Каменное перо

Их представили друг другу, и он в третий раз посмотрел на нее. Земля под ногами заходила ходуном.

За обедом молодых людей посадили рядом.

Если бы не это потворство судьбы, кто знает – может быть все так и завершилось бы парой незамеченных взглядов и неоконченным циклом пылких стихотворений. Но фортуна распорядилась иначе и надоумила герцогиню тихонько не согласиться с королем, который в самых неблагоприятных тонах раскритиковал последний роман Теодора Кипрена. Не веря в свое счастья, Принц обронил вилку и так же негромко произнес:

– Но все же «Отрекшийся» был сильнее!

Их взгляды встретились, а губы нерешительно дрогнули в смущенных улыбках. Так Изабелла по-настоящему познакомилась с Принцем. К вечеру оба знали друг о друге столько нужных и ненужных вещей, что, казалось, им теперь всю оставшуюся жизнь будет решительно не о чем больше разговаривать. Вы не отыщите такого романиста, работы которого они бы не обсудили или не порекомендовали друг другу в тот вечер, не было в обеих странах такого поэта, стихи которого не были бы упомянуты и процитированы.

Они отошли ко сну, предчувствуя абсолютное счастье.

Как водится, утро принесло сомнения. Не с каждым ли незнакомцем герцогиня ведет себя так открыто? Не было ли радушие Принца лишь вежливой гостеприимностью? Как вести себя при следующей встрече? Не планировали ли их влиятельные родители поженить молодых людей в случае благоприятного завершения переговоров?

Так пронеслась неделя. Так пронеслась жизнь.

Ее звали Изабелла.

Изабелла…

О, Изабелла! После этого ночного рассказа Принц не упускал возможности упомянуть тебя по поводу и без, наслаждаясь музыкой твоего имени, вызывая в моем воображении твой неведомый призрак – мудрое сияние темных локонов, сдержанные и плавные движения, серьезный взгляд. Порой мне кажется, что все, кто знал Принца, были обречены узнать и тебя. Ты жила в каждом его слове, ты, сама того не замечая, хмурилась, наблюдая из теней за его свершениями.

Всего семь дней. Такой абсурдный, ничтожный срок, но каким великим он кажется, когда достаточно было и одного часа! Принц вспоминал, что беседа с тобой была слаще тысячи молитв… Ах, Изабелла, если бы ты знала!

Они виделись на переговорах – ужасно скучных сборищах, в ходе которых стороны балансировали на тонкой линии между вековой неприязнью и здравым смыслом. Арчибальд грезил об открытой торговле, Рихард мечтал о расширении своего королевства. Очень скоро от прожектов пришлось отказаться, и тогда никто не захотел уступать. Принц и герцогиня, немного стыдясь, немного посмеиваясь над суетностью мира, пытались все внимательно слушать и радостно, самозабвенно терпели неудачу. Мир улыбался вместе с ними, и они свято верили, что даже убеленные сединами отцы не могли этого не замечать. Скоро, скоро, уже очень скоро их неказистая дипломатическая шарада распадется на мелкие осколки перед лицом вездесущего счастья, которое в эти мгновения беззаботно и непрестанно стучалось в каждую дверь королевства.

Никто не мог отнять у них вечера. Они гуляли в саду, они проводили часы в библиотеке, они послушно готовились к новым заседаниям, они дышали свежестью горного воздуха и впервые в жизни по-настоящему жили. Но постойте, почему вслед за Принцем я повторяю – «они»? Почему Принц неизбежно ухватывался за это местоимение и прятал за ним надежды, фантазии, домыслы, которыми питалась в те дни его воскресающая душа? Что мы знаем об Изабелле? Разделяла ли она его опьянение? Потеряла ли она, как и Принц, голову в эти чудесные дни? Переживала ли она когда-нибудь настоящую, неподдельную страсть, разбивал ли кто-нибудь ее сердце? Ах, не смотри на меня так – мне так проще рассказывать!

Послушай лучше, что случилось потом. Мне кажется, это было так.

Они были вдвоем, у фонтана во внутреннем дворике. Ночь спустилась на королевство, а с ночью взошла Луна, и на небе высыпали звезды, и редкие цветы в этом горном саду как будто потянулись ей навстречу и застыли в молочном сиянии.

Они говорили о музыке.

– Я люблю скорбную душу скрипки, – признался Принц. – Она говорит со мной как никто другой.

– Мне милей клавесин, – отвечала она. – Его клавиши поют мне о доме, где бы я ни была.

– Вы скучаете по дому?

– Нет, слишком мало я провела вдалеке. Но дом занял прочное место в моем сердце – только дайте мне время, и я непременно погружусь в меланхолию. Так было не всегда – только оказавшись на три года за границей для изучения наук я по-настоящему полюбила дом.

– А я полюбил вас, – сказал тогда Принц.

Воцарилась неловкая тишина.

– Вы знаете меня лишь неделю, – наконец укорила его Изабелла.

Он засмеялся, считая, что она дразнит его. Ах, Принц! Даже за эти семь дней ты должен был понять ее лучше.

– Но я уже знаю, что не хочу знать никого другого, – возразил Принц. – Прошу вас, если я смею надеяться на взаимность, дайте мне знак, не мучьте меня. Не отрицайте, что мы словно родственные души – мне кажется, что мы знакомы уже не один десяток лет.

– Я не верю, что вы могли так полюбить меня за столь ничтожный срок, – мягко возразила герцогиня. – Требуется гораздо больше, чтобы по-настоящему узнать человека.

Принц был уязвлен. Он чувствовал себя преданным. Все шло так чудесно, и взаимное признание уже казалось святой неизбежностью, но… Все ложь! теперь его надежды рушились по какой-то ничтожной, непостижимой причине.

– Что ж, – со внезапным ядом заметил он, – стало быть, вы и вправду никогда не испытывали столь глубокого чувства и теперь не решаетесь разглядеть его в другом человеке. Оно не ведает сроков и ограничений. Вы сомневаетесь в моей искренности и грешите на малую продолжительность нашего знакомства, в то время как я всего минуту назад опасался, что мое признание прозвучит запоздало. Зачем было давать мне такую надежду? Ведь мне не привиделись наши чудесные встречи, я не придумал себе теплоту ваших слов, я не вообразил себе удивительное совпадение наших вкусов?

Она не нашлась, что ответить.

– Увы, вот и ответ на мою мольбу – вы ни за что не были бы так жестоки, разделяй вы хоть малую толику моего помешательства!

– Вы сами называете это помешательством, лихорадкой, – заметила герцогиня, – а всякой болезни свойственно проходить.

– Как вы правы! Или она убьет меня, или ваша взаимность меня вылечит. В любом случае, помешательство не будет вечным – в этом я не смею вам перечить.

Они помолчали.

– Что же! Если вы требуете от меня прекратить преследование, – обиженно заметил Принц, – я не буду вам более докучать! Но ждите от меня перемены – я не склонен ветрено относиться к своим привязанностям.

– Я не прошу вас давить ваши чувства, – растерялась Изабелла.

– Значит, со временем вы сможете ответить на них?

– Я не думала об этом… Вы мне… симпатичны…

– Симпатичен! – обескураженно процитировал Принц.

– Я благодарна вам за это признание, – вспыхнула герцогиня, – но неужели вы считаете, что я чем-то обязана вам только из-за того, что вы мною увлеклись? Зачем следовало так торопиться? Не поймите меня неверно, эти дни и вправду были волшебными, но разве я давала вам повод думать, что спешка была бы уместна? Да и потом вы же сами видите, как напряженно проходят переговоры! Имеем ли мы право рассуждать о личном счастье, словно мы дети местечковых дворян, в то время как завтра наши родители могут оказаться по разные стороны баррикад в настоящей войне?

Принц, обескураженный обидной правдой ее слов, промолчал.

– Почему вам обязательно нужно спешить? Вы думаете, что я тут же позабуду вас? Вы думаете, что я не буду о вас думать, положу наше знакомство на полку приятных воспоминаний и с радостью вернусь к обычным делам? Я уверяю вас, что этого не случится. Но могу ли я со всею честностью сказать, что люблю вас?

– Простите, – смущенно прошептал он.

– Полноте, Принц, давайте не будем ссориться. Пройдемте внутрь, и пусть между нами все будет по-старому?

Он угрюмо кивнул, но его душа уже никогда не была прежней.

Как тяжело дадутся мне следующие слова, но я обязан их произнести. Изабелла, мудрая, искренняя девушка, была во многом права – любовь и влюбленность так часто принимали друг за друга, что очередное поспешное признание не навевало ничего, кроме настороженности. Но Чувство, какое бы абсурдное выражение оно ни нашло в эту роковую ночь, оказалось самой настоящей любовью. И если бы я не был таким эгоистом, я бы сказал сейчас: как жаль, что никто из них не мог заглянуть в будущее и увидеть, что этот мятежный уголек продолжит самоотверженно и преданно тлеть в груди нашего Принца. Его беспокойная душа, его безрассудное сердце распознали подлинность раньше, чем она стала правдоподобной, но ничего не смогли доказать. А Чувство, отвергнутое и уязвленное, не покинуло его. Он унес его за собой в изгнание, оно не оставляло его в самые одинокие минуты его скитаний и делало его изгоем даже тогда, когда он находил компанию, оно раздирало его на части своей непостижимостью и сводило с ума своей простотой. Их знакомство продлилось четырнадцать дней, а любовь его пережила год и, я верю, до сих пор отказывается умирать.

На следующий день в переговорах наметился кризис. Свита герцога по-прежнему не хотела уступать ни на йоту, а король сделался нетерпелив. Все закончилось безобразной ссорой, в которую Принц не нашел в себе сил вмешаться. Возраст и статус уже позволяли ему принимать участие в государственных делах, а отец ждал от него куда более решительных действий, но разбитое сердце редко благоволит дельным мыслям. Наш герой беспомощно наблюдал за тем, как стороны обмениваются колкостями вместо того, чтобы постараться повернуть разговор в конструктивное русло.

От полного фиаско переговоры спас юный советник герцога. Когда побагровевший король, уткнув кулаки в стол и грозно накренившись вперед, был готов уже сорваться на грубость, а герцог, вжимаясь что было мочи в спинку кресла и тем не менее тоже слегка багровея в ответ, искренне планировал бегство из переговорной, Доменико шагнул вперед и прочистил горло. Ему не дозволено было место за столом – он был еще слишком юн и занимал невысокий пост. Но ясный не по годам ум и рано проявившиеся недюжинные способности к точным наукам быстро сделали его незаменимым при дворе батюшки Изабеллы. Он был бледен и сухощав, непослушные черные волосы беспорядочно падали на его лоб. Юноша производил поэтически нездоровое впечатление, и Принц не знал, как к нему относиться.

Доменико выбрал правильный момент. Его тихий голос прозвучал в то мгновение звенящей тишины, когда нервы всех присутствующих уже были натянуты, словно тетива лука перед выстрелом. Любое отвлечение мгновенно завладело бы их вниманием. Так и случилось: все взгляды разом обратились на него.

– Я прошу меня простить, – уверенно произнес Доменико, глядя в пустоту перед собой. – Мне кажется, что мой господин герцог неправ.

Герцог пронзил его недоумевающим взглядом.

– Но и ваше величество король неправы также, – поспешил добавить Доменико.

Король невозмутимо повел бровью. Он держал удаль на хорошем счету.

– Нам не нужны Южные провинции, – спокойно продолжал Доменико, – они расположены слишком близко к Лилии, от наших основных земель их отделяют коварные топи и дремучие леса, и наши вестники редко до них добираются. Налоги с этих мест собираются тяжело, а люди не понимают, за что они платят. Местные уже не считают себя подданными герцога, они настолько привыкли торговать с Лилией, что наших монет у них порой и не сыщешь.

– О чем я уже неоднократно замечал, – согласился король.

– На что я уже неоднократно отвечал, – не согласился его визави, – что земли эти принадлежат моему роду и перешли в мое владение от моего отца, а ему – от его батюшки, и я намерен сохранить Герцогство ровно таким, каким оно попало в мои руки.

Доменико сделал примирительный жест.

– Я понимаю, ваша светлость. Прошу, позвольте мне закончить.

– Не позволяю, – вскипел герцог.

Король снова стукнул кулаком по столу.

– Пусть говорит, – громыхнул он, и герцог повторно вжался в кресло.

– Однако и вы, выше величество, – продолжил юноша, – могли бы проявить присущую вам гибкость и заполучить себе столь лакомый кусочек за цену, что будет смехотворно низка для вас и так же привлекательна для нас.

– И как же я могу это сделать? – сухо поинтересовался король.

– Очень просто, – не смутился Доменико, – вы могли обменять наши Южные области на Янтарные острова.

– А нам-то они зачем? – изумился герцог. Однако Принц тут же понял, куда клонит юноша. Идея была удивительной в своей простоте. На первый взгляд могло показаться, что претендовать на Янтарные острова было бы по меньшей мере странно – они были даже более удалены от сердца Герцогства, нежели пресловутые Южные провинции. Однако один рассудительный взгляд, брошенный на лежащую на столе карту, мог сразу расставить все на свои места: замысловатая сеть каналов и рек обеспечивала герцогу легкий выход в Северное море посредством легких судов, но не давала возможности развернуть свой собственный флот – у него не было владений на побережье. Наличие форпоста на Островах позволило бы ему вести торговлю с востоком, доставляя товар на этот перевалочный пункт из ключевых городов Герцогства и перекладывая его на более вместительные и пригодные для долгого путешествия корабли. Потеря архипелага почти не сказалась бы на морских амбициях Лилии: контролируя еще несколько крупных островов по соседству, она могла бы не упускать непоседливого соседа из виду и вместе с тем не тяготить себя территорией, которую и так почти не использовала. Более того, обладая искусными кораблестроителями и непревзойденными верфями, король получал возможность обеспечивать герцога судами на выгодных для себя условиях. Выигрывали все – решение было блестящим. Принцу стало невыносимо досадно, что не он его предложил.

Доменико не потребовалось много времени для того, чтобы склонить собрание на свою сторону. Головы закивали, перья зашуршали по бумаге, герцог был доволен, король призадумался. Час стоял поздний, и обсуждение решили отложить на завтра. Однако всеобщее настроение качнулось на светлую сторону – ведь после столь удручающего дебюта наконец появилась надежда на скорый и благополучный исход переговоров.

На следующий день сторона герцога неожиданно представила королю проект соглашения, что, с учетом всех предшествующих замечаний, ясно и лаконично постулировало основные идеи Доменико. Стало очевидно, что юноша не сидел сложа руки и еще за некоторое время до отъезда своей делегации из герцогства набросал основные положения этого документа. Природная скромность не позволила ему поделиться своими соображениями раньше, однако сейчас, воодушевленный вчерашней реакцией переговорщиков, он не спал всю ночь и придал соглашению законченный вид.

Королевские юристы тут же принялись хлопотать над бумагами, а сам монарх, поглядывая через их плечи, о чем-то напряженно размышлял, поглаживая рукой подбородок и покачивая головой.

Внезапно он подошел к Принцу и отвел того в сторону.

– Ты не видишь подвоха? – спросил он. – Все получается слишком ладно. Я не могу поверить, что нас не хотят обвести вокруг пальца.

– Мне нужно посмотреть на документ, – сухо ответил Принц.

– Вчера ты услышал все, что нужно, – возразил его отец. – Едва ли там написано нечто принципиально новое. Мои советники тоже не видят препятствий для завершения сделки. Скажи, ты не видишь изъяна?

– Пока нет, – сказал Принц, всей душой желая отчего-то, чтобы изъян непременно был, и чтобы нашел его именно он.

Король мягко дотронулся до его руки, кивнул и вернулся к юристам. Так начинался этот день. А вечером предстоял бал.

Но еще до вечера Принц успел испортить все.

В старомодном замке, даже в наше просвещенное время, непременно должен быть шут. Никто (и уж тем более не Принц) не помнил, откуда Батафи появился при дворе. Он как будто бы был здесь всегда; его всегда одинаково не любили, его продолжали терпеть, его избегали – одним словом, Батафи был вечен. Вспоминая о нем, Принц неизменно корил себя за то, что не распознал его раньше. Напрасно – не зная всего, что открылось ему потом, Принц ни за что не разглядел бы в неприглядном, неказистом шуте неудачную сказку.

Шут всегда был нигде и неподалеку – он видел, как баронесса передавала записку своему любовнику, слышал, как зарождались ссоры, наблюдал за тем, как расцветала клевета и как множились сплетни. Он был по-собачьи предан королю Рихарду и всегда первым делом спешил к нему со своими чудесными открытиями. Король привык полагаться на него больше, чем на всю тайную канцелярию – удачливость и достоверность Батафи не вызывали сомнений, и неудивительно, что его серый в черно-белую шашечку костюм, его помятый колпак с давно отрезанными бубенчиками и его абсурдный багровый, почти что черный плащ прослыли в глазах многих предвестником неприятностей.

Поэтому никто не удивился, когда Батафи стал единственным свидетелем одного любопытного происшествия.

После обеда Принц, скитаясь по замку, забрел в Галерею. День выдался пасмурным, и свет, едва пробиваясь сквозь тучи, лениво просачивался сквозь круглое окно в куполе. Четыре коридора под прямыми углами разбегались в стороны из центрального зала; сквозь сумрак на Принца со стен зала смотрели портреты великих королевских предков. Коридоры предназначались для менее значимых особ и пейзажей, но именно эти картины Принц любил больше всего. Он с трудом запоминал деяния великих королей прошлого, но дремучие, полумифические образы давно забытых людей влекли его куда больше. Он прошел вглубь одно из коридоров и в который уже раз неожиданно для себя засмотрелся на один такой портрет. Выступая из мрака едва освещенной стены, картина завораживала. Тени зловеще оседали на и без того устрашающий лик давно усопшего князя, придавая его воинственным чертам потусторонний, загробный вид. Его крупные бледные пальцы сжимали рукоять двуручного меча, неожиданно мелкие очи взирали из-под густых бровей, лоб испещряли морщины.

Из центрального зала донеслись приглушенные голоса. Двигаясь, как во сне, Принц заставил себя оторвать взор от страшного полотна и направился обратно ко входу в коридор. Ему почудилось, что голоса могли принадлежать людям из другой эпохи – обитателям фамильных портретов. А может быть, то были их призраки – беспокойные души, критикующие работу безымянных художников. А может быть… Но нет. Это была Изабелла. Изабелла и бесконечно талантливый, не по годам одаренный Доменико. Принц застыл у входа в зал.

Они стояли чуть поодаль, между двумя постаментами с вазами работы древних китайских мастеров, и не замечали его. Изабелла что-то объясняла ему, и он кивал – сначала серьезно, а потом все более воодушевленно, пока наконец на его бледном лице не расцвела теплая, сдержанная улыбка. И она улыбалась ему в ответ. Улыбалась так, как еще никогда не улыбалась Принцу – улыбалась всем сердцем.

Земля чуть не ушла у него из-под ног, и Принц вынужден был облокотиться о стену. Доменико взял ее руки, нежно прижал их к своей груди, встал к ней еще ближе. Их шепот становился невыносимым.

Принц пробудился от оцепенения. Черная злоба толкнула его из укрытия, и он предстал перед ними во всей гордости своего гнева.

Изабелла посмотрела на него непонимающе, с вызовом, и ничего не сказала, как будто ей нечего было стыдиться. Доменико от неожиданности резко вдохнул и отпустил ее руки, немного отступая от девушки.

Принц рассмеялся ей в лицо. Рассмеялся так, как могут смеяться только безумцы, рассмеялся с одержимостью осужденного, узнающего свой приговор. Доменико вздрогнул, а потом сделал шаг вперед и встал перед Принцем. Их взгляды встретились. Принц возненавидел его всей душой —человека, который за два дня украл у него все.

Недавние унижения вспыхнули одним багровым пятном, мир перевернулся, и неистовая черная муза с упоением толкнула Принца навстречу судьбе. Он сам не заметил, как выхватил свой декоративный кинжал, и холодная сталь слабо замерцала в тусклом свете Галереи. Доменико отпрянул в неверии, отчаянно укрывая Изабеллу своим телом. Его глаза расширились от ужаса. Принц, осознав, что натворил, и скорее почувствовав, чем поняв, что соперник видит в нем настоящую угрозу для своей возлюбленной, издал сдавленный клич отчаяния. Его рука сжала рукоять с демонической силой, колени задрожали. Доменико тоже потянулся к поясу. Изабелла, увидев это движение, вскрикнула и попыталась остановить его, но тот ловко извернулся и, продолжая одной рукой увлекать ее за собой, принял оборонительную стойку с рапирой наготове. По щекам Принца текли слезы. Пути назад уже не было. Он сделал один неловкий шаг вперед, не представляя, что будет делать дальше. Доменико среагировал, резко ушел вправо, задел китайскую вазу, та накренилась… и с какой-то невероятной неповоротливостью начала заваливаться вбок…

Время замерло.

Принц видел вазу, что словно заледенела посередине падения. Он видел Доменико, застывшего с изумленным взором глубоких немигающих глаз. Он видел Изабеллу, которая скорчилась на полу, обхватив руками голову. Сдавленные рыдания сотрясали ее тело. Он видел все, но не мог пошевелиться.

Понемногу Изабелла успокоилась. Ее руки скользнули вниз, она неуверенно поднялась и, удивленно посмотрев на вазу, словно невидимые слуги только что принесли ее в зал и оставили в таком неестественном положении, аккуратно поправила ее. Не обращая внимания на мужчин, она плавным движением расправила полы своего платья и села между ними. И Принц, и Доменико по-прежнему не могли пошелохнуться. Изабелла подняла голову и закрыла глаза, что-то прошептала, взмахнула рукой, и оцепенение отпустило. Оба обессиленно повалились на пол. Два клинка зазвенели о мрамор и застыли в стороне.

Принц не мог поднять головы. Он даже не попытался встать, он просто сидел и ждал.

– Вставай, – шепнула герцогиня, и Принц знал, что она шепчет не ему.

– Вставай, прошу тебя, – повторила она, и Принц вторил про себя ее просьбе, моля бога лишь об одном – остаться одному на холодном мраморном полу сумеречной галереи.

Прошла вечность, прежде чем их неуверенные шаги стихли в тишине коридора. Неуверенно, боясь звона собственных мыслей, он посмотрел перед собой, а потом еще выше. Достаточно высоко, чтобы увидеть, как за углом мелькнул и скрылся багровый плащ.

Принц не мог, не имел права опоздать на бал, и потому он пришел вовремя. Его взгляд блуждал сквозь толпу, страшась и одновременно желая увидеть Изабеллу, а затем и его, своего вновь обретенного врага. Оба были здесь, и Принц невольно выдохнул с облегчением. На одно нелепое мгновение ему даже подумалось, что все еще можно исправить, стереть, позабыть. Это было особенно легко, потому что ничего больше ему не оставалось.

После нескольких танцев Принц, двигаясь механически и неуклюже, предпочел слиться с толпой и наблюдал за Изабеллой. Она была учтива и естественна, и лишь только едва заметная задумчивость выдавала в ней следы недавнего потрясения. Она была так прекрасна. Час назад казалось, что жизнь закончена, а сейчас он готов был уверовать в то, что мир можно было снова наполнить смыслом. Одна улыбка… нет, пусть даже одно слово, пустое, незначительное, банальное и простое – и он исцелится, он поверит в прощение, и в небо, и в жизнь. Двигаясь, как во сне, он стал протискиваться в ее направлении. Доменико не сводил с него глаз, но Принц притворился, что не замечает – он шел за своим спасением. Он дошел до нее и замер, безуспешно попробовал улыбнуться, посмотрел перед собой в пол, поднял на нее глаза и почувствовал, как по щеке растекается жар. По левой щеке.

Это ее рука скользнула вверх, и пощечина неуклюже, как будто извиняясь, звякнула на весь тронный зал. Гости замерли, музыка издала несколько неуверенных аккордов и смолкла, все взгляды устремились на них.

Принц безмолвствовал. Герцогиня, одарив его истерзанным взглядом, развернулась и выбежала прочь, пряча лицо в ладонях. Гости посмотрели ей вслед с неуверенным сочувствием. Где-то на другом конце залы нахмурился герцог Арчибальд. Король все видел и не знал, как это истолковать.

Спасая положение, музыканты в едином порыве ударили смычками по струнам, и гости снова ожили, не скрывая своего облегчения. Только герцог продолжал хмуриться, а король по-прежнему задумчиво поглаживал бороду, стоя в стороне от толпы.

– Ну и ну, бедняга Принц! – раздалось откуда-то снизу.

Все еще чувствуя огонь на своей щеке, принц ошарашенно посмотрел вниз. У его ног притаился придворный шут, который елейно заглядывал Принцу в глаза и неопределенно улыбался.

– Бедный, бедный наш наследник! Сердечко разбилось! Разбилось, от одной пощечины!

– Поди прочь, Батафи! – жалко попросил Принц.

– Не пойду! – тряхнул несуществующими колокольчиками шут, протестующе взмахнув алыми рукавами своего нелепого балахона. – Не пойду, пока не расскажу тебе секрет!