7 интервью о научной журналистике

– А Вы когда-нибудь занимались другой журналистикой? Другим тематическим видом?

– Вы знаете, всякое деление на разные виды журналистики – это условности. Есть журналистика. Есть ремесло «журналистика», которое существует по своим законам, у которого есть свои этические нормы и правила. Все остальное можно называть как угодно в зависимости от тематического поля, в котором работает журналист, но в принципе это одна и та же журналистика. Я, конечно, не возьмусь за какую-то политическую или экономическую историю, но, в принципе, писать об обществе – никаких проблем. Хотя, если надо, смогу и про политику, и про экономику, просто потрачу на это неадекватно много времени, чтобы основательно погрузиться в тему. Мой жизненный и профессиональный опыт позволяет мне сегодня писать обо всем и в любом жанре. Однако мое любимое занятие – писать о науке и заниматься ее популяризацией в самых разных формах.

– В чем разница между научной журналистикой и другими тематическими видами журналистики?

– Разница большая. Вот лишь два существенных обстоятельства, на которые я хотела бы обратить внимание. Первое и очень важное: научная журналистика – это истинно новостная журналистика. Все, о чем пишут сегодня в газетах и журналах, показывают по телевидению, давно уже не новость: катастрофы, предательства, коррупция, подлость человеческая, алчность, воровство и прочее… Ничего в этом нового нет – это было всегда. Истинно новое знание добывает наука, а журналисты передают его обществу. В этом смысле научная журналистика самая новостная, она производит настоящие новости.

Второе важное отличие заключается в том, что научная журналистика элитарная. В каком смысле? В очень простом. Научный журналист в силу своей профессии работает и взаимодействует с научным сообществом, с лучшими его представителями. Именно они – настоящая элита общества, и быть рядом с ними, быть рядом с умными, талантливыми, мудрыми людьми, – великое счастье. В этом смысле научная журналистика, конечно, элитарная. Не говоря уже о том, что своими трудами мы удовлетворяем потребности, в первую очередь, интеллектуальной части всей читательской аудитории.

– Какая цель у научной журналистики?

– Да такая же, как и у любой журналистики: докапываться до истины в той мере, в какой позволяет сегодня наука и здравый смысл, и доносить ее до читателя.

– Как изменилась научная журналистика за последние 20 лет?

– Начнем с того, что за последние 20 лет радикально изменилась наша жизнь вообще – ее образ, ее темп, ее ценности (к сожалению). Поэтому журналистика не могла не измениться. 20 лет назад чудовищный удар столкнул научную журналистику в пропасть. Во-первых, сама российская наука, питающая научную журналистику, начала стремительное падение: рушилась система финансирования исследований, из страны уезжали яркие ученые, закрывали институты и лаборатории, профессия ученого перестала быть престижной и хорошо оплачиваемой. В российской науке начался затяжной системный кризис, который не преодолен и по сей день. И очень быстро молодежь отвернулась от науки. Во-вторых, появились желтые издания и много чего еще, чего не было в советское время. Эти издания, создаваемые по западному шаблону, производили фаст-фуд, изготовление и чтение которого не требовало умственных и интеллектуальных усилий. Возникла иллюзия, что открылось новое информационное пространство, которого не было прежде. Увы, это была всего лишь иллюзия. Так научная журналистика скатилась на обочину и как-то 20 лет там существовала. Но надо отдать должное нашим классическим журналам, таким как «Наука и жизнь», «Знание-сила», «Химия и жизнь», которые, несмотря ни на что, сохранили традиции, сохранили издание и свою читательскую аудиторию.

Однако за спадом всегда следует подъем, обычно с интервалом в 20–25 лет. И сегодня мы наблюдаем тот самый подъем в научной журналистике, который выражается не только в нарастающем вале публикаций о науке и ее героях в различных видах СМИ – электронных и классических, на телевидении и на радио. Мы видим, что популяризация науки, а научная журналистика – это один из фундаментальных инструментов популяризации, сегодня приобрела невероятное разнообразие форм. Что только сейчас не придумали, чтобы науку продвинуть: фестивали научного кино, выставки Science Art, научные кафе, публичные лекции, научные бои, новые музеи и различные Science Centers для детей, фестивали науки во всех городах. Кстати, спасибо Университету, который заложил традицию Фестиваля науки 10 лет назад и постепенно распространил ее в регионах России. В общем, невероятное какое-то разнообразие.

При чем здесь, спросите, научная журналистика? Вот это все, о чем я сейчас сказала, начинается с текста. Вообще, любой вид деятельности начинается с текста. Если деятельность направлена на популяризацию, пропаганду науки, значит, эта деятельность начинается с научно-популярного текста. А это значит, что востребованность научного журналиста сегодня становится совершенно другой.

– А сейчас, несмотря на то, что научная журналистика приобрела такое многообразие форм, есть ли у нее какие-то проблемы?

– Ха! Если нет проблем, значит нет жизни. Потому что жизнь – это постоянное преодоление проблем и препятствий. Глобальные проблемы в научной журналистике те же самые, что и в журналистике в целом. Прежде всего это – кризис доверия, я бы так сказала. Ученые со своей удивительной, необычной, закрытой для обывателя жизнью – это совершенно особая часть общества, которая живет по своим законам. В сущности, общественное мнение ученых не волнует и не интересует, у них другие критерии оценки их деятельности. Для ученых важна дискуссия внутри научного сообщества, а вовсе не за его пределами. И вот представьте, что ученого приглашают на телевидение, записывают его рассуждения и его точку зрения, потом монтируют и склеивают запись так, что меняют его посыл на противоположный в интересах драматургии передачи. Таких случаев много! Мне очень часто звонят с разных ТВ-каналов и просят порекомендовать какого-нибудь ученого для разговора на ту или иную тему. Я перестала давать контакты, потому что несколько раз по моим рекомендациям приглашали людей, и потом мои протеже были в панике от чудовищного результата взаимодействия со СМИ. Понимаете, репутация – это то, что мы зарабатываем годами тяжелым, честным, повседневным трудом, но потерять ее можно в считанные минуты. Сегодня, к сожалению, наша пресса, журналистика, зачастую работают на уничтожение репутации учёных. Редакционная политика многих изданий, формируемая владельцами СМИ, требует от журналистов скандалов, жареного, разоблачений – всего того, что противно душе ученого. Не удивительно, что многие исследователи не хотят сотрудничать со СМИ.

– А кто может стать хорошим научным журналистом или кто должен стать хорошим научным журналистом: ученый или журналист по профессии?

– Это вечный вопрос. Сегодня наука невероятно сложна. Вот последнее нашумевшее открытие – зафиксированы гравитационные волны. Невероятно сложная тема, огромное количество дискуссий стоит за этим. Как разобраться в этом, не зная основ? Сегодня научный журналист должен быть очень образованным человеком. Во-первых, он должен многое знать, во-вторых – уметь аналитически мыслить, понимать физический смысл всего и включать здравый смысл. Чтобы журналисту разговаривать с исследователями и учеными на одном языке, он должен владеть терминологическим аппаратом, чтобы хотя бы понимать, о чем идет речь. Поэтому широкая эрудированность, аналитические мозги и в идеале научное образование – необходимые условия для профессии.

Действительно, успешные научные журналисты, на Западе и у нас, – это люди, которые вышли из научной среды. Сегодня блестящие научные популяризаторы, скажем, астрофизик Сергей Попов, математик Николай Андреев, антрополог Станислав Дробышевский, математик Александр Соколов – это ученые, которым интересно рассказывать о науке просто и увлекательно и которые замечательно это делают. На самом деле, научным журналистом может стать любой, кто захочет, и ради этого «хочу» все преодолеет: выучится, мозги свои поставит и будет копать, копать и копать. Хотя таких людей не так много, как нам кажется.

Вообще между научным журналистом и ученым можно поставить условный знак равенства – и те, и другие работают ради поиска истины. И те, и другие занимаются исследованием мира, в котором мы живем. Настоящий ученый, как и настоящий журналист, обладает сумасшедшей, острой любознательностью, желанием ответить на вопросы «почему?» и «как?», азартом погони за результатом. Если в вас это есть, если вы готовы докапываться до глубин, не принимать на веру и идти вперед, то из вас получится отличный ученый и научный журналист.

– Вы сказали, что научный журналист и ученый должны говорить на одном языке. И все же иногда журналисту бывает трудно понять ученого. Есть ли какие-то особенности общения журналиста и ученого как источника информации? Как завоевать доверие ученого?

– Здесь нет никакого специфического совета. Это совершенно житейская история, как завоевать доверие вообще. На самом деле очень просто: честно работай и держи слово. Обманешь разочек – и не будет никакого доверия. Честно говоря, я не очень понимаю, почему журналисты сопротивляются такой совершенно естественной процедуре, как согласование финального текста – это же в интересах автора текста! Если ты покажешь финальный текст интервью, какой-то заметки или аналитического материала тем, с кем беседовал, они уберут ошибки по существу, и это только тебе в плюс – ты должен спасибо сказать. Но часто как раз на это и не хватает времени. У нас в журнале это традиционно жесткая процедура. Но у нас ежемесячное издание и мы обязательно все материалы для печати согласовываем со всеми, кто был источником информации или чью статью мы редактировали. Нам не хочется причинять людям возможные неудобства и ставить их в неловкое положение после выхода материала с искаженным смыслом. Поэтому завоевать доверие можно очень просто: обещать и выполнять.

Часто бывает, что ваш собеседник рассказывает о каких-то деталях с оговоркой «не для печати». Рассказывает для того, чтобы лучше погрузить вас в контекст, помочь вам разобраться. Вы обещаете не публиковать эти пассажи, а потом берете и публикуете. Надо ли удивляться, что после этого с вами не захотят иметь дела.

Порядочность – это норма в журналистике, что бы вам ни говорили руководители желтых СМИ.

Второй вопрос – как удержать исследователя или ученого, который бросится заниматься стилистической и литературной правкой вашего текста, присланного на согласование, в соответствии со своим вкусом и представлениями о прекрасном. Студенты часто спрашивают меня, что говорить в таких случаях. На самом деле, в таких случаях надо очень спокойно, со всем уважением, но твердо объяснить: «Уважаемый Иван Иванович, вот вы занимаетесь ядерной физикой. Я же вам не даю никаких советов, как ставить эксперимент и как его интерпретировать, это ваша профессиональная область. Вот теперь представьте, что моя профессиональная область – это работа со словом, оставьте, пожалуйста, мои профессиональные обязанности мне и поправьте, пожалуйста, то, что противоречит сути и смыслу». Всегда нужно стараться объяснить ситуацию и быть честным. Но цитаты, принадлежащие ученым, необходимо согласовывать до буквы. Если они будут косноязычны и ученый будет настаивать на этом косноязычии, то с этим ничего не поделаешь – придется давать в таком виде. Под этими словами не ваша, а его подпись.

А вообще-то критику надо любить, она делает нас сильнее и позволяет расти в профессии. Поэтому всегда показывайте свои тексты коллегам, друзьям и близким. Они – ваши первые читатели, которые укажут на непонятные и мутные места, неточные слова и неудачные обороты. Из любой критики надо уметь извлекать пользу, это тоже часть нашей профессии.

– А должны ли ученые развивать в себе какие-то коммуникативные навыки, чтобы улучшить общение с журналистами?

– Развивать коммуникативные навыки полезно представителям любых профессий, особенно сейчас, когда неумение взаимодействовать и договариваться – глобальная мировая проблема. Оттого, что мы не понимаем и не слышим друг друга, да и не хотим понимать и слышать, много бед. История, что произошла с академией наук в последние два года, – результат нарушенной коммуникации. «Наверху» искренне не понимают, чем там академия наук занимается, а в академии наук не желают рассказывать, потому что уверены, что все равно бесполезно, «эти» ничего не поймут. Вот за это высокомерие академия наук и поплатилась. Это лишь один из множества примеров. Нарушенную коммуникацию мы наблюдаем в самых разных областях нашей жизни, поэтому развивать в себе коммуникативные навыки невероятно важно для человека любой профессии, а для ученого особенно.

Сегодня наука очень дорогая, содержать ее во всем великолепии и многообразии не под силу ни одному государству, ни одному правительству. Неслучайно самые крупные и значимые проекты в науке выполняют международные коллаборации ученых и государств, будь то Большой адронный коллайдер в ЦЕРНе (Европейский центр ядерных исследований, CERN) или коллаборации LIGO и VIRGO, занимающиеся фиксацией гравитационных волн. Уже ни одна страна в одиночку не может осваивать космос, потому что нужны бешеные деньги. Ни одна страна не может финансировать все научные исследования подряд, и всегда приходится выбирать, на что именно выделить деньги, какие области исследований отвечают национальным приоритетам. Поэтому ученым приходиться убеждать и доказывать, что именно их лаборатория, их исследование необходимо для нашей страны в настоящий момент. А для этого надо обладать хорошими коммуникативными навыками.

Во всем мире в крупных университетах существуют кафедры Science Communication. Такие кафедры должны быть и у нас в стране, чтобы студент, приобретая любую профессию в этом университете, смог ухватить основы коммуникации на университетской скамье. Это чрезвычайно важно.

Не говоря уже о том, что наука жива преемственностью, каждый год она должна пополняться новыми кадрами, поэтому крайне важно постоянно рассказывать подросткам и молодым людям, что такое современная наука и почему она такая захватывающая и потрясающая. Я часто рассказываю студентам, как несколько лет назад с группой европейских научных журналистов побывала в ЦЕРНе на Большом адронном коллайдере. Экскурсию проводил заведующий лабораторией антиматерии, доктор физики, чудесный немец, к сожалению, уже забыла его имя, и он совершенное профессионально и очень понятно рассказал нам о ЦЕРНе и коллайдере. Я спросила у него, часто ли ему приходится проводить такие экскурсии? Он ответил, что раз в две недели. Каждые две недели этот заведующий лабораторией бросает все свои научные дела, чтобы провести экскурсию группе школьников, чиновников, учителей, журналистов, политиков. И хотя это его и раздражает, он понимает, что это очень нужно, поскольку обычные люди должны знать, на что расходуются огромные деньги, что в ЦЕРНе происходит и что могут современные физики.

– Вы сказали про кафедру Science Communication. А чем она отличается от научной журналистики?

– Смотрите, Science Communication – это более широкое понятие, чем просто научная журналистка. Это умение построить коммуникации между разными людьми и разными сообществами на почве науки. Скажем, будущему ученому, сегодняшнему студенту и аспиранту, надо приобретать навык выступать на семинарах, на конференциях, участвовать в дискуссиях. Этому надо учить, учить специфическим коммуникациям внутри научного сообщества. Есть более широкая коммуникация между разными областями науки, когда биологи должны понимать физиков, а физики – лириков. Здесь свои особенности и секреты и этому тоже надо учить, желательно – в университетах. Наконец, научным сообществам, ученым неизбежно придется взаимодействовать с обычным обществом.

А для этого надо уметь говорить и писать понятно, доходчиво, интересно, интригующе, уметь придумывать, организовывать и проводить самые разные необычные мероприятия. И этому надо учить! А все вместе это и есть научные коммуникации.

В основе научных коммуникаций лежат тексты о науке, поэтому научная журналистика в каком-то смысле – фундамент, на котором строится здание научных коммуникаций. Слава Богу, 20 лет прошло и в научных организациях появились пресс-секретари, а Московский государственный университет начал выпускать новостную ленту о науке, так что Science Communication самозарождаются в наших университетах и институтах Академии наук, да и многие другие организации, имеющие отдаленное отношение к науке, разворачивают деятельность на этом гигантском поле. Но все начинается со слова, все начинается с текста. И это вот она – та самая научная журналистика.

– Спрос на профессию научного журналиста сейчас растет? И как Вы считаете, какие карьерные возможности у человека, который хорошо пишет научные тексты?

– Со спросом пока плохо. С одной стороны, в последние 5–7 лет мы действительно наблюдаем возрождение культуры популяризации науки, благодаря фонду «Династия» сформировался спрос на научно-популярную литературу, в том числе и российских авторов, появляются интересные научно-популярные сайты. Однако сказать, что растет спрос на отечественные научно-популярные журналы, не могу.

Бумажная периодика, к сожалению, сдает позиция под натиском электронных СМИ, и процесс этот объективный. К тому же СМИ – это история убыточная в подавляющем большинстве случаев, а электронные СМИ мы пока не умеем продавать. Поэтому на биржах труда вряд ли висят объявления «Требуются научные журналисты».

На самом деле в массовых и центральных газетах во все времена было всего два раздела о науке: космос и медицина.

Две темы интересовали человека всегда: откуда взялась жизнь, как она зародилась в космосе и как быть здоровым и жить долго. В эти два тематических раздела всегда запихивали новости о науке. Специально выделенных научных журналистов, как правило, в газетах нет. Очень часто это просто журналисты, пишущие об обществе, а заодно о вулканах, о гравитационных волнах, о клонировании, о нобелевских премиях и так далее. При этом они еще много чего другого пишут, что не имеет к науке никакого отношения. Поэтому о спросе на профессию научного журналиста в чистом, рафинированном виде говорить пока не приходится.

Но у меня есть ощущение и понимание, что сегодня катастрофически не хватает людей, умеющих хорошо писать о науке, которые могли бы стать лидерами отделов пиар крупных исследовательских институтов и технологических компаний, руководителями пресс-служб научных институтов и университетов. Нужны талантливые люди, владеющие пером и умеющие хорошо писать о науке, которые смогут создавать хорошие сценарии научных фильмов, необычных мероприятий, выставок, посвященных науке. Иными словами, научная журналистика сегодня востребована не в прямом, скажем так, виде. Поэтому научный журналист, получая базовую профессию журналиста, должен научиться делать еще и все это.

– И в завершении разговора, могли бы Вы, основываясь на собственном опыте, пожелать что-нибудь или посоветовать начинающим научным журналистам?

– Из собственного опыта? Много чего можно посоветовать. Вот лишь несколько рекомендаций. Молодой журналист очень часто попадает под обаяние ученого, магию его личности. Позвольте себе побыть в этом обаянии два часа, пока записываете интервью, а потом, когда вы сядете за компьютер, проверьте каждый факт, каждую дату, название, имя, потому что «великие» часто ошибаются. Обожайте, восхищайтесь, но проверяйте каждое слово, чтобы этого великого не поставить в неловкое положение. И он будет благодарен вам.

Второй мой совет чрезвычайно важен. Если вы действительно хотите делать карьеру в нашей профессии, то всегда докапывайтесь до первоисточника. Это чудовищно, когда новость, созданная на основании третьеисточника с перевранным смыслом, тиражируется и повторяется в гигантском количестве в СМИ. Электронные СМИ – отличный инструмент для распространения ложных знаний. Поэтому приучите себя докапываться до первоисточника. Первоисточник в науке – это научная статья или разговор с носителем научной информации. Доберитесь до первоисточника, до смысла, в нем заключенного, и вы будете удивлены, как часто в публикациях в СМИ этот смысл перевран и искажен. Поиск первоисточника – это необходимый навык, и это правило для журналиста.

Еще один очень важный навык – уметь концентрироваться. Невозможно создать хороший текст, если вам каждую секунду звонят. Современный человек отвлекается от своей работы из-за всех этих мессенджеров, смс, электронной почты в среднем каждые 11 минут. Это мировая статистика. Невозможно создать хороший текст в таких условиях. Только сосредоточившись, когда отключены все гаджеты, можно создать что-то путное. Нет другого способа. Просто примите на веру и начните так действовать. Чем быстрее вы этому научитесь, тем быстрее вы начнёте продвигаться в профессии.

Научный журналист – это человек любознательный, человек, который хочет получить ответ на вопросы «почему?» и «как?», который видит эти вопросы. Наука всегда начинается с вопроса и журналистика тоже. Поэтому ищите вопросы, записывайте их, работайте с ними. А еще журналист должен уметь вычленять из потока информации нечто по какому-то признаку, быть чувствительным к новому. Поставьте перед собой задачу – каждый день узнавать что-то новое. Я живу по этому принципу 30 лет. Не было ни одного дня, когда я бы не узнала что-нибудь новое в широком смысле. Каждый вечер, ложась в кровать, мысленно прокрутите прошедший день и отметьте, что нового вы узнали. И вы будете потрясены, как много нового несет вам каждый день. Как только вы понимаете, что ничего нового не узнали, вы уже не в профессии. Журналистика – профессия не для ленивых, она для любознательных, для пытливых, для азартных, для въедливых и дотошных, легких на подъем. Культивируйте в себе эти качества, и тогда вам будет уютно и комфортно в нашей профессии.

Борис Штерн

Борис Штерн – российский астрофизик и журналист, главный редактор и один из создателей газеты «Троицкий вариант», главный редактор и создатель научно-популярной газеты «Троицкий вариант – Наука» и научно-популярного сайта www.scientific.ru. Доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Института ядерных исследований РАН и Астрокосмического центра ФИАН.

Автор цикла статей с анализом индекса цитируемости российских ученых («Независимая газета», 2002–2004).

– Как Вы пришли в научную журналистику?

– Я в нее не пришел, так будет неправильно сказать. Лучше выразиться так: я физик, занимающийся популяризацией науки. А еще я главный редактор газеты, в этом смысле меня можно назвать научным журналистом. Тем не менее, я остаюсь научным работником, но пишущим. Как я дошел до такой жизни – довольно долгая история. Когда-то в перестроечные времена казалось, что надо что-то делать, и мы с коллегами решили организовать городскую газету. Редакция кипела, все научные работники были тогда граждански активными. Мы учредили газету и выпускали ее какое-то время. Далее мы передали бразды правления другим людям, более профессиональным журналистам. Сами тоже ею занимались, но уже не на полную катушку. Потом уже в 2000-х годах тоже пошло какое-то кипение, заговорили о том, что наша наука должна как-то измениться, реформироваться. Я организовал сайт под названием scientific.ru, активно бурлящий форум, где были в основном ученые, но были и чиновники, в том числе Дмитрий Ливанов, и спорили о том, как надо организовывать науку. И вот во время этого бурления я кинул клич: «Ребята, надо делать газету». Идея понравилась многим, все довольно быстро организовали, и так получился «Троицкий вариант». На самом деле у меня нет никакой квалификации журналиста. Я просто знаю, что и как примерно надо писать о науке, делаю это и как-то пытаюсь руководить этим коллективом людей, в общем-то, таких же, как и я. Меня нельзя назвать научным журналистом, но то, чем я занимаюсь, близко к этому направлению, так скажем.

– Каковы основные различия между научной журналистикой и другими тематическими видами журналистики?

– Ну конечно, журналист должен иметь очень хороший бэкграунд в науке. И лучшие научные журналисты получаются из тех, кто вначале изучал науку, нежели из тех, кто вначале изучал журналистику. От того, что часто пишут в газетах, волосы встают дыбом. Я вижу низкую квалификацию журналистов по научной части и боюсь, что в остальных областях то же самое. Есть, конечно, хорошие журналисты и мы все их знаем поименно, как правило. Наука – это первостепенное в научной журналистке, потому что предмет, о котором пишешь, нужно знать досконально, нужно изучать основы, иначе – очень тяжело.