Пережить холодную войну. Опыт дипломатии

Александр Гольц

Пережить холодную войну

Опыт дипломатии

* * *

Все права защищены. Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Издательство благодарит агентство ELKOST Int. literary agency за содействие в приобретении прав.

© Гольц А. М., 2021

© Оформление, ООО «Издательство АСТ», 2021

Предисловие

Мирное сосуществование дает шанс

Новая холодная война стала свершившимся фактом. Войска России и НАТО находятся в непосредственном соприкосновении. Так же 40 лет назад противостояли друг другу Вооруженные силы СССР (Варшавского договора) и НАТО. Правда, линия этого противостояния теперь сместилась на восток – из Германии к границе России.

Штабы обеих сторон готовят сценарии маневров, которые не оставляют сомнений в том, что военные усилия направлены друг против друга. Показательно, что и эти сценарии воспроизводят схемы эпохи первой холодной войны. Если российские стратеги отрабатывают быструю переброску резервов из глубины страны к ее западным границам, то их натовские «контрпартнеры» вновь, как и десятилетия назад, концентрируются на перемещении войск из-за океана дабы отразить «русскую агрессию». Гонка вооружений уже идет полным ходом. Глава российского государства гордится тем, что Россия в этой гонке вырвалась вперед: «Впервые, хочу это подчеркнуть, впервые за всю историю существования ракетно-ядерного оружия, включая и советский период, и новейшее время, мы никого не догоняем, а наоборот, другим ведущим государствам мира еще только предстоит создать оружие, которым уже обладает Россия».[1]

При этом между Москвой и Западом не только существует, но и расширяется разрыв в базовых ценностях. Стороны с прямо противоположных позиций оценивают любую проблему мировой политики и постоянно выступают в качестве соперников. Как и десятилетия назад, из регионального кризиса, в ходе которого Россия и США поддерживают противоборствующие стороны, может вырасти прямое военное столкновение. Вспомним, к примеру, как весной 2018 года начальник российского Генерального штаба Валерий Герасимов угрожал уничтожать американские «носители» крылатых ракет (то есть самолеты и корабли), если они будут представлять угрозу российским военнослужащим в Сирии.

В ситуации возвращения к схемам холодной войны было бы естественным обратится и к ее позитивному опыту. А именно – к концепции мирного сосуществования. И суть ее в том, что стороны ясно понимают: они являются соперниками. Но при этом осознают, что единственной реальной точкой соприкосновения является обоюдное стремление к выживанию в условиях, когда их безопасность основана на поддержании стратегической стабильности.

Шанс уцелеть дает контроль над вооружениями. Однако последние несколько лет Соединенные Штаты и Россия последовательно и планомерно уничтожали созданную с немалым трудом за последние полвека систему договоров и соглашений, которые хоть в какой-то степени обеспечивали безопасность планеты. В 2019 году по американской инициативе был уничтожен Договор о ракетах средней и меньшей дальности (ДРСМД), в 2015-м Москва окончательно вышла из Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), чем фактически убила его. В 2002-м США покинули Договор об ограничении систем противоракетной обороны (Договор по ПРО). Помимо этих действительно краеугольных соглашений походя были уничтожены и другие. Так, в 2013 году по российской инициативе была прекращена программа Нанна-Лугара, в рамках которой США оказывали содействие России в демонтаже и ликвидации ракет, подводных лодок, объектов химического оружия. В 2014-м перестало действовать соглашение о сотрудничестве по безопасному хранению оружейных расщепляющихся материалов. В 2016-м та же судьба постигла соглашение по утилизации оружейного плутония. Наконец, в ноябре 2020 года, уже после поражения Трампа на выборах, Вашингтон вышел из Договора по открытому небу (ДОН) в связи с тем, что «он больше не отвечает интересам безопасности США». Кремль поспешил последовать за Белым домом, заявив об отказе от выполнения положений ДОН.

В этой ситуации долго оставалась неопределенной судьба важнейшего российско-американского соглашения – заключенного в 2010 году Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ). До наступления 2020 года Москва долго тянула с началом переговоров о его продлении, желая добиться дополнительных политических дивидендов. В частности, Кремль проигнорировал зондаж администрации Обамы, предпринятый летом 2016 года, о возможности немедленного продления Договора, дабы обеспечить его сохранение при любом исходе президентских выборов. В ответ на соответствующую публикацию в газете The Washington Post пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков заявил, что никаких предложений не было вовсе. «Мы считаем, что ресурс двусторонних переговоров в сфере сокращения ядерных стратегических наступательных вооружений исчерпан», заявил тогдашний представитель России при НАТО Александр Грушко[2]. Подтекст этого заявления был совершенно очевиден: мы не собираемся перезаключать важнейшее международное соглашение с «хромой уткой». Показательно, что, по данным СМИ, в первом же телефонном разговоре с Дональдом Трампом Владимир Путин завел речь о продлении договора и натолкнулся на более чем холодную реакцию только что вступившего в должность американского президента[3].

Следует с сожалением констатировать, что обскурантистский подход к контролю над вооружениями в какой-то момент стал нормой для высокопоставленных отечественных дипломатов. Так, в 2018 году руководитель департамента по нераспространению и контролю над вооружениями МИДа Владимир Ермаков прилюдно заявил, что не видит шансов для заключения новых соглашений в сфере разоружения[4]. Объясняя свою позицию, российское внешнеполитическое ведомство сообщило, что США не убедили российскую сторону в том, что их страна неукоснительно соблюдает СНВ. Даже несмотря на то, что Россия воспользовалась своим правом на 18 проверок в год.

Надо сказать, что все это время США не демонстрировали никакого желания продлевать СНВ. Для Дональда Трампа были неприемлемы любые соглашения, которые были заключены предшественником и хоть в чем-то ограничивали американские возможности. В качестве условия продления договора США сперва выдвигали требование о подключении к нему Китая. Выполнить это требование было фактически невозможно. Руководство КНР решительно отказывается такие переговоры вести. Сегодня Китай не считает нужным сообщать даже размеры своего ядерного потенциала, ограничиваясь заявлениями, что он гораздо меньше, чем у России и США. Любое возможное подключение Пекина к переговорам о ядерном разоружении там обусловливают предварительным широкомасштабным сокращением американского и российского ядерного арсенала. Перспектив подключения Китая к будущим переговорам, таким образом, не было никаких. Что до российской позиции относительно подключения КНР к переговорам, то в МИДе пожимали плечами: хочет Вашингтон китайского участия, пусть сам и уговаривает неуступчивый Пекин. К тому же для Кремля было принципиально важно то, что соглашения и переговоры по ядерному оружию подчеркивают уникальное место России в системе международных отношений. Наша страна – единственная, которая может уничтожить самое могущественное государство на планете (а заодно и саму планету), и потому США, ведя переговоры с Россией, подписывая с ней договоры, обречены эту уникальную роль подтверждать. Способствовать подключению КНР к этим переговорам – значит, по мнению российской стороны, играть на понижение ее статуса.

Когда же до истечения срока договора осталось лишь несколько месяцев, все же начались консультации между Москвой и Вашингтоном по «стратегической стабильности», они шли, по словам российского министра иностранных дел, «без особого успеха». США выдвинули новые практически невыполнимые условия. Администрация Трампа потребовала заморозить все ядерные арсеналы, не только те, что охватывал Договор СНВ, но и тактические боеприпасы. Решение этой задачи требовало в лучшем случае нескольких лет переговоров. Тем не менее, желая любой ценой сохранить договор, Кремль пошел навстречу Белому дому, согласившись «заморозить» на один год размер своего ядерного арсенала. При этом, правда, МИД поставил условие, что «заморозка боезарядов не будет сопровождаться никакими дополнительными требованиями со стороны США». Однако этих уступок было недостаточно для Трампа, который явно хотел поразить американцев еще одним дипломатическим успехом. Договор так и не был продлен Трампом.

Избранному президентом Байдену пришлось экстренно буквально в течение нескольких дней продлевать договор. Российский парламент поставил все мыслимые рекорды скорости, в течение суток одобрив закон о продлении СНВ на максимальный срок в пять лет. Хоть договор удалось сохранить, остается немало вопросов о том, как он будет функционировать в условиях конфронтации.

Таким образом, в очередной раз оказывается верным хоть и цинично звучащее, но, увы, подтверждаемое практикой правило: договоры о контроле над вооружениями работают, когда они не нужны, но их отменяют именно тогда, когда в них возникает потребность.

То есть тогда, когда отношения между участниками этих договоров находятся в кризисе. Похоже, что взаимоотношения ведущих мировых держав вступили в какой-то принципиально новый период, когда они не видят смысла в существовании взаимных ограничений, обязательных для соблюдения. И в России, и в США становятся все более влиятельными школы мысли, заключающейся в том, что в новых условиях договоры, создающие систему контроля над ядерными вооружениями, не нужны вовсе.

Академик Алексей Арбатов в одной из своих работ предостерегает от опасности утраты контроля над ядерными вооружениями, выделяет две группы тех, кто ратует за отказ от такого контроля[5]. Первая – «ядерные реваншисты», настаивающие, что ядерные вооружения могут быть использованы в будущей войне и что такая война не будет означать гибели человечества. Они становятся все более влиятельны. Их взгляды все больше проникают в доктринальные документы России и США. Так, в появившемся на короткое время на сайте Объединенного комитета начальников штабов США наставлении по проведению операций с применением ядерного оружия (Joint Publication 3-72, Nuclear Operations) прямо говорится, что США могут использовать ядерное оружие как оружие поля боя для «создания условий достижения перелома в боевых действиях и восстановления стратегической стабильности». Более того, подчеркивается, что ядерное оружие эффективно для «ограничения ущерба или завершения конфликта на условиях, выгодных для США, их союзников и партнеров». При этом делается вывод: «Применение ядерного оружия может радикально изменить или ускорить течение кампании. Ядерное оружие может применяться в результате провала операции, которая проводится обычными вооруженными силами, при потере управления, либо для того, чтобы эскалировать конфликт с задачей заполучить мир на более выгодных условиях»[6].

Российские документы подобного рода относятся к совершенно секретным. Однако периодически в открытые доктрины и концепции проникают пассажи, отражающие представления Москвы на сей счет. Например, в «Основах государственной политики РФ в области военно-морской деятельности», утвержденных в 2017 году, было прямо сказано, что «в условиях эскалации военного конфликта демонстрация готовности и решимости применения силы с использованием нестратегического ядерного оружия является действенным сдерживающим фактором»[7]. Авторов этого документа совершенно не смутило то, что положение о «ядерной деэскалации» (то есть использовании для сдерживания нестратегического ядерного оружия) никак не согласуется с условиями применения ядерного оружия, записанными в Военной доктрине[8].

Что до военных экспертов, то для некоторых из них возможность использования ядерного оружия первыми в локальной войне стало общим местом. Вот, например, статья, носящая сугубо прикладной характер – о том, как защитить стартовые позиции российских стратегических ракет с помощью аэростатов, – констатирует как само собой разумеющееся: «В открытой печати специалистами анализируются различные варианты применения ЯО (ядерного оружия. – А.Г.) первыми. Главной особенностью считается ограниченный характер первого ядерного воздействия, которое призвано не ожесточить, а отрезвить агрессора, заставить его прекратить нападение и перейти к переговорам. При отсутствии желательной реакции предусматривается нарастающее массирование использования ЯО как в количественном отношении, так и по энерговыделению»[9]. Один из авторов сайта такой авторитетной организации, как Российский совет по международным делам, выразил и более радикальное мнение: «Мир, в котором развеются локальные ядерные грибы и потери окажутся сопоставимыми с войнами так называемой доядерной эпохи, станет другим. Мы с интересом увидим, что ЯО – это просто мощное оружие, имеющее свои схемы применения и военные задачи, а также что никаких „глобальных похолоданий“ и „расколов Земли“ не произошло. Мы, подобно повзрослевшим детям, узнаем, что у нас не было и нет оружия, способного „уничтожить цивилизацию“ или „покончить с человечеством“. В таком мире нельзя будет кричать, что „ядерное оружие удержит нас от войны“»[10].

Эксперты, следующие другой школе (академик Арбатов называет их ядерными ревизионистами), вроде бы не доходят до прямой апологетики ядерной войны. Наоборот, они справедливо озабочены тем, что такая война может возникнуть случайно. Однако при этом они считают, что контроль над ядерным оружием в форме договоров и соглашений, поддающихся верификации, безнадежно устарел[11]. Они приводят несколько аргументов.

Во-первых, утверждают они, эти договоры не учитывают научно-технических достижений последних десятилетий. Речь, в частности, идет о том, что неядерные средства (крылатые ракеты большой дальности, гиперзвуковые ракеты и пр.) ныне предоставляют возможность нанести обезоруживающий «контрсиловой» удар и тем самым «обесценить» ядерный потенциал противника. Отмечается также, что системы раннего предупреждения о ракетном нападении (СПРН) могут зафиксировать лишь пуск гиперзвуковых ракет, а затем из-за огромной скорости этого оружия «теряют» их. Что обрекает противную сторону на принятие немедленного решения об ответно-встречном ударе. Немало сказано и написано о взаимном «переплетении» ядерных и обычных вооружений, что, по мнению «ядерных ревизионистов», делает бессмысленными даже попытки договориться об ограничении ядерного оружия. Кроме того, соглашения о контроле над ядерными вооружениями не учитывают потенциал оружия, размещенного в космосе, и противоспутниковых систем. Наконец, соглашения о контроле не учитывают и возможностей кибероружия.

На это сторонники традиционных форм контроля указывают: утверждения о том, что современное неядерное оружие девальвирует ядерные потенциалы, так как способно уничтожить первым ударом ядерные средства, не соответствует действительности[12]. Весьма показательно, что военные специалисты из профильного института Министерства обороны России весьма скептически оценивают возможность внезапного разоружающего удара неядерными средствами[13]. При этом следует признать, что есть новые сферы развития военных технологий, которые не учитываются существующими договорами. Однако безусловно правы те исследователи, которые указывают: вся история создания системы контроля над ядерными вооружениями состоит в том, что в ходе переговоров шел напряженный поиск устраивающих всех правил учета новых технологий. В этой связи можно вспомнить и о сложнейших переговорах по контролю о количестве боеголовок в ракетах с разделяющимися головными частями, и об учете крылатых ракет воздушного базирования[14]. Сложность проблемы совершенно не означает ее неразрешимости.

Другая группа аргументов об устарелости контроля над вооружениями сводится к тому, что количество стран, обладающих ядерным оружием, растет. А основные договоры – двусторонние, они заключены между Москвой и Вашингтоном. Эти соглашения не учитывают, например, Китай с его растущей военной мощью. К тому же в основе любого договора об ограничении ядерного оружия лежит ядерное сдерживание. А это, по мнению критиков ядерного контроля, может бросить тень на дружественные отношения России и Китая. В этих рассуждениях есть, безусловно, доля истины. Действительно, растет военная мощь Китая и ряда других стран. Но их участие в соглашениях по контролю других членов ядерного клуба не носит принципиального значения ни сейчас, ни в обозримой перспективе. Ведь свыше 90 % ядерных вооружений, накопленных сегодня в мире, приходится на Россию и США. Поэтому режим контроля над ядерным оружием сохранит свою эффективность еще долгие годы, если, как и теперь, будет базироваться на российско-американских соглашениях.

Показательно, что «ядерные ревизионисты» весьма расплывчато описывают то, как будет обеспечиваться мировая безопасность в отсутствие международных договоров о контроле над вооружениями, в условиях, когда каждая из сторон не будет сдерживаться никакими ограничениями. Они предполагают заменить существующий, базирующийся на договорах, режим контроля над вооружениями некими «форумами», в рамках которых участники на добровольной основе будут знакомить друг друга с техническими характеристиками принимаемых на вооружение систем, а также со своими стратегическими концепциями. В рамках этих форумов будут поддерживаться линии связи между ядерными государствами и их военными командованиями, дабы устранить недопонимание в условиях кризиса. При этом совершенно непонятно, что должно стимулировать такую открытость. Ведь транспарентность стала как раз следствием традиционных форм контроля над вооружениями, необходимости верифицировать все те договоры, которые ныне обречены на уничтожение. В этих условиях тому, кто полагает, что потенциальный противник сильнее, выгодно максимально засекретить в целях сдерживания свои реальные возможности и систему действий в условиях конфликта.

Так, в утвержденных Владимиром Путиным «Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания» в качестве одного из принципов ядерного сдерживания указывается «неопределенность для потенциального противника масштаба, времени и места возможного применения сил и средств ядерного сдерживания»[15].

Представляется, что главные причины нынешнего кризиса системы ядерного контроля лежат не в «материальной», а скорее, в психологической сфере. Авторы доклада «Новое понимание и пути укрепления многосторонней стратегической стабильности» прямо указывают на эти причины: «Смена поколений и уход людей, являвшихся свидетелями и острых фаз „холодной войны“, и Второй мировой, гегемония Запада и отсутствие внешних контрбалансов в 1990-2000-е гг., военно-техническая революция 1980-1990-х гг. и появление концепции „бесконтактной войны“, и, главное, 75 лет относительного мира, уменьшили страх перед войной. Большинство считает, что войны не будет, потому что ее просто не может быть. Ослабло общественное сопротивление милитаризму, наращиванию вооружений. Возникло состояние, которое мы называем „стратегический паразитизм“»[16]. По понятным причинам авторы настаивают, что «стратегический паразитизм» характерен прежде всего для США и других западных демократий. Они упорно не желают видеть те формы, которые это явление приняло в России. То, что Владимир Путин регулярно напоминает свои западным «контр-партнерам», что именно Москва обладает сегодня невиданными вооружениями. Уступая потенциальному противнику по всем показателям мощи (численность населения, наличие союзников, эффективность экономики, размеры вооруженных сил и количество вооружений основных классов), Россия равна ему только в ядерном оружии. И ее лидер не перестает напоминать об этом. Именно из этой «стратегической фривольности», которая характерна для Москвы гораздо больше, чем для Вашингтона, и возникает опасность «военного конфликта между ядерными державами, в том числе непреднамеренного и неядерного, с дальнейшей, более вероятной, чем в прошлом, эскалацией на уровень глобальной ядерной войны»[17].

Совершенно очевидно, что в условиях моральной и интеллектуальной деградации элит с исчезновением традиционных договоров о разоружении никакие «форумы» их не заменят. Мир неизбежно окажется в ситуации, похожей на ту, что была накануне Карибского кризиса. Если, как и 60 лет назад, человечеству повезет выжить в таком кризисе, оно неизбежно вернется к необходимости выработки общих одинаковых для всех правил, которые лишили бы любую из сторон надежд на то, чтобы добиться своих целей военным путем.

Мир обречен вернуться к поиску новых форм контроля над вооружениями. Необходимости поиска таких форм и посвящена эта книга. Как мне представляется, концептуально ошибочен отказ от переговоров по контролю над вооружениями в период напряженности в отношениях между странами. Один из аргументов, оправдывающих отказ Вашингтона от ведения переговоров с Москвой о контроле над ядерными вооружениями, заключается в общей напряженности и нагнетании недоверия. Да, сегодня никуда не уйти от того, что уровень взаимного доверия между Россией и США, другими странами Запада упал на уровень ниже ноля. Будем откровенны, нынешняя российская власть вряд ли менее «договоропригодна», чем советский режим, который на уровне доктрины считал допустимым и оправдывал все, что, по мнению ЦК КПСС, было во благо грядущей победы коммунизма. Включая, разумеется, и нарушение международных обязательств. Однако государствам Запада, пусть тяжело и мучительно, удавалось все же выработать и заключить работоспособные договоры с СССР. Доказать это можно, проанализировав опыт переговоров по контролю над вооружениями в эпоху холодной войны, в частности на переговорах ОСВ-1, ОСВ-2, РСМД, СНВ-1, СНВ-2 и других. О них и других соглашениях эпохи первой холодной войны написаны горы литературы. Я же старался сконцентрироваться не столько на результатах переговоров, но прежде всего на том, как постепенно шел поиск компромисса, а с ним и понимание логики противоположной стороны. Параллельный анализ мемуаров американских и советских дипломатов позволяет показать, как в ситуации отсутствия взаимного доверия между государствами такое доверие возникало на уровне экспертов и специалистов. В результате формировались каналы неформального общения, которые были исключительно важны именно в кризисных ситуациях.

«Московский» договор

Первый блин

Этому соглашению суждено было стать первым из длинной череды договоров об ограничении и сокращении ядерных вооружений, составивших впоследствии весь корпус международных соглашений, который сегодня называют системой контроля над вооружениями. Этот первый договор фактически стал своего рода опытным полем. Работая над ним, СССР и Запад впервые получили опыт совместной работы в договорном процессе, начали понимать логику другой стороны, ее мотивы и стратегию. Пятилетние переговоры вместили в себя и фантастические прорывы, и позорные, объяснимые лишь политиканством, откаты. Стороны впервые пошли на создание специального переговорного института, в рамках которого были учреждены работавшие в течение ряда лет делегации.

Следует признать, что до середины 1950-х годов ни Советский Союз, ни страны Запада не задумывались всерьез о необходимости хотя бы ограничить гонку ядерных вооружений. Москва и Вашингтон были сконцентрированы всерьез исключительно на наращивании своих ядерных потенциалов. Инициативы же по контролю над атомным оружием носили откровенно пропагандистский характер и изначально не ставили своей целью добиться согласия другой стороны. Скорее, наоборот, целью этих инициатив было выставить оппонента в максимально неприглядном виде в глазах всего мира. По крайней мере, именно так они воспринимались другой стороной.

Впрочем, сразу после завершения Второй мировой войны, в декабре 1945 года, на совещании министров иностранных дел СССР, США и Великобритании в Москве было принято решение предложить первой сессии Генассамблеи только что учрежденной Организации Объединенных Наций создать комиссию по атомной энергии. Увы, это решение полностью исчерпало потенциал единства союзников. Начиналась холодная война. Соединенным Штатам было принципиально важно сохранить свою ядерную монополию, а Советскому Союзу – догнать их. Это противоречие стало очевидно в ходе первого заседания комиссии, когда американский представитель Бернард Барух, изложил план по контролю над атомным производством[18]. Он предлагал передать весь контроль над атомным производством надгосударственному органу – международному Агентству по атомным разработкам (Atomic Development Authority). Это агентство должно было путем инспекций на местах контролировать атомное производство. Предполагался также обмен исследованиями между странами в рамках деятельности агентства. При этом Соединенные Штаты брали обязательство передать технологическую информацию по атомной энергетике. Более того, план предполагал и отказ от ядерного оружия. Конечно же, в перспективе. Центральным органом этого агентства должна была стать комиссия ООН по атомной энергетике. Однако предполагалось, что она не будет непосредственно подчинена Совету безопасности ООН и решения в ней будут приниматься большинством голосов.