О верности крыс. Роман в портретах

– Ты сколько в рабах ходишь? – спросил Хриссэ. Без издёвки, без сочувствия, без презрения, с толикой любопытства разве. Как равный спрашивает равного о пустяке. Интонация вышла настолько – вдруг – искренней, что илирец ответил. Не иначе как от неожиданности.

– Полгода.

– Тогда ясно.

– Чего тебе ясно? – ощерился илирец.

– Почему с тебя гонор ещё не слез, – объяснил Хриссэ. Просто объяснил, без вызова или угрозы. Просто. Илирец на всякий случай несуществующий вызов принял.

– Хоть двадцать лет старайся, – исподлобья и пафосно начал он, сразу как-то показавшись младше, – ты меня не сломаешь!

Хриссэ не выдержал и рассмеялся этой пышной серьёзности, за что удостоился взбешённого взгляда и странного горлового звука. Успокоился, складывая одеяло, и сел на него на пол, скрестив ноги.

– Знаешь, отчего-то я тебе почти верю, – доверительно сказал он, глядя на мальчишку снизу вверх. – Не буду я тебя ломать, передумал. Умывайся и айда завтракать.

Илирец… послушался. По его лицу не понять было, поверил он или нет. Потому, вероятно, что и сам он этого не понял. В обоих чёрных глазах ночной водой стояло замороченное непонимание. Его пугала нелепость ситуации, этот безумец, который вчера купил себе илирского раба, и ничего этот илирец – не худший в драке! – не смог сделать, когда психу вздумалось разнообразить свою жизнь отработкой ударов по болевым точкам… Мальчишка ополоснул лицо, завязал волосы, неловко поводя плечами – руки ныли, – осторожно сел на край кровати и уронил глаза вслед за руками. Злость хороша, чтобы спрятать ужас: такой, что даже ужас остаться без тьё10 почти неважен. Нет, в нашада11 так не превратишься – ведь не по своей вине терпел боль и не мог ответить, а только по слабости. Значит, касанием проклятие не передашь, но тьё мертво, потому что тьё умирает от бессилия и боли. И значит, Тиарсе не забудет и Кеил не простит, и со смертью умрёшь полностью.

А этот…

Илирец дёрнул ртом, словно чтобы усмехнуться, но только напомнил себе о вчерашнем кулаке в челюсть. Рука приподнялась тронуть – и легла обратно, на залитое жемчужным светом колено.

А этот, пепел ему в душу, и не соображает, что натворил. Память у имперцев избирательная, не помнят, крысиное племя, от чего душа умирает! Кипя от сознания своей правоты, мальчишка поднял бледное от этого сознания лицо, где на скуле расцветал мощный синяк, и чуть не отшатнулся. Этот серый – от волос до одежды и глаз – имперец смотрел и улыбался. Смотрел и улыбался так, что несомненно было: знает он, что творится в голове и лёгких его покупки. Знает, смотрит снизу вверх – и улыбается. И оттого ещё жутче стало, чем от мысли об убитом бессмертии. «Серая тварь!» – подумал он.

– Сын пепла! – это он уже сказал. И сквозь бледность на смуглом лице со всей отчётливостью проступило, что сперва он сказал, а потом уже понял, какое оскорбление.

Хриссэ с удовольствием потянулся, встал, бросил одеяло на кровать и чуть наклонил голову, по-птичьи, искоса глядя на илирца.

– Зря ты лицом просветлился, как Орект перед колесованием. За слова я не убиваю.

– Только просто так? – вскинул «просветлённое» лицо мальчишка.

– Зачем же просто так? – ухмыльнулся Хриссэ. – Или для удовольствия, или для дела. Пойдём уже.

Он повернулся спиной и вышел. Илирец догнал его на ступеньках вниз, где располагался главный зал кабака, в соответствии с его «подземным» названием. По случаю раннего времени зал был пуст, только у самой лестницы сидел перед камином хозяин, а на шкуре между его креслом и огнём – щеголяла толстой золотой косой девчонка лет шестнадцати, в которой илирцу почудилось какое-то неуловимое сходство с «серой тварью».

– …ты взял, что именно игрушка12? – беспечно спрашивала девчонка. – Мало ли, кого там Хриссэ вздумал устроить на ночлег?

Лысый хозяин «Лисьей норы» тихо усмехнулся в усы.

– Будто ты Хриссэ не знаешь, дочка. Или я ослеп и отупел под старость. Я сперва подумал, правда, что кто-то из ваших: ухватки самые подходящие. Но больше похоже, что этот умник опять игрушку себе прикупил. К тому же, илирца.

Девчонка рассмеялась, а илирец чуть не кинулся вниз с кулаками. Да и кинулся бы, если б Хриссэ не перехватил его левую руку так, что она чуть не выскочила из плеча.

– Доброго утра, – весело объявил Хриссэ, шагая к ним. – Клойт, завтрака у тебя не найдётся?

– Найдётся, – Клойт кивнул и встал. – Подождите немного.

– В кои-то веки я одобряю твой вкус, – задумчиво сказала Кошка, разглядывая илирца.

– А я не одобряю, – огрызнулся тот. Хриссэ хмыкнул и отпустил его руку.

– Он будет при мне, – серьёзно сказал Хриссэ.

– Да пошёл ты, – почти ровно сказал илирец, поводя злосчастной конечностью.

– Килре-насмешник! – протянула Кошка, разглядывая его. В отличие от илирца, она знала, что слова «при мне» среди кхади означают помощь и защиту, а может, Хриссэ и в кхади его хочет протащить через месяц-другой. – Чем он так отличился? Хотя то, что ещё огрызается, уже редкая доблесть!

Илирец набычился, но девчонка говорила безо всякой насмешки.

– Да я и не зверствовал, – отмахнулся Хриссэ. – Так, пару приёмов повторил… Очень уж удивился, когда он чуть не вырвался. Он об меня табурет сломал, – доверительно сказал Хриссэ вернувшемуся Клойту и расхохотался на пару с Кошкой. Илирец медленно наливался краской, как железо в горне. Клойт молча поставил на стол блюдо с пирожками и кувшин и сел, не вмешиваясь в разговор, но слушая с видимым удовольствием.

– Где ты его нашёл? – спросила Кошка, начиная жевать. Хриссэ последовал её примеру, потом ответил:

– В «Бесенятах», он там был танцор, жонглёр и Тиарсе знает кто ещё для любителей илирских игрушек.

– Прекрати! – мальчишка не выдержал, вскочил, сжимая кулаки и не зная только, на кого кинуться в первую очередь. – Не смей так говорить!

– Скажи спасибо, что я не стал так делать, – посоветовал Хриссэ, не отрываясь от еды. Илирец раскрывал и закрывал рот, но так и не сумел ничего сказал. Постоял ещё немного, чувствуя себя всё более глупо, сел.

Потом они молчали, пока Кошка не поблагодарила за завтрак, Хриссэ заплатил за убитый табурет и все трое вышли. Дорога илирцу не понравилась. Кошка и Хриссэ шли позади, иногда командуя свернуть, и между собой переговаривались тихо. Мальчишка, впрочем, слышал всё отлично: они не очень таились, а слух у илирца всегда был исключительный. Большую часть разговора понять всё равно не получилось, подслушивай или не подслушивай. К чему можно отнести новость о том, что безухие зарвались и надо бы с ними разобраться?

– К углежогам сворачивай! – сказала Кошка.

Или заявление, что коричневые звереют и вчера перед закатом вломились в «Маэтишеной» искать заговорщиков? То есть, тут всё понятно, но какие могут быть заговорщики в «Маэтишеной»? Туда же одни любители элитного чая ходят! И как это всё может быть связано с тем, что Тень уже полностью подготовил план, но Кхад говорит, что ещё не время?

– Увидишь, они ещё ворота повадятся запирать чуть не до заката, – хмыкнул Хриссэ. А Веройге закроют вовсе.

– И как тогда?..

– Как теперь, так и тогда. Кавалер-то будет из благородных. А танец с пьяным героем мы уже репетировали, ты разве не видела?

– Не. Но мне Лорд рассказывал, так что заранее предвкушаю. Надо будет спрятаться где-то неподалёку: посмотреть.

Илирец тряхнул головой. Со своей жизнью непонятно что происходит – самое время заморачиваться о чужих тайнах.

За время, пока они шли в Собачницу, илирец успел услышать ещё массу интересного. Например, что угадал верно: Хриссэ действительно знает о том, как убивать тьё. Очень обнадёживает. Не бог весть какой секрет, конечно, но кто ему рассказал?

Улочка, пропахшая дымом и старой золой, вильнула в последний раз и вынырнула на пустырь из-под арки с серой в мокрых разводах штукатуркой.

– А чего ты от него хочешь-то? – спросила Кошка, вальяжно усаживаясь на старое сухое бревно в мокрой траве.

– Проверить: вдруг пригодится, – Хриссэ пожал плечами, садясь рядом. – Всё-таки, чуть меня не прибил…

Кошка рассмеялась. Илирец в очередной раз вскипел.

– Что ж ты такой нервный? – весело спросил Хриссэ, заметив сжавшиеся кулаки. – Я тебя хвалю, между прочим. Думаешь, меня так легко прибить? Я что думаю, – он повернулся к девчонке, – Кошка, ты попробуй отрезать ему ухо, а я посмотрю. Если у тебя не получится – предъявим Кхад кандидата.

– Псих! – снова рассмеялась Кошка, щурясь на Хриссэ против солнца. – Но идея здравая.

Она встала, вынимая нож и поворачиваясь к солнцу боком. Илирец переводил взгляд с неё на Хриссэ и обратно. Особенного понимания на его лице не рисовалось.

– Держи! – Хриссэ протянул ему свой нож – рукоятью вперёд. Илирец медленно подошёл, взял.

– Это я с ней должен драться?..

Кошка кокетливо подмигнула.

– А если не хочу? – он повернулся лицом к девчонке и пару раз разрезал воздух ножом на пробу.

– Дело твоё. Не хочешь – прирежем по-быстрому и гулять пойдём, – деловито сказала Кошка.

– Зачем – по-быстрому? – не согласился Хриссэ. – У меня времени много…

И улыбнулся илирцу этак доверительно.

Видно было, что мальчишка растерян, что ещё больше он зол и что держит себя в руках, несмотря на это. Кошка ждала, он медлил тоже, но в конечном итоге ударил первым. Кошка легко увернулась, но не расслабилась: рекомендация Хриссэ дорогого стоила. Мальчишка ударил ещё: прямо, без затей, но так быстро, что Кошка едва успела отскочить. И снова не стала атаковать, нервируя илирца. Он явно увидел, что противник не из простых, но не мог понять, насколько. Переступил и чуть-чуть отвёл руку с ножом в сторону, приоткрылся, ровно настолько, чтобы умелый человек получил шанс. Кошка охотно «купилась»: поглядеть, как илирец перетечёт на шаг и попробует перехватить её руку. Не сумел, Кошка отступила, и Хриссэ сказал «хватит».

Встал, повёл плечами.

– Ну как? – спросил Кошку.

– По-моему, молодец, – весело сказала она. – Да я и не сомневалась: ты его так расхваливал…

– Так вот что у имперцев называется похвалой, – буркнул илирец, возвращая нож. В какой-то момент он так сверкнул глазами, что стало ясно, как ему хотелось вернуть этот нож лезвием, а не в ладонь рукоятью.

– Он по-другому не умеет, – пояснила Кошка. – Идём, Хрисс, предъявим твою находку!

– Как тебя звать, находка? – спросил тот. Илирец помедлил.

– Нар Кьё.

«Трепещи, Кошка! Илирский дворянин позволил звать его малым именем!» Фраза была бы очень эффектна, а потому просилась наружу со страшной силой. Но Хриссэ рассудил, что этот козырь лучше пока придержать. Это в самом начале знакомства пыльник ещё сомневался, но то, как илирец обращался с ножом, выдавало дворянина и фехтовальщика, а не уличного бойца. Конечно, чего-то он нахватался в подворотнях чужой столицы, но в основе была классическая илирская школа воды. Мэтр Ошта будет счастлив.

– Куда мы идём, и что вообще происходит? – спросил Нар Кьё, отводя рукой пучок камыша, пробившийся в щель между досок мостика. Хриссэ позади него молчал, и отвечать пришлось идущей впереди Кошке.

– Покажем тебя Кхад, порекомендуем, она присмотрится пару дней, а потом, скорее всего, примет.

– Кто примет? Куда примет?

Кошка переглянулась с Хриссэ и оба расхохотались.

– Мы – кхади, – сказала, наконец, девчонка. – А она – наполовину Вечная.

– Это кто говорит? – удивился Хриссэ.

– Теотта. Не слышал ещё?

– Уже слышал, – усмехнулся он.

– Это что, – неуверенно начал Нар Кьё, – вы, как это называется, подводники?

Хриссэ снова рассмеялся.

– Слово дурацкое, – пояснил он обернувшейся Кошке. – Вроде как да, – это уже илирцу. – Но, я думаю, скоро всплываем.

Мост кончился и остался позади, коридор с деревянным полом, с саманными стенами и пронзительно синим небом вместо крыши уткнулся в гнилой забор.

– А если я не хочу с вами?

Кошка отодвинула доску, чтобы пролезть, но остановилась, придерживая её и ожидая ребят.

– Не хочешь – насильно Кхад никого не держит, – сказала девчонка и нырнула в щель.

Илирец стоял в нерешительности, когда сзади подошёл Хриссэ и сказал над самым ухом:

– А я вот иногда держу покупки насильно, если покупка с секретом.

Нар Кьё резко обернулся при первых же словах, возмущённый, вышло почти лицом к лицу с Хриссэ. «Почти», потому что Хриссэ был лет на пять старше и выше на голову.

– Тебя подначивать – одно удовольствие, – сказал он. – На самом деле тебя никто не держит, Кошка верно сказала. В кхади не тащат силком, ей добровольно продаются умом, душой и всеми потрохами. А иначе она просто не примет. Потому я тебя даже убивать не буду, если откажешься.

Илирец только потом, дней через десять сообразил, почему Хриссэ действительно не стал бы его убивать. Мало того, что идти Нар Кьё было некуда. Это только он, приехавший в столицу недавно и рабом, не знал, кто такая Кхад и кто такие кхади, а в «Бесенятах» Хриссэ узнали сразу. И если бы его покупка стала бродить по городу и искать работу… Не раньше, чем к концу луны, его либо притащили бы обратно к Хриссэ в знак уважения, либо просто так прирезали бы, от греха подальше… Серого психа из кхади в городе отлично знали. Но пока Нар Кьё этого всего не знал, а только слушал, судорожно пытаясь что-то решить…

– Тебе предлагают хорошую работу, потому что ты – хороший боец, Нар Кьё а-Нле-и-Шатта13.

На лице мальчишки явственно читалось крайнее удивление. «Узкоглазым» его сейчас не назвал бы даже самый завзятый ненавистник илирцев.

Доска в заборе скрипнула, и из щели выглянула возмущённая Кошкина голова.

– Что вы застряли?! Два шага осталось – нет, надо здесь встать столбами и побеседовать!

– Идём, – отмахнулся Хриссэ. – Считай, что тебя просто нанимают на очень хороших условиях, – сказал он илирцу, – шагая в щель. – Пойдём, приглядишься и на месте решишь.

Тисса

2272 год, 15 день 3 луны Ппд

Глинянка, Эрлони

Лайя рассмеялась и в очередной раз подумала, что день будет замечательный.

– А чего ты? – с довольным видом возмутился Трепло. – Я серьёзно!

– Ага! – заливалась Лайя. – И в тот раз, когда про крылатую собаку рассказывал, тоже серьёзно было!

– И тогда серьёзно! – кивнул Трепло, взбегая между каменными драконами на мост. – Она просто улетела, пока я тебя звал.

Умник, Синий и Тисса несколько их обогнали и теперь остановились на той стороне, напротив кирпичного особняка с двумя клёнами у ворот. Тисса что-то тихо говорила, трогая мешочек для трав на поясе. Эта Тисса куда больше походила на себя, чем то привидение, которое бродило по дому последнее время.

Умник сказал что-то, и они с Синим громко рассмеялись. Тисса бледно улыбнулась.

– Бедная, – сказала Лайя вполголоса. Трое впереди увидели, что Лайя и Трепло нагоняют, и неспешно пошли дальше.

– Надо было, чтоб она со всеми драться училась, – сказал Трепло, поправляя альдзел у бедра.

– Что ж учиться, если у неё не получается? – возразила Лайя. Мост последний раз гулко стукнул под ногой и кончился.

– А то! – упорствовал Трепло. – Ты себе можешь представить, чтобы так Кошку коричневые арестовали и драли потом в казарме полночи?

Лайя передёрнула плечами и сердито ткнула его в бок локтем.

– Кошку! Ты б ещё «Кхад» сказал! Тиссе сколько ни учись, никогда так не выучиться! Вон, Кошка как Чарека, безухого, в тот раз всухую сделала!

Трепло пропустил большие пальцы под пояс, подбивая ногой обломок корзины на мостовой.

– Первей всего, Кошку бы коричневые не заметили. И меня или тебя бы не заметили. И драться бы ей не пришлось, если б эта белобрысая хоть что-то умела, кроме как лечить.

– Ну, где вы там застряли? – обернулся к ним Синий и заорал дальше: – В носу свербит уже от этого весеннего смердёжа, тут бы скорей из города выйти, а вы еле ползёте!

Закончил он уже с нормальной громкостью, потому что двое прибавили шагу и догнали остальных. «Смердёж» действительно стоял могучий и многогранный: от всего, что зиму хранилось, а теперь оттаяло под первым весенним солнцем. Так что желание Синего удивления не вызвало.

Дальше они молча шли по кирпичным мостовым Глинянки. Умник снял куртку и повязал её на пояс. Ещё не было жарко, скорей, наоборот, но пока только светало, и в этой прохладе чувствовалось будущее тепло. Небо протянулось безоблачное и чистое, умытое вчерашним дождём, и в воздухе, наконец, пахло весной. Не той весной, что свербила в носу у Синего оттаявшей гнилью и дрянью. И не той весной, которая цветёт и гудит насекомыми. Поверх городской вони, делая её неважной, мерцало и таяло что-то безошибочно весеннее, хоть и не смог бы никто из кхади определить, что это и из чего состоит. Но как-то притихли все. Даже Трепло замолчал, поглаживая пальцами лаковый бок альдзела. Лайя глубоко вдохнула и тряхнула волосами – хорошо! Розовое небо набухло зарёй, и по черепице крыш слева потекло утреннее золото, сверху вниз, медленно крася рыжим мох на черепице и пятнами капая вниз, на стены и под ноги.

Синий принялся насвистывать что-то бестолковое, Умник вынул из чехла альдзел и на ходу трогал струны, увлечённо рассказывая что-то Тиссе.

Улица закончилась, и кхади взяли правей, через проулок на Ржавую улицу, к Кирпичному мосту и воротам из города. Нищий на углу оживился при виде прохожих, выставил босые грязные ноги с язвами и загундосил:

– Помоги-и! Помоги-и!

Обходя его, Тисса поскользнулась в грязи и упала бы, не подхвати её под локоть Синий. Лайя, может, ничего и не заметила бы, но она шла совсем рядом и обернулась на резкое движение: Тисса отдёрнула руку так, что чуть опять не потеряла равновесие, и побледнела.

– Ты что, Тисс? – удивлённо спросил Синий. Она кусала губы и молча покачала головой.

– Тебе плохо? – спросил подошедший Трепло. Теперь все уже остановились и смотрели на Тиссу. Она смотрела в землю.

– Ничего, – тихо сказала она. – Ничего.

– Идите вперёд! – сердито сказала мальчишками Лайя. – Давайте-давайте.

– Помоги-и! – гнусаво тянул нищий. Набирал воздуха в лёгкие и снова тянул: – Помоги-и!

Умник пожал плечами и пошёл вперёд, а за ним и остальные. Откуда-то мутно пахло тухлятиной. Лайя вдруг сообразила, что понятия не имеет, что делать.

– Помоги-и! – заунывно продолжал нищий с каким-то ожесточением.

– Тисса… Воды хочешь? – беспомощно спросила она.

Тисса покачала головой.

– Не хочу. Ничего.

Улыбнулась и сказала «Пойдём», но от этой улыбки Лайе почему-то стало жутковато.

До городских ворот они опять молчали. Солнце приподнялось над горизонтом и начало пригревать. Утро уже было теплей всех весенних дней, бывших в этом году, а день сегодняшний обещал быть почти жарким.

Лайя рассеянно смотрела по сторонам, вспоминая, что она знает о Тиссе. Выходило не очень много; выходило, что она вообще почти ни о ком из кхади не знает, кто они были до кхади. Наверняка Лайя знала только, кто пришёл раньше неё, а кто – позже. Вторых было куда меньше, чем первых. Лайю встретил Тень с полгода назад, сказал, что хорошие воры Кхадере нужны, и что Лайя не пожалеет. Она и не пожалела. Работы стало меньше, но более сложной и интересной… Впрочем, дело не в этом. Когда тебе не слишком много лет, и ты совсем одна… Город представлялся Лайе большим хищным зверем, ждущим, когда она ошибётся, чтобы сожрать её. Она всегда боялась. Коричневых, болезней, неудач и безденежья, охотников за рабами, пьяных дворян, подводников и уличной шпаны… Она сама была в подводниках, но мелкой рыбёшкой, и, исчезни она, никто бы не стал искать. От своих пьяниц Лайя ушла, наплевав на дочерний долг, другой родни не знала, а в друзей и церковников не верила.

Пятеро прошли через ворота, не останавливаясь. Стража не обратила на них внимания. Только один солдатик проводил взглядом компанию, но не из смутных подозрений, а из завистливого желания так же уйти из города в первый тёплый день.

Лайя улыбнулась солдатику, подмигнула и дождалась ответной улыбки. Трепло недовольно покосился, но ничего не сказал.

Главное, в кхади она перестала бояться. Из возможной добычи города она стала одной из загонщиков.

– Слушай, – она повернулась к Треплу, – а ты не знаешь, что Тисса до кхади делала?

Трепло немного приподнял брови, но ответил.

– Кажется, у неё дед был лекарь, она с ним и жила. А потом дед умер, Тисса без ничего осталась, а Кхад её почти сразу и нашла. В городе где-то.

– Ясно…

– Чего вы опять отстаёте, голуби? – опять окликнул их Синий. – В другой раз уединяться будете!

Лайя покраснела и прибавила шагу, а Трепло рассмеялся, показывая Синему кулак.

– Сворачивайте уже! – крикнул он вперёд. – Сколько можно по дороге переться.

– Давайте сразу вдоль реки пойдём, – тихо попросила Тисса, когда Лайя и Трепло догнали остальных. – Вам неважно, а лапка только у воды растёт.

Спорить никто и не подумал – хотя бы потому, что с обрыва открывался замечательный вид на город. И потому, что не сообразили, как сыро и слякотно окажется напрямик через лес. На глинистом склоне Тисса ушла вперёд, пока остальные оскальзывались и хватались за деревья и друг дружку, чтобы не укатиться к исходной точке. С наименьшими потерями в ельник выбрались (кроме Тиссы) Лайя и Синий. Синий избрал тактику «тише едешь – дальше будешь» и полз от дерева к дереву мелкими шажками, цепко держась обеими руками и чуть не по минуте обдумывая каждый шаг. Лайя беззастенчиво висла на Трепле, рассудив, что он сам напросился в кавалеры. Трепло, судя по лицу, разрывался между противоположными чувствами: с одной стороны, когда ещё будет случай облапить Лайю, а с другой – с девушкой в одной руке и альдзелом в другой лезть на скользкий склон крайне неудобно. Особенно, при учёте того, что девушкой вниз, равно как и альдзелом, падать нельзя, а очень хочется! Так он и смотрел: то счастливо – на Лайю, то – тоскливо – на Умника, несущего свой альдзел бережно, как святыню.

– Не смешно, Тисса! – почти всерьёз нахмурился Умник, выбравшись на ровное, в ельник. Здесь было зелено и тенисто, не в пример лысым берёзам и ясеням. Белобрысая снисходительно улыбалась, опершись о залитый солнцем ствол:

– Да вы же совсем бестолковые, – сказала она, наклонив голову (пряди мазнули по вискам). – И как ещё никто не упал…

– Да уж так! – гордо сказал Синий, отцепляясь от последнего дубка и ступая на хвою под ёлками. Мокрая хвоя не преминула съязвить, и нога Синего радостно поехала в сторону, опрокидывая мальчишку навзничь. Умник фыркнул, Лайя – следом, и рассмеялись все.

– Да ну вас! – сварливо буркнул Синий, садясь. – О! – тут же отвлёкся он, – гляньте: гриб! Давайте грибов наберём!

Тисса повернулась в указанном направлении, как и все. Из-под хвои действительно выглядывал гриб: огромный прошлогодний маслёнок, невесть как не съеденный зверьём, круглый, жёлтый и засохший в камень.

– Горожане! – заулыбалась Тисса. – Идём!

Пахло влажной землёй, начинающей прогреваться, лежалой листвой и хвоей и свежей смолой. «Знаешь, чем альдзел лучше девчонки? – вполголоса говорил девчонке Трепло. – Он если висит на мне, то висит себе смирно, а не дёргается и не ойкает то и дело!» Лайя заливисто смеялась, хваталась за его локоть и ойкала, оступаясь. Потом мальчишки обнаружили какую-то тропинку и ушли по ней вперёд. Лайя подумала, что с ними в лесу как-то сразу стало людно и шумно. Трещали под ногами ветки и шишки, громко шуршали отодвигаемые лапы елей, и сороки подняли гам, жалуясь на вторжение. («По-моему, нас матерят», – сказал Умник, глянув вверх.) Только Тисса шла легко и тихо, просачиваясь сквозь ветки и не наступая почему-то ни на что трескливое. Её лаолийский костюм – свободные мягкие штаны и короткая рубашка навыпуск без ворота – отчего-то выглядел куда уместней одежды остальных, на городской манер более пёстрой.

– Ты в селе жила, Тисс? – спросила Лайя.

– Ага, – кивнула та. – Мы с дедом только пару лет назад в Эрлони перебрались.

Она потеребила мешочек на поясе.

– Жалко, что он умер. Хороший он был, только пил много.

– Девчонки, идите сюда! – Синий махал рукой с бугра над овражком. – Красота – хоть вешайся!

Лайя рассмеялась… глянула на Тиссу: извини, мол, что не грущу о деде. Тисса как-то беспомощно улыбнулась и пожала плечами, сгоняя с них пятна солнца.

Девочки пошли на зов, и едва выбрались на бугор – как на них обрушились звуки реки. Великий Арн плескался о валуны и лизал глинистый берег, обдавал брызгами наглеющий ветер, синей чешуистой сталью переливался на солнце. И стрижи уже кричали под ногами и прямо впереди.

А чуть левей, вверх по течению, лежала столица, темнея причалами и сияя мрамором храмов и Белого острова. Зубцы массивных башен Веройге вырисовывались на фоне Светлого озера. И мосты, мосты, полоски кружева, связавшего больший остров с меньшим и оба их – с берегами.