Оплодотворитель

– Вам кого? – неприветливо спросил лысый.

– Добрый вечер! Надежда Смарагдова здесь проживает?

– К Надьке один длинный, один короткий. На стене же написано! Читать что ли не умеешь? – услышал Род вместо простого короткого ответа возмущённую тираду лысого, который, повернувшись веснусчатой спиной к не званному гостю, скрылся за одной из внутренних дверей. Стало понятно: Надя занимала эту квартиру вместе с соседями.

Муромский непроизвольно стал внимательно присматриваться к стене и обнаружил несколько ниже кнопки карандашную надпись некрупными печатными буквами на масляной краске панели, из которой следовало, что один длинный звонок предназначался супр. Кузиным, а длинный с коротким – Н. Смарагдовой. Он было вновь потянулся к звонку, но услышал знакомый голос.

– Здравствуйте, Родослав, проходите.

Из своей комнаты выглядывала Надя. Род переступил порог, и, закрыв за собой квартирную дверь, прошел в её жилище. Надежда встретила его в красивом длинном из искусственного шелка домашнем халатике, затянутом на талии узким пояском.

– Добрый вечер! Где у вас можно снять пальто? А, вижу.

Пока он, не торопясь, снимал верхнюю одежду, успел разглядеть, что под халатиком хозяйки никак не угадывались контуры нижнего белья, что несомненно говорило об его отсутствии. Естественное умозаключение о таком провоцирующем нюансе вызвало мгновенный и мощный прилив желания.

– Может вы хотите есть? У меня приготовлено жаркое из телятины.

– Благодарю вас. Я не голоден.

– Ну, что же. Тогда присядьте в это кресло. Ах, да, забыла самое главное! Одну минуточку.

Надя, повернувшись к гостю спиной, сделала с обворожительной грацией несколько шагов в сторону румынского полированного трельяжа, эротично склонилась, обозначив контуры талии переходящей в округлости зада, взяла с низкой трельяжной тумбочки, заставленной баночками и флакончиками с косметикой, несколько бумажек и, повернувшись лицом к званому гостю, сделала несколько шагов, приближаясь к нему и протягивая предназначенные для Рода медицинские справки.

– Вот посмотрите, я совершенно здорова!

– Так это же прекрасно, Надя!

– Может быть немного вина?

– Ни в коем случае! Вы разве забыли, что по контракту мы должны воздерживаться от употребления алкоголя. Ведь вам нужен здоровый ребёнок?

С этим, в сущности, риторическим вопросом Муромский поднялся с кресла и стоя совсем рядом, алчно глядел на женщину с высоты своего роста сверху вниз в её устремлённые на него синие с поволокой глаза.

– Да, конечно! Мне очень нужен здоровый красивый умный наследник. – прошептала в ответ она.

Родослав решительно, но нежно привлёк её к себе, обнял, поцеловал в губы и, сказав: «Пойдёмте», повёл к уже застеленной большой тахте в дальнем углу комнаты, правой рукой придерживая за талию, а левой расстёгивая пуговички на своей белой рубашке и брючный ремень на модных тёмно – синих джинсах…

***

Закончив смену на подстанции, Муромский подумал о том, что после почти бессонной ночи, которую он провёл с Надей Смарагдовой, добросовестно исполняя свои обязанности по контракту, сегодняшний свободный вечер случился очень кстати. К его удовольствию, не надо было ехать на тренировку в «Витязь», деловые свидания не назначены. Поэтому самым правильным могло стать решение о неторопливой часовой прогулке пешком до дома, а дома по – раньше лечь в постель, чтобы хорошенько выспаться.

Нарочито замедленным шагом Род двигался по знакомой до мелочей улице, с удовольствием вдыхая бодрящий чуть прихваченный первым морозцем воздух. За поворотом справа по ходу ему бросилась в глаза яркая вывеска вновь открывшегося после ремонта магазина канцтоваров «КАНЦЕЛЯРСКИЕ ТОВАРЫ НА ВСЕ СЛУЧАИ ЖИЗНИ». Любопытства ради решил заглянуть. Открытая им дверь из толстого узорчатого стекла отреагировала на поворот полотна приятным уху перезвоном. Родослав медленно прошелся по полупустому залу вдоль заполненных всякой канцелярской всячиной прилавков, остановился у одного из них, задумался и решил купить: три отличные импортные папки-скоросшивателя фирмы «Korona» с прочными твёрдыми крышками и удобным надёжным замком из нержавеющей стали; дырокол и маленькую пачку фломастеров. Придя домой, все эти приобретения он сложил в своей комнате на письменном столе.

Перед тем, как лечь спать, он присел за стол с ожидавшими хозяина канцтоварами, положил два скоросшивателя в самый нижний ящик. В верхней части крышки оставшегося третьего скоросшивателя одним из фломастеров с яркой насыщенной красной пастой сделал надпись: «КОНТРАКТЫ НА ОПЛОДОТВОРЕНИЕ» и ниже четыре цифры, обозначающие год, и дефис. Затем отыскал в лежащей на столе стопке газет и журналов подписанный Надеждой Смарагдовой контракт на оплодотворение и поместил его под замок скоросшивателя, пробив дыроколом аккуратные отверстия. Посидел с минуту в задумчивости, вспоминая последнюю ночь, глядя на первый лист контракта, и произнёс вслух, обращаясь к самому себе: «Ну, что, с почином вас, Родослав Иванович!»

***

Второе контрактное свидание Муромскому назначила Виолетта Полянская – длинноволосая блондинка, щедро наделённая природой женскими прелестями впечатляющих размеров, никак при этом не уродующими её фигуру в целом, а лишь придающими облику Виолетты замечательное своеобразие кустодиевских красавиц. Виолетта была замужем за Евгением Полянским – ведущим конструктором радиоэлектронного оборудования на одном из секретных предприятий, имевших отношение к космическим программам; и с материальной точки зрения у них обстояло всё превосходно: собственная трёхкомнатная кооперативная квартира, дача, автомобиль – последняя модель «жигулей». Евгений, безмерно обожавший жену, был заботливым и верным однолюбом. Казалось бы – живи Виолетта и радуйся. Но, как часто говорила мама Родослава – Мария Васильевна: «В каждом дому по кому, а то и по два!». Вот и в семье Полянских не сложилась безмятежная идиллия: Виолетта рожала дважды – в первый раз родилась мёртвой девочка, во второй – беременность благополучно завершилась родами внешне вполне нормального мальчика, но впоследствии обнаруживавшего выраженные признаки дебилизма. Лечение не давало никаких положительных результатов. Болезнь продолжала прогрессировать; и несчастные, измученные родители согласились с предложением медиков поместить неизлечимо больного сына в специальный приют. Позже выяснилось, что виной всему стал случай, произошедший с мужем вскоре после их свадьбы. В лаборатории, где он тогда работал случилась авария и ряд сотрудников подвергся радиоактивному облучению мощностью от тридцати до пятидесяти рентген. У большинства облучённых никаких видимых последствий не проявилось вообще, лишь у некоторых, среди которых оказался и Евгений, возникли лёгкие функциональные расстройства, выразившиеся в головокружении, тошноте и дрожании пальцев. Поскольку, слава Богу, обошлось без жертв, руководство предприятия, в ведении которого находилась лаборатория, не стало информировать вышестоящие инстанции о досадной аварии. Всем пострадавшим предоставили дополнительный отпуск и бесплатные путёвки в министерский санаторий. На этом дело об аварии было закрыто, но молодым супругам Полянским ещё только предстояло узнать о страшном влиянии гамма – облучения на их общее потомство.

Встречу Виолетта назначила Муромскому у входа в гостиницу «Юбилейная», торжественно открытую три года назад в день празднования пятисотлетнего юбилея города, потому и получившую своё название. Родослав на условленное место подошел вовремя. Виолетта естественным для женщин образом опаздывала. Однако, опоздание оказалось совсем не продолжительным. Полянская подъехала к гостинице на такси и, сразу же узнав в стоящем поодаль одиноком человеке Муромского, помахала ему рукой. Род, будучи по своей внутренней сути женским угодником, счёл для себя невозможным продолжать стоять, дожидаясь, когда клиентка сама подойдёт к нему. Он поспешно, но с достоинством спустился вниз по гранитной лестнице к павильону остановки общественного транспорта, где и вышла из такси Виолетта и первым поприветствовал даму.

– Добрый вечер!

– Привет, Род! – по – приятельски ответила Виолетта.

– Догадываюсь, вы не случайно назначило место встречи здесь. Видимо вы хотите, чтобы наши контрактные свидания проходили в гостинице. Боюсь, однако, нас с вами ждёт фиаско. По нашим законам в один номер мужчину и женщину, не состоящим в законном браке поселять не разрешается.

– Не беспокойся, Род! Деньги всё решают! К тому же дежурным администратором работает моя давняя приятельница. Ты паспорт то не забыл?

– Да, паспорт то при мне…

– Ну, тогда «Тореадор смелее в бой»

Виолетта подхватила Родослава под ручку и уверенно потянула его к входу в гостиницу.

…Номер оказался небольшим, но вполне комфортным: с туалетом; душевой кабиной с большим умывальником под огромным зеркалом; с журнальным столиком между двух кресел; с отечественным телевизором и импортным стереофоническим проигрывателем; с двуспальной кроватью на красно – коричневом ковре – паласе по всему полу; изголовье кровати украшали две бра с регуляторами силы света.

– Ну, как тебе здесь? – Спросила Виолетта тоном, отражавшим её полную уверенность в сильном впечатлении у Муромского от их комнаты свиданий.

– Не дурно, не дурно. – Ответил Род, к некоторому разочарованию дамы, не обнаруживая особенного восхищения.

– Ладно притворяться! Вижу тебе очень понравилось. Вот в этом гнёздышке и будут всегда проходить наши свидания. Я заказала ужин в номер без вина, не обессудь уж, но это согласно контракту.

– Знаете, Виолетта, даже если бы такого пункта в контракте не было, ничего бы в этом смысле не поменялось. Я спортсмен и дорожу своим здоровьем, поэтому вообще не употребляю алкоголь.

– Что ж, и правильно делаешь! А сейчас, пока ждём ужин, я предлагаю разуться и потанцевать.

Не сомневаясь в согласии контрактанта – любовника, Виолетта подошла, колыша аппетитными формами, к проигрывателю; выбрала из лежащей рядом стопки красочных конвертов с записями, главным образом, иностранных звёзд популярной музыки ту пластинку, какую она посчитала соответствующей случаю. По пространству гостиничного номера поплыл завораживающий голос Френка Синатры в романтичной «Strangers in the night».

Кустодиевская красавица, даже без каблуков, лишь немногим уступающая Родославу ростом, встала перед ним, завела свои руки ему за спину и, прижавшись к нему всем своим горячим телом, повела – понудила его к плавным покачиваниям с очень медленным поворотом на месте. Свободные руки Родослава, совершенно естественно, расположились на линии талии партнёрши, но она, не удовлетворившись не уместной здесь и сейчас скромностью Муромского, освободив его на миг от своего объятия, решительно сдвинула кисти партнёра ещё ниже таким образом, что его пальцы могли сполна оценить роскошный объём её задних прелестей.

Френк Синатра своим серебряным проникновенным тембром продолжал своё лирическое повествование, а Родослав Муромский в тантрическом танце с Виолеттой, обрёл полную уверенность в том, что будет разнузданно, с неуёмным желанием ублажать эту пышнотелую женщину, обильно орошая своим эталонным семенем её детородное лоно, которое обязательно произведёт на свет здорового потомка…

***

Свой дебют в миссии, предписанной ему, по словам Виктории Гессер, самой природой, начинающий оплодотворитель Муромский пока ещё не мог считать успешно состоявшимся. Ведь ему предстояла символически важное третье контрактное свидание с двадцатипятилетней Антониной. Таких, как она, вопреки известному французскому утверждению о том, что не красивых женщин не бывает, за глаза, обычно, называют дурнушками. И на первой деловой встрече, по причине очевидной на первый же взгляд неказистости претендентки на контракт, у Рода закрадывалось сомнение насчёт наличия хотя бы минимально необходимого сексуального интереса к этой женщине – девушке. Трудно сказать, как бы он вышел из такой щекотливой ситуации, если бы уже не знал о Тоне достаточно много из рассказа самой Вики.

Тоня была дочерью её двоюродного дядюшки. Дядя – колоритный типаж со своеобразным грубоватым, но для мужчины вполне подходящим обликом, народивший двоих сыновей, походивших внешностью на свою миловидную мать, и единственную дочь – Антонину с лицом будто скопированным с отцовского, чем в детстве своём немало забавляла своего папу. Однако, по мере взросления, и по мере того, как папины характерные черты проявляли себя всё отчётливее, у родителей лишь росли жалость к дочке и беспокойство за её женскую незавидную будущность. Тоня же, не обделённая умом и взрослой рассудительностью девочка, не могла, конечно, не признавать своей не привлекательной внешности. У всех её подруг – сверстниц уже в старших классах школы появились ухажеры. У некоторых ухаживания перетекли в серьёзные отношения и в ранние счастливые браки, у других – первые симпатии оказывались незрелыми и сменялись новыми более, или менее удачными знакомствами; и только Тоня была лишена всякого внимания со стороны сильного пола. Шли год за годом; а она так и оставалась ни разу не целованной девственницей. Иногда поздними вечерами, когда все домочадцы уже спали, она запиралась изнутри в своей комнате, раздевалась до полной наготы и вставала перед большим зеркалом в дверце платяного шкафа, которое отражало её в своей таинственной глубине в полный рост, и долго пристрастно пристально рассматривала себя в разных позициях тела, то приближая совсем близко к стеклу зеркала своё лицо, то снова отдаляясь от его холодной поверхности. Она смотрела на свою наготу и в её голову неизменно приходила мысль о том, что природа должно быть решила провести на ней странный и жестокий эксперимент. Тело для Тони было слеплено по образцу античных граций с безукоризненными плавными очертаниями и гармоничными классическими пропорциями Афродиты, но лицо при этом оказалось если и не совсем уродливо, но очень далеко от эталонов женской красоты: прежде всего бросался в глаза большой клювообразный нос; раздражал маленький рот с очень тонкими почти отсутствующими губами, открывающими в улыбке мелкие мышиные зубки, над чересчур узким подбородком; дополняли безрадостную картину крупные слишком светлые узко посаженные глаза и несоразмерно высокий всегда лоснящийся лоб. На одном из последних сеансов общения со своим отражением в зеркале Антонине вдруг показалось, что отражение сначала, скорчив из непривлекательной физиономии отвратительную рожу, показало ей язык, а потом будто бы вовсе отвернулось внутрь зеркала. На девушку это произвело сильнейшее психологическое воздействие, усугубившее и без того уже дававший о себе знать комплекс неполноценности, сформировавшийся на почве длительного женского одиночества. Малоразговорчивая до того, после этого случая она стала совершенно замкнутым, погруженным в себя человеком. Родители, безусловно, догадывались о причинах пугающих перемен в дочери, пытались, как могли, преодолеть её тоску, чем – то отвлечь от душевных печалей, но тщетно. Однажды Тоня, решив уйти из жизни, напилась снотворного… Но, врачам удалось несчастную девушку спасти. Потом с ней долго работал психотерапевт, от которого, собственно, и стали известны деликатные подробности её общения с зеркалом, рассказанные Антониной доктору в состоянии гипноза. Психика девушки, по мнению психотерапевта, в тот момент находилась в пограничном состоянии на почве самовнушенного комплекса неполноценности. Единственным средством избегнуть развития нервно – психической патологии могло стать если не замужество, то хотя бы рождение ребёнка. Только материнство могло стать фактором, исцеляющим Тонину душу.

Понятно поэтому, что Виктория не осталась безразличной к страданиям своей троюродной сестры. Но, к предложению заключить контракт на оплодотворение, и сама Антонина и её родители отнеслись поначалу не так, как, с определённым основанием, ожидала от них Вика, то есть не так, как относиться утопающий к брошенному ему спасательному кругу. Напротив – перспектива воспользоваться услугой оплодотворителя породила у родственников полное смятение и растерянность; и кандидату биологических наук пришлось мобилизовать все свои способности, чтобы убедить их в своей правоте, находя убедительные резоны:

– Ладно с Антониной я потом отдельно поговорю, а сейчас вас попробую убедить. Ну, дорогие мои, дядя Миша, тётя Лида, вы сами то посудите здраво. Роды для Тонечки совершенно необходимы. Так? Так! Без мужчины для этого не обойтись! Соблазнить подходящего мужика, сами понимаете, шансов у сестры, практически, никаких. На что же в таких обстоятельствах оставалось бы всем вам надеется – только на случайную связь: не известно когда; не известно с кем; не известно в каких, а скорее всего в каких – ни будь отвратительных условиях. Да, пока это произойдёт, если вообще произойдёт, Тонька действительно может умом тронуться. Обделённая вниманием мужчин, женщина в тоске одиночества даже пьяного мерзкого насильника способна воспринять как подарок судьбы. Хорошо, пусть случится чудо, и скажем через год принесёт не известно от кого ваша дочка в подоле, извините меня за это выражение. Сможете вы быть уверенными в том, что ребёнок вырастит нормальным и здоровым? Молчите? И правильно! Никто в таком случае ни Тоне, ни вам ничего гарантировать не сможет, и даже наоборот – с очень большой степенью вероятности будет о себе заявлять куча наследственных заболеваний у внука, или внучки. А вот я могу вам гарантировать, что оплодотворитель обладает исключительным редчайшим здоровьем. Тётя Лида, дядя Миша, поймите – я же лично изучала его наследственность. Она просто безупречна. И я бы, на вашем месте, Богу бы молилась, чтобы Муромский согласился подписать контракт на оплодотворение, после личного знакомства с сестрой.

***

Контрактные свидания с Тоней должны были проходить в собственном доме её родителей на самой городской окраине. По предварительной договорённости с будущей роженицей Антониной ровно в восемь часов вечера Муромский открыл калитку в усадьбу по известному ему адресу, прошел по выложенной красным кирпичом садовой дорожке, поднялся по деревянным ступенькам крыльца в пристроенную к дому большую обрешеченную веранду с арочным входным проёмом. С другой стороны веранды находилась входная дверь. Не обнаружив звонка, Родослав постучал и сразу услышал: «Входите! Не заперто!» Род открыл дверь и вошел в весьма большую комнату, которой по своему расположению полагалось быть прихожей, однако, судя по многим другим признакам, кроме того, что комната была прихожей с вешалками для верхней одежды и полками для обуви, по – совместительству служила хозяевам ещё и кухней со всеми приличествующими всякой уважающей себя кухне причиндалами, где, как часто происходит и в городских квартирах, как правило, кушали, за исключением застолий, устраиваемых по особым случаям. Вот и сейчас за обеденным столом сидел хозяин – видимо отец Тони, а у газовой плиты хлопотала, догадался Род, мама контрактантки.

– Здравствуйте! Я Муромский.

Объясняя вечерний визит незнакомого человека, Родослав посчитал достаточным назвать только свою фамилию, поскольку со слов Антонины, во время их первой деловой встречи, он знал, что её родители в полной мере были осведомлены о причинах и целях предстоящих интимных свиданий их дочери с мужчиной по фамилии Муромский.

– А…, понятно! Здравствуйте! Очень рады вас видеть. Раздевайтесь, проходите, будьте, как дома. – Ласково и несколько взволнованно ответила на приветствие гостя хозяйка.

– Скажите, Тоня, надеюсь, дома?

– Да дома, дома. Где ж ей быть? Ждёт она вас в своей комнате.

– Может перекусить с дороги? Мать сажай гостя за стол. Рюмашку вот для сугреву, а? – Включился в разговор хозяин.

– Нет, спасибо. Не употребляю. Да и по контракту мне нельзя!

– А… Ну, да, ну, да. Тогда вот борща тарелочку, котлетки у нас домашние…

– Нет, не надо! Спасибо! Во всяком случае не сейчас. Тоня, ведь, ждёт. Проводите меня, пожалуйста, к ней.

– Ну, коли так, пойдёмте. – Откликнулась на пожелание Родослава Тонина мама и, пригласив жестом за собой, повела внутрь дома по неширокому коридору, исполняя обязанности экскурсовода.

– Вот здесь у нас туалет, здесь ванная и душ, тут наша с отцом спальня, вот в этих комнатах раньше сыновья наши жили, покуда ни разлетелись в дальние края. Теперь вот в них гостей принимаем, когда случаются. Там вот зал. Из зала можно выйти в сад. Хозяин у меня очень уж любит посидеть в саду на лавочке и покурить на роздыхе. Ну а это вот комната Тонечки нашей. Ну, ступайте уж к ней с Богом.

Муромский предупредительно постучал в дверь.

– Да, входите, входите уж. – Чуть подтолкнув в спину ожидаемого дочерью гостя сказала Тонина мать.

Оплодотворитель вошел. Комната Антонины, подсвеченная лишь настольной лампой, стоявшей на старинном комоде в глубине комнаты, показалась очень вытянутой пеналообразной конфигурации. Пеналообразность подчёркивалась длинной мебельной стенкой, почти полностью занимавшей одну из продольных стен. В дальнем конце комнаты, оформленном в виде алькова виднелась кровать, и в ней угадывался женский силуэт. Родослав приблизился к алькову и по мере того, как из полутьмы всё явственнее проступали детали мизансцены, менялось его самоощущение. Тоня полусидела в постели под одеялом, натянув его до своего подбородка, и заметно дрожала. К подвитым волосам шпильками была прикреплена тёмная вуалька, прикрывающая её лицо.

– Здравствуйте, Тоня! – Произнёс с тёплой искренностью Род, присаживаясь на край постели, как это часто делают, когда навещают лежачих больных.

– Справки там на комоде. – Вместо ответных приветственных слов сказала она.

– Хорошо, хорошо. Вы что так дрожите?

– Извините, Родослав, но я ничего не могу с собой поделать. Мне почему – то страшно.

– Не бойтесь и не волнуйтесь! Всё будет хорошо, Тонечка. Это не доставит вам боли, ну разве что совсем чуть – чуть.

Невольно беря на себя роль психотерапевта, Род говорил вкрадчиво, медленно снимая с себя одежду и постепенно обнажая своё молодое мускулистое тело, уже наполняющееся любовным жаром. Ласковые успокаивающие интонации его словесной терапии, однако, цели своей не достигали. Дрожь девушки только заметно усилилась, Тоня трепетала. Муромскому стало очевидно, что продолжением психологической терапии должна стать достаточно длительная нежная прелюдия. Приподняв край одеяла, он лёг рядом с контрактанткой, прильнул к её трепещущему телу и, нависнув головой над её прикрытым вуалькой лицом, стал нашептывать: «Успокойтесь, Тонечка, расслабьтесь. Я согрею вас.»

– Поцелуйте меня, пожалуйста. Меня ещё ни разу не целовал мужчина.

Родослав надолго припал своими горячими губами к выступающему из – под края вуальки маленькому лишь окаймлённому намёками розовых губ ротику не целованной девушки. Это был самый долгий в его сексуальной практике, но спокойный исцеляющий поцелуй. Он ещё продолжался, а Муромский почувствовал, как дрожь, овладевшая Тоней сначала умерила свою силу, и потом совсем исчезла. Род откинул одеяло и, окинув взглядом девичью наготу, не мог не восхититься античной безупречностью линий фигуры «дурнушки». Он стал покрывать поцелуями её груди, живот, лаская нежными прикосновениями пальцев упругие бёдра. Тоня, отзываясь на его ласки, не дрожала, а трепетно вздрагивала, тихо постанывая, в моменты прикосновения губ и рук Родослава к её коже. Когда тонкие пальчики Тони с острыми ноготками стали призывно вдавливаться в спину и плечи Муромского, он понял, что прелюдию можно завершать. Не делая пауз между поцелуями, он снова навис над лицом девственницы и снова повторил подготовительную мантру: «Не бойся, Тонечка, всё будет хорошо! Раздвинь свои прелестные ножки, и я войду в тебя.» Девушка послушно и доверчиво исполнила просьбу оплодотворителя, и он не суетливо спокойно принял удобную позу, как можно более упрощая для своего «гордого упрямца» достижение цели. Осторожно, но уверенно «упрямец» преодолел сопротивление стражницы девственности, всплакнувшей несколькими алыми каплями и погрузился в таинственные манящие глубины женского лона, вызревшего для восприятия долгожданного оплодотворяющего семени…

Далеко за полночь, почивавший со своей супругой в спальне, отец Антонины проснулся от стонов, доносившихся из комнаты их дочери. Он растолкал похрапывающую жену.

– Ты чего, отец? Тебе плохо что ль? – С недоумением и опаской спросила она мужа.

– Да, нет! Со мной всё в порядке. Ты лучше, Лидок, послушай вот музыку то.

– Какую ещё музыку? Спятил ты что ли?

– Да, я говорю послушай, как стонет Тонька то. Всё, мать! Стала теперь, слова Богу, наша девка бабой. А от такого бугая – Муромского, теперь, не сомневаюсь, и понесёт вскоре, а то кабы и ни двойню, как прабабка её Ефросинья. Та то всё больше двойнями рожала.

– Ладно, отец, что – то ты разговорился не ко времени. Спи давай уж. А племяннице твоей беспременно спасибо надо будет сказать за вразумленье.

***

– Доброе утро, Родик! Вставать пора. У меня уже и завтрак готов. Просыпайся. – Такими словами будила в это утро Мария Васильевна своего единственного сына.