Покрывало Изиды

–Я не Буратино,– испуганно замотал головой молодой человек, никогда не слышавший об этом детском персонаже.– И я совсем не богатый…

–А как же тридцать семь долларов?– уточнил врач, намекая на то, что эти деньги по местному курсу перевешивали все остальные накопления Халида.– Откуда они у тебя?

–Я продал мак…

–И кому же ты его здесь продал за доллары?– с наигранным удивлением поднял брови Осокин.

–Капитану Раджибу,– понуро признался Халид.

–А я думаю, что капитан Раджиб заплатил тебе эти деньги за сопровождение караванов с оружием,– вполне резонно предположил контрразведчик.

–Меня не берут в сопровождение. Я слишком молодой. Я должен следить за вами,– попытался оправдаться Халид и, поняв, что проговорился, испуганно зажал рот рукой.

–А вот это уже очень интересно. Собирайся, поедем в оперчасть в Кандагар.

Осокин сложил в планшет полароидные фотографии и бросил молодому человеку его одежду. Тот проворно натянул необъятные пуштунские шаровары и длинную рубаху-перухан, а потом рухнул на колени и с силой ударился лбом о глинобитный пол.

–Не надо в Кандагар! Я молодой – я хочу жить! Я для вас всё что угодно сделаю!

–И что ты можешь для меня сделать?– оценивающе-холодно спросил Осокин.

–Всё, что прикажите! Хотите, я убью капитана Раджиба?

–Вот этого не надо. Мне нужна точная информация о караванах с оружием, а её у тебя нет…

–Нет,– обречённо согласился Халид.– Меня не берут в сопровождение.

–А почему тебя не берут?

–За это платят хорошие деньги. А я ещё молодой. У меня нет ни жены, ни детей. В отряде считают, что мне лишние деньги ни к чему.

–Тогда женись,– легковесно предложил Осокин.

–Но у меня нет денег на калым,– смущённо признался Халид и буквально со слезами на глазах рассказал историю своей семьи.

–И сколько сейчас стоит хорошая невеста?– насмешливо поинтересовался Осокин, выслушав душещипательный рассказ молодого человека.

–Очень дорого. Караванщики не только платят проводникам за прикрытие. Они ещё и покупают мак. И за всё платят долларами. Люди буквально помешались на этих зелёных бумажках. Самая дешёвая невеста стоит четыреста баксов. А капитан Наджиб хочет за свою младшую дочь вообще пять тысяч.

–И у вас есть такие богачи?

–У нас нет. Но богатые люди есть в Кандагаре и в Пакистане. Многие хотят породниться с начальником Царандоя.

Капитан Раджиб был потомственным начальником. Его предки издавна руководили богатой Фарумской таможней. Но с прокладкой трассы Кандагар-Кветта торговля в Тоба-Какарском ущелье заглохла, и дед Раджиба возглавил образованный в кишлаке отряд пограничной стражи. От деда эта должность по наследству перешла к отцу, а потом и к самому Раджибу. В начале Гражданской войны кишлак захватили моджахеды, и присягнувший Кармалю капитан вместе со своей семьёй бежал в Кандагар. Когда советские войска отбили Фарум и установили контроль над ставшим стратегически важным ущельем, Раджиб вернулся в кишлак в должности начальника Царандоя – новой силовой структуры, совмещавшей в себе функции пограничной стражи, полиции и контрразведки. Несмотря на то, что формально власть в Фарузе принадлежала Народному совету, состоявшему из самых уважаемых жителей, реальным хозяином кишлака был капитан Раджиб. И возможность стать его зятем Халиду даже не снилась.

–А у тебя есть богатые родственники?– задумчиво спросил Осокин.

–Откуда?– картинно округлил глаза молодой человек.– У отца был какой-то двоюродный дядя, торговавший специями на кабульском базаре. Ещё до первой революции он покупал у нас перец, куркуму, имбирь и мак. Но дядя уже лет десять не приезжает и ничего не пишет. Может, он уже умер…

–Дядя в Кабуле. Это очень хорошо,– оживился контрразведчик и достал из планшета чистый лист бумаги и шариковую ручку.– Пиши.

–Что писать?– растерянно спросил окончательно запутавшийся Халид.

–Соглашение о сотрудничестве. Я, Халид Казар, рядовой боец одиннадцатой роты народного Царандоя провинции Кандагар добровольно соглашаюсь на сотрудничество с Разведывательным управлением Сороковой армии. Обо всех известных мне случаях нарушения законности обязуясь сообщать оперуполномоченному по Фарузскому району капитану Андрею Васильевичу Осокину. Дата, подпись.

–А без этой бумаги на словах договориться никак нельзя?– буквально взмолился молодой человек, не желавший подписывать свой собственный смертный приговор.

–Без этой бумаги можно отправиться только в Кандагарскую прокуратуру,– жёстко отрезал Осокин.– Пиши, а я пока зафиксирую нанесённые тобой травмы.

Он достал ещё один лист бумаги и повернулся к изображавшей невероятные страдания Полухиной:

–Ну, что тут у тебя?

Та молча раздвинула ноги, и Осокин озадаченно протянул:

–Это же надо такое сотворить…

Полухина едва удержалась от распиравшего её смеха, а морально уничтоженный Халид, словно ожидая удара, испуганно втянул голову в плечи и, сидя на полу, прямо на колене стал торопливо писать соглашение о сотрудничестве. Через полчаса в планшете у Осокина появились два новых важных документа: акт медицинского осмотра потерпевшей медсестры Полухиной и соглашение о сотрудничестве с его новым и пока единственным агентом Халидом Казаром. Первоначально капитан хотел назвать его как-нибудь устрашающе – гюрзой или коброй. Но по достоинству оценив его доверчивость и наивность, решил дать псевдоним Буратино. Отправив Халида отмываться от крови в летний душ, Осокин рассказал о его новом рабочем прозвище Полухиной. Та в ответ задорно рассмеялась:

–Действительно, такой же простофиля!

–Бывает, что от подобных простофиль бед не оберёшься,– философски резюмировал контрразведчик.

Тогда он и предположить не мог, насколько пророческими окажутся эти слова.

Когда приведшего себя в порядок Халида сменил мрачный старик Маджар, Осокин добавил к лежащим в планшете документам фляжку с медицинским спиртом и в сопровождении нового охранника отправился к ущелью на советский блокпост. Оставив навязанного соглядатая на контрольно-пропускном пункте, он прошёл в кабинет своего непосредственного начальника – майора-особиста Сергея Егорова. Вышел от него Осокин только через три часа – заметно выпивший и вполне довольный. Получив у гарнизонного врача лекарства, спирт и расходные материалы для своего медпункта, он, выписывая на велосипеде замысловатые кренделя, кое-как с помощью своего охранника вернулся в Фарум. В медпункте Осокин выпил ещё полстакана спирта, рухнул на кровать и проспал мертвецким сном до завтрашнего утра.

Следующие две недели и он и Полухина вели себя с Халидом так, словно между ними абсолютно ничего не случилось. А потом отец молодого человека получил неожиданное письмо от дяди Омара из Кабула. Тот сообщал, что очень серьёзно болен и хочет перед смертью увидеть любимого двоюродного племянника. Отец Халида моментально собрался, сел в заменявшую рейсовый автобус шашпай-арбу (ЗИЛ-130) и уехал сначала в Кандагар, а оттуда в Кабул. Вернулся он почти через месяц, не зная то ли радоваться, то ли печалится. Оказалось, что дядя Омар действительно находится при смерти, а прямых наследников у него не осталось: одни погибли в Революцию и Гражданскую войну, другие ушли в моджахеды и находятся неизвестно где – то ли в горах, то ли в Пакистане. Предчувствуя неминуемую кончину, старик продал свой довольно доходный бизнес, а вырученные деньги решил раздать уцелевшим родственником. Одним из таких счастливчиков оказался отец Халида, у которого дядя Омар ещё до Революции взял на реализацию специи и опийный мак, а деньги в наступившей сумятице так и не вернул. Возвращённая дядей сумма оказалась совершенно фантастическая – целых пять тысяч долларов! Халид, сияя как медное афганское солнце, в ближайшее дежурство рассказал об этом чуде Осокину и, словно ожидая пояснений, вопросительно посмотрел на своего куратора.

–Считай, что ты выиграл в лотерею,– невозмутимо прокомментировал тот.– Теперь беги сватать дочь своего капитана.

На следующий день отец Халида, одев купленную в Кабуле новую праздничную одежду, отправился свататься к начальнику Царандоя. Всемогущий капитан Раджиб вовсе не горел желанием породниться с малоимущими Казарами, но пять тысяч баксов наличными оказались решающим аргументом в пользу нестатусного брака. Резонно решив, что синица в руках лучше, чем журавль в небе, он дал своё согласие на этот мезальянс.

После свадьбы Халид стал дежурить в медпункте гораздо реже – всего один-два раза в неделю и то исключительно в дневное время. Теперь он получил повышение – стал сержантом и начал выходить на патрулирование предгорий. В одно из таких редких дежурств Осокин отозвал молодого человека в свою комнату и безапелляционно объявил:

–Пора отрабатывать полученные деньги.

–Какие деньги?– наивно удивился Халид.

–Те, которые ты получил от дяди Омара. Или ты думаешь, что он действительно оставил твоему отцу такое сумасшедшее наследство в счёт какого-то столетнего долга?

Молодой человек понуро пожал плечами и удручённо спросил:

–А что мне надо делать?

–Ты сопровождаешь караваны?

Халид смущённо замялся и ничего не ответил.

–Так ты сопровождаешь караваны?– повторил свой вопрос Осокин.

–Да,– чуть слышно признался молодой человек.

–Как часто они идут?

–Почти каждую неделю,– с трудом выдавил из себя Халид.

–Что везут?

–Всё. Автоматы, пулемёты, патроны, консервы…

–Автоматы Калашникова?

–Да. Китайские. Говорят, они гораздо хуже ваших.

Осокин удовлетворённо кивнул головой, а потом достал из медицинского шкафа несколько автоматных рожков и положил их на стол.

–Возьми и спрячь дома, а один всегда носи с собой. При встрече следующего каравана, незаметно засунь рожок в сумку с боеприпасами. Остальное не твоя забота. За каждый караван будешь получать по сто долларов.

–А если меня заметят?

–Старайся, чтобы не заметили. И не делай глупостей – помни о фотографиях и согласии на сотрудничество.

–Я помню…

–Всё – свободен.

Ссутулившийся Халид вялой шаркающей походкой отправился на свой пост под навесом у входа в медпункт.

–Выше голову, молодожён!– ободряюще крикнул ему вслед Осокин.

Окончательно запутавшийся молодой человек воспринял такое ободрение как откровенную издёвку и, выйдя за дверь, в сердцах плюнул на порог.

Караванщики использовали проводников, не потому что плохо знали местность и боялись заблудиться, а как дополнительную охрану и разведку. Караваны передвигались исключительно ночью, а днём прятались от советских разведгрупп и вертушек в горных пещерах, ущельях или небольших кишлаках. Тем временем местные проводники, чаще всего из числа пастухов, “прощупывали” предстоящий ночной переход в поисках возможной засады. Наткнувшись на правительственных солдат или советский спецназ, они сообщали об этом караванщикам и те либо меняли маршрут, либо ждали пока патруль не уйдёт на другой участок. Лучшими проводниками были подкупленные бойцы Царандоя. Они, не вызывая никаких подозрений, свободно передвигались по горам и днём и ночью и без промедлений предупреждали караванщиков об обнаруженной ими засаде.

Капитан Раджиб помогал душманам не столько из-за денег, сколько из-за страха. Он никогда не имел никаких политических убеждений и с лёгкостью признавал любую власть. Двадцать лет назад, начиная службу в пограничной страже, Раджиб присягнул на верность королю Захир Шаху. В семьдесят третьем году после государственного переворота сразу же признал президентом бывшего премьер-министра Мухаммеда Дауда. После Апрельской революции и публичной казни диктатора Дауда он поочерёдно поклялся в верности лидерам Народно-демократической партии – сначала Мухаммаду Тараки, а потом его палачу Хафизулле Амину. После убийства самого Амина и прихода к власти просоветского Бабрака Кармаля в стране началась полномасштабная гражданская война. Капитан Раджиб как всегда выбрал сторону очередного кабульского правительства и не прогадал. Правда, когда в кишлаке вспыхнул бунт против новой власти, ему с семьёй пришлось поспешно бежать в Кандагар. Но уже через пару месяцев он вслед за советскими солдатами вернулся в родной Фарум и возглавил новую силовую структуру – Царандой. Эта должность и семьдесят пять хорошо вооружённых бойцов делали капитана Раджиба реальным и полновластным хозяином района.

Капитан наслаждался своим всемогуществом почти год – до тех пор, пока в его кабинет не зашёл один из местных старейшин и сообщил, что сегодня ночью в заброшенном караван-сарае на окраине кишлака его будет ждать один очень уважаемый человек. На встречу надо идти одному и без оружия. Раджиб хотел было послать к чёрту и старика и его таинственного гостя, но какой-то внутренний голос остановил его от этого опрометчивого шага, и ночью он в одиночку отправился в указанное место. В полуразрушенном караван-сарае его действительно ожидал некогда очень уважаемый человек – бывший начальник Кандагарской полиции полковник Башимкар. Ещё в семьдесят девятом году он не принял Апрельскую революцию, поднял в городе неудачный мятеж и после его подавления бежал в Пакистан. С началом Гражданской войны он возглавил местных джихадистов, попытался снова захватить власть в Кандагаре, но потерпел сокрушительное поражение от советских войск и теперь скрывался где-то в горах. Несмотря на то, что по слухам в его отряде оставались не более двадцати плохо вооружённых и не представляющих реальной опасности бойцов, уничтожение банды Башимкара являлось основной задачей Фарумского Царандоя. Однако капитан Раджиб, жалея собственных солдат и не желая вступать в открытое боестолкновение, поисками мятежного полковника практически не занимался. И вот теперь Башимкар тоже один и с пустыми руками стоял перед ним собственной персоной. Он вежливо поздоровался и самоуверенно произнёс:

–Капитан, мне нужна твоя помощь.

Раджиб, наивно подумав, что полковник решил сложить оружие и пришёл обговорить какие-то условия капитуляции, так же твёрдо ответил:

–Я тебя слушаю.

–Мне нужны проводники.

–Кто?– недоумённо уточнил капитан – ему показалось, что он ослышался.

–Твои проводники для наших караванов,– флегматично пояснил Башимкар.– Два раза в месяц на два ночных перехода от Фарума до Лагата или Баладая. Я плачу хорошие деньги – по пять долларов каждому бойцу и пятьдесят лично тебе. А ещё я буду покупать у вас мак и коноплю.

Раджиб буквально позеленел от такой наглости.

–Ты понимаешь, кому ты это предлагаешь?! Я думал, что ты пришёл сдаваться!

–Сдаваться?– дерзко рассмеялся Башимкар.– Да у меня бойцов сейчас больше чем в твоём собачьем Царандое. И весь кишлак поддерживает меня. Если я прикажу – вас всех как мух перебьют за полчаса.

–И тогда шурави уничтожат кишлак,– резонно возразил Раджиб.

–Шурави как пришли, так и уйдут. А мы здесь навсегда. Сколько в Кабуле было в последние годы правителей? Захир Шах, Дауд, Тараки, Амин. И где они теперь? Вашему Кармалю тоже недолго осталось. Ты хочешь, вместе со своей семьёй, отправится в ад вслед за ними?– популярно обрисовал перспективу Башимкар.

–Не смей трогать мою семью!– вскипел капитан.

–А почему я не должен её трогать?– ухмыльнулся бывший полковник.– Новая власть и шурави не жалеют наши семьи. Ни жён, ни детей…

Раджиб ничего не ответил. Башимкар принял его молчание за согласие и безапелляционно произнёс:

–Караван пойдёт через три дня. Послезавтра ты отправишь в рейд пятнадцать надёжных бойцов и выпишешь им маршрут патрулирования в сторону Лагата. Пусть сначала поднимутся в горы – мои люди их там встретят и всё объяснят.

–А если бойцы не согласятся или донесут на меня?

–У них точно такой же выбор как у тебя. Ты растолкуй своим солдатам, что быть богатым и живым гораздо лучше, чем нищим и мёртвым. И доллары – лучший аргумент в пользу нашего сотрудничества,– с этими словами полковник протянул капитану свёрнутые в трубочку зелёные купюры.– А на обратном пути наши караванщики купят у вас мак и коноплю.

Раджиб, понурив голову, забрал гонорар и, не попрощавшись, вышел из развалин караван-сарая.

–И не делай глупостей. Помни о своей семье!– крикнул ему вслед Башимкар.

Капитан и не собирался делать никаких новых глупостей. Свою главную глупость он совершил тогда, когда согласился возглавить местный Царандой. Служить новой власти было выгодно в крупных городах, находясь под надёжной защитой советских солдат, танков и вертушек. А в родном кишлаке Раджиб оказался между молотом и наковальней. Если он не станет проводить караваны, то его в ближайшее время убьют местные душманы, а если станет, то рано или поздно его убьют шурави. И как объяснить предполагаемую измену своим подчинённым? Капитан машинально закинул под язык пастилку чарза (сублимированный гашиш), но облегчения от этого не наступило и тягостные мысли не улетучились.

На следующий день он собрал в спортивном зале полтора десятка своих самых проверенных бойцов – выходцев из Фарума – и честно рассказал им о своей встрече с Башимкаром. К удивлению Раджиба ультимативное предложение душманов было принято едва ли не на ура. Никто из подавшихся в Царандой дехкан умирать не хотел, а заработать американскую валюту желали все. Через день, как и было оговорено, пятнадцать бойцов вышли на встречу с караванщиками и довели их до оговорённого кишлака. А на обратном пути тот же караван забрал подготовленные Раджибом мак и коноплю, и обоюдовыгодный бизнес был поставлен на поток. У капитана отлегло от сердца. Отводя от себя подозрения в измене, его отряд несколько в год со стрельбой и взрывами, чтобы было слышно на советском блок-посту, захватывал подставные караваны с отслужившим своё китайским оружейным хламом. Иногда Раджиб имитировал мнимые перестрелки с бандитами Башимкара. Но тот, чтобы не спалить прорубленное в горах надёжное окно, сам никогда не нападал ни расположенный в ущелье советский блок-пост, ни на Фарумский Царандой, а уходил в боевые рейды далеко в долину в сторону Кандагара. Официальная кабульская власть считала Фарум мирным и лояльным кишлаком, однако советская контрразведка сильно сомневалась в этой лояльности и воспринимала Фарум, как чёрную дыру, в которой творится неизвестно что. И только на пятый год Гражданской войны с внедрением в кишлак Осокина ситуация прояснилась. Тотальная замена местного Царандоя ничего не давала – новых бойцов могли также элементарно запугать или подкупить. А появление нового агента под псевдонимом Буратино позволяло помечать проходящие караваны радиомаячками.

В отличие от северных хребтов горы в районе Тоба-Какарского ущелья были невысокими и пологими, что позволяло караванам в любую погоду переходить их практически в любом месте, не пользуясь нахоженными тропами. Но это окно было всего около двадцати километров в ширину, и риск нарваться на советский спецназ был достаточно велик. С появлением проводников из Фарумского Царандоя опасность значительно уменьшилась, и караваны, ходившие раньше один-два раза в месяц пошли каждую неделю. Бойцы капитана Раджиба сопровождали своих подопечных до предгорий на расстоянии трёх дневных переходов, а оттуда караваны уже с новыми проводниками, – как правило, местными пастухами – расходились во все стороны: на юг в Гильменд, на запад в Герат и на север в сторону Кабула. Несколько лет схема работала как часы, а потом дала сбой. Почти добравшиеся до своих целей и расположившиеся на скрытную днёвку караваны сначала неожиданно расстреливали советские вертушки, а потом добивали высадившиеся из них десантники. До точек назначения не доходил едва ли не каждый второй груз, отправленный через Тоба-Какар. Было ясно, что среди проводников завёлся крот, но кто он и как передаёт информацию шурави? Все караваны уничтожались в одном-двух переходах от своей конечной цели – скрытной горной базы или хорошо укреплённого мятежного кишлака. За это время менялось несколько групп проводников, и вычислить, кто из них был предателем, было невозможно. Душманы на всякий случай для острастки расстреляли нескольких заподозренных в измене пастухов, но это не помогло. Караваны продолжали попадать в засады. Бойцы Раджиба находились в самом начале цепочки и были вне подозрений потому, что никогда не знали, куда конкретно направляется караван.

Незаметно подкинуть в сумку с боеприпасами рожок с патронами-маячками оказалось несложно, но в первый раз у Халида от волнения так дрожали руки, что он едва сумел засунуть его в перемётную сумку с новенькими китайскими автоматами. Потом молодой человек две недели с ужасом ожидал неминуемого возмездия за своё предательство, но когда капитан Раджиб вновь назначил его в проводники, с облегчением понял, что всё обошлось. А получив от Осокина две зелёные купюры с портретом Бенджамина Франклина – одну за первый уничтоженный караван, а другую в счёт аванса – и вовсе поверил в свою счастливую звезду. Вырученные деньги Халид ни на что не тратил, а аккуратно складывал в жестяную коробочку, которую прятал в родительском курятнике. Осокин обещал после войны забрать его с собой далёкую северную страну, в которой можно было, не таясь соотечественников пить советскую виноградную колу и сколько угодно смотреть на женщин с открытыми лицами и голыми ногами. Деньги должны были пойти на обустройство новой жизни на новом месте. После женитьбы Халид в медпункте дежурил нечасто – один-два раза в месяц и исключительно в дневное время. Заступив на смену, он получал от Осокина деньги и новые меченые рожки, выпивал стаканчик шампанского, выкуривал косяк конопли и до вечера дремал под навесом. Несмотря на перенесённые неприятности, кружащее голову игристое вино ему нравилось, а вот на Полухину Халид смотреть больше не мог. Женившись и начав регулярную половую жизнь, он понял, что его развели как несмышлёного ребёнка. Сильная и здоровая медсестра, даже согласившись на секс с нетрезвым и обкуренным Халидом, не позволила бы нанести себе какие-либо серьёзные травмы. Вероятно, у неё в это время были месячные, либо она перепачкала себя кровью заранее набранной из вены. Но как бы то ни было, дорога назад была окончательно отрезана. Откровенные фотографии, медицинский акт о совершённом насилии и соглашение о сотрудничестве навсегда связали Халида с коварными шурави.

Полухиной тоже было неудобно за свой поступок, и она старалась лишний раз не сталкиваться с ошельмованным ею Халидом. Когда молодой человек заступал на дежурство, медсестра уходила в свою комнату и весь день проводила там. Ей было уже тридцать, Осокину – двадцать девять, и их изначально легковесное увлечение друг другом очень быстро переросло в крепкую связь. Через год они вместе уехали в отпуск в Москву и там официально расписались. А ещё через полгода у них родилась дочь, и Полухина, навсегда покинув Афганистан, вернулась в Советский Союз. Осокин же служил до самого конца. Накануне нового одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года советские солдаты покинули Тоба-Какарское ущелье и передали свой блок-пост Фарумскому Царандою. Но изменникам не было суждено встретить Новый год на новом месте. Уже на следующую ночь советский спецназ, переодетый в пуштунские одежды, снял беспечно дремавшего единственного часового и под видом душманов Башимкара с криками “Аллах Акбар!” перебил весь состав двуличного Царандоя. Правда, среди погибших бойцов не оказалось старшего сержанта Халида Казара. Осокин сдержал своё слово, и настоял на том, чтобы агента по прозвищу Буратино вместе с женой и двумя детьми вывезли в Советский Союз.

Глава 6. Андрей Осокин, Иршикам.

За успешное выполнение сверхважной разведоперации, Осокин получил орден Боевого Красного Знамени, звание майора и долгосрочный отпуск, который провёл вместе с женой и дочкой в путешествии по Черноморскому побережью. Начав своё путешествие в апрельской Одессе, они, передвигаясь на катерах и теплоходах из порта в порт, окончили его в октябрьском Батуме. Это было самое счастливое время в жизни их семьи. А уже с ноября и Осокин, и Полухина и даже их трёхлетняя дочь стали готовиться к новому заданию.

С выводом Советских войск из Афганистана, Гражданская война не закончилась. Наоборот, она переметнулась на южные окраины Средней Азии – в Узбекистан и Таджикистан. Посланники моджахедов, преодолев Памирские горы, проповедовали в мечетях и молельных домах радикальный ислам и призывали к свержению власти проклятых кафиров. И если в крупных городах органы госбезопасности кое-как боролись с пришлыми и собственными джихадистами, то в провинции, а особенно в отдалённых горных районах, они чувствовали себя вполне вольготно.

Одним из таких неблагонадёжных районов было Иршикамское плато в Горном Бадахшане, издавна заселённое таджиками-ашмаилитами. Ашмаилизм – это одно течений в Исламе, адепты которого поклоняются непризнанному Назиратскому имаму Ашмаилу, якобы не умершему, а перешедшему по воле Аллаха в невидимое для простых смертных состояние “гаиб” – отсутствие. Гонимые как суннитами, так и шиитами ашмаилиты компактно поселялись в труднодоступных районах Памира, Гиндукуша, Тянь-Шаня и Гималаев. Но в какой бы стране они не проживали – в Пакистане, Афганистане, Советском Союзе, Китае или Индии – своим верховным правителем эти вечные изгнанники считали не местную власть, а своего духовного лидера – очередного Назиратского имама. В нагорье Иршикам бежавшие от монгольских завоевателей ашмаилиты появились ещё в XIII веке. Заложив своё поселение на берегу одноимённой реки, они принялись обживать этот суровый и неприветливый край. Прохладное засушливое лето и скудная каменистая почва не способствовали земледелию, а холодная снежная зима – скотоводству. Единственными крупными животными, способными выжить в таких неблагоприятных условиях были яки, дававшие шерсть, мясо и молоко. Зато окрестные горы оказались богаты природными ископаемыми: полиметаллическими рудами, драгоценными и поделочными камнями, серебром и даже золотом. Трудолюбивые ашмаилиты усердно плавили медь, свинец и олово, добывали чистейший лазурит, изумруды и рубины, а в верховьях реки Иршикам намывали золотой песок и самородки. Единственным недостатком их жизни было то, что когда-то привлекло их в эти края – оторванность от внешнего мира. Единственная Восточная дорога, связывавшая нагорье с долиной с ноября по апрель была непроходима из-за снежных заносов, а Южный перевал, ведущий в Афганистан и Пакистан, и вовсе был доступен только в летние месяцы. Такая изоляция способствовала развитию ремёсел. Всю зиму местные жители пряли шерсть, выделывали кошмы, изготовляли медную и оловянную посуду, так же ювелирные украшения. Летом они продавали свои изделия на базарах в Худжанте и других равнинных городах и кишлаках, а на вырученные деньги закупали недостающее продовольствие, чтобы пережить очередную суровую зиму. Такая однообразно-размеренная, но в общем-то безбедная жизнь продолжалась до середины девятнадцатого века, когда истощились казавшиеся бесконечными природные ресурсы окрестных гор. К тому времени небольшой посёлок на берегу реки Иршикам превратился в одноимённый город, а по краям нагорья появилось множество больших и малых кишлаков. Дававшие работу и приносившие стабильный доход рудники, копи, шахты и горные выработки опустели, а местная земля не могла прокормить многократно возросшее население. Чтобы выжить, надо было искать какой-то новый заработок на стороне. И ашмаилиты подались в батраки. Теперь весной вместо того, чтобы торговать на базарах они спускались в долину, чтобы наняться сезонными работниками к зажиточным дехканам. Отбатрачив полгода на хлопковых и рисовых плантациях, они, закупившись мукой и крупами, возвращались на зимовку на своё нагорье.