Прощание с Византией

Видимо, в эту минуту сказался горячий нрав Феодора II Ласкариса, не привыкшего смотреть на какое бы то ни было посягательство на свою власть, сколь иллюзорным оно ни казалось. Вместе с тем очевидно также, ему пришлось столкнуться реальными поползновениями на прерогативы царя. Получив соответствующие сведения о намечающемся заговоре, император приказал ослепить знатных аристократов – Константина, сына Алексея Стратигопула, Феодора Филеса и некоторых других вельмож273.

Сам Алексей Стратигопул, позднее ставший героем Византии, томился в тюрьме. Рядом с ним ожидал своей смерти будущий император Михаил Палеолог. Начальнику царской канцелярии Алиату отрезали язык, а паракимомен Загароммати был пострижен в монахи вместе с Торником, родственником Палеологов. Поскольку семейство Палеологов вызывало особую неприязнь и страх у Феодора II Ласкариса, он однажды под влиянием не самых нравственных мотивов приказал выдать замуж за старика, не способного к супружеской жизни, девицу Феодору, уже обрученную племянницу Михаила Палеолога. Затем ее обвинили в колдовстве и посадили в мешок, полный голодных куниц. В результате девушка приняла страшную смерть274.

Конечно, эти страницы ничуть не украшают биографию нашего героя, но вместе с тем едва ли подобные наказания носили массовый характер – летописцы не оставили какихлибо широких проскрипционных списков. Повидимому, устранялись отдельные подозрительные фигуры, хотя и здесь не обошлось без ошибок. Кроме того, все приговоры санкционировал «Вселенский патриарх» Арсений – верное свидетельство тому, что царской власти действительно угрожали, и не раз275.

Внутренние угрозы царской власти сочетались с внешними опасностями Никейскому государству. Весной 1256 г. Болгарский царь Михаил II Асень вторгся во Фракию и разбил Мануила Ласкариса, ослушавшегося приказа василевса, причем в плен попали многие видные греческие военачальники. Получив об этом известия, царь за один день сделал переход длиной 400 стадий и прибыл с войском к Болгарофигу (БабаЭски). Болгары частично были разбиты, частично бежали в панике, едва завидев императорский штандарт. Болгарский царь немедленно запросил мира и получил его в обмен на крепость Чепены.

Могущество Никейской империи вызывало уже не просто уважение, а страх. Римский папа Александр IV (1254—1261), озабоченный спасением Латинской империи и заключением соглашения с Феодором II Ласкарисом, направил к нему в 1256 г. своего легата. Тому были даны инструкции согласиться на условия унии, которые ранее предлагал Римскому папе Иннокентию IV император св. Иоанн III Дука Ватац. За это апостолик предлагал свое посредничество между Никейским и Латинским императорами. Более того, обещал папа, если вдруг Балдуин II заупрямится, то он сам готов обеспечить удовлетворение всех требований Никейского императора. Попутно понтифик предлагал вынести вопрос о статусе Восточного патриарха на Вселенский Собор, разрешая вековой спор о полномочиях Константинопольского архиерея и Римского папы и их местах в иерархии священноначалия. Но тут же оговаривался, что лично готов признать Арсения патриархом сразу после взятия греками Константинополя.

Однако теперь Ласкарис мог позволить себе сбросить с лица маску, которую временами надевали его предшественники. Он был абсолютно убежден в том, что и без содействия папы Латинская империя вскоре падет. Единственным союзникам латинянан в Константинополе традиционно считался Французский король. Но как раз в это время король Людовик IX Святой отходил от сарацинского плена и унижений 6го Крестового похода и ему явно было не до пилигримов. Кроме того, Никейский царь был прекрасно информирован о том, что все поездки Балдуина II по дворам европейских государей ничего, кроме небольших денежных вспомоществований, ему не принесли.

Предложения понтифика не произвели на Феодора II никакого впечатления. И папского легата просто не пустили в Никею (!), уведомив еще в Македонии о том, что царь не намерен вести с ним переговоры. Затем Ласкарис направил письмо понтифику, в котором категорично отверг идею подчинения Греческой церкви Риму и предложил подумать о воссоединении Церквей путем взаимных уступок и компромиссов. По примеру императора св. Юстиниана I Великого, который являлся для василевса образцом для подражания, Феодор II Ласкарис соглашался созвать Вселенский Собор. Но, конечно, не для обсуждения прерогатив Константинопольского патриарха, а для урегулирования догматических и обрядовых разногласий. И только при непременном условии своего председательства на нем.

«Но обрати внимание и вот на что, священнейший человече, – пишет император. – Из столь многих бывших Соборов, на которых сходились все архиерейски председательствующие в церквах, ни один Собор не произошел по повелению когонибудь из таковых архиереев: ни блаженнейшего папы старейшего Рима, ни патриарха Константинопольского, ни папы Александрийского, ни Иерусалимского, ни иного кого, но все Соборы собирались по царским повелениям. Ибо царь был имеющим власть их созыва, и без царского приказа ничего такого не совершалось. Ведь и издержки делались царем. И созыв, и собрание в нужном месте и, еще важнее, то, что когда освященные разногласили о догматах, кто кроме самого царя мог бы отличить глаголющих истину? Ибо он сидел среди них с избранными сенаторами и выдающимися чиновниками, и они выносили суждение, вроде: “Эти говорят истину, а те расположены противно истине”. Случалось, что и царь, причастный образованности, сам по себе познавал того, кто истинствует. Если же царь был не таковой, недостаток восполнялся изрядными мужами из сенаторов. Ибо без такового судии и различителя, который нес силу начальства и был препоясан мощью власти, как возможно было бы одних принимать как мыслящих истину, а других отсылать осужденными как еретичествующих и истину не догматствующих? Ибо он был царем не более тех, чем этих; царь существует равно для всех и равно всеми и именуется, и чтится, и с равным расположением относится ко всем. Пусть не боятся единоязычия или иноязычия. Царь не угождает в большей степени единоязычным, но он ко всем равен и подобным образом расположен ко всем подчиненным и есть судия истины и отличитель акривии. Ибо некогда еретичествующих грекоязычных царь, будучи им единоязычен, осуждал как еретиков и высылал, и иноязычных, исповедующих истину, принимал, и наоборот. Так что и вновь, если необходимо созвать Собор для исследования истины, должно быть так, и царскими указами сойтись в том месте, где он прикажет, так что и средства туда будут собираться, и все необходимое. И царь воссядет посреди, чтобы по старому тому обыкновению рассуживать говорящих. Если сие так произойдет, истина, наверное, будет легчайше установлена силой лучшего, и ложь отражена благодатью Духа. Ибо иначе не может произойти исправления мнения»276.

Папа Александр IV не являлся прирожденным дипломатом, а потому, получив такое письмо, категорически отказался от дальнейших переговоров. Хотя, очевидно, император занимал более традиционную позицию277.

Помимо уже известных по предыдущим векам двигателей истории в это время все активнее проявлял себя новый народ, о котором писалось выше, – монголотатары. После смерти 11 декабря 1241 г. Великого хана Угедея регентство в империи монголов получила его вдова Туракинехатум (1242—1246), чей сын Гуюк (1246—1248) был возведен на ханский трон курултаем (24 августа 1246 г.).

Как и многие лица из числа монгольской высшей аристократии, хан Гуюк открыто благоволил несторианцам, которые нередко служили мессу прямо напротив его шатра. Более того, все его главные министры, советник Хадак и канцлер Чинкай также являлись несторианами. Более того, принадлежность верхушки монгольской аристократии к христианству становилась фактором, существенно влияющим на самые сложные политические вопросы. В частности, король Киликийской Армении Хетум I (1226—1270) направил в 1248 г. к хану послом своего брата, признал себя вассалом Великого хана, заключил договор и был освобожден от всех податей и дани. «Восточные христиане, – писал он, – стали под покровительство Великого хана, который принял их с великой честью и объявил, что запрещает чинить им обиды».

В ближайшее время союзникамивассалами татар стали христиане Ближнего Востока, ассирийцы и греки, видевшие в них своих освободителей, а также князь Антиохии Боэмунд VI (1251—1275). Более того, при монголах резко упрочили свои позиции христиане Грузии, также ставшие верными вассалами Великого хана278.

Однако, как выяснилось, религиозная толерантность, в целом присущая монголам, не мешала Гуюку оставаться настоящим Чингизидом и мечтать о завоевании всего мира. По счастью для Европы, в скором времени хан вступил в борьбу с родственниками боковых ветвей, в действиях которых небезосновательно замечал сепаратистские мотивы. Выступив против них в поход, Великий хан внезапно умер в возрасте 43 лет 24 апреля 1248 г. – полагают, что его организм, истощенный частым возлиянием алкоголя и женщинами, просто не выдержал физических нагрузок279.

Здесь вполне уместно открыть ответ на вопрос, почему христианство было столь широко распространено среди монгольской элиты? А дело заключается в том, что некогда гонимые официальными властями Византии, несториане устремились на Восток, в земли, где еще не закрепился Ислам. Монголы и подчиненные им тюркские народы, пребывавшие в язычестве, оказались чрезвычайно податливыми влиянию несторианских миссионеров. Кроме того, позднее, в походах на Запад, монголы взяли в плен множество ремесленниковхристиан из Руси и стран Западной Европы. И, будучи весьма толерантными, быстро поддались прямому или косвенному миссионерству с их стороны.

Поэтому не удивительно, что среди монголотатарской знати было много христиан, в становищах отстраивались храмы, звонили колокола, стояли кресты. Причем среди монголотатар оказались не только несториане, но и ортодоксальные христиане, число которых быстро пополнялось за счет захваченных русских пленных, перешедших на татарскую службу. Правда, при этом среди монголов уже было довольно много мусульман и буддистов.

При всем том не только толерантность, но и врожденное любопытство заставляли монголов выяснить для себя далеко немаловажный вопрос: какая вера лучше? В мае 1254 г. Великий хан даже организовал диспут между послом Французского короля францисканским монахом Гийомом (Вильгельмом) де Рубруком, буддистами и мусульманами. Но ничего путного из этого не получилось: мусульмане цитировали Коран, буддисты медитировали, монах безуспешно рассуждал о Боге. Закончилось в традиционном для монголов духе: все участники и зрители перепились и завершили диспут уверениями о всеобщей и вечной дружбе280.

Тем не менее связь христиан с монгольской верхушкой укреплялась. В скором времени католикос несторианцев и другие клирики стали видными лицами среди монголов. Они располагали целыми селениями, доходы с которых шли на их содержание, монастыри и духовные школы. А попутно умело действовали через членов ханской семьи, всегда готовых защитить католикоса в случае опасности. К чести несторианцев, они всегда охотно поддерживали представителей других ветвей христианства, если тем угрожала опасность. Однако неопределенность и резкие колебания в отношениях с ханским дворцом создавали для христиан постоянную тревогу281.

Разумеется, Римская курия также не могла остаться в стороне от дипломатических сношений с Великим ханом, однако, в силу субъективных обстоятельств, они получили далеко не позитивный характер. В 1242 г. понтифик направил к Чормакану посольство, однако к тому времени тот вследствие инсульта был парализован и вынужден был оставить свой пост. Впрочем, и его преемник испытывал самые добрые чувства к христианам – до приезда папского посольства, возглавляемого неким доминиканцем Асцелином. На свою беду, доминиканец разрешил присоединиться к ним своему собрату по ордену Гишару Кремонтскому, с которым вместе прибыли в ставку полководца Байджу (1201—1260), наместника Великого хана в Малой Азии, Азербайджане и Закавказье.

Не обладая дипломатическими талантами, Гишар без обиняков потребовал (!) от монгольского военачальника прекратить убийства мирных жителей во время войны и подчиниться Римскому епископу. В довершение всего он категорически отказался выполнять монгольский этикет и трижды поклониться в ноги монгольскому военачальнику. Конечно же, эти дипломатические гримасы могли родить в душе у Байджу только желание немедленно казнить все посольство целиком. По счастью, в эти же дни к нему прибыл специальный посланец Великого хана Элджигитай, который сумел микшировать скандал. В результате посланец отвез Великому хану Гуюку донесение от Байджу, которое трансформировалось позднее в официальный ответ Римскому папе. Разумеется, кроме желания поставить его на место и четко указать, кто является владыкой Вселенной, в нем ничего не было282.

Несмотря на первую неудачу, между Римским престолом и татарами все же завязалась активная переписка, хотя и с вполне прогнозируемым результатом. Так, папское посольство, которое возглавлял монахкордильер Джованни дель Плано Карпини, прибывшее в ставку Великого хана еще 22 июля 1246 г., было удостоено высокой аудиенции. Однако ответ хана едва ли мог понравиться понтифику. Ссылаясь на «божественное право», монгол заявил, что является единственным властителем мира, а потому угрожающим тоном требовал от апостолика и всех христианских государей явиться в его ставку для принесения вассальной присяги.

Сходная ситуация возникла два года спустя, когда 14 декабря 1248 г. к Французскому королю Людовику IX Святому, пребывавшему на Кипре, явилось посольство хана Хулагу (1217—1265), другого внука Чингизхана – о нем речь пойдет ниже. Послы предложили королю союз против турок, поскольку собирались вторгнуться на земли Багдадского халифата. Но это, так сказать, на текущий момент. А в целом монголотатары описали перспективы захвата всего мира под главенством хана Хулагу, который также являлся несторианином по вероисповеданию.

Послы поведали, что его старшая жена Докузхатум, весьма влиятельная женщина, христианка и покровительствует Церкви. Несторианином являлся и один из самый удачливых полководцев Хулагу Найман Китбука, с которым мы вскоре встретимся еще раз. Хан передал, что очень надеялся при помощи Людовика IX и в союзе с ним обратить в христианство всех монголов (!). В этих словах не было ни бравады, ни лжи – хан и его жена слыли благочестивыми людьми и добрыми христианами. Как сказал современник тех событий, «Бог знает, были ли они (т.е. хан и его супруга. – А.В.) по благочестию ниже св. Константина Великого и его матери Елены»283.

Если бы Французский король отдал себе отчет о грядущих перспективах, он не стал бы легкомысленно относиться к предложению Хулагу. К сожалению, король не видел будущего у этого союза, ответил неопределенно и всего лишь направил к Великому хану обратное посольство, подарив тому чаши, литургические украшения и шатер в виде часовни, изготовленный из тонкой ткани. Увы, возможность систематической и последовательной христианизации монголов была упущена, что вскоре повлечет за собой новые неисчислимые бедствия для всех участников исторического процесса тех седых веков284.

Сходная картина разыгралась и позднее, когда посол Римского епископа прибыл к новому Великому хану Мункэ (1251—1259), наследовавшему хану Гаюку. Верховный вождь без обиняков спросил, кто является властителем Западного мира, и получил ответ: Римский епископ и император. Разумеется, с точки зрения монгола, второй был явно лишним. Поэтому он отправил апостолику обратное письмо, в котором величал себя «крепостью Божьей», «повелителем всех людей», а папе оставил титул «великий». Хан подтвердил свое желание заключить мирный договор с Западом при условии, что апостолик и король прибудут к нему в ставку для того, чтобы признать над собой его власть. Однако, помимо прочего, это подразумевало закамуфлированную просьбу принять татар под папский омофор – важная деталь, которую Римская курия не разглядела285.

Это был бы в буквальном смысле слова исторический союз, способный резко изменить жизнь сразу нескольких континентов. Ведь в самом скором времени выяснилось, что монголы всерьез решили подчинить себе Халифат, на что имелись не только военные причины. Помимо христиан среди подданных Великого хана было уже так много мусульман, что сам собой встал вопрос о подчинении ему и главных религиозных институтов мусульманского мира.

Татары не испытывали особой враждебности к представителям Ислама, но и не собирались расставаться со своими политическими принципами в угоду субъективных чувств. Точно так же предложив вернуть Иерусалим христианам, они последовательно предполагали, что этому будет предшествовать вассальная присяга с их стороны. Не удивительно, что пилигримы Леванта не спешили следовать примеру Боэмунда VI. Их многовековые враги турки казались франкам более привычными и понятными, чем малоизвестный дикий народ, взявшийся ниоткуда и творящий страшные зверства на своем пути286.

В это же время хан Хулагу, получивший в 1251 г. от Мункэ в правление Иран при условии уничтожения исмаилитов и захвата Багдада, был занят как раз подготовкой к новым походам. Уже в 1253 г., был организован так называемый «Желтый Крестовый поход», направленный против исмаилитовнизаритов (или ассасинов). Как всегда, монголы действовали чрезвычайно умело и организованно: дороги через Туркестан и Персию были приведены в порядок, у местного населения реквизированы телеги и кони, пастбища освобождены от стад, чтобы монгольским лошадям хватило травы. Все племена Монгольской империи должны были прислать пятую часть своих боеспособных воинов. В состав экспедиционной армии вошли отряды от Батухана, возглавляемые тремя его племянниками, а также 1 тысяча китайских лучников. Поход завершился полной победой монголотатар, подчинивших себе ассасинов и взявших все три оплота этого племени.

Затем с войском выступил и полководец Байджу, получивший от Хулагу приказ оставить Муган и переместиться на равнину Малой Азии. Как полагают, у Байджу не было намерения начать новую войну, скорее – наглядно показать, кому принадлежат эти территории. Но сторонники сопротивления под руководством Изз адДина КейКавуса II, собравшего всех под своей рукой, попытались остановить монголов. Любопытно, что среди них оказался и Михаил Палеолог, будущий Византийский император, скрывавшийся в то время от царского гнева у сельджуков. В битве у Аксарая удача сопутствовала татарам, которые вслед за тем заняли и Конью287.

Чуть позднее пришел черед халифа. 11 января 1258 г. в битве у Анбара армия духовного вождя правоверных чуть ли не в полном составе погибла под татарскими мечами и стрелами. А 10 февраля 1258 г. пал Багдад, халиф которого альМустасим (1242—1258) самонадеянно отказался сдать город татарам. На грозное предупреждение: «Берегись вступать в войну против нашего Знамени!» – халиф высокомерно ответил: «О юноша, едва вступивший в жизнь, который в опьянении десятидневного процветания считает себя выше целого мира, известно ли тебе, что от Востока до Магриба все, чтящие Аллаха, от царей до нищих, все являются рабами этого двора и что я могу приказать им соединиться?» Однако Айюбиды Сирии и Египта, напуганные монголами, даже не пошевелили пальцем, чтобы спасти своего «мусульманского папу»288.

Как всегда, реакция победителей была ужасной: почти всех жителей Багдада перебили, при этом особенно свирепствовали грузинские войска, решившие излить свою месть до конца. Лишь некоторым счастливчикам удалось избежать смерти, но их всех ждало рабство. Хан получил гигантские сокровища, которые халифы Аббасиды собирали почти 5 веков. В городе оставили бывшего визиря Мувайяда, за которым тем не менее должны были приглядывать монгольские чиновники. Примечательно, что патриархнесторианин Макика получил от хана богатые дары и бывший дворец халифа в качестве резиденции. В скором времени Багдад очистился от жертв и трупов и почти восстановился289.

Участь бывшего халифа была куда печальнее. В наказание за сопротивление он и все его потомки по мужской линии были приговорены к смертной казни. Впрочем, в последнюю минуту, из уважения к статусу халифа, он и его родственники были умерщвлены по монгольскому обычаю – без пролития крови. Их зашили в мешки или ковры и забили копытами коней.

Интересно, что в ходе недолгой осады монголы использовали усовершенствованный порох, который заимствовали у китайцев. Они изготовили и использовали различные виды невиданного мусульманами оружия: протогранаты, дымовые бомбы, протомортиры и даже, вероятно, первые пушки, при помощи которых разрушили часть городской стены.

Вслед за Багдадом настала очередь Сирии, которую Хулагу решил захватить при помощи армянских отрядов. Как повествует современник, король Киликийской Армении Хетум I собрал у Эдессы огромную армию и пошел на соединение с монголами, чтобы захватить Иерусалим. Поскольку же он являлся зятем Боэмунда IV Антиохийского, новое интернациональное войско включало в себя помимо монголов и армян еще и франков.

В сентябре 1259 г. монгольская армия выступила из Азербайджана в направлении Сирии. Первой ее жертвой стала Джезире, эмир которой альКамиль даже приказал распять яковитского священника, который явился к нему в качестве посланника монголов. В ответ город Майяфаракина взяли штурмом, а альКамиля страшно пытали, заставив съесть собственную крайнюю плоть, а затем умертвили. Затем хан захватил Насибин, Харран, Эдессу, перебил жителей Саруджа, оказавших ему сопротивление, овладел АльБирой, затем перешел Евфрат и осадил Алеппо. Вскоре к нему подошли союзники, и уже в январе 1260 г. Алеппо оказалось в плотном кольце осады.

Правитель Алеппо и Дамаска анНасир Юсуф (1236—1260) немедленно послал своего сына азАзиза присягать хану в качестве вассала. Но это не спасло город от уничтожения, поскольку клятва запоздала. Защищал город старый аюбский принц Тураншах, но всего через 6 дней город пал. Как обычно, когда города оказывали сопротивление монголам, участь жителей была страшной: татары массово и методично умерщвляли их, пока Хулагу не остановил убийства. Большая часть добычи досталась Хетуму I в награду за верность и помощь, а Боэмунд IV вернул себе земли Антиохийского княжества, завоеванные еще во времена Саладина. Однако по необъяснимому капризу судьбы Хулагу пощадил Тураншаха и остатки его воинов за храбрость, которую они продемонстрировали при осаде290.

Не сумев примириться с монголами, анНасир Юсуф, который в это время находился в Дамаске, от отчаяния предложил египетским мамелюкам признать их власть над собой. Те согласились, но военную помощь высылать не спешили. Эмир пытался спастись бегством в Египет, но был схвачен монгольским разъездом. А 1 марта 1260 г. татары вошли в Дамаск. Теперь, когда пали Багдад, Халеб и Дамаск, всем казалось, что Исламу пришел конец291.

Поразительно, но всего за 2 года монголы сумели сделать то, что крестоносцам не удалось совершить за 200 лет! Они захватили сердце арабского мира и вышли на побережье Средиземного моря, покорив все мусульманские земли в Азии; свободными оставались жители Аравийского полуострова и Северной Африки. Торжеству христиан, почти пять столетий пребывавших под властью мусульман, не было предела. Как говорят, именно тогда появилось предание, будто монголы выписали из Армении поросят и обязали в каждом мусульманском городе держать их по две сотни. Сарацины должны были мыть зверушек по субботам, кормить финиками и миндалем, а потом употреблять в еду. Кто ослушивался, того ждала смертная казнь. Правда это или нет – судить сложно (хотя, повидимому, такая практика едва ли могла иметь широкие масштабы), но предание весьма полно характеризует отношения христиан с мусульманами той эпохи292.

В скором времени монголы оказались у стен Антиохии, правитель которой Боэмунд VI был вынужден выполнить их требование и поставить патриархом города грека Евфимия II (1260—1269) вместо франка. Это произошло, вопервых, не без участия Никейского императора, а, вовторых, как результат здравого размышления вождя монголов – он прекрасно понимал значение греческого элемента на Востоке.

Оставался один Иерусалим, до которого монголы, однако не дошли. Как раз в это время скончался Великий хан Мункэ, и после его смерти, как нередко бывает, возник конфликт между двумя братьями покойного: Хубилаем и Аригбугом. Хубилай оказался расторопнее и 4 июня 1260 г. был провозглашен на курултае своими сторонниками новым Великим ханом. Однако и Аригбуг, пребывающий в Каракоруме, также принял титул Великого хана. Его активно поддерживал такой политический «тяжеловес», как кереитнесторианин Болгай, бывший при покойном Менгу главным министром.

Но хотя на стороне Аригбуга были принцы из династии Угэдэидов, правившие в Тарбагатае, Хубилаю удалось разбить в нескольких сражениях своего брата. В конце концов тот сдался, был пощажен, но до самой смерти, наступившей в 1266 г., проживал в качестве почетного пленника близ Хубилая. Однако его ближнее окружение было казнено, включая, разумеется, и Болгая293.