Кровь Альбарруды. Милитари детектив

– Перестань ворочаться. Спать мешаешь.

– Хорошо.

Зачем ей эта старая кавалерийская подкова? Эта живая легенда? Хорош муженёк с полсотней лет за спиной. Ну да, он знаменит, он высок и красив, он богат, он уважаем больше Президента, больше сеньора Копполо, даже больше дона Перейры. Но… Бр-р! Ложиться с ним в одну постель! Боже! Иметь от него ребёнка. И выйти к тому же за него замуж… О, как зла любовь!

– Ты успокоишься или мне тебя придушить?

– Всё, всё.

Но прежде чем она сделает этот шаг, я сделаю свой.

Неприятности продолжаются

Утром прибыл маленький скоростной глиссер, с ветерком доставивший меня на место вчерашнего побоища.

Первым, кого я увидел на палубе несчастной «Ла Эсперансы», был военный комиссар Гаэтано.

Сердце, ёкнув, остановилось. Я мысленно поздравил себя с приходом ещё одной чёрной полосы, но отступать было поздно. Комиссар узнал меня. Он медленно снял узкие тёмные очки и, бесстрастно уставившись в яркое небо над моей головой, резко бросил стоявшему за ним человеку в форменной рубашке песочного цвета:

– В седьмую каюту.

Меня вели по яхте, которую я впервые разглядел по-настоящему. Издали она смотрелась великолепно, вблизи непритязательно. То, что я увидел на ней, было ужасно, даже если бы здесь не было комиссара. Эксперты со своими кисточками и пакетиками ещё работали, не все трупы были убраны, кровавые лужи, облепленные паутами, уже подсохли. Осколки плафонов и оконных стёкол вперемешку со стреляными гильзами хрустели под ногами. Следы от автоматных очередей изрешетили всю палубу. Дверь в капитанскую рубку была разворочена взрывом. Я посадил занозу, нечаянно прижав ладонь к расщеплённому пулей лееру. Красавица яхта поникла.

Внутри повреждения были сильнее, несмотря на какое-то подобие уборки. Навстречу попался всё такой же невозмутимый стюарт с совочком в руке и здоровенным синяком в поллица. Он остановился, приподняв бровь и пропуская нас.

Меня допрашивали долго, заставили ещё раз проползти по тайной галерее, потребовали показать на карте место моего островного «заточения». И снова люди Гаэтано давили на психику всеми возможными способами, устраивали перекрёстный допрос, пытаясь поймать на мелочах, прерывая, заставляя повторять мой рассказ и заостряясь на самых незначительных эпизодах. Это была их работа. Я не обижался. Как можно обижаться на шум дождя или на вой лесных собак? Не грызут – спасибо и на том. Дознаватели ушли, оставив мне несколько чистых листков и ручку. Я углубился в сочинительство. Неужели моим злоключениям приходит конец? Завтра встречу Тимми, ребят и оторвёмся по полной. В голову полезли разные непристойности – юбки, лифчики, текила, Фред с девчонками, танцующими на столе…

В каюту вошёл какой-то неброский парень в просторной футболке навыпуск, с несоразмерной надписью «СUBA» на груди, осмотрелся и спросил:

– Где Крессмо?

Я пожал плечами.

– А ты кто?

– Рядовой Фабундос.

Теперь пожал плечами он:

– Не рано тебя призвали, рядовой? Погоди-ка… Ты Дэн?

– Он самый.

– А что ты здесь делаешь? – Он взял первый лист и быстро просмотрел. – Чистосердечно раскаиваешься? Ладно, пиши пока… А заодно готовься к расспросам в Департаменте.

– В каком Департаменте?

– В нашем, приятель. Называется он красиво – Национальная безопасность. Ещё не знаком с такой штукой?

– Как! – искренне возмутился я. – Это разве не всё?

– Нет. Ты последний, кто видел Джамбу.

– Я его только слышал.

– А мы не знаем, – покачал головой парень, усаживаясь прямо на стол. Потом, дыхнув пивными парами, приблизил ко мне своё лицо. Колючие глаза пробуравили меня насквозь. Маленький эбонитовый череп на цепочке дёрнулся в мою сторону и, отскочив, застыл. «Че» – успел прочитать я на его блестящем лбу.

– Ты как-то легко с корабля исчез. Помог негодяю скрыться и исчез.

Даже люди комиссара не могли придумать такого сюжета. Я не понял, что произошло. Моё левое веко дрогнуло, закрывая зрачок, а рука, опережая запоздалую мысль об элементарной осторожности, воткнула сжатый кулак в расслабленную челюсть хама. Он не был готов к удару. Его смело со стола, а я остался сидеть, потирая фаланги пальцев. Из-под занозы выступила кровь.

Парень поднялся и, отряхнувшись, опять водрузился на стол. Мы помолчали, старательно разглядывая друг друга. Потом он протянул раскрытую ладонь и сказал:

– Лейтенант Блоук.

Я не хотел жать ему руку. Он насильно выхватил мою кисть и встряхнул ею:

– Ладно, проехали эту остановку. Я сам напросился, в следующий раз сяду подальше… когда будешь у нас.

Кажется, он хотел спросить ещё о чём-то, но в пустом иллюминаторе показалось усталое молодое лицо с каплями пота на хмуром лбу:

– Гран!

– Чего тебе.

– Не поверишь. Наши парни среди убитых бандитов опознали бывшего спецназовца.

– О! – Лейтенант поднялся. – Ты бредишь, Санчо.

– Это Нортон. Ты должен помнить его.

– Замолчи, я иду.

Странный парень ушёл внезапно, оставив мне ещё одну головную боль. Судя по тому, как ребята из Департамента расправились с бандой Гунивары, мне там придётся совсем не сладко. Я скис, предчувствуя недоброе.

Однако недоброе произошло почти сразу – появился Гаэтано в сопровождении одного из дознавателей.

– Крессмо, оставь нас одних.

Военный комиссар подождал, когда за офицером закроется дверь, бросил на треснутый журнальный столик тонкую зелёную папку, снял и положил рядом очки, и, словно разминаясь перед решающим поединком, прошёлся по комнате. Потом, откашлявшись, приземлился на диван и помассировал дряблую кожу вокруг глаз.

– Мне глубоко плевать, какие подвиги ты тут совершал. Этим занимается другое ведомство, наше дело маленькое – содействовать в расследовании. С этой задачей мы успешно справляемся.

Он замолчал, всё ещё не договаривая главного, ради чего затеял свой монолог. Потом продолжил:

– Скоро тебя затребуют в Департамент безопасности, у меня, к сожалению, мало времени. Поэтому я спрашиваю прямо: где часы?

Я не понял или не верно расслышал и переспросил:

– Что?

– Не изображай тугодумие, не надо… Где золотые «ролексы» убитого тобой капитана Шимански?

Зашевелились, гремя костями, всеми позабытые скелеты. Ого, в какую древность полез Гаэтано. Но здесь я чист, главное – не переиграть.

– Тебе освежить память?

– Спасибо, я помню.

– И?

– Было темно и часов я не видел.

Откуда они всплыли? Вопрос о часах два года назад даже не поднимался. Спрашивали о пистолете, о документах капитана, и, кажется, о деньгах за предательство.

– Браунинг был точно, господин комиссар. Шимански ранил меня, я почти сразу отключился. Может, и не было часов?

Гаэтано, не слушая объяснений, раскрыл папку и перелистнул несколько обтянутых целлофаном бумажек:

– Из показаний задержанного Эфа Каттанеды: «на моих глазах Хорхе Маркес помог офицеру застегнуть на руке золотые часы, передал ему пистолет, документы и крупную пачку долларов США со словами…» м-м… «Утром… мы обнаружили его тело в развалинах… Деньги в сумме…» м-м… «мы поделили там же… Уго по прозвищу Кот забрал ботинки и ремень… документы, армейскую куртку и пистолет предъявили Маркесу… Часов не было». Ну, где они?

– Господин комиссар, я там со страху даже свой автомат оставил, а Вы говорите о вещах мертвеца! Я на пушечный выстрел не подошёл бы туда.

Всё переворошил из-за куска золота, гробокопатель чёртов. Ну и ломай голову! Часы эти давно заложены-перезаложены, сорок раз проданы, любуется ими теперь какой-нибудь торгаш-лавочник или офисная крыса. Неужели такой драгоценный экземпляр, а? Может, с бриллиантами? Или раритет? Тогда Тимми, наверное, здорово продешевил, отдав их за пятьдесят одной бумажкой…

– Значит, по-хорошему мы с тобой не договоримся… Крессмо! – крикнул Гаэтано. Наверное, будут бить. Я потрогал ноющее плечо.

Показался помощник комиссара.

– Позови доктора Локка… Медицина развяжет тебе язык, упрямец.

Это что-то новенькое. Я затравленно осмотрел каюту. Пытаться бежать было глупо, возле двери замаячили угрюмые фигуры полицейских. Один из них, уверенно войдя внутрь, остановился позади меня, загородив приоткрытое окно.

– Время уходит, мальчик, – Вкрадчивый голос комиссара последний раз намекнул на компромисс. Я молчал, сердце бешено застучало.

Через минуту появился лысый старичок безобидного вида с кожаным чемоданчиком. Одновременно с ним зашли двое крепких мужчин в одинаковых коричневых рубашках с нагрудными кобурами поверх и встали по бокам от меня. Старичок, что-то мурлыча себе под нос и совершенно не обращая внимания на окружающих, занялся приготовлением инъекции. У меня не было ни малейшего желания становиться подопытным кроликом. Что же делать? Оставался последний позорный, но довольно эффективный ход. Выбирать не приходилось – лысый гриб уже закачивал в шприц желтоватую жидкость. Я глубоко втянул воздух, показывая полнейшее смирение с ситуацией, но вместо тяжёлого выдоха заорал во всю глотку:

– Помогите!

Первый из коричневых мгновенно вбил свою ладонь мне в горло, сразу же бесцеремонно обхватив мою шею свинцовым бицепсом и словно тисками вывернув за спинку кресла моё левое запястье. Я стал задыхаться, пытаясь откашляться, перед глазами закружились разноцветные конфетти. Второй воткнул кулак мне под рёбра и резко вытянул вперёд мою правую руку. Скорчиться и уронить враз потяжелевшую голову не получилось. В животе зашевелились горячие гири, однако я оставался в сознании – сотрудники военной полиции были профессионалами и знали, как применять свои навыки.

– Осторожнее, Фанки… Всё, парни. Отпустите его… и оставьте нас.

Старичок закрывал чемоданчик, бубня свой рэп. А как же укол?

Старый доктор что-то вполголоса сказал комиссару и вслед за широкоплечими службистами шагнул к двери, но вдруг растворился в голубоватом тумане. От неожиданности я сильно прижал ладони к лицу – что такое? Потом убрал руки и поморгал. Нет, всё в порядке. Наверное, показалось. Я огляделся. Гаэтано пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь загипнотизировать. Нет, господин комиссар, этот фокус у Вас не пройдёт. Мне не восемь лет, а Вы не цыганка с побережья, которой я когда-то безвольно протянул на деревенской дороге полдоллара…

Внезапно веки защипало, я встряхнул головой и тут же вскинул брови – комната стала медленно округляться, а я поплыл вверх! Исчез доктор со своими подручными, пропал Крессмо. А комиссар, продолжая сидеть на своём месте, начал незаметно сдуваться, постепенно уменьшаясь в размерах, и вскоре оказался крохотным как геккон. Он даже чем-то стал на него походить, растопырив свои приплюснутые пальцы на стекле стола и выпучив поднятые на меня фиолетовые глазки. Я усмехнулся и хлопнул по нему рукой, но моя ладонь, прошив его неосязаемое тельце, лишь окунулась в пустоту. От этого взмаха сам я вдруг сделал мягкий кувырок и растёкся по куполу потолка. Ничего себе! Стены каюты неимоверно разбухли, пол, прогибаясь, увлёк за собой маленькую смешную ящерицу. Теперь она, став совсем мизерной, сидела в самом низу шара и запрокидывала свою коричневую головку, не отрывая от меня взгляда. Все святые! И эту жабу я боялся? Ха-ха! Посмотри-ка, Дэн! Сейчас ты плюнешь и она утонет в твоей слюне! Забавное земноводное раскрыло широкий рот, и, пошевелив тоненьким яэычком, спросило:

– Где часы?

Меня чуть не разорвало от хохота – оно ещё и разговаривает! Так весело мне было только один раз в жизни, когда Фред Барселона уговорил нас покурить настоящую травку. Тогда по небу летали бронемашины. Но оказаться в колбе с говорящим лягушонком – это было нечто!

– Где часы?

Тимми, спаси! Меня трясёт от смеха – это голоногое чудовище пытается угрожать мне. Те «ролексы», что я снял с Шимански как боевой приз, и которые ты продал, чтобы помочь сестрёнке, мы должны вдруг отдать просто так, за спасибо! Без них никак не может закончиться арсенальное дело. Да пошли они все вместе взятые во главе с комиссаром!

Хвостатый лягушонок подпрыгнул и скатился обратно. Я, потешаясь над ним, поманил его рукой.

– Кому Тимми продал часы? – опять проквакал мой сказочный приятель.

Я удивлённо рассмеялся. Откуда он узнал, что часы кому-то проданы? Вот хитрец. Кто ему сказал? Тимми, я знаю одно – на те полсотни денег твоя Дина продержалась какое-то время, а что за бамбук нацепил на себя тикающее золото – не наша забота. Ты согласен, братишка?

– Где, когда он продал часы?

Вот прилепился! Ты чего привязался ко мне, икромёт?

Стенки шара неожиданно завибрировали и внутрь влетел огромный глаз.

– Комиссар! – затрубил глаз. – Я буду вынужден доложить о превышении Вами должностных полномочий.

– Не переусердствуйте, лейтенант! – Лягушонок выпрыгнул из шара.

– Эй, Симон! – Глаз маятником закачался передо мной. – Звони нашему медику в Санта-Ви. Чёрт их знает, что они вкачали пацану. Ребята, живо мальчишку на катер!

Несколько длинных и крепких рук лианами обвились вокруг меня и моментально вытянули из шара. Я ещё пытался расслабленными ладонями оттолкнуть от себя эти толстые канаты и даже перекусить зубами ближайший, но неудачно. И как-то сразу вместо недавней, такой приятной невесомости на меня навалилась многопудовая темнота.

Конец ледникового периода

Очнулся я только к вечеру. Боль с висков постепенно сошла, но боль в животе не отпускала. Я прислушался. Методичный скрип за стеной и приглушённые постанывания не оставляли сомнений – в соседней комнате шли попытки зарождения новой жизни. Но сейчас меня это почти не трогало. Я лежал и тупо смотрел сквозь раздвинутые бамбуковые жалюзи в проёме лоджии на широкие неподвижные листья пальмы.

О том, где я нахожусь и как оказался здесь, в этой неприбранной квартирке, мне объяснят потом. Что случилось на яхте – этот вопрос сейчас волновал меня. Я помнил Гаэтано, Крессмо, доктора. Но что там делала цыганка? Она своим завораживающим взглядом погрузила меня в транс и плотно закрыла всё, что произошло дальше.

Когда-то давным-давно я, маленький Дэн с острыми выпирающими рёбрами, вызвался помочь донье Ромирес в походе на плавучую бакалейную лавку. Увидев своего старого приятеля Лео-Кекса, швырявшего камнями в отдыхающих на заборе чибисов, я побежал вперёд, но внезапно наткнулся на колдовской взгляд. И не в силах противостоять чарам, вытянул из кармана штанов подаренную капралом монетку, собираясь отдать её цыганке.

Что было дальше, мне потом взахлёб рассказывал Лео – подоспевшая донья Анна отвела вниз мою протянутую руку и, развернув меня, прижала к себе. С минуту женщины стояли друг против друга, упёршись одна в другую тяжёлыми неподвижными взглядами. Я не верил, но Лео клялся, что цыганка, пригнувшись, стала скручивать со своего пальца перстенёк и, видимо, выйдя из краткого оцепенения, уронила голову и быстро удалилась. Только после этого донья тремя хорошими пощёчинами привела меня в чувство.

Но сейчас бабушка вряд ли поможет мне.

В техничные звуки расшатанной мебели вплелись победные мужские всхрипы. Вскоре всё стихло, потом послышалось шуршание, перешёптывания и довольно приятный женский смех. Хорошо им там, веселятся, не думая, что рядом с ними страдает человек. Ладно, и наш карнавал не за горами – парни в Рио трамбуют дорожные сумки.

Я сел на постели и с ужасом заметил рядом с кроватью капельницу, смятое полотенце, бутылочки и какие-то упаковки с таблетками на столике. По спине пробежала неприятная дрожь. Неужели было так серьёзно? Нет, не хочу думать об этом. Я встал, прислушиваясь к себе. Голова не болела.

Выйдя на почти квадратную, но из-за сваленной в кучу старой мебели кажущуюся узкой лоджию и окинув с приличной высоты весь район, несколько размалёванных десятиэтажек и утопающую в зелени улицу с крикливыми хозяйками, я с сожалением отметил для себя, что это не Каррат. А это означало одно – Санта-Ви. Вон и ярко-жёлтый трамвай блеснул стёклами…

Попытавшись пару раз достать плевками до дерева, я вернулся в комнату и включил старенький телевизор, стараясь его громкостью перекрыть шум возобновившихся сексатак. Парочка слышала лишь себя!

Сосредоточиться на триллере не получилось, сюжет меня не убедил, как не вдохновили и рождественские шоу на другом канале. Моё ожидание радости куда-то пропало. Заканчивающуюся программу о боевых искусствах Азии смотрел вяло, но с удовольствием, пока мимо меня не прошагал в ванную комнату голый негр неимоверных размеров с копной мелких косичек.

Под плеск воды и громкое фырканье черномазого Геракла я прослушал последние новости – в столице обрушилась крыша ночного клуба «Колумбус», раскрыто убийство окружного прокурора в Канкуйе, в Санта-Ви дон Перейра вновь отклонил предложение о концессиях, футбольный матч между армейцами и «голубыми касками» в Каррате закончился массовой дракой. О «Ла Эсперансе» не было ни слова.

– Ой!..

Я оглянулся. Обнажённая девица не торопясь прошла рядом с моим креслом, блеснув сначала крепкими зубами, а затем и тугими ягодицами. Но прежде чем скрыться, повернулась всем своим роскошным телом и предупредила, кивнув на приоткрытую ванную дверь:

– Не вздумай проболтаться! Понял?

– Понял, – ответил я, разглядывая татуировку в виде свернувшейся кобры над выбритой промежностью красотки – раздвоенный язычок змеи прикасался к ещё не остывшему клитору хозяйки. Проглотив слюну, я добавил. – Тринадцать долларов за молчание.

Девица, в раздражёнии махнув рукой, скрылась.

Проболтаться? Кому? О чём? О сексодроме, что ли? Бред какой-то. Я, под впечатлением от увиденного, стал искать на телеканалах что-нибудь лёгкое и прозрачное, абстрагируясь от опять начавшихся плотских утех, усиленных шлепками и хлюпаньем воды.

Нет, друзья мои! Своей ненасытностью вы и в мёртвом пробудете вкус к жизни! Завтра же с Тимми начнём знакомиться с местными девочками. На крайний случай доберёмся до Каррата и там оторвёмся. Адреса проверенных подружек не забываются…

В закутках памяти такое хранит каждый парень.

На карратскую квартиру к своим сёстрам нашу ватагу привёл Фред.

– Эрнестина… Сесилия… Наталия, – представил он их по очереди.

Девочек было три, а нас, переполненных горячей спермой, семь отпускников. Только что был отменён запрет на воскресные увольнения. Наши души пели. В карманах впервые за полгода зашелестели выданные казначейством банкноты. Конечно, я предпочёл бы сходить в кино, но Фред и Ромарио, уже посвящённый в тайну «мадридского двора», уговорили Тимми идти с ними. Мне ничего не оставалось, как нехотя присоединиться.

Повод выдался железный – День рождения старшей Наталии. Были скромные подарки, поздравления, местное шампанское вперемешку с обязательной текилой, огромный испечённый именинницей рыбный пирог, смех, музыка. Впервые короткий поход в город неожиданно превратился для меня в праздник. Эрнестину и Наталию нельзя было назвать красавицами, но они были незакомплексованные и приятные в общении. Зато волнистоволосая Сесилия, резко отличалась от сестёр не только яркой внешностью квартеронки, но и непредсказуемым характером, смесью беспомощности и откровенности. Хрипловатый голос выдавал в ней заядлую курильщицу, но это не остановило моих товарищей – она пленила их.

Сначала отсутствие взрослых не насторожило меня. Но во время танцев парочки вдруг стали куда-то исчезать, появлялись, снова исчезали. Поначалу я не придавал этому значения. Даже когда Малыш Рэм и Мигель вышли в коридор выяснять отношения. Конечно же, из-за Сесилии, королевы бала. Ну и что? Подумаешь, сцепились из-за девчонки. Я был ещё слишком глуп. Смысл вечеринки дошёл до меня лишь с жарким шёпотом Эрнестины, склонившейся к щеке Тимми:

– Нет, что ты! Без резинки нельзя!

У меня отвалилась челюсть. Тимми состроил понимающую рожицу и щёлкнул языком. А мне осталось только неестественно громко рассмеяться и, незаметно кусая губы, чтобы не выдать вдруг возникшего волнения, попробовать накачаться вином. Моё состояние усугубилось, когда Эрнестина, издав неопределённый вздох, вдруг кокетливо подхватила Тимми под локоть:

– Ладно, пойдём. Там что-нибудь придумаем…

Всем на этом празднике находилось дело. Фред танцевал. Тимми, приобняв подружку, ушёл заниматься любовью. Люка, жуя кусок пирога, закопался в видеокассеты. Я пил и делал вид, что мне хорошо.

Одна Наталия на правах хозяйки сохраняла серьёзность и лишь таинственно улыбалась при виде очередных раскрасневшихся потеряшек.

– Дэн! – Фред хлопнул меня по спине.

– Чего тебе.

– Места мне мало! Простору хочу! Давай кушетку вытащим отсюда.

– Давай, – я с тупой радостью согласился.

Мы тащили вдвоём тяжёлую кровать из гостиной под винтовую лестницу, а я так и не понял, что попал в западню. Даже лестничный полумрак не отрезвил меня… Я готов был снести сюда мебель со всего дома, лишь бы не оказаться в неловком положении с одной из сестёр приятеля!

Мы вернулись. Фред, мальчишка с опытом тридцатилетнего мужчины, пританцовывая, легко и цинично поставил мне мат:

– И тумбу унеси туда же.

Я понёс… Наталия уже сидела на кушетке и мягким жестом усадила меня рядом с собой.

Наталия была на год старше меня. Она стала моей первой женщиной. Какие к чёрту сёстры! Самые настоящие девочки-школьницы с Фиалковой набережной. Только проститутка могла так тактично обращаться с мальчишкой, сгорающим от стыда под лестницей, только она, непринуждённо отвлекая его разговором, так красиво и податливо могла направить его первые неумелые, но настоящие движения. Преимущество у Наталии перед подружками было одно – она работала в офицерском казино, что в принципе не меняло сути самой профессии. Рот не растягивался смеяться над такой работой – с этих денег кормились её мать, пьяница-отец (продавший семилетнюю дочь за бутылку пойла) и трое маленьких братьев.

Никто не потешался надо мной ни в тот вечер, ни потом. Всё прошло как само собой разумеющееся. Я был благодарен Фреду за спонсорство и его девушке за мягкость характера. Но без обязательств. Смешно, но Наталия всерьёз любила его! Без ума от него была и мать Наталии, считавшая, что лучшей партии для дочери и не надо. Фред снисходительно посмеивался над обеими. А я старался не злоупотреблять открывшейся возможностью.

…Однажды я назвал её другим именем и осёкся. Она поняла, в чём дело, сладко потянулась, и улыбнувшись, разворошила мне волосы:

– Уходишь, Дэн?

Я и не собирался обманывать её. И никаких упрёков совести перед моей Женщиной! Я прощался с детством, только и всего…

Полтора месяца назад в Рио я назвал маленькую Эстель Анжелой – вот это был смех сквозь слёзы! Как она злилась, как она ругалась и царапалась. Можно было подумать, что она по-настоящему ревнует! А ведь мы с ней только целовались.

Друг или враг?

За приятными воспоминаниями разыгрался аппетит. Я проскользнул в обширную, но бестолково оформленную и такую же захламлённую столовую. Кварцевый будильник, стоящий на полке, напомнил мне о последнем расспросе Гаэтано – часы! Боже праведный! Неужели я выдал себя?

Я сел, потирая виски, но, как ни пытался, больше ничего вспомнить не мог. Надо будет как-то обезопасить Тимми, если я всё-таки проговорился. А не прячут ли меня на этой квартире? Кто? От кого?

В висках снова застучали молоточки. Чтобы отвлечься, я приступил к изучению запасов в баре, буфете и особенно в холодильнике. Притихший живот урчанием напомнил о себе. Пришлось на первое время заварить кофе и изобрести жалкое подобие крохотных ботанас. Но этим не насытится даже колибри. Дыня тоже не в счёт. Полпакета сока манго я выпил сразу, за ним в желудок отправился приличный кусок кукурузной лепёшки и жалкие остатки отвратительно приготовленной рождественской индейки. Выплёвывая кружочки конфетти, я принялся делать мощный салат из смеси обнаруженных грибов, ветчины, маслин и зелени.

Наверное, запах моего коктейля привлёк черномазого. Он появился уже одетым в яркий разноцветный балахон и бесцеремонно сунул свою здоровенную пятерню в салатницу. Я задохнулся от такой наглости, но негр, громко чавкая, ретировался и хлопнул на прощание входной дверью. Вот задница с косичками! Я плюнул от досады и бросил блюдо с вкусно пахнущим содержимым в мойку.

Вошла девица в пикантном коротеньком халатике, но не успела она пристроиться возле бара с рюмкой «Орже», как в фойе мелькнул силуэт и вскорости показался мой утренний знакомый из Департамента. Вот чёрт, как же его зовут?

Красотка сквозь зубы брякнула мне:

– Ты ничего не видел! – И радостно повисла на вошедшем. – Наконец-то, Гран! Как я соскучилась! Почему так долго?

Последовал протяжный поцелуй, сопровождающийся стоном. Вот это актриса!

– Дела, малыш, дела. Извини, мне надо поговорить с нашим гостем. Ты пока что-нибудь сообрази поесть. Я зверски голоден. Хорошо?