Война внутри

– Потрясающе! – всё так же по-детски и честно восхищается Юрий.

– Знаешь, что это значит?

– Понятия не имею! – отвечает Юрий, а Сергей хмыкает.

– Мы движемся к разгадке всего, что тут происходит! – патетически произносит Уолтер, картинно бросая на тарелку остатки хумбургера и на секунду откидываясь назад. Такое положение, по всей видимости, неудобно, поскольку через мгновение англичанину вновь приходится наклониться вперёд, чтобы иметь возможность нормально съесть свой завтрак.

– А что тут происходит? – несколько удивляется Юрий.

– Тут происходит следующее: ты слушаешь бредни одного старого сумасшедшего, – вмешивается в диалог доедающий «омлет» Сергей.

– Этот всегда ворчит, не слушай его! Слушай меня. – Уолтер стучит себя по груди.

– Если говорить о том, что тут происходит, мне кажется, что всё ясно, – комментирует Юрий, вращая в пальцах вилку. – Мы боремся с ними, они – с нами. Конечно, интересно, почему ад пуст. И на базе множество недоступной нам информации, потому что это военный объект. Но ведь основной смысл и наше прямое предназначение ясны. Или я неверно уловил суть разговора?

– Молодой и зелёный! Поверь, тут всё в заговорах! – шипит Уолтер, наклоняясь вперёд и водя в разные стороны глазами.

– В заговорах по поводу чего? – удивляется Юрий.

– Да всего! Все-го! Понимаешь?

– Ладно, ладно, – успокаивает Уолтера парень и делает вид, что переключается на остатки своей еды.

– Ничего вы не понимаете! Посмотрим, как вы запоёте, когда мы узнаем больше. – Уолтер не сдаётся и в целом, судя по всему, чувствует себя победителем.

– Жаль, что всё так сложилось. Я бы спокойней с демонами воевал, – грустно опустив глаза, произносит Юрий. – Мне эта ситуация ужасно не нравится. Сегодня слышал, как наши ликовали. Им приятель с фронта пишет, когда дозволено. Рассказал, как у границы подбили ангела и пытали для удовольствия, пока учёные не забрали. Мол, он как робот – выдать всё равно ничего не может, сколько ни жги. Вы правильно говорите – свободы воли у них нет. Молчит, а наши его слабым лучом… как жука под лупой. Ликовали, смеялись, что, мол, так и надо. Всё равно ничего не чувствует. А я так не могу! Мне даже слушать это противно. – Юрий тяжело сглатывает, его кадык прыгает вверх-вниз. – И такая боль сразу в груди. Куда же мы лезем? Сами ещё животные. Может, и не стоит нам пока загробным миром распоряжаться?

– Не переживай, солдаты там таких ужасов насматриваются, так озлоблены, что для них это нормально. Да и никто не даст таким молодым рулить загробной жизнью. Выберут знающих людей, – успокаивает Уолтер, сочувственно рассматривая собеседника.

– Какая разница, каких ужасов они насматриваются! Это ненормально. И никогда для меня не будет нормально! Я бы их судил всех, если бы мог. (Пауза.) А вы что думаете? – Юрий с болью в глазах оборачивается к Сергею. Видно, что ищет хоть кого-то, кто бы согласился и поддержал его одинокие мысли.

– Я думаю, что твари твои друзья. А тебе нужно поменьше о подобном вслух говорить.

Все замолкают и доедают остатки своих порций. Юрий нехарактерно для себя оставляет часть белковых палочек на подносе и перебирает их, складывая в замысловатые фигуры.

Наконец, Плакса нарушает задумчивую тишину:

– Кстати, хотел вас пригласить. У нас один парень стихи пишет. Неплохие, как по мне. Приходите послушать сегодня вечером. Может, и вам понравится. – По голосу слышно, что Юрий уже отошёл от своей эмоциональной реплики.

– Что же это, муравьи-солдаты, да ещё и поэты? Где это видано? Вас даже в этом стараются не ограничить генные инженеры? И не пожалуешься, что мозги порезали за силушку. Нынешний человек во всём хорош, – с непонятной горечью комментирует Сергей. – Я, может, и приду. Но ненадолго. У нас эта неделя последняя, а потом экзамены. – Виновато пожимает плечами.

– Приходите, даже ненадолго. Место сбора – возле правого крыла. Стихи у него и правда замечательные. – Плакса приободряется и добавляет к фразе геометрически ровную улыбку. Сергей лениво откидывается на стуле, размышляя о стихах. Поев, он значительно добреет. Ну что? Теперь можно и на теорию пси-полей. Уолтер тоже уже справился с остатками завтрака, так что старики прощаются с Юрием и отправляются в аудиторию.

– Ты, кстати, заметил, что мы последнее время вечно спешим куда-то? – спрашивает сосредоточенный Уолтер, листая терминал в поисках последней лабораторной.

– Да, как ужаленные бегаем постоянно. – Сергей кивает, хотя собеседник и не видит его.

– Просто я это к тому, что последние годы я вообще никуда особо не торопился. И даже подумать о том, чтобы торопиться, мне лень было. Сидишь с газеткой, вроде как жизнь понял, спокойно кашу жуёшь и критикуешь всё вокруг, вызывая любящую ненависть у родственников. Чем тебе не идеальная старость? Не нужно мне ничего особо было. А тут – всё с ног на голову. Словно мне тридцать. Откуда это в нас?

– Пичкают тебя крестами, вот оттуда. Или ещё какая-то гадость. Мозгоправов у них куча. Не захочешь побежать сам – придумают, как «и-го-го» крикнуть.

– Возможно, – так же задумчиво отвечает Уолтер.

Впереди показывается аудитория. Старики проваливаются в светлое лабораторное помещение. Пока загруженный Кацман принимает последние работы, старики пытаются повторить необходимую для сдачи информацию.

Защита проходит легко. Уолтер получает «B» и остаётся этим ужасно доволен. Закрыв предмет, Сергей чувствует себя на расстоянии вытянутой руки от цели. Волшебная запись в личном деле помогает обозримо оценить пройденный путь.

Завершает день последняя лекция по введению в пси-цепи и устройства. Профессор Драгунов рассказывает про трёхполосную пси-линзу, устанавливаемую на плазмомёты Шестоковича с восемьдесят шестого года. Сложное устройство, работающее на небольшом генераторе пси-поля, оно ускоряет полёт плазмоида и его разрушающую способность. При этом подзарядка генератора осуществляется преимущественно личными силами солдата. Что, по мнению профессора, вызывает небольшой временный дискомфорт, сравнимый с понижением настроения. Несмотря на мнение профессора, линзу рекомендуется заряжать каждый раз после боя, а не перед или во время, дабы не терять даже крохи боевого запала.

В конце пары Драгунов обещает, что эта тема будет в финальной контрольной. Кроме контрольной, для закрытия предмета предстоит сдать индивидуальную курсовую, описывающую принцип работы выбранного пси-устройства. Работу задали ещё в середине курса, но на текущий момент её принесли лишь два человека. Сергей, занятый беспрерывным зазубриванием, за неё ещё и не садился. У старика есть одна корыстная мысль – попросить Юрия достать ему хоть какое-то подобие документации и написать работу про тридцатьтройку – распятие. Но он не представляет, насколько это вообще осуществимо.

Сложная часть дня подходит к концу. Чувствуя облегчение и свободу в распределении оставшегося времени, Сергей выбирается из аудитории. Он бы с удовольствием провёл обед в одиночестве, но ему неловко объяснять это Уолтеру.

Товарищи вновь отправляются в пищеблок. В этот раз уже не спеша. Уолтер шумно и много рассуждает про предстоящие экзамены, а Сергей больше молчит. Коридоры, всё ещё освещаемые солнечным светом, почему-то постоянно намекают Сергею на дрёму. Видимо, он не высыпается последнее время.

– Ты уже писал курсовую? – спрашивает Уолтер.

– В сотый раз тебе отвечаю – нет, ты сам видел, чем я был занят последний час. За это время ничего не изменилось!

– А идеи есть?

– Не совсем. Попробую что-то найти в общем доступе. Или, может, Юра что-то подскажет.

– Этот? Ты спутал размер его мозга и мышц.

– Возможно, у него есть доступ к каким-то документам. Они же там вечно с техникой возятся.

– А пойдёшь после обеда прослушать солдатские стишки? А?

– Пойду, раз обещал. А ты не хочешь?

– Я загляну, но потом сразу в индивидуальный блок. Эта курсовая добавляет мне нервов! Даже желудок сбивается при работе.

Коридор заканчивается лестницей в столовую, а обед – приятной сытостью, что не добавляет Сергею болтливости. Впрочем, Уолтера это не смущает.

Вечер и летний воздух обволакивают всю парковую зону перед базой. Дойдя до назначенного места встречи, старики видят группу солдатиков – любителей стихов, перемешанную с улыбчивыми кураторами. Сергей с Уолтером держатся в стороне, пока их не замечает Юрий. Привычно помахивая мощной лапой, парень подходит с виноватым видом.

– Извините, что-то задержка небольшая. Нам помещение должны были выделить, но пока там что-то не согласовано. – Пожимает плечами.

Сергей решает начать с места в карьер.

– Юра, слушай, у тебя нет какой-то доступной документации по вашему оборудованию? Мне курсовую по пси-устройствам писать, а нет ни темы, ни устройства. Возможно, ты можешь мне чем-то интересным подсобить? Например, информацией по распятию. Это вообще идеально было бы.

– О нет, простите, Сергей. – Юрий чешет в затылке. – Нам пока к этому доступ не открыт. Если вообще будет когда-то открыт. Разве что по плазмомёту Шестоковича могу попробовать достать. Подойдёт? Обещают после закрытия первого этапа ввести нам всякую образовательную науку в этом плане. А пока ничего. Но я могу ребят поспрашивать ещё.

Уолтер сбоку радуется:

– «Образовательную науку». Какой слог!

– Жаль. Значит, так и будет.

Сергей, конечно, разочарован. Но это ощущение быстро угасает. Он чересчур устал от жизни, чтобы сильно расстраиваться из-за подобных мелочей. На секунду задумавшись, Юрий радостно предлагает выход:

– Напишите про эту шторку, что была модной два года назад. Моя мама такую прикупила сразу, как в рекламе увидела. Ну, которая ещё в душе вешается, чтобы Бог не подсматривал, когда ты моешься. Создаёт лёгкий и «практический безвредный», – цитирует он словосочетание рекламным голосом, – экран.

– Где вешается? – переспрашивает Сергей.

– В душе, – с готовностью отвечает парень.

– Ясно. Вот пропасть. Но я подумаю, спасибо.

Уолтер с интересом мгновенно включается в разговор:

– И дорогая шторка? Продаётся ещё хоть где-то?

– Тебе-то зачем?

Разочарование перерастает в лёгкую ироничную злость на Уолтера за его интерес к подобному низкокачественному товару. Уолтер не отвечает под вопросительным взглядом приятелей около десяти секунд, но, наконец, сдаётся и мрачно произносит:

– Я жутко стеснительный.

Сергей начинает посмеиваться, и даже Юрий старается сдержать улыбку после такого признания. На заднем плане раздаётся зазывающий оклик – один из солдат привлекает к себе внимание группы ожидающих. Он сообщает, что проблемы с помещением уже решены, и зрители грузятся в мягко расползшуюся дверь.

Приглушённый свет и доступ к умеренному бару делают вечер несколько интимнее. Сергей находит место с краю, Юрий преданно следует за ним, отмахиваясь от девушек и приятелей. Видимо, ему крайне хочется узнать мнение старика. Сергею несколько неловко принимать такое к себе отношение.

– Эй, пошли сюда, тут есть стулья. – Уолтер в полумраке зовёт Сергея из своего угла. Но тот упрямо отказывается, хотя знает, что ему будет тяжело выстоять всё представление. Уолтер пожимает плечами и садится на свободный стул.

Темнота и отгороженность с двух сторон дают Сергею чувство сравнительного одиночества и шанс получить удовольствие от происходящего. Юрий, как хороший официант, совершенно незаметен. Зал перешёптывается, пока на сцену не выходит юный здоровяк привычной комплекции модифицированного солдата.

В поэзии Сергей ничего не понимает, да и особо ничего не любит, кроме Маяковского да пары стихов Есенина. Но стихи солдатика всё-таки западают ему в душу. Старость и сентиментальность или, быть может, накопившийся стресс порой даже увлажняют глаза. Особенно его трогает одно произведение, где мужчина и женщина после смерти всё пытаются найти друг друга. Но не могут, поскольку думают, что умер лишь второй в их паре.

Под занавес все хлопают. День давно перерос в вечер, несмотря на усталость в ломящихся ногах, Сергей очень рад проведённому времени. Из зала крабом выползает Уолтер с затёкшей спиной.

– Мне понравилось. Действительно неплохо, – сообщает англичанин уже поджидающим его у выхода Сергею и Юрию.

– А вам как? – несколько заискивающе спрашивает Юра, заглядывая Сергею в лицо.

Тем временем Уолтер, не давая произнести ни слова, продолжает высказывать своё мнение:

– У современных поэтов действительно есть будущее. Да это и модно сейчас – солдат, а ещё когда он будет с фронта! Должно стать хорошей эмблемой для его продвижения! Да и для авторитета армии!

– Сергей, так что вы думаете? – повторяет вопрос Юрий.

– Если этот старый попугай замолчит хоть на секунду, я смогу похвалить твоего приятеля. Я рад, что пришёл. Хотя, конечно, до классиков ему ещё нужно подтянуться.

– Но для его возраста неплохо? Ведь верно? – вспыхивает счастьем Юрий. – Я так рад, что вам понравилось!

Уолтер вновь переключает диалог на себя:

– Ему нужно сделать свой канал и читать стихи там! Понимаю, это старомодно, но так многие начинали. Поверь, я кучу лет в рекламе. Хочешь, я подскажу ему, как это лучше сделать? – произносит англичанин, подбоченившись.

– Не знаю, я слышал, что там сейчас всё сложно, конкуренция дикая. Из-за ранжирования популярных тем.

– Ранжирование – отличная вещь! – Уолтер оживляется ещё сильнее. – Когда была полная свобода выбора, люди терялись, а сейчас ты смотришь то, что тебе правда интересно. Алгоритм подбора в ранжировании просто невероятен! С интуитивными составляющими и полным штатом аналитиков и телепатов.

– В любом случае это нужно делать не раньше чем через две-три недели. Когда обезьянка упадёт с вершины, – парирует Юрий с тоской.

Сергей плохо ориентируется в этой теме, поэтому решает уточнить:

– Что за обезьяна?

– Шимпанзе, одетый в детскую одежду, на гравитационном скутере разъезжает под весёлую песню, в которой поют: «Шимпанзе на гравитационном скутере». Этот ролик уже неделю забирает весь бесплатный трафик. А платный трафик мой приятель не потянет, – грустно заключает Юрий. – Хотя шимпанзе действительно забавный, – добавляет он. А затем оживляется, обращаясь к Сергею: – Хотите посмотреть?

– Отстань от меня со своей макакой. Я что, идиот? Неужели и через сто лет люди по-прежнему будут тратить своё время на просмотр шимпанзе в детской одежде, разъезжающих под забавную музыку?

– Так его повсюду крутят, неужели вы не видели? – Юрий удивлён, и в его вопросе звучит извинение.

– Нет, – отрезает Сергей.

– Кстати! А напишу-ка я курсовую про интуитивную составляющую каналов в Сети, – оживляется Уолтер. – Отличная тема!

«И правда отличная», – думает Сергей с сожалением, что не ему эта идея пришла в голову.

– Я побежал писать, пока запал есть! – с воодушевлением сообщает Уолтер.

– Мне тоже пора, – кивает Сергей.

Быстро попрощавшись, старики отправляются в сторону своих белых клеток. Юрий остаётся с ребятами, его ждёт молодой и полный эмоций вечер. Уолтер недоволен темпом движения Сергея и вскоре оставляет того одного.

Неплохие стихи погружают Сергея в себя, заставляя возвращаться к реальности лишь в моменты волнения об экзаменах. Перед самым входом в здание старик замечает недавнего инженера, секунду колеблется, подходить ли к нему, но настроения нет. Сергей лишь кивает, получая кивок с расслабленной улыбкой в ответ, и ныряет в расползшиеся сияющие двери.

Помещение с длинными коридорами. Приятный пол и мягкие тапки-кеды, практически поглощающие звуки шагов. Предчувствуя рабочий вечер в одиночестве, Сергей начинает несколько грустить. До приёма следующего креста ещё так много времени! Ничему не спасти старика от этого настроения.

Развалившись на кровати, Сергей выискивает в доступных библиотеках информацию по шторке от Бога. Устройство каждого такого прибора одинаковое, а дизайн Сергей выбирает оригинальный – такой себе огромный лист клёна. Поскольку информации не очень много, старик пытается её чем-то дополнить. Разведение текста общими фразами делает тот всё более жидким, так что Сергей решает включить в работу расчёты. Это может стать большим плюсом. Но расчёты нужно переделывать исходя из его личных начальных параметров. Это значит, что делать их нужно самостоятельно. Через два с половиной часа Сергей чертовски устаёт и бросает недоделанную курсовую. Хорошо, что он вообще за неё сел. Старик валится на кровать. До креста ещё полчаса. Если сейчас перестать что-либо делать, он останется один на один с собственными ночными мыслями о семье. В последнее время Сергей открывает всё больше граней в таком ощущении, как разлука. Как нелепо было давать этому чувству одно общее слово для названия!

Старик залезает в терминал вновь и смотрит чёртов ролик про шимпанзе. Улыбается. У него мелькает мысль: а что, если все остальные люди смотрят этот ролик с тем же чувством, что и он? Открывают лишь затем, чтобы отвлечь себя от жизни. Тогда все люди невероятно одиноки, а этот шимпанзе… Нет, не так: а этот шимпанзе – шимпанзе Одиночества. Единственный шлюз между человеком и той хлещущей пустотой, которую так усердно выбривают все годы войны. И на пустых местах, порезанных, – там никого. Человек сам, именно с той гранью разлуки, когда понимаешь: даже обратиться или позвать… ты просто не имеешь права.

Сергей скатывается с кровати и принимает крест.

Глава 2

Лопата Жени натыкается на кусок металла. Он начинает лихорадочно откапывать свою находку. Значительная яма почти полностью скрывает сутулого человечка на тонких конечностях. Тяжёлое дыхание сквозь давно грязную маску. Мужчина приседает и очищает найденное нечто от земли руками в двух парах дырявых перчаток, одни поверх других. Под грязью обломок приклада.

Ничего стоящего.

Женя садится на дно и облокачивается о черенок лопаты.

Ничего стоящего всю неделю. Достаёт и выкидывает на склад таких же копеечных находок рядом с ямой. По крайней мере, можно сдать на металлолом. Женя с тяжёлым сердцем думает о синтетическом бульоне, на две трети разбавленном водой. Это то, что сегодня ему предстоит получить на ужин. И то же сделать для мамы. Она его снова будет изводить. Как он всё это ненавидит! Эту вечную нищету. Чёрные тучи превращают воздух в парилку, и человечек вынужден стирать грязным рукавом пятнышки пота со лба. Встаёт: время продолжить раскопки. Женя думает, что у него есть шанс найти другие куски орудия. Может, даже целые детали.

Их городок стоит на холме, закрывающем от сильных бурь. С почвой тоже повезло: тот кислотный яд, который протекает на равнинах, тут не задерживается. Можно спокойно сесть, не нужна специальная обувь. Или вот – копать.

Лопата натыкается на что-то ещё. Если бы это была мина! Женя продал бы её и смог бы жить месяц, не заботясь о будущем. Какая же это мина? Наверняка будет бессмысленный хлам. Заговаривая удачу, Женя делает вид, что ничего от неё не ждёт.

Ещё один бесполезный обломок древнего ружья! Мужчина чертыхается и пинает ногой край своей ямы.

На заднем плане раздаются радостные покрикивания. Женя выглядывает и видит проклятого пухлого Джо. Мерзкий, гадкий, мелкий тип. Купил территорию рядом с Женей у местных заправил. Выкапывает оттуда вечно что-то и радуется.

Все! Все в округе знали, что Женя тогда копил на этот участок. И, если бы его мать была чуть менее требовательной, участок уже был бы его. А теперь он вынужден терпеть насмешки этого подлеца.

– Чего? Нашёл что-то? – не выдавая своей ненависти, с улыбкой спрашивает Женя у Джо.

– Ах-ха! О да! Смотри! – Джо показывает бесформенный кусок металла. – Генератор! Знаешь, сколько это стоит?

Женя не может отсюда разобрать, что это и сколько оно может стоить, но он сгорает от зависти.

– Да, делишки у меня неплохи! Отличное место! А у тебя как, соседушка? – мерзким радостным голоском продолжает Джо.

– О! У меня тоже день сегодня удачный. Смотри! – Женя залезает в яму, отрывает кусок бесформенной хламиды, в которую одет, и заматывает в него кусок ружья. Выбирается, снимает защитную повязку, растягивает лицо в самой счастливой улыбке. – Вот! Это будет сегодня мой кусок белкового мяса! – Радостно трясёт.

– О-о-о! – глупо сложив свои крупные губы, тянет Джо. Вечно он звуками общается. Что за тип! – Поздравляю-поздравляю.

– И я тебя, соседушка, – радостно отвечает Женя.

Настроения нет, впереди только кромешная темень ночи. Пора собираться. Женя сваливает свой металлолом на тряпку, заворачивает и взваливает на спину. Машет на прощание рукой Джо и направляется в сторону дома.

Тяжёлая ноша и привычный пейзаж.

Вскоре начинаются сколоченные из кусков битых камней и завалов расплавленного асфальта разнообразные постройки их городка. Или посёлка? Когда Женю спрашивают проезжающие по дороге челноки, он им всем отвечает, что это мелкий городок. Чёрные коробки контейнеров, крошечные юрты или низкие крыши землянок ютятся вокруг небольшого реинкарнатора и источника фильтрованной воды. Всё это ему осточертело! Мужчина кашляет – давно пора поменять повязку, но денег нет. Хорошо, что ветер несёт из Порта чистый воздух. Или Женя просто убеждает себя в этом? Там у них стоит самый настоящий очистительный завод. А тут – только слабые отголоски. Но лучше, чем ничего. Женя погружён в размышления о круговороте тех жалких копеек, которые он умудряется заработать, раскапывая окраины Красной равнины. Археологи уже давно выкопали всё стоящее тут и перебрались на сами Красные Пески. Вот бы ему попалась мина! Может, он собрал бы все пожитки и уехал так далеко, как только можно. Но мать… Её оставить нельзя. Да, именно в ней причина!

Женя отпирает рыжий, собранный из битого стройматериала и глины домик. Тёплый жёлтый свет от практически вечных грибных ламп, в нос врезается запах человеческого жилища. Сваливает металл при входе.

– Ты? – старческий голос из груды мятого рванья.

– Я. – Уставший за день Женя снимает повязку. – Меняла сегодня фильтр на окне?

– Если надо, поменяй сам. Я в этом доме много не дышу.

– Я целый день рою эту проклятую всеми грязь! Устаю, как… Могла бы и поменять.

– И что, нарыл что-то, копатель? – В голосе звучит сарказм.

Женя молчит. Садится на старый, с расползающимися ножками стул, стягивает прохудившиеся в нескольких местах ботинки. Огромная, предназначенная для защиты ступни от повышенной кислотности подошва стёрта почти наполовину.

– Что молчишь? Работничек!

Женя ненавидит это, он чувствует несправедливость упрёков. Ему кажется, что он постоянно работает и единственный что-то делает для этого дома. Он тихо стучит кулаком по стене.

– Если бы ты был мужиком, а не говном, давно бы уже отправился на Красную равнину. Просто боишься боли, вот и всё. Жили бы нормально, жрали бы что-то получше синтетического бульона. У аборигенов бы мясо ментотараканов купили. Или даже синтезированное. Вот чем ты будешь меня сегодня кормить? Постарайся что-то придумать.

– Ты же знаешь, у нас ничего нового не появилось! Продам хлам, что сегодня выкопал, может, будет тебе на медовицу. Ты же любишь медовицу?

– Когда это ещё будет?! Сколько я могу терпеть эту горячую воду на завтрак и ужин? Ты видел, что Жанке муж приносит? Видел?

Женя старается не встревать. По тону слышно, что мать успокаивается, главное – успеть в этот период времени протолкнуть ей синтетический бульон. А потом ретироваться в какой-нибудь угол. Крошечный домик практически оставляет Женю без личного пространства. Где взять деньги на медовицу? Нужно завтра постараться найти что-то получше. И желательно с самого утра. Реально ли это? Женя гонит от себя эту мысль. Нужно просто прожить ещё один день. Ещё одну бессонную ночь. Холод накрывает их городок.

Мать ужинает и засыпает. Женя допивает остатки питательной жижи из пластмассовой упаковки. Их блок супов давно подходит к концу. Как он потянет это всё купить? Непонятно. В идеале не нужна им медовица. А нужен новый фильтр. Но матери всё равно. Она чересчур любит сладкое. Она не всегда была такой, это болезнь таза всё усугубила. Женя хочет наорать на неё, ответить чем-то на все свои мучения. Но вместо этого он тихонько бросает в угол пластмассовую чашку. В сердцах, так сказать. А затем трусливо проверяет, не разбудил ли этим грозную женщину. Что он за человек? Стараясь не шуметь, надевает серую повязку, напяливает привычные ботинки. Потерпите ещё, пожалуйста. Он обязательно найдёт что-то стоящее!

Выходит, впереди тянется дорога. Иногда ночью по ней ползут огоньки – вереницы челноков или мусорщиков. Все они тянутся в Порт – город на краю Красной равнины.

Красная равнина – это местная достопримечательность. Если где-то ещё сохранились достопримечательности. Говорят, это был источник Катаклизма или военная база. Кто-то говорит, что тут происходило огромное сражение, спровоцировавшее волну. Женя не знает. Одно точно: на самой Красной равнине и вокруг большие скопления искажений и различного древнего хлама. За одно и второе отвешивают крупные суммы. Женя размышляет, смог бы он попасть на равнину, стать успешным археологом. Сейчас это слово приобрело несколько иной оттенок. Он смотрит в чёрное небо. Давно бы покончил с жизнью. Или силёнок бы не хватило? Права ли его мать?