Камень. Биографический роман. Книга 1. Первые шаги к свету и обратно

Руководил процессом погрузки капитан НКВД; именно он определял степень ценности грузов и первоочерёдности их отправления.

Толпы народа, кто с узлами, кто с чемоданами, а кто и с малышами на руках пытались попасть в состав, отправляющийся на восток. Люди то группами, то поодиночке подходили к капитану, кто плача и причитая, кто крича, а кто и по-деловому объясняя необходимость своей эвакуации. Офицер принимал решения быстро и сразу же давал указания подчинённым по их выполнению.

– Товарищ капитан госбезопасности, разрешите обратиться? Сержант госбезопасности Ароськин, – отдавая честь, молодой службист вытянулся в струнку перед старшим по званию.

– Обращайтесь, – ответил капитан, оценивающе взглянув на коллегу.

– Группа заключённых в количестве 83 человек прибыла этапом на станцию для дальнейшего препровождения вглубь страны. В процессе этапирования погибло при налётах немецких самолётов и было расстреляно по законам военного времени за саботаж 46 заключённых. Убиты врагом также один сержант НКВД и двое военнослужащих, приставленных для охраны.

– Документы! – сухо произнёс капитан госбезопасности.

Ароськин сначала опешил, а секунду спустя принялся лихорадочно рыться в своей сумке. Найдя наконец необходимые бумаги, он протянул их капитану. Тот пробежался по содержимому и так же сухо отчеканил:

– Ваши документы!

Снова сконфузившись, сержант достал теперь уже из нагрудного кармана своё удостоверение. Старший по званию внимательно изучил корочку, взглянул на грязных, ободранных политических и уголовников, оглянулся по сторонам, не слышат ли его посторонние, а затем тихо спросил:

– Какие у Вас указания относительно заключённых?

– Приказано продвигаться по направлению к Гуляйполю любыми доступными средствами. Пытаться организовать отправку арестантов железнодорожным транспортом на юго-восток. По ходу следования выполнять распоряжения старших по званию сотрудников районных, городских или армейских отделов НКВД.

Капитан госбезопасности ещё раз оценивающе посмотрел на толпу измученных, израненных зеков, которые, воспользовавшись моментом, последовали примеру своих охранников и тоже сели на раскалённую землю. Некоторые не смогли удержаться и распластались на ней в надежде хоть таким образом немного восстановить заканчивающиеся силы либо прикорнуть.

– Вот что я тебе скажу, сержант, – проговорил организатор станционного движения, – поезд забит до отказа. Пустой вагон забронирован для заполнения по пути следования. Так что места в вагонах для твоих подопечных нет. Придётся вам и дальше идти пешком. И выступать нужно немедленно: немцы в двух местах прорвали нашу оборону и могут быть здесь в ближайшее время.

– Но у нас практически нет продовольствия, заканчиваются патроны. Добрая половина людей либо ранены при налётах, либо крайне измучены тяжёлой дорогой. Мы не спали уже больше суток! По дороге произошло несколько случаев, когда толпа выходила из-под контроля и мне с трудом удалось навести порядок.

– Отставить разговоры! – капитан резко повысил голос. – Немного патронов и продуктов я тебе дам, – он выдержал паузу, а затем перешёл на еле слышный рычащий бас. – Но допускать захват врагов народа немцами мы не можем – слишком лакомый материал для их диверсионных групп, – жёсткий взгляд представителя госбезопасности приобрёл какой-то ледяной оттенок. – Поэтому приказываю: не мешкая, вместе с моими людьми отобрать здоровых, способных продолжать пеший переход заключённых. А всех раненных и больных – расстрелять.

Ароськин на несколько секунд остолбенел. Затем на его лице отразилась растерянность.

– Ладно, я сам всё организую, – сказал капитан, видя нерешительность коллеги.– А вы, сержант госбезопасности, вместе с младшим сержантом Ивановым подойдите пока к предпоследнему вагону и получите 100 патронов и ящик печенья. – Он подозвал несколько своих людей и дал им распоряжения. Затем вручил взятые у сержанта документы на заключённых ефрейтору.

Один из НКВД-истов пошёл вместе с Ароськиным к железнодорожному составу, трое побежали в здание станции, а остальные во главе с капитаном направились в сторону группы этапируемых.

Увидев приближение людей в форме, арестанты попытались подняться с земли и выстроиться в некое подобие шеренги. Тем временем вернувшиеся из здания особисты водрузили невдалеке от места мероприятия стол и стул. Ефрейтор разложил на столе документы, сел и приготовился к процедуре учёта.

– Граждане заключённые! – громко отчеканил капитан госбезопасности, – сейчас организованно, по одному, соблюдая порядок в строю, каждый должен подойти к ефрейтору и назвать свою фамилию. Затем все здоровые, способные идти, проходят направо и строятся возле здания станции в колонну по два для немедленного отправления пешим порядком в распоряжение Гуляйпольского отдела НКВД. Все больные, раненые, не способные самостоятельно продолжать движение, идут налево и строятся возле последнего вагона. Они будут погружены в него и отправлены до Гуляйполя поездом, – капитан повернулся к стоящему рядом помощнику: – Младший лейтенант, приступить к формированию групп!

– Называем фамилию; здоровые – направо, больные – налево! – продублировал указания начальства младший лейтенант, указывая единственным, имеющимся у особистов, пистолетом-пулемётом Шпагина на ближайший к столу край шеренги, – Подходим! Быстрее!

Процесс перегруппировки шёл достаточно бойко. Услышав фамилию подошедшего, ефрейтор быстро что-то отмечал в бумагах, а стоящие по краям стола солдаты, держа винтовки наготове, то словом, то прикладом подгоняли замешкавшихся.

Пётр быстро оценил ситуацию. Для него она складывалась неплохо. Дело в том, что во время одного из налётов очередь немецкого истребителя прошла совсем рядом, слегка оцарапав кожу на ноге. Существенного вреда здоровью ранение не нанесло, но ногу пришлось перевязать тряпкой и теперь пропитанная кровью повязка давала ему полное право причислить себя к группе больных и добраться до Гуляйполя поездом. Обрадованный перспективой отдыха в вагоне, он принялся безмятежно рассматривать всё вокруг. Когда стала приближаться его очередь, внимание невольно сосредоточилось на процедуре отбора.

– Следующий! – ефрейтор слегка повернул голову и чуть повысил голос, – фамилия!

– Сиренко! – отозвался очередной заключённый, подходя к столу.

Ефрейтор провёл пальцем по листу.

– Есть такой, – подтвердил он. – Если здоров, – иди направо, если болен – налево. – При этих словах Сиренко сделал робкий шаг влево, а стоящий с этой стороны НКВД-ист слегка подтолкнул его прикладом в направлении группы, находящейся с левой стороны.

– Быстрей! – деловито дополнил особист своё действие не слишком громкой голосовой командой.

Что-то знакомое почувствовалось Петру в этой сцене. Какие-то отзвуки забытых эмоций, как шорох опадающих листьев, тихо прошуршали в измученном мозгу и тут же исчезли. Он попытался поймать их, понять, откуда они взялись, но тщетно. Тогда парень взялся внимательнее изучать обстановку, всматриваться в фигурантов процесса… И наконец вспомнил…

Это было в соседнем селе Катёщино лет пять назад. В тот раз Пётр во главе группы томаковских ребят прибыл в этот населённый пункт на день рождения Люды, пожалуй, самой красивой девушки из тех, кого он знал. Хлопцы и девчата пришли с подарком, патефоном и цветами. Однако местным парням это не понравилось. Назревал конфликт. И тут Пётр предложил разрешить проблему полюбовно: если самый сильный парень из Катёщино перетянет его хотя бы одной рукой – он вместе со своими друзьями уйдёт, а если нет – останется праздновать вместе со всеми, и инцидент будет считаться исчерпанным. Так и сделали… В результате общего празднования парни из соседних населённых пунктов надолго стали лучшими друзьями, а Люда – подругой Петра.

Так вот, среди Катёщинских парней был тогда щупленький хлопчик. Он учился в Томаковской школе, но был младше на пару лет. И хотя узнать его в бравом сотруднике НКВД было теперь сложновато, но это был именно он: как раз его специфические характерные движения и оригинальный тембр голоса пробудили в мозгу Петра далёкие воспоминания. Небольшое усилие – и сознание извлекло из своих анналов имя знакомого – Андрей.

– Следующий! – голос ефрейтора донёсся до охваченного воспоминаниями Петра будто бы из космоса, а легонький толчок стоящего за спиной товарища вывел из состояния задумчивости.

– Фамилия! – продолжил ефрейтор.

– Шабля! – сообщил на ходу Пётр и остановился у стола, ожидая следующей команды.

Боковым зрением он заметил, что Андрей начал переминаться с ноги на ногу, в результате чего переместился немного вперёд, и таким образом оказался совсем рядом. Пётр взглянул на знакомого и натолкнулся на жёсткие, колючие глаза.

– Имеется, – констатировал ефрейтор. – Если здоров – направо, болен – налево.

Пётр хотел было сделать шаг влево, но в этот момент Андрей как-то неловко потянулся и его винтовка, стоящая прикладом на земле, штыком перегородила прямой путь. Чтобы обойти преграду, Пётр оглянулся и попытался сделать шаг влево-назад. Но не успел. Сильнейший удар приклада обрушился на его плечо, отбросив на несколько метров вправо.

– Смотри куда идёшь! – Андрей разразился громкими проклятиями и матами. Он подбежал к распластавшемуся на земле Петру, пнул его носком, продолжая кричать, наклонился и потянул за одежду, как бы желая заставить побыстрее подняться. – Вправо! – шёпотом-скороговоркой выпалил Андрей, когда его лицо очутилось недалеко от Петиного уха. А Пётр даже и не понял, действительно ли из уст знакомого вырвалось это слово, или ему это только показалось и товарищ просто неловко фыркнул. – Вставай, сволочь! – громко закричал Андрей и ещё раз толкнул подымающегося Петра прикладом вправо. И снова Пётр оказался на земле. А знакомый почти сразу же снова разразился отборным русским матом.

Петя никак не мог постичь происходящего. Поднимаясь с земли, он лихорадочно соображал, что делать.

«Почему Андрей вдруг напал на меня? Неужели затаил обиду за тот день рождения Люды? Или дело в другом?» – чреда вопросов молнией пронеслась в голове Петра.

Вставая, он в мгновенье ока припомнил те моменты, когда сталкивался с Андреем: пожалуй, тот относился к нему довольно хорошо. Пару раз Пётр даже подозревал, что втайне Андрей воспринимает его как кумира. Такая догадка тогда льстила самолюбию преуспевающего на всех жизненных фронтах Пети. Но что случилось теперь?!

«А возможно, Андрей действительно произнёс то слово-призрак «Вправо!»? Если да, то всё становится на свои места – он всеми средствами пытается направить меня именно в правую сторону, – мысленно анализировал Пётр. Он отряхнул пыль с одежды, посмотрел на Андрея: тот еле заметным движением глаз и головы указал на группу, собирающуюся справа. Когда Петя сделал решительный шаг в правую сторону, в глазах Андрея он заметил знакомое, хотя и подзабытое выражение тихого восхищения, смешанного с радостью.

Как ни трудно было осознавать, что впереди очередной, ещё более изнурительный этап, что он, в конце концов, сам выбрал этот путь, отказался от возможности ехать поездом, Пётр не стал скулить и жалеть себя. Решение было принято, и он приступил к его выполнению.

– Граждане заключённые, в колонну по два стройся! – после завершения группировки, раздачи провианта и срочного оформления минимального количества документов, сержант госбезопасности Ароськин давал вводную своей существенно поредевшей группе. – Ускоренным шагом… марш!

Слово «ускоренным» явно было лишним, ведь выполнить данную часть команды люди не могли в принципе. Это понимал и сам сержант. Но если благодаря этому слову группа придёт к месту назначения хотя бы на 5 минут быстрее, он будет, как истукан, повторять и повторять его: ведь если немцы прорвали оборону, то счёт сейчас идёт на минуты.

Двинулись в путь. Ароськин внутренне подстегнул себя, ускорил шаг, своим примером пытаясь вдохновить подопечных. На ходу он закрыл глаза и перед мысленным взором тут же проступили очертания капитана госбезопасности, дающего последние указания:

«В случае угрозы попадания в плен приказываю всех этапируемых расстрелять».

Сержант не был уверен, сможет ли он выполнить последнюю, только ему известную, часть приказа высокопоставленного офицера НКВД.

Первая пара километров была почти пройдена, когда со стороны станции до этапа донеслись несколько винтовочных залпов. Это сработала жестокая логика войны – тратить бесценное место в вагонах на больных зэков было непозволительной роскошью. А тем более нельзя было оставлять врагов народа живыми. Ведь предатели Родины и двурушники могут тут же переметнуться к врагу.

Шедшие в колонне заключённые переглянулись.

– Спасибо за жизнь, Андрей, – еле слышно проговорил Пётр.

На его глазах проступили слёзы, но он взял себя в руки и зашагал с ещё большим упорством.

Котлеты.

1925 год, апрель.

Томаковка.

Петя сидел на полу за важным занятием: изучал возможности своей новой игрушки. Старые, треснувшие в двух местах, счёты, к тому же лишённые четырёх спиц, вчера ему подарил отец. Мальчик плавными движениями своих маленьких пальчиков перекладывал костяшки с одной стороны на другую:

– Один, два, три, четыре, – отсчитал он первое число и задумался.

«Как же это вчера показывал папа?» – взялся припоминать юный математик.

– Ага! – радостно выкрикнул он и уже увереннее и быстрее передвинул на ту же сторону ещё три костяшки: – Один, два, три.

«Теперь нужно посчитать, сколько будет вместе», – заключил парнишка.

– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, – продекламировал он, а затем, подводя итог, во всю глотку заорал: – Семь! Четыре и три – семь!

Несмотря на свой пятилетний возраст, Петя уже умел считать до тридцати: этому его научил отец. Но вот выполнение арифметических действий было для него в новинку. А потому он с интересом изучал эту новую грань жизненной премудрости.

Правда, слишком долго заниматься одним и тем же было скучно. Решительным движением, подсмотренным у папы, мальчишка приподнял одну сторону счётов – и костяшки с характерным стуком отъехали на исходную позицию. Потом он взялся беспорядочно толкать деревяшки для счёта взад-вперёд по прутам, лопоча какие-то обрывки слогов, после чего стал обеими руками раскручивать их, от чего костяшки стали вертеться на спицах подобно десяткам маленьких юрких юл. В завершение счёты были перевёрнуты вверх ногами и использованы в качестве транспортного средства.

– Но-о, но-о, лошадка! – прикрикивал мнимый извозчик, наваливаясь на деревянную раму счётов, издававших в ответ жалобные скрипящие звуки.

Многострадальное устройство для проделывания арифметических операций всячески сопротивлялось, но было вынуждено подчиниться силе. Выполняя чуждую ему функцию, оно перекатывалось вперёд натужными рывками, раз за разом останавливаясь вследствие заклинивания механизма. Зато вездесущий мальчишка умудрялся, параллельно с управлением «двуколкой», ещё и выполнять роль коня, истошно ржущего и брыкающегося, да плюс к тому подхлёстываемого собственноручными шлепками по попке. Раскрасневшийся паренёк как раз громко смеялся от удовольствия, когда услышал бабушкин голос:

– Петюша, иди сюда, будем снимать пробу!

Мальчик остановился и прислушался: с кухни долетало шипение и потрескивание разогретого на сковородке масла. А заполонивший весь дом мясной запах не оставлял места для сомнений: его ждал очередной кулинарный шедевр.

Парнишка не без сожаления оставлял свою игру, но желание насладиться бабушкиной едой всё-таки пересилило. Он зашагал на кухню, всё ещё по инерции хлопая себя по бокам и бормоча что-то себе под нос.

– Я пожарила котлетки, – увидев подходящего к ней внука, сообщила Ирина,– ну-ка попробуй: как тебе на вкус? Только обязательно ешь с хлебом, – улыбаясь, повторила она своё традиционное наставление.

Женщина поставила на стол миску с четырьмя котлетами, предварительно остуженными до комфортной для рта температуры. Тут же подала кусок хлеба.

Взобравшись на своё любимое место-возвышение у стола, Петя приступил к дегустации. Котлеты получились – объеденье! А потому процесс их поглощения шёл бойко. При этом мальчишка не забывал о бабушкином предупреждении, и каждый кусок котлеты прикусывал хлебом. Но не успел он даже оглянуться – как тарелка оказалась пустой.

– Ну что же ты не говоришь, какие получились котлеты, – с притворным огорчением спросила бабушка, – может быть в фарш нужно чего-то добавить?

– Котлеты получились вкусные, – с видом умудрённого опытом эксперта заверил внук, – но фарш надо ещё подсолить.

– Ну, это мы мигом, – сразу же согласилась Ирина. – Спасибо, что подсказал. А то я пробую-пробую и не пойму, чего же не хватает?

Она сунула ложку в банку с солью и сделала вид, будто кладёт её в фарш. Хотя на самом деле ничего не досаливала. Перемешав содержимое, женщина стала укладывать очередную порцию котлет на сковороду, приговаривая:

– Ну вот, теперь котлетки будут вкуснее. Внучек у меня – молодчина! Сходу определяет, как сделать блюдо более аппетитным. Ладно, беги поиграй ещё немного, а когда котлетки по твоему рецепту пожарятся – я тебя опять позову, попробуешь ещё раз.

Петя с новыми силами возвратился к прерванной игре, а Ирина, после того как котлеты достигли идеального состояния, выложила их в Петину миску и слегка подсолила. Она знала, что внучек любит солёное, и старалась всячески угодить малышу.

«Пускай наедается поплотнее, пока есть возможность, – размышляла бабушка, – а то совсем худой стал – кожа да кости».

Нужно признать, что Иринины оценки упитанности внука были далеки от истины. В действительности, благодаря в первую очередь неустанной бабушкиной заботе, Петя был полненьким мальчиком. Но будучи сама женщиной плотного телосложения и имея таких же членов семьи, она считала нормой, особенно для ребёнка, наличие в теле приличного жирового запаса.

– Петрик, беги на кухню: котлеты по твоему рецепту готовы! – позвала Ирина. – Я ведь без тебя не могу определить, чего ещё не хватает. А мне нужно жарить следующую партию.

Мальчонка, не мешкая, отреагировал на бабушкин призыв. И история повторилась. Когда процедура дегустации котлет пошла по четвёртому кругу, в кухню зашла Мария.

– Мама, ты что, решила закормить внука?! – высказала она претензию, показывая на миску с котлетами и снисходительно улыбаясь.

– Да всё нормально; пусть ребёнок кушает, пока ему в удовольствие, – огласила своё убеждение Ирина.

– Нельзя так – ты его балуешь, – возразила Мария. – Он у тебя котлеты лопает даже без хлеба.

– С хлебом! – продолжая жевать, вмешался в перепалку старших Петя.

– А ну-ка покажи! – тут же отреагировала мать, подозревавшая сына в махинациях с потреблением хлеба.

Парнишка открыл рот и показал маме его содержимое. Правда, сделать какие бы то ни было выводы при этом ей было трудно.

– Не видно там никакого хлеба! – смеясь, сказала Мария.

– Как не видно? – удивился мальчик, – посмотри лучше!

Указательным пальцем он оттянул уголок рта, пытаясь облегчить матери поиски хлеба. И та действительно выявила его во рту сына. Однако вместо признания сего факта, интерпретировала увиденное по-своему:

– Ну хитрец! Так ты прячешь хлеб за щекой, чтобы водить нас с бабушкой за нос?! – решила уличить она мальчика. – Нет, с нами такие номера не проходят: мы живо выведем тебя на чистую воду!

Мария всё ещё продолжала лукаво усмехаться; а у Пети в глазах появились слёзы.

– Бабушка мне сказала кушать с хлебом – и я ем с хлебом! – обиженно, чуть не плача, проговорил малыш.

Он желал во что бы то ни стало доказать свою честность; поэтому лихорадочно искал подтверждения своим словам. Спустя пару секунд ему в голову пришла прекрасная мысль:

– Скажи, бабушка, что я не обманываю, – с нажимом произнёс паренёк, – ты же сама давала мне два куска и видела, что я их уже съел! Иначе бы ты не давала третий!

– Как два куска? Ты что, уже ел котлеты? – растерялась Мария, отказываясь верить своим ушам.

– Да!

– И сколько же котлет ты съел? – с опаской спросила мать.

– Четырнадцать котлет и два куска хлеба! Я уже умею считать до тридцати и всё сосчитал!

Мария потеряла дар речи. Она стояла посреди кухни с открытым ртом, да только и могла, что переводить взгляд с матери на сына.

– Мама, да ты что – с ума сошла?! Четырнадцать котлет?! Пятилетнему ребёнку?! Ему же станет плохо! – запричитала Мария, – давай скорей вызовем врача!

– Успокойся, – осадила её Ирина, – ничего с ним не случится: он уже съедал раньше если не четырнадцать котлет, то десяток – точно.

Мария с подозрением посмотрела на мать. Потом подбежала к сыну.

– Петюша, как ты себя чувствуешь? – вкладывая всю свою любовь и заботу, будто бы прося прощение, спросила она.

– Хорошо! – спокойно ответил тот.

Он всё ещё не мог уяснить, в чём причина беспокойства матери, но уже видел, что этот непонятный ему инцидент исчерпан.

– Мамочка, можно я пойду играть в счёты? – попросил разрешения мальчишка.

– Конечно, иди, – ответила Мария.

Ещё некоторое время она периодически с тревогой поглядывала на сына, но вскоре, увидев, что тот шустро играется в комнате, успокоилась и занялась своими делами.

Весёлый комендант.

1941 год, сентябрь.

Гуляйполе.

Вконец измученные недельным этапом по жаркой безводной степи, изголодавшиеся заключённые наконец приблизились к Гуляйполю, одному из узловых населённых пунктов, намеченных как возможное место получения дальнейших инструкций. Сержант госбезопасности Ароськин, наученный горьким опытом метаний и скитаний в поисках помощи, повёл людей прямо на железнодорожную станцию. Для себя он уяснил, что в критической ситуации, которая всегда складывается в прифронтовой зоне, именно на станциях сосредотачиваются ключевые представители властей, именно здесь принимаются основные решения, могущие существенно повлиять на эффективность выполнения поставленного перед ним задания.

Как оказалось, принятая тактика была верной. Хотя руководители военных, партийных и советских органов в момент прибытия группы не находились на территории станции, но данные ими стратегические указания чётко выполнялись военным комендантом.

Этот постоянно улыбающийся человек среднего роста и средних лет без устали курсировал по станционным объектам, на ходу решая проблемы, организовывая погрузочно-разгрузочные работы, контролируя действия подчинённых. Передвигался он тоже в среднем темпе, но благодаря своей врождённой склонности к рационализму, просчитывал ситуацию на несколько шагов вперёд и постоянно умудрялся оказываться именно в том месте, где был наиболее востребованным.

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти?! – с юморком изрёк комендант в ответ на слёзную просьбу Ароськина хоть как-то посодействовать переброске заключённых в тыл.

Он выдержал паузу, прикидывая в уме варианты, а затем предложил:

– Примерно через час здесь должен быть состав на Харьков. В нём два вагона с зеками. Они переполнены, под завязку – больше 400 человек. Если сумеешь запихнуть туда же ещё и своих – я не буду возражать. Документы оформим быстро. А сопровождающие могут разместиться в вагоне охраны.

Ответственный за движение по станции оценивающе взглянул на сержанта госбезопасности. Ароськин же сначала не поверил своим ушам: так много отказов он выслушал за последнее время. В первые секунды сержант даже впал в какой-то ступор, но затем быстро опомнился и принялся лихорадочно размышлять.

«Неужели повезло?! Только бы не сорвалось!» – молча радовался он, стараясь ни словом, ни жестом не спугнуть так неожиданно свалившуюся на него удачу.

– Какую нашей группе соблюдать процедуру? – осторожно спросил Ароськин и замер в ожидании.

– Залечь в посадке у левой оконечности станции, – серьёзно отчеканил военный комендант, – замаскироваться, чтоб глаза мои вас не видели на платформах.

Он не смог удержаться от лёгкого розыгрыша, затем не выдержал и прыснул со смеху, подмигнул опешившему сержанту госбезопасности и расхохотался. Растерянный Ароськин только интенсивно мигал, не в силах промолвить ни слова.

– Когда будет подъезжать ваш поезд, я дам знать, – успокоившись, уже серьёзно и деловито пояснил комендант. – Тогда постройтесь на перроне компактной колонной, не длиннее 50 метров и ждите моей команды. Ваша задача – силами своей охраны обеспечить погрузку заключённых в вагоны. А пока – давайте документы: мои люди возьмут на себя бумажные формальности.

Он принял от сержанта папку и снова улыбнулся в предвкушении процедуры погрузки этой группы.

– В тесноте – да не в обиде! – в том же своём игривом стиле, ещё раз подмигнув, подытожил комендант, пожал руку Ароськину и продолжил наматывать круги по территории.

Стих.