остерегаться. Да только, если думать долго, то и врага не убьешь, и сам под пулю попадешь.

– Завидую я вашей храбрости, Ваше благородие, – вздохнул Васютков. – Вот бы мне хоть капельку вашей смелости.

Петр отвернулся, дабы рядовой не заметил его смущения. Храбрец, как же?

Он никогда не хотел быть военным, поступил в Николаевское военное училище потому, что там учился старший брат и друг семьи Алексей. А Петр с детских лет старался во всем быть похожим на старшего брата. К тому же отец был отставным генералом. Казалось, судьба военного была предопределена мальчику с младенчества.

Как же скучны были часы, проведенные в учебных классах! Как утомительны тренировки по фехтованию и еще более ужасны учения на полигонах. Романтическому Петру, обожавшему Шекспира и Пушкина, военная служба представлялась чем-то обязательным и неизбежным, если ты хотел занять достойное положение в обществе. Ну и еще прекрасным поводом отправиться на Кавказ, как Лермонтов.

Сидя на подоконнике в коридоре училища, безусый, коротко стриженный юнкер мечтал о том, как станет настоящим офицером, таким, как Феликс и Алексей. Как на нем ладно и кстати будет сидеть новая форма, а сбоку – покачиваться сабля!

И вот выпускной экзамен. И почти сразу война.

– Война – это шанс быстро получить награды и, как следствие, быстро взлететь по карьерной лестнице, – поучал молодого офицера старший брат Феликс, собирая дорожный рюкзак и прижимая к себе плачущую сестру. – Война закончится быстро. К Рождеству уже будем дома, но эти месяцы сражений не пройдут даром для твоей будущей карьеры. И в академию поступить будет намного проще.

Петр тогда и представить себе не мог, что такое настоящая война. Он не знал, что придется мокнуть в грязных окопах, есть полусырую пищу из железной миски, расчесывать до крови давно не мытую шею и, что самое ужасное, убивать людей, пусть даже и врагов. И каждый божий день видеть смерть своих товарищей.

Годы войны не только начисто лишили поручика романтики, но сделали черствым и безразличным. К своему удивлению, Петр узнал, что он не храбрее других. Раньше Зуев очень боялся, что может оказаться трусом. Насвистывал модную мелодию, чистил оружие, с гиканьем мчался в бой и… где-то на периферии сознания опасался, что спасует в самый ответственный момент. И как же стыдно было ему от этого страха!

В окопах он с упоением вспоминал дом, конюшни с новорожденными жеребятами, ласковую Анну и хохотушку Зою. Там было его место, только в Зуево он чувствовал себя счастливым и уверенным.

Однако теперь он младший офицер, клятвенно обещавший защищать Родину. Внешне он ничем не выдавал своего внутреннего смятения и боязни. Да и имел ли он право бояться? Он, сын славного русского генерала, брат отважного полковника. Да разве имел он право мечтать о беззаботной жизни в тиши имения в то время, как страна находилась на грани поражения? Нет, только вперед, только в бой!

Честь отца и брата Петр ставил превыше своих страхов и желаний и оттого героически рвался в бой, желая встать плечом к плечу с простыми солдатами.

Наступал рассвет того холодного апрельского утра. Слышно было, как вдалеке, скорее всего в Залесье, заголосил петух.

– Ишь как радуется! – восхитился Васютков. – А вот я бы так не радовался, ночью спокойней все же.

– Счастливая птица, хоть война, хоть мир – все ему едино, – заметил другой солдат, косматый и бородатый Давидов.

– Работа у него такая, к заутрене зовет. Вот бы его, гада голосатого, сюда, а меня – к барышням песни распевать, – засмеялся Васютков.

– Тише вы там, разболтались, как на базаре! – нахмурил брови Петр.

Вдруг с противоположной стороны появились клубы серо-желтого облака, поднявшись над землей в рост человека.

– Ваше благородие, туман это, что ли, такой? – спросил вполголоса Давыдов у Петра.

Петр молчал, он с ужасом начал понимать, что это фосген – одно из сильнейших отравляющих веществ, которое немцы применяли на войне.

– Тревога! – зычным голосом крикнул Петр, выплевывая окурок.

Мгновенно началась суета.

Солдаты, еще не отошедшие от сна, хватали оружие, на ходу застегивая гимнастерки, и растирали затекшие от неудобного положения шеи. Но уже через минуту все заняли свои позиции, ожидая дальнейшей команды.

Вдоль траншеи, не обращая внимания на лужи и разбросанные солдатами вещи, к Петру направлялся командир батальона капитан Алексей Горин.

– Хлор, Алексей Константинович, определенно он! – отдав честь, доложил Петр. – Я этих газов за войну столько перевидал, точно хлор!

– Приготовиться к газовой атаке! – громко объявил капитан и, передавая Петру бинокль, добавил: – Разжечь костры! Ты прав, Петр. Да поможет нам Бог.

По периметру траншей вспыхивали костры, дым которых разгонял ядовитый газ. Солдаты, надевшие противогазы и защитные марлевые повязки, построились по приказу командира.

– Офицеры, солдаты! Враг исчерпал всю свою храбрость и потому решил атаковать нас отравляющим газом. Противогазов на всех не хватит. Поэтому приказываю во время боя снимать с погибших защитные средства, будь то солдат русской армии или поверженный враг, и надевать на себя! Знаю, что это противоречит заповедям, но у нас нет другого выхода. Надо выстоять, братцы, надо победить. За нами Россия! Ура!

– Ура! – раздались приглушенные из-за противогазов голоса. – Ура!

– Петр, не геройствуй, надень хоть марлевую маску, – заметил Алексей, обращаясь к поручику Зуеву.

– Не берет меня этот газ. Сколько ни травили, а вот ведь жив, – ухмыльнулся Петр, хватая винтовку и одергивая гимнастерку.

– Надеть защитное средство, поручик Зуев, это приказ! – гаркнул в ответ Алексей и ринулся в атаку.

– Есть! – крикнул ему вслед Петр и достал из кармана маску. Вытряхнув из нее крошки и табак, ловкими движениями завязал тесемки на затылке.

– И кто придумал эти маски? Чувствую себя уткой. Чего трясешься, Васютков? В бой, солдат!

– Смеетесь все, Ваше благородие, – Васютков выбрался из траншеи вслед за Петром и, прижимая винтовку к плечу, заметил: – Вот умрем сегодня…

Раздались выстрелы, немцы пошли в наступление.

– Не сегодня, Васютков, не в этом бою, – подмигнул ему Петр и, прицелившись, выстрелил во врага.

Облака дыма от газа и от выпущенных пуль. Лица солдат потели в неудобных противогазах, пот слепил глаза. Все смешалось. Уже не понятно было, где враг, а где свой. Двое солдат, перепутав, закололи штыками своих вчерашних друзей. Пулеметная очередь заглушала крики и стоны умирающих. Брошенные гранаты калечили и убивали десятками. Тот, кто еще пару часов назад крепко спал в окопах, лежал сейчас на развороченной земле и смотрел остановившимся взглядом в небо. На проволочных ограждениях висели тела, словно тряпичные куклы…

Шла Первая мировая война.

– Петр, проверь, что с пулеметчиком! – крикнул капитан поручику.

Только сейчас Зуев заметил, что артиллерия молчит, и кинулся к окопам.

Как он и предполагал, Петр увидел пулеметчика с аккуратной дыркой во лбу.

– Прости, дорогой, – пробормотал он уже покойнику и сдвинул труп в сторону. Зарядив пулеметную ленту, Петр стал выпускать одну очередь за другой. Марлевая маска мешала целиться, в отчаянии Петр содрал ее с лица и неожиданно глубоко вдохнул.

Закружилась голова, резко заболело в груди. Пересилив себя, Петр продолжал обстреливать немцев.

Вдруг резкая боль пронзила руку, из плеча хлынула кровь, забрызгав лицо. Поручик обтер глаза и вновь схватился за пулемет, но в ту же минуту неведомая сила отбросила его назад.

Оглушенный ударом гранаты, Петр лежал в окопе. Ему казалось, что все стихло, звуки отдалились, голоса притихли.

Он с удивленнием увидел перед собой озабоченное лицо капитана.

– Петр, живой? – услышал он далекий голос.

Алексей накрыл лицо Петра влажным полотенцем и начал что-то говорить. Голос его становился все тише и тише, а затем совсем стих.

– Осторожней грузите, не коробки с консервами вам это, люди раненые!

– Как же, господин капитан, мы ведь и так аккуратненько. Тяжелы только вот солдатики ваши. Этих куда оформлять?

Петр открыл глаза и застонал:

– Рука…

– Рука не сердце, Петр, выживешь! – над Петром появилось довольное лицо Алексея. Капитан присел у носилок, на которых лежал поручик, и улыбнулся. – Эк тебя угораздило. Думал, все, потеряли братца Зуева.

– Как прошло-то все?

– Отстояли! – махнул устало рукой капитан. – Потерь много, оружие на исходе, но ничего, выстояли.

– Солдат там был, – слабо проговорил Петр, – Васютков фамилия. С ним что?

– Живой твой Васютков, – Алексей закурил и протянул слабому Петру затянуться. – И ты поправляйся.

– Мне бы в Петроград, – поручик закашлял, – там Анна в госпитале.

– С ума сойти можно! – Алексей поперхнулся дымом. – Что ребенок делает в столице?

– Сестрой милосердия там состоит, и она уже давно не ребенок. Анне двадцать.

– Ну в Петроград, так в Петроград, – махнул рукой Горин и обратился к фельдшеру, который занимался погрузкой раненых в грузовые машины: – Оформляйте.

Глава 2

Петроград. Июнь 1916 г.

– Профессор говорит, что с легкими уже все в полном порядке, но все же не кури так часто, – Анна с укором посмотрела на лежащего в больничной койке брата и поставила на тумбочку банку, служившую пепельницей. – По дороге тебя растрясло сильно, да и ухода соответствующего не было, вот и болят раны постоянно.

Петр с наслаждением закурил и с непривычки закашлялся. Почти два месяца без сознания, постоянная боль в груди и руке. Нескончаемый шум в голове и ночные кошмары мучили поручика. Поправлялся он медленно, чем вызывал беспокойство сестры и доктора.

Анна не отходила от брата ни на минуту. Пренебрегая своими прямыми обязанностями, она сидела около Петра, мечтая только об одном: чтобы он поскорее открыл глаза и попросил закурить. Брат курил много. Вечная папироса в губах – таков неизменный портрет Петра Зуева.

– Ну дома-то что? – откашлявшись, спросил поручик.

– Все хорошо. Восемь жеребят за весну. Игнат опять в запое, так что делами занимается папа. Зоя по дому хлопочет, ходит за папой по пятам с микстурами, чтобы он ненароком не забыл их принять. Я верю Зое только потому, что она присматривает за папой, а я могу быть здесь, – Анна встала и открыла форточку. – Аля недавно посетила Петроград, были в Мариинском, обалдели от Кшесинской…

Петр с усилием затушил папиросу.

– Надеюсь, Александра Михайловна в добром здравии?

– Вполне, – Анна поправила подушку и невольно задела раненую руку брата.

– Ой! Больно.

– Прости, – испугалась Анна и тут же вспылила: – А Але не больно, Петя? За два года ни одного письма, как будто нет ее на свете!

– Не думаю, что графине интересны военные новости. Принеси мне бумагу, отцу написать хочу. Я диктовать буду, а вы, милая сестрица, – писать.

Анна сделала рожицу брату и вышла из палаты.

По широкому коридору бродили больные, держа на весу раненые конечности. С перемотанными головами, они находили в себе силы выйти на воздух и, придерживаемые сестрами, прогуляться по парку.

– Интерес к жизни – это одно из важнейших и самых действенных лекарств на свете! – поднимая вверх указательный палец, говорил профессор Свешников, заведующий госпиталем на Невском. Госпиталь находился под патронажем императрицы. Постоянные проверки, инспекции и посещения царственных особ уже вызывали у персонала нервный тик, а у профессора – бессонницу.

Анна подошла к посту дежурной медсестры и, улыбнувшись, попросила пару листов бумаги.

– Как брат ваш? – поинтересовалась дежурная. – Пришел в себя?

Анна радостно кивнула.

В начале коридора послышались бодрые шаги, Анна удивленно обернулась. Эти коридоры знали лишь тихое шарканье ног пациентов, мягкую поступь сестер и стук каблуков императрицы и великих княжон.

Мужчина в военной форме остановил пробегающую мимо молоденькую сестру милосердия:

– Не подскажете, в какой палате находится поручик Зуев Петр Васильевич?

– Прямо по коридору, в восемнадцатой, – смутившись, ответила та и, присев в реверансе, побежала дальше.

Анна прижала к себе чистые листы и широко раскрытыми глазами смотрела, как приближается Алексей.

Поравнявшись с ней, капитан слегка поклонился и прошел мимо. Отойдя на пару шагов, он резко обернулся и вернулся к застывшей Анне.

– Анна? – недоуменно спросил он.

– Ну вот, Алексей Константинович, вы даже не узнали меня, – Анна с удовольствием заметила, что голос ее спокоен и ровен, хотя ей всегда казалось, что если она когда-нибудь вновь встретит Алексея, то онемеет от волнения.

– Простите мне мою оплошность, но у меня были все основания не узнать вас. Вы были маленькой синеглазой девчонкой, а сейчас очаровательная женщина!

Алексей удивленно рассматривал Анну. Ему было непривычно и неловко видеть ее красивое женское лицо с алыми губами и огромными глазами, обрамленными пушистыми ресницами. Он помнил ее худенькой бледной девчушкой, постоянно утирающей красный распухший нос и преданно смотрящей на него.

– Вы к Петру? Очень удачное время, сегодня он окончательно пришел в себя. Угрозы больше нет, только отдых и должный уход, – Анна смутилась под внимательным взглядом Алексея и поспешила проводить его до палаты брата. – Не утомляйте его слишком. Петр много говорил о вас, он будет очень рад.

Алексей козырнул девушке и вошел в палату. Там моментально раздались возгласы и приветствия, из-под щели внизу двери потянуло дымом.

Анна усмехнулась и, все так же держа бумагу в руках, прислонилась спиной к стене.

Пусть взорвется бомба, налетит ураган, произойдет цунами. Нет, никакие силы не заставят ее сдвинуться с этого места! Всего какие-то пара метров отделяют ее от Алексея. Она обязательно дождется, пока он выйдет. Хотя бы для того, чтобы увидеть его еще раз, еще пару минут поговорить с ним, пройтись рядом, почувствовать запах его одеколона…

Сколько Анна себя помнила, в их доме все говорили об Алексее. Старший брат Феликс, выпучив глаза, с жаром рассказывал, как они с Лешкой лазали по крышам многоэтажных домов, как дрались на деревянных саблях. Петр постоянно приводил в пример Алексея.

– Вот Алексей так говорит… Леша не ест манку, и я тоже не буду. Он поступил в Николаевское училище, и я туда пойду…

Алексей приходился сыном подруги матери Анны. Жили они в Петербурге в огромной квартире. Отец Алексея умер, когда он был еще маленьким. Братья Зуевы часто навещали столичных друзей, а Анна в силу своего малого возраста оставалась в Воронеже на попечении няни и отца.

Анастасия Григорьевна, мать Анны, всегда возвращалась из поездки радостно возбужденной, прикрикивая на своих расшалившихся сыновей и погоняя отца, который мешкал с огромными коробками, наполненными новыми нарядами, французским бельем и безумными шляпками.

Впервые Алексея Анна увидела на похоронах своей матери. Девочке тогда исполнилось девять лет, и она, несмотря на горе, свалившееся на ее хрупкие детские плечи, с любопытством рассматривала гостя.

Алексей тогда был выпускником военного училища. Нежно придерживая под локоть свою маленькую мать, он с грустью смотрел на почерневших от переживаний друзей. Феликс – одногодка Алексея – держался отлично, он смело взял на себя все заботы о похоронах и угощениях для прибывших проститься с покойницей. Лишь бледное лицо выдавало его душевное переживание и боль. Пятнадцатилетний Петр тихо всхлипывал, но, наткнувшись на суровый взгляд старшего брата, выпрямлял спину и старался держаться, как говорил Феликс, «орлом».

У отца Анны после смерти матери случился сердечный приступ. Наскоро вызванный доктор прописал ему покой и микстуры. Но никакого покоя, конечно же, не было.

Вот и прошло погребение. Печальная процессия молча двинулась в сторону дома, чтобы помянуть усопшую и поговорить о том, какой она была. Никому не нужные слова и бесполезная суета…

Анне не хотелось возвращаться домой, где все напоминало о маме. И где все будут жалеть маленькую девочку, гладить ее по кудрявой голове и прижимать свои пахнущие парфюмом щеки к ее заплаканному личику.

Утирая слезы, она молча побрела в сторону леса, постоянно проваливаясь в сугробы и падая от слабости.

Вдруг рядом послышалось ржание. Анна подняла голову и увидела Алексея верхом на коне.

Молодой мужчина, не спешиваясь, протянул ей руку.

Сама не зная почему, она вложила свою детскую ладонь в его и моментально оказалась в седле.

Алексей обхватил девочку руками и, пришпорив коня, поехал в сторону проселочной дороги.

От скорости и холода у Анны перехватывало дыхание. Она боялась пошевельнуться и свалиться с лошади. И боялась что-либо спросить у этого сильного красивого мужчины. В ушах свистел ветер, лицо царапали мелкие льдинки, взлетающие из-под копыт коня. Мимо вихрем проносились лес, одиноко стоящие дома, заснеженное белоснежное поле…

– Тпру! – лошадь остановилась у реки, выпуская из ноздрей облака горячего пара.

Алексей спешился и, подхватив Анну, опустил ее на землю.

Река со странным названием Гусь пенилась и бурлила. Мощный поток ревел, и лишь по краям у самых берегов вода уже покрылась тонким слоем льда.

Алексей спустился к реке и, присев на корточки, потрогал воду.

– Когда мне плохо, я всегда гоню коня во весь опор. Скорость помогает забыть о переживаниях, – он обернулся к одиноко стоящей на берегу девочке. – Вода – источник и гробница всего сущего во вселенной. Скорость будоражит, мысли бегут все быстрее и быстрее. Вода же успокоит и уравновесит душу.

Анна расплакалась.

– Ваша мама не умерла, Анна, она продолжает жить. В вас, в ваших братьях, в душе вашего отца. Слова это не новые и не мною сказанные, но они верны, как верно и то, что Анастасия Григорьевна смотрит сейчас на вас с небес и печалится. Ей грустно оттого, что она так рано покинула вас и что вы все огорчены этим. Улыбнитесь, улыбайтесь чаще, и она будет улыбаться вам.

Анна еще громче зарыдала. Алексей достал из кармана платок и, приподняв за подбородок лицо девочки, вытер ей глаза. Нос некрасиво распух, глаза превратились в щелки.

– Плакать надо, слезы – вода. А вода успокаивает.

– А вы, вы тоже плачете? – икнув, спросила Анна.

– Конечно, – серьезно ответил Алексей, продолжая утирать слезы девочки. – Только я по-мужски плачу, в душе.

– Это как?

– Это тяжело, Анна, лучше уж слезами, – улыбнулся он и прижал к себе вздрагивающую от холода и нервного перенапряжения девочку.

С этого дня Алексей прочно занял свое место в мыслях Анны. Перед сном, стоя на коленях перед иконой, она вспоминала о нем. Просила Господа оберегать его от злых людей, от войны, от болезней. Оглянувшись на дверь и убедившись, что никто не подслушивает, просила Бога, чтобы Алексей полюбил ее, чтобы женился, конечно, не сейчас, а позже, когда Анна достигнет нужного возраста. Потом, испугавшись своих просьб, девочка вскакивала с колен, прыгала в кровать и, прижав одеяло к груди, вновь и вновь вспоминала прикосновение его теплой руки к своей ледяной щеке. Но шло время, Горин больше в Зуеве не появлялся. Девочка постепенно превратилась в девушку со стройной фигурой. Служили братья, поправлялся отец. Времена года сменяли друг друга, летели годы, время текло своим чередом.

Все реже и реже вспоминала теперь Анна высокого темноволосого молодого офицера, говорившего с ней таким теплым и ласковым голосом.

И вот однажды отец повез ее в Петербург. Он решил, что пора показать девочке столицу и познакомить с искусством.

В театре тогда давали «Три сестры». Отец провел Анну в ложу и, заприметив старого знакомого, на минуту вышел.

Первое время Анна наблюдала за актерами на сцене. Постановка оказалась скучной, и девушка, вооружившись маленьким биноклем, стала с интересом рассматривать публику. Разглядывая наряды столичных дам, Анна поняла, что выглядит деревенщиной в своем синем слишком закрытом платье с глупой лентой в волосах.

Тут она заприметила очень красивую женщину в ложе справа. Дама была в нежно-розовом платье с откровенным декольте, шею обвивала длинная жемчужная нить. В белоснежных идеально уложенных волосах поблескивала бриллиантовая заколка.

Анне стало любопытно, кто же ее кавалер. Прижимая бинокль к глазам, она подалась вперед, пытаясь разглядеть спутника, и в ужасе отпрянула назад. Нежно целуя ручку дамы, рядом с ней сидел Алексей. Даже с такого расстояния было заметно, что он без ума от своей спутницы.

С каким-то мазохистским упорством Анна опять поднесла бинокль к глазам. Дама ее теперь не интересовала. Только он.

Как же он был красив! В парадном белом мундире, так выгодно оттеняющем загорелое лицо. Идеально ровная линия волос у висков, белоснежная улыбка, крепкие губы и темные карие глаза.

Как же сильно забилось тогда сердце в маленькой девичьей груди! Анне казалось, что его стук слышен во всем зале. Кровь прилила к лицу, и, чувствуя, как пылают шея и щеки, девушка глубоко вздохнула и откинулась на спинку стула.

Проревел свисток об окончании первого акта.

В перерыве Анна не вышла в буфет, солгав отцу, что не желает пропустить начало второго акта. После антракта Алексей и его дама в ложу не вернулись.

Дверь открылась. Капитан вышел из палаты и наткнулся на поджидавшую его Анну. На секунду оба от неожиданности замерли, а потом рассмеялись.

– Вы подслушивали! – догадался Алексей.

– Нет, – слишком быстро ответила Анна, – просто пыталась по дыму сосчитать, сколько вы выкурили папирос.

Алексей рассмеялся.

– Петр отлично себя чувствует! Признаться, я ожидал худшего, много газов попало ему в легкие, – заметил капитан, направляясь к выходу.

Анна медленно шла рядом.

– Месяц, и думаю, что он снова будет в строю.

Девушка резко остановилась и схватила Алексея за руку:

– Прошу вас, не забирайте Петю так скоро, папа хотел бы навестить его. Дела в Зуеве пока не позволяют ему покинуть имение, а Игнат, наш управляющий, опять запил. Алексей смотрел на взволнованную девушку. Слова, особенно об управляющем, немного озадачили его. Ее ладонь приятно холодила его руку. Капитан поднес вздрагивающие пальцы к губам:

– Конечно.

Они вышли из госпиталя, пропустив вперед рабочих, которые несли стулья и провода с электрическими гирляндами.

– У вас какое-то мероприятие? – полюбопытствовал Алексей, разглядывая круглую эстраду-«ракушку» в глубине парка.

– Да, вечер в честь Брусиловского прорыва. Будут артисты из Москвы, оркестр. Сама княгиня Желицкая будет петь романсы под гитару. Вы придете? – Анна замерла, ожидая ответ. Скажи «да», господи, скажи «да»! И я буду с нетерпением ожидать вечера, взволнованно озираться по сторонам, искать среди присутствующих тебя, и сердце будет так томительно биться. Я буду ждать только тебя, и об этом никто не будет знать, и никто не догадается, даже ты. Потому что я умею притворяться и казаться безразличной тогда, когда все бурлит в груди.