bannerbanner
Избранные. Тёмное фэнтези и хоррор
Избранные. Тёмное фэнтези и хоррор

Полная версия

Избранные. Тёмное фэнтези и хоррор

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

– Родители думали, если меня пиявке оставить, то зверь их отпустит! Даст убежать! А он обманул их! Пиявка есть меня не стала! Не стала! А теперь родители – там…

Он шире распахнул двери, взвыли тоскливо старые петли. Как заколдованный, смотрел Вито туда, где раньше заборы с деревьями высились. А сейчас только брюхо бесформенное, на тесто коричневое похожее. Толчками быстрыми начало оно внутрь просачиваться, заполнять подпол жаром и смрадом невыносимым.

– Вито! – закричал Эрил. – Не трогай! Не вздумай!

Поздно. Обезумел друг, болезнь его рассудок помутила. Рванул он вперёд, ударился о брюхо необъятное. Увяз, словно муха в смоле. Завопил, заплакал от боли. А зверина ненасытная уже заглатывала его медленно. Исчезла голова, руки исчезли. Только спина отчаянно дёргалась, противилась своей участи. Но и её быстро засосало. Хлюпнул зверь противно, будто изрыгнул воздух. И дальше пополз, по стенам, по полу, к Эрилу с сестрой подбираясь.

– Что там? Что? – повторяла Мила, крутя головой во все стороны.

– Да сними ты маску свою! – Мальчик схватился за края деревянные, потянул их на себя. Сестра взвыла, будто кожу с неё сдирали.

– Не снимается! Приклеилась! Не могу!

Подобрал Эрил нож. Попробовал им поддеть дерево. Тщетно. Маска сидела, как второе лицо.

– Зачем ты надела её? Зачем? – закричал он на сестру.

Та заплакала, завыла от досады. И страшным был этот вой. Будто старуха причитала скрипучим голосом.

– Сам сказал, чтобы пиявок отогнать! Сам велел её надеть! Сними! Не могу дышать!

Эрил стиснул зубы. Ухватился за маску. Рванул, сколько было сил.

От крика сестры уши заложило. Мила лягнула его ногой, сама упала. Заколотила руками по земле. Эрил вскочил быстро, оглянулся. Всё дальше зверина в подпол заползала. Уже и до стола дотянулась. Что делать? Что?

Схватил лампу, кинул её. Разлетелась на осколки, моргнул огонёк жёлтый и погас. Кинул нож, чтобы лезвием тварь вспороть. Не вышло, ударился тот о брюхо рукоятью деревянной, хлюпнул и исчез, словно не было. Поглотила его тварь, даже не подавилась.

Как котёнка слепого, Эрил взял сестру за шиворот, оттащил в угол дальний. Туда, где коза сидела. Не разглядел поначалу, что с животиной стало. А присмотрелся, так и охнул.

Бутоном кровавым брюхо её было раскрыто. Капала на землю кровь тёмная. Внутренности свисали гроздьями фиолетовыми, вперемешку с чем-то чёрным и липким.

– Вот она, – изумленно прошептал мальчик, – вот в ком пиявка сидела?

Ответом был чавкающий звук за спиной. Заглотила тварь стол обеденный. И всё ближе подбиралась. Сестра дрожала рядом, всхлипывала без конца. Эрил огляделся беспомощно, на родителей мёртвых, на козу убитую. И чуть не вскрикнул.

Яма! Прямо в ногах у отца и матушки! Выбралась пиявка, высосала их лица, а после нору себе вырыла, вниз ушла. Детей не тронула, испугалась, видимо, запаха чесночного. И сбежала. Куда-то вниз теперь путь себе рыла. Только куда?

– Идём! – скомандовал Эрил, взял сестру за руку. – Тут лаз! Вниз полезем! К гномам подземным! – соврал он, чтобы Мила с ним пошла.

– А матушка? А отец как же? – вскричала она, толкнула его.

– Нет их больше! Пиявка съела! Все мозги высосала! Одни мы остались! Одни!

Сам пожалел, что сказал. Затряслась сестра, заплакала громче прежнего.

– Не хочу! Не пойду никуда без матушки! Тут останусь!

– Дура! – закричал на неё брат. – Тебя тварь сожрёт! Она уже Вито съела! И тебя съест, если останешься!

– Пусть ест! Никуда не пойду! Не пойду-у!

Эрил схватил её, потянул к яме. Мила вырвалась, царапнула его длинными ногтями. Мальчик взвыл, отпихнул её.

– С ума сошла? Ты что делаешь!

Зарычала сестра, будто зверь. Будто маска клыкастая стала её личиной, с ума свела сестрёнку маленькую. И мигом вспомнились все истории страшные, что зверь обладает силой таинственной, которая людей в чудищ превращает. И пиявками убивает. И старит.

В ужасе Эрил взглянул на свои руки грязные. И почудилось, будто покрылись они морщинами, пожелтели, как у стариков деревенских.

А тварь уже совсем рядом. Жар от неё нестерпимый, запах хуже помоев. Надо спасаться. Если не с сестрой, то одному хотя бы.

– Я ухожу, – сказал Эрил тихо. – Если не хочешь умереть, за мной ползи!

– Нет! Не уходи! Останься!

Но он её уже не слушал. Подхватил отцовский нож, что рядом лежал. Сиганул в яму. Упал в темноту, ладони расцарапал о корни и камни. Земля тут же за шиворот посыпалась, и в рот, и в глаза.

Делать нечего, пополз вперёд, точно крот слепой, плечами в землю сырую упираясь. Казалось Эрилу, что со всех сторон кто-то челюстями щёлкает, землю раскапывает, да шипит, отплёвывается. Будто сотни других пиявок, или ещё кто похуже, куда-то вниз ходы рыли. Внутренности земли в тоннели земляные превращали.

Долго он пробирался. Руки в кровь разодрал. Шея устала. Глаза от земли сильно болели. А в ушах всё звон стоял, будто по лбу ему колотили молотком.

Уже думал назад повернуть, но вспомнил, как тварь Вито проглотила, как телом смертоносным подпол заполняла. И тогда быстрее пополз.

Вот и в лицо холодком подуло. И мелькнуло что-то впереди. Обрадовался Эрил, заработал руками и ногами. Поскорее бы выбраться, встать в полный рост.

Вывалился он, словно из утробы, грязный, израненный. Упал на холодные камни. От удара звёзды бесчисленные перед глазами высыпали, воздух весь вышел из лёгких.

Моргнул раз, другой. Ртом задышал. Попытался встать. Тело болью пронзило. Но разогнулись ноги. И спина, пусть с трудом. Протёр Эрил глаза рукавом, глянул вдаль. И застыл от ужаса.

Пещера перед ним была. Своды её терялись в вышине, а стены едва угадывались в полутьме. Тут и там зияли дыры. Точь в точь как та, из которой он вывалился. Но не было нигде пиявок проклятущих. Или…

Нечто огромное, чёрное и влажное, высилось посреди пещеры. Шевелилось, словно студень. Разрасталось и разрасталось. Гора живая, с множеством глаз и острых треугольных зубов.

– Нет, – только и прошептал Эрик. – Нет, нет, нет!

Сделал шаг назад, упёрся в стену. Что делать? Обратно ползти?

Послышался шум. Сбоку земля осыпалась, показалось существо, телом на червя похожее. Только больше, гораздо больше. Вывалилось оно, разбрызгав слизь черную. Поползло неловко к горе живой. Слилось с ней в одно большое нечто, огласило пустоту ужасающим свистом.

– Нет больше твоего дома, – прогрохотало это нечто, и голос его был раскатом грома. – Ничего не осталось!

Эрил узнал голос отца. Будто сотни глоток подражали словам его родителя. Мальчик нащупал рукоять ножа, сжал её так, что пальцы заныли.

– Не убьёшь, – крикнул он, – не съешь! Не позволю!

– Нет больше мира твоего! – нечто словно и не слышало его угроз. – И родных твоих нет! Съели мы их, чтобы сил набраться!

– Чтоб вы сдохли! – выпалил Эрил в отчаянии.

– Не сдохнем. А ты можешь, – был ответ ему. Теперь звучал матушкин голос. Тихий и спокойный, как журчание ручейка. – А ты сдохнешь. Если…

– Что? – спросил мальчик.

– Если к нам не присоединишься! Не бойся! Не больно это! И не страшно!

Он опустил нож, смотря, как нечто дрожит, растёт, по пещере растекается.

– Решай, чего хочешь! – прогрохотал голос. – Или частью нового мира стать. Или жалкой едой свою жизнь закончить. Можем тебя таким, как мы сделать. Силы обретёшь нечеловеческие.

Сердце билось сильнее барабана. Кровь в голове стучала неистово. Нет у него выбора, нет больше дома и семьи. Что ему осталось? Что?

– Точно не больно?

Пиявка не ответила.

Тогда Эрил сжал кулаки. Шагнул вперёд. И вздрогнул от неожиданности. Маленькая рука взяла его за рубаху. Тонкий голосок колокольчиком прозвенел в пещере:

– Я с тобой. Не хочу быть… едой.

И вместе с сестрой они двинулись навстречу этому существу неведомому.


V.


Двое охотников добрались до деревни к вечеру. Солнце блестящей монетой клонилось к горизонту. Воздух был пропитан запахом разложения. Шкура зверя серой паутиной лежала на развалинах. Сам он, земли достав, то ли сдулся, то ли лопнул, будто пузырь, а после высох на солнце. Оставил после себя смерть и разрушение.

– И тут никто не уцелел, – вздохнул старый охотник. – Поджигай.

Молодой кивнул, слез с коня. Поколдовал немного, скоро занялась шкура огнём. Объяло развалины ярким пламенем. Ветер принялся пепел по полям разносить, в лицо им плеваться.

Какое-то время охотники молча наблюдали. Потом молодой спросил:

– Как думаешь, правда, что про зверя этого говорят?

– Что именно?

– Ну, мол, в утробе у него целый выводок был этих пиявок. И что расползлись они по всей земле, зарылись глубоко. Сил набираются.

– Сердцем надеюсь, что сказки всё это. А головой думаю. Неспроста же город на севере сожгли. Тот, где гарпуном запускали в зверя.

Молодой охотник поёжился.

– Тоже веришь, что из брюха у него пиявки посыпались?

Старик не ответил, вытер испарину со лба. Посмотрел внимательно на молодого.

– Я вот во что верю, – в глазах его отражались языки пламени, будто и сам он сгорал изнутри. – Верю, что тварь эту не бог наслал. А с других звёзд она к нам спустилась. Оттуда, где жизнь совсем другая. И боги другие. Сожрала до этого одну звезду. Или несколько. А потом и нас заприметила. В небе поселилась. Страхами и злостью нашими питалась. А в брюхе своём пиявок этих вынашивала, пряталась в облаках, до поры, до времени. Когда окрепла, опустилась к нам. Пожрала напоследок. И лопнула. Пиявки же, думаю, вместе с ней многие сдохли.

– Многие, – перебил молодой охотник, – но не все.

– Зрело мыслишь. Кто успел, те схоронились. И сидят глубоко, отъедаются. А, может, изнутри землю пожирают. Снаружи-то почти всё съели.

– Вот же падаль, – выругался молодой охотник. – Вот же погань! Нет же, это всё боги! Они за грехи наши наслали это чудовище, этого зверя! Чтобы землю от нас очистить.

– Возможно, – проговорил старик задумчиво. – Или сразу, всю землю уничтожить. Сначала снаружи поработали, теперь внутри. Радуйся, простофиля, пока можешь. Солнцем и небом любуйся. И молись богам своим, чтобы не настал тот день, когда пиявки целиком сожрут нашу землю.

– И землю? И нас сожрут, так получается?

– Или ещё хуже, самих нас в пиявок превратят. И думай теперь, как лучше. Или кормом стать для пришельцев из других миров. Или самому стать таким пришельцем.

Закончил, сплюнул.

– Ну, нечего стоять. Поехали. Глядишь, хоть тут кого уцелевшего найдём.

Пришпорил коня, спустился вниз с холма. Молодой охотник постоял в нерешительности. Слова старика обдумывал. Представил себя пиявкой, жутко стало. Отмахнулся от мыслей гадких, двинулся с места. Пока догонял второго охотника, всё прислушивался, не идёт ли гул какой из-под земли. Вдруг прямо под ним сидит пиявка громадная, объедается? Силы копит. Чтобы весь свет заглотить.

Разок показалось ему, что дрогнула почва под ногами коня.

Может, просто почудилось.

А, может, пиявка дала о себе знать.

Крест отца

Владислав Кукреш

Жене Стаса оторвало голову, и он не смог этому помешать.

А ведь всего минуту назад ничто не предвещало беды: Румянцевы – Стас, Света и их шестилетняя дочь Саша – под тихое урчание старого «Форда» плавно скользили по ночной трассе из Ярославля в Тутаев.

Безлунная осенняя ночь, голубоватый свет фар выхватывает из тьмы силуэты деревьев, теплый плотный воздух автомобиля навевает сны. Саша давно угомонилась и мирно посапывает на заднем сидении. Клюет носом и глава семьи. Он немного выпил на Дне Рождения зятя и, не став искушать судьбу и сотрудников патрульно-постовой службы, доверил машину супруге. Умница Света – извечная трезвенница и язвенница, на судьбу «извозчика» не жаловалась. Тем более что водить ей нравилось.

В свою последнюю поездку, за несколько десятков секунд до смерти, она привычными, уверенными движениями управляла автомобилем и думала, что приготовит на завтрак, в чем отправится на работу, о данном матери обещании почаще ее навещать.

Стас, в свою очередь, не размышлял ни о чем. Лениво развалившись в кресле пассажира, он смотрел в окно. Сытость в желудке и легкий дурман в голове его разморили, а мысли плавились, не успевая окрепнуть. Находясь в состоянии, когда граница между сном и явью призрачна, он не сразу осознавал то, что видели глаза.

Насупившиеся массы древесных стволов, проносившиеся у черты видимости, мелькали, как в старом кино: стройными рядами скучных, размытых пятен и совершенно беззвучно. Иногда они сливались с землей, представляясь застывшими волнами, иногда – растворялись в глубокой бездне неба. Возникавшие в свете фар ветви, атаковавшие лобовое стекло редкие опадающие листья, смутные тени ночного пейзажа – словно жили своей, непостижимой для человека жизнью.

За считанные мгновения до того, как произошло непоправимое, тени действительно ожили, но Стас осознал это с запозданием. Словно зачарованный наблюдал он, как листья, ветви и стебли растений, спаянные ночной тьмой, несутся в потоке ветра прямо напротив автомобиля: хоронясь от любопытных глаз за деревьями, не отставая от «Форда», но и не вырываясь вперед. В движениях этого уплотнявшегося, не оставлявшего пределов лесополосы духа угадывалась животная грация – словно огромный гибкий зверь несся на призрачных лапах между древесными стволами! Стас не различал его целиком, но то и дело выхватывал из тьмы отдельные части: вот сотканная из листьев спина изогнулась в потоках ветра, а вот передние лапы из лиан и корней по-кошачьи выскочили из мрака, чтобы спустя мгновение скрыться за густыми зарослями кустарника…

С очередным порывом ветра призрачное существо, как хищник на охоте, вырвалось из-за укрытия деревьев и понеслось, красиво выгибая лапы из прутьев, параллельно автомобилю – точь-в-точь гепард на охоте.

С каждым ударом сердца оно становилось зримее, уплотняясь прямо на глазах. Костьми ему служили кора и обломки сухостоя, мышцами – корни с лианами, шерстью – листва и пожухлые травы, придававшие древесному зверю схожесть с соломенным чучелом размером с дачный домик.

Только ни от дачи, ни от чучела не веет зловещим холодом и ощущением скорой смерти.

Несколько мгновений существо держало дистанцию, размеренно работая конечностями-лапами, а затем взяло курс на сближение с автомобилем.

Страх перед потусторонним парализовал Стаса: не в силах вымолвить и слова он наблюдал, как порождение ночи таранит автомобиль боком.

Последовал удар, свет в глазах Стаса померк. Его непристегнутое тело отбросило на жену, и «Форд» слетел с трассы. Визг тормозов взрезал ночную тишь, но поздно – автомобиль на приличной скорости врезался в придорожный столб.

Оглушающая, вязкая тьма облепила Стаса, но так и не завладела им.

Не сознавая на уровне слов, но чувствуя, что если не придет в себя, с ним или с его близкими произойдет что-то ужасное, Стас вернул себя в мир живых.

И увидел над головой небо. Впрочем, не только его.

Закрывая треть небосвода, над ним нависало существо, рожденное на стыке сна и яви, собранное из многочисленных мелких отмерших частей растений: без глаз и ноздрей, но с огромной головой, украшенной редким частоколом здоровенных зубов из кривых веток.

– Папа! Папа! – звонко кричала Саша, очертания которой смутно угадывались в пасти монстра.

Его девочка раскачивалась в крепком замке из челюстей в нескольких метрах над землей. Ее ладошки хватались за зубы – словно за прутья тюремной решетки. Голос Саши дрожал.

Отхаркиваясь, заливая подбородок вязкой кровью, не обращая внимания на разбитую голову и сломанные местами ребра, Стас перевернулся на живот. Покореженные останки машины покоились рядом. Его или выбросило через лобовое стекло от удара, или же тварь вытащила его наружу…

Стас глухо рычал, но мысли так и не складывались в слова. Тело знобило. С усилием он поднялся с колен и сделал в сторону монстра несколько шагов.

И споткнулся о труп любимой.

Голова у Светы отсутствовала.

Видимо, когда тварь метнулась к ребенку – жена преградила ей путь. Или попыталась отбить Сашу. Вот и поплатилась. Всю жизнь за мужа работала: автомобиль водила, детей спасала. Глаза Стаса защипало, но вместо слабости пришло спокойствие. Выпрямив спину, он уставился в ту часть раздувшейся морды-капкана, где у многих живых существ находятся глаза.

Он не понимал, зачем эта тварь разрушила его жизнь, для чего ей нужна Саша, и почему она не наплевала на полуживого мужчину и не скрылась в аду, из которого вышла. Зато Стас знал наверняка: он будет биться с ней до конца. За единственное, за что стоило воевать – за свою дочь.

В полной тишине он бросился на противника.

Возможно, демон не ожидал безумных выходок от едва живого человека и на миг утратил бдительность, а также контроль над телом: лапа твари, в которую плечом врезался мужчина, отлетела в сторону, как сноп сена и, даже не успев коснуться земли, распалась на маленькие кусочки.

Не удержав равновесия, Стас упал и проехался лицом по асфальту.

Боли он не чувствовал. Более того – поверил в победу. Стас жаждал встать на ноги и вновь броситься на тварь, выбить ей вторую лапу, третью, разорвать на части. Он буквально видел, как освобождает дочь, выламывая зубы на морде поверженного врага.

Но очередное напоминание о жене ввело его в транс – Стас оказался лицом к лицу с пропавшей головой Светы. Она смотрела на него, лежа на асфальте, и в смерти казалась такой… серьезной. Он помнил, что ей всего двадцать пять, но в зрачках мертвой читалась мудрость, недоступное живым космическое знание. Словно ей хотелось донести до него важную информацию.

Света отвлекла Стаса на какие-то секунды, но их хватило, чтобы тварь пришла в себя, а юркие стебли и прутья, сцепляясь друг с другом, частично восстановили выбитую конечность.

Когда, спохватившись, человек развернулся, чтобы продолжить битву – шансов у него не оставалось. Сотканная из сотен разных растений ступня толкнула его, опрокидывая на спину, а затем, сплетясь у основания в подобие копья, прошила насквозь – как это делают древесные корни, которые на пути к земле легко прогрызают даже самые твердые камни.


* * *


Спасли Стаса божий промысел, инфаркт бабы Вали и антинародная политика Кремля, направленная на разрушение системы здравоохранения. Если бы не последняя, то в городской больнице Тутаева, городка на пятьдесят тысяч жителей, никогда не закрыли бы кардиологическое отделение, местным «сердечникам» не пришлось бы ждать скорой из Ярославля, а возвращающиеся из шестидесятикилометрого путешествия за очередной жертвой инфаркта медбратья не натолкнулись бы на умирающего у обочины Стаса. Именно они спугнули потустороннего убийцу и спасли молодому человеку жизнь.

Полученных Стасом ран хватило бы, чтобы отправить на тот свет двух человек, но смерть обошла его стороной. Спустя два месяца после автокатастрофы он пробудился в стационаре Ярославской областной клинической больницы. Вырвавшись из комы, нечленораздельно крича и пугая медсестер, Стас упал с кровати. Раны не раскрылись, но болели адски, а сам молодой человек извивался так, словно хотел сбросить с себя всех демонов преисподней. Усмирили коматозника лишь дюжий санитар, мощными руками приковавший смутьяна к постели, и юркая медсестра, изловчившаяся вколоть успокоительное.

Повторное пробуждение вышло не таким бурным, и медперсонал вздохнул с облегчением.

Медленно Стас восстанавливался. Пробитые насквозь легкие очистили и залатали, но дышалось все равно с трудом. При этом убитый горем пациент старался ни с кем не разговаривать, держал боль в себе, и на все вопросы о произошедшем отвечал уклончиво или ссылался на дырявую память.

Ни врачи, ни родные, ни, тем более, представители силовых ведомств из него слова не вытянули. Во-первых, рассказы о гигантских тварях из веток – прямая дорога из одной палаты в другую, из которой можно никогда не выбраться. Во-вторых, очень уж не нравилась Стасу манера, в которой с ним общались полицейские и люди из ФСБ.

– Вы точно ничего не помните. Может что-то необычное?

– Что именно?

– То, что находится за рамками вашей рутинной жизни.

В этот зимний день Стаса допрашивал высокий костлявый мужчина с жидкими усиками. Пациент сидел на кровати – спину подпирают подушки, ноги укрыты одеялом – и, скрестив на груди руки, отвечал, стараясь не замечать стеклянных, как у змеи, глаз посетителя. Доверия он ему не внушал.

– Все что происходит с нами – происходит в рамках «рутинной жизни», – твердо ответил Стас. – Никакой другой жизни я не знаю. Даже побывав в коме, света в конце тоннеля не разглядел.

– Тогда вы не возражаете, если я приду к вам через две недели? – спросил представитель закона. – Может, к тому времени что и вспомните.

– Может, и вспомню.

– Вы же знаете, как много значит информация для раскрытия дела. Любая. Ваша жена погибла при странных обстоятельствах… голову нашли в нескольких метрах от тела, дочь пропала. Похититель должен понести наказание. Сами понимаете, нельзя такому человеку – или нечеловеку – разгуливать на свободе. Это всегда новые жертвы, паника в обществе…

– Насколько понимаю, ни одна газета, ни одно СМИ не озвучило трагедию моей семьи – о какой панике идет речь?

– Встречаются в наше время социально ответственные журналисты, – развел руками дознаватель.

Потеряв над собой контроль, Стас в очередной раз сцепился с ним взглядом.

Что скрывалось за этими змеиными глазами? Мысль о том, что Стас – психопат-убийца, который прикрывается амнезией? А может, дознаватель наоборот – хорошо знал, что произошло и просто хотел убедиться, что Стас это видел? Структура его вопросов указывала и на такую возможность. Но зачем? Вопросов больше чем ответов, а осторожность еще никому не вредила.

Пока Стас лежал в коме, ему исполнилось тридцать. Обычно к этому возрасту люди набираются опыта, становятся сообразительнее. Стас действительно поумнел, особенно – после сентябрьского события на автодороге. До самой смерти он будет начеку: никакого дурмана, веселья и праздности, разучится расслабляться, полностью откажется от спиртного и безмятежного образа жизни.

Теперь ничто не застанет его врасплох – даже когда перед ним настежь распахнутся врата ада.


* * *


Почти десять лет Стас потратил на то, чтобы найти место, где укрывали его дочь.

За прошедшие годы он потерял работу, друзей, квартиру, которую продал, чтобы расплатиться с долгами. Из перспективного молодого инженера, проектировщика инновационных тепловозных двигателей с Тутаевского моторного завода, он превратился в пугало – городского сумасшедшего.

Безработный, живущий на съемных комнатах, нередко небритый, он стал антипримером для подрастающего поколения. Заприметив его на улице, дети хихикали, их мамаши, перемывая ему косточки, жалели «бедняжку», а мужчины старались и вовсе не вспоминать о нем. Многие считали, что бесцельная жизнь Стасу в тягость и лучше бы он умер там, на автостраде – вместе с горячо любимыми женой и дочкой.

Только на самом деле цель у Стаса была – цель всей его жизни. И он никого не спешил хоронить.

Что-то подсказывало ему, что его дочь жива. Он чувствовал это сердцем, которое верило в чудо, несмотря на течение лет.

Он часто видел ее во снах. В них она звала отца и плакала в окружении монстров, собранных из веток, слепленных из грязи и даже – каких-то невероятных созданий из плоти и крови. Таких тварей не смогло бы придумать ни одно, даже самое больное человеческое воображение, а больным себя Стас не считал. Поэтому верил, что его сны – пусть и не полное, но все-таки – некое отражение реальности, а его дочь жива и ждет возвращения папы. Ждет где-то.

В первые годы поисков Стас исколесил всю страну и даже выбирался за ее пределы, пытаясь выследить того, кто похитил его дочь. Он пролистал тонны желтой прессы с так называемыми свидетельствами тех, кто сталкивался с потусторонним, посещал места «контакта» с демонами, их предполагаемые логова, разговаривал с «очевидцами». Шарлатаны, сказочники, просто сумасшедшие, журналисты-лжецы… – вот с кем приходилось иметь дело.

Но Стас не сдавался, и на шестой год странствий судьба улыбнулась ему.

Он тогда объезжал деревни Хабаровского края: в одной газете вычитал, что где-то неподалеку испокон веков обитают кэльпи – водяные лошади, которые забирают детей на дно озер. Что делали ирландские мифические существа так далеко от матушки Европы – Стас не знал, но проверить местность не поленился.

Обычно во время поездок он прикидывался собирателем фольклора, ученым или сказочником. Но на этот раз, когда девяностолетняя знахарка из деревни Самошкино спросила – зачем ему все эти небылицы, он ответил достаточно откровенно:

– Одного близкого мне человека похитило существо с того света. Хочу найти его.

Они сидели за столом просторной кухни, пахнущей старым деревом и сушеными травами – прямо напротив холодной деревенской печи – белой и высокой – под самый потолок. Открытые на яблони окна впускали свежий воздух. Гость и хозяйка пили травяной чай.

На страницу:
2 из 5