Цельсиус

От Кира я много чего узнал; например, что руководителя отдела продаж и моего непосредственного начальника здесь все называют РОПом – разумеется, за глаза. Но главное – Кир оказался настоящим информационным хабом, его пытливый, не желающий ничего пропускать ум стягивал к себе невидимые ниточки слухов и сплетен со всех семи этажей бизнес-центра. И когда я заикнулся о высокой блондинке с вымораживающими сине-зелеными глазами, Кир задал только один уточняющий вопрос: «На чем она ездит?»

С тех пор как я начал работать в «Цельсиусе», я видел ее лишь раз, и это опять случилось в вестибюле бизнес-центра. Я вновь стоял, пойманный в ледяной расплох, замороженный и деревянный, и обалдело смотрел, как она неторопливо проходит мимо меня. Мимо превратившихся в дурацких неподвижных истуканов мужчин в холле перед лифтами, мимо застывших вымученными улыбками охранников, мимо почтительно разошедшихся в стороны да так и заклинивших в этом положении автоматических стеклянных дверей. Морозный воздушный поток тянулся за ней, словно шлейф королевского платья, и грациозное покачивание ее бедер отдавалось оглушительным метрономом в моей голове. Я оцепенело проводил ее взглядом, стеклянные двери, натужно скрипнув, сомкнулись за ее спиной, и в тот же миг кто-то словно щелкнул пальцами, разрушая всеобщее ледяное наваждение. Люди в холле снова начали двигаться и разговаривать, меня оглушили их голоса, звонки телефонов, звук прибывшего на первый этаж лифта, мое собственное тяжелое дыхание. Сквозь огромные – от пола до потолка – окна я видел, как она не торопясь подошла к своей машине. Солидно моргнули, повинуясь хозяйке, фары, хлопнула дверца, и через минуту от моего обморожения осталось только незанятое парковочное место на стоянке бизнес-центра – между приплюснутым спортивным «Мерседесом» и угловатым и грубым – словно ему позабыли скруглить края – черным «Рендж Ровером».

– Так на чем она ездит? – спросил меня Кир.

– Белый «Порше Кайен».

– Это Жанна Борген из R.Bau, они занимают весь седьмой этаж, – Кир посмотрел на меня и сочувственно похлопал по плечу. – Никого попроще не мог найти?

– Попроще только святые мощи, – ответил я и отправился гуглить новообретенное знание.

Компания R.Bau оказалась архитектурно-дизайнерским бюро полного цикла, и не просто бюро – это была монументальная распальцованная контора, которая, судя по портфолио («строгие, геометрически выверенные интерьеры, визуально простые и очень дорогие одновременно»), работала исключительно с ВИП-клиентурой – одних только загородных коттеджей я насчитал больше двух десятков. Владельцем и генеральным директором бюро был некто Руслан Бауров, согласно информации на сайте компании – «один из самых известных и востребованных дизайнеров в городе». Поисковик на запрос о нем выдавал множество ссылок и фотографий, в основном с нескончаемых светских мероприятий – выставок, приемов, презентаций: около сорока лет, легкая небритость, фотогеничная внешность профессионального нарцисса, футболка, пиджак и немного уставший взгляд. Один из модных глянцевых журналов даже признал его недавно человеком года в номинации «Дизайн». Я прошелся по фотоотчету с церемонии награждения и вдруг вздрогнул, примерз взглядом к экрану – на одной из фотографий по правую руку от смущенно-счастливого обладателя статуэтки стояла она, в фантастическом синем платье с открытыми плечами, и от молочной белизны ее кожи хотелось зажмуриться и в то же время не хотелось больше вообще ничего. Я с трудом оторвался от фотографии и посмотрел на подпись к ней:

Жанна Борген, заместитель генерального директора компании R.Bau.

Я начал с самого – как мне показалось – простого, с того, что было созвучно моей текущей продажной сущности в компании «Цельсиус». Я решил дозвониться до замдиректора R.Bau и попытаться продать ей инновационные системы отопления для коттеджей, интегрируемые в систему «умный дом», – налицо стремительная профессиональная деформация.

Как ни удивительно для компаний такого размера, на мой звонок ответила сама Жанна, но на этом мое везение сдулось и окоченело – из телефона на меня хлынул такой поток обжигающего холода, что к концу нашего недолгого с ней разговора я начал всерьез опасаться, как бы трубка не примерзла намертво к уху. Согревшись и немного придя в себя, я снова набрал номер R.Bau, словно какая-то часть меня так и не поверила в то, что холодный звонок действительно может взять и превратиться в самый что ни на есть ледяной.

Телефонная неудача только раззадорила меня, и сегодня я собирался встретиться с Жанной Борген лично. Главное – отнять у нее фактор неожиданности, заставить его работать на себя, а дальше – дело техники, везения и импровизации. Я вышел в коридор, подошел к окну, через которое было видно стоянку, и убедился, что автомобиль Жанны на месте. После чего на лифте поднялся на последний, седьмой этаж.

Сразу за лифтом я увидел вычурную, как, наверное, и полагается дизайнерскому бюро, стойку ресепшен – светящийся белый многогранник с проступающими буквами R.Bau – и стоящую за ней девушку модельной внешности, преувеличенно кукольную копию Марго Робби. Других офисов на этаже не было, чужие здесь не ходят, так что я поздоровался и без предисловий выложил на стойку все свои крапленые карты: здравствуйте, меня зовут Никита, я двоюродный брат Жанны Борген. Девушка молча моргнула, затем еще раз, ее улыбка, выпестованная ежедневной работой с ВИП-клиентами, начала сползать к идеальной формы подбородку, но я не позволил ресепшионистке далеко отойти от зоны комфорта и быстро ввел ее в курс дела. Я рассказал, что сегодня утром приехал из Москвы, что мы договаривались с Жанной созвониться, но я, как назло, потерял свой телефон с корпоративной SIM-картой, – наверное, оставил в поезде. Естественно, еще на вокзале я купил себе новый (на этих словах я вытащил из кармана пиджака смартфон), но теперь я не могу дозвониться до Жанны, она не подходит к незнакомым номерам… На последней фразе девушка радостно закивала, очевидно отыскав во всех этих словесных завалах, которые я стремительно, не давая ей опомниться, воздвигал, рациональное – а главное, узнаваемое – зерно достоверности.

– Да, это правда, – сказала она мне, – про незнакомые номера. Одну минуту.

Она подняла трубку, дождалась соединения и произнесла:

– Жанна Юрьевна, на ресепшен ваш брат из Москвы.

И тут настала моя очередь удивляться:

– Жанна Юрьевна сейчас подойдет, – сказала девушка.

Серьезно? Так просто? Первая же пришедшая мне на ум дурацкая выдумка неожиданно сработала, оказавшись волшебным ключом к двери в сложно устроенный мир дизайна и архитектуры класса luxury.

– Меня Саша зовут, – сказала девушка с кукольным лицом, заинтересованно рассматривая меня, новообретенного родственника заместителя гендиректора.

Я даже непроизвольно расправил плечи, прибавив к своему росту пару сантиметров – кто его знает, насколько завышенные у нее могут быть ожидания от брата Жанны – извиняюсь, Жанны Юрьевны. «Эх, Саша, жаль, что я не играю в куклы», – я машинально поднял руку и поправил шарф, и тут моего лица коснулся пронзительный арктический холод, заныл шрам на шее, я повернул голову, и сердце ухнуло куда-то вниз: зря я на что-то рассчитывал – к этому было не подготовиться. Жанна стояла в трех метрах от меня, красивая настолько, что у меня заболели глаза, в горле пересохло, я судорожно сглотнул, но лишь оцарапал гортань морозной наждачной бумагой. Пауза затягивалась, нужно было срочно что-то сказать, но я был не в силах даже пошевелиться. К моему удивлению, Жанна тоже молчала, рассматривая меня так, словно я был кустарно выполненной копией одной ей известного оригинала: похож – непохож – или все же похож? Наконец я сделал над собой чудовищное усилие и сложил одеревеневшие лицевые мышцы в улыбку.

– Жанна, Жанна, привет! Сколько лет, сколько зим! Сколько весен, сколько осень. И столетий, мимолетий… Все так же восхитительна и прекрасна. Иди скорей, я тебя обниму.

Жанна не сдвинулась с места.

– Саша, это кто?

– То есть как, Жанна Юрьевна? Это Никита…

– Да, Жанна Юрьевна, то есть как? – я постепенно вживался в роль, и, хотя предательское онемение уже расходилось по телу, драматическая инерция мизансцены заскользила теперь по сюжетной дуге практически без моего участия. – Смотри, я ведь и отцу могу пожаловаться…

На этих словах Жанна вздрогнула, мне показалось, кто-то на секунду приглушил холод ее сине-зеленых глаз, но уже через мгновение притихшая было стужа обрушилась на меня с новой силой.

– Никита, Никита… – Жанна в задумчивости перевела взгляд с меня на Сашу и обратно. – Ах да, компания «Цельсиус»?

– Ну разве она не великолепна? – сказал я, обращаясь к совершенно растерявшейся Саше. – Какой ум, какая сообразительность!

– Поздравляю, Саш, – сказала Жанна, – вас только что обвел вокруг пальца обычный продажник.

– Ну нет, Жанн, – запротестовал я. – Какой же я обычный? Я не обычный. Я совсем необычный. Я…

– Я по телефону все уже сказала, – перебила меня Жанна. – У нас есть свои поставщики, с которыми мы много лет работаем. Поэтому «Цельсиус» и его отопительные системы наше бюро не интересуют. Выход вон там.

– Бюро не интересуют, это я понял. А как насчет тебя?

Собравшаяся уже было уходить Жанна остановилась и снова обернулась ко мне – красивая, господи, какая все-таки красивая.

– Ты ведь даже не выслушала меня. Ни по телефону, ни сейчас. И ведь наверняка понятия не имеешь, что такое девять и шесть десятых микрометра. Ведь не имеешь?

– Нет, не имею, – сказала Жанна и переглянулась с Сашей. – Зато я точно знаю, как именно закончится этот наш разговор.

– Тогда запиши себе скорей или запомни – девять и шесть десятых микрометра. Это то, чем питаются наши тела, это самая вкусная инфракрасная волна во Вселенной. И солнце нам безвозмездно ее отдает, – я увидел, как Саша опустила руку куда-то под белую стойку ресепшен, и ускорился. – Но это лишь половина правды. Наши тела тоже излучают инфракрасные волны. Той же самой длины – девять и шесть десятых микрометра. А значит, каждый из нас тоже может быть солнцем. Для окружающих. Для кого-то другого. А что, если я – твое персональное солнце? Только твое и больше ничье? Разве это не повод со мной пообедать?

– Не думаю, – сказала Жанна, и в этот момент сбоку отворилась неприметная дверь, и к нам присоединился высокий мужчина в строгом черном костюме, вооруженный той разновидностью взгляда, которой можно обзавестись только в специально оборудованных местах вроде стрельбища или клетки октагона для боев без правил.

– Ну о’кей, пусть не сегодня и не завтра. Пусть даже никогда. Но оставь себе хотя бы возможность передумать – возьми мой номер телефона.

Я вытащил из кармана смартфон, но было уже поздно – Жанна развернулась на каблуках и направилась обратно, в дизайнерские недра своего неприступного бюро, передав меня на попечение охранника, с которым совершенно не хотелось о чем-либо дискутировать.

– Как же, наверное, трудно быть Борген, – сказал я все еще находящейся в состоянии легкой прострации Саше и наконец отступил к выходу.

Я покинул R.Bau, на лифте опустил свое непослушное окоченевшее тело на первый этаж и с трудом протащил его через холл бизнес-центра на улицу. Мой любимый инфракрасный излучатель висел высоко над головой в беззвучном, ослепительно голубом небе, но мало чем мог сейчас мне помочь – май есть май, он совсем не июль, а Петербург – ни разу не Мальта. Тем не менее кровь постепенно делала свое незаметное теплое дело, и холод понемногу отступал, прятался куда-то вглубь, размягчая мою одеревеневшую кожу. И вместе со способностью двигаться, жить и дышать ко мне начала возвращаться память. Я вспомнил, что этот ледяной паралич разбивал меня не впервые. И мне не зря все это время казалось, что где-то я уже видел взгляд этих пронзительных сине-зеленых глаз.

Она

Собравшиеся в переговорной встретили меня настороженно. Обычная защитная реакция. Их можно было понять – второе за день совещание. Да еще и непонятно по какому поводу. Утром я специально не стала им ничего говорить. Постаралась до последнего отсрочить момент, когда свалившийся на бюро заказ Руслана начнет влиять на текущие проекты.

Несколько белых S-образных пантоновских кресел пустовало. И от этого сам стол, две перпендикулярные стеклянные плоскости в качестве опоры и овальная столешница из толстого закаленного стекла, выглядел несбалансированным. Несколько перекошенным.

– Давно не виделись, – поприветствовала я присутствующих. – А где Дмитрий и Сергей?

– На объекте, – сказал Егор.

– И в офисе, как я понимаю, сегодня уже не появятся, – закончила я за Егора, но тот лишь пожал плечами: не в курсе.

– Хорошо. Я обойдусь без предисловий. Руслан Константинович берет себе проект, над которым собирается работать сам. Лично. И для этого проекта ему необходима команда.

Люди в переговорной на секунду притихли. Впитывали информацию. Затем в помещении все пришло в движение. Новость запрыгала по головам собравшихся. Зашевелилась во взглядах застарелой надеждой. Которой у них не было уже года два.

Я так и знала. Дай им только возможность. Даже намек на возможность. И каждый из них, не задумываясь, бросит своих клиентов. И свой проект. Все что угодно, только бы поработать с Русланом.

Я подняла руку:

– Одну минуту. Во избежание недоразумений. Речь идет не о присутствующих здесь, все ведущие остаются на своих проектах. Но каждой команде придется отдать Руслану по сотруднику. По одному как минимум. Причем, как вы понимаете, это должен быть не худший ваш сотрудник.

Возбуждение в переговорной тотчас сдулось. Мечтатели превратились в реалистов. В прижимистых прагматиков.

В результате мне пришлось самой забирать людей из проектов. Чуть ли не силой. Ведущие закатывали глаза, заламывали руки. Кто-то даже угрожал. Сорвать сроки, например. Так что я вынуждена была отправить бунтовщиков на Head Hunter. Посмотреть, просто ради интереса, сколько в среднем зарабатывает ведущий дизайнер. Сравнить со своей зарплатой. И заткнуться.

Мы просидели почти два часа. И чем дольше длилось совещание, тем отчетливей я понимала: пространства для маневра очень мало. Механизм отлажен и работает. Он отлажен лично мной. И работает безупречно. Каким, интересно, образом я смогу вытащить из него хотя бы одну шестеренку? Они все нужны, лишних нет. Так устроены правильные механизмы. Чтобы собрать команду для Руслана, придется оптимизировать все остальные проекты. Пять работающих проектов. Это у нашего правительства есть в лексиконе слово «оптимизация». У меня – нет. Оптимизировать значит сломать. А ведь Руслану еще понадобится менеджер. И вот здесь полный завал. Наши менеджеры не могут вести больше одного проекта. Они этому не обучены. Многозадачности не существует. Ты либо делаешь свою работу, либо не делаешь две. Или сколько там еще ты думаешь, что делаешь? Допускаю, что дизайн-студия «Смирнов и пространство» может себе это позволить. Я – не могу. Клиенты не поймут. Репутация очень тонкая и зыбкая вещь. Но именно на ней держится наш неподъемный прайс-лист. И стоит гендиректору на время отойти от дел, как он почему-то сразу об этом забывает.

Во время совещания позвонила мама. Я помедлила какое-то время, но телефон не успокаивался, хоть и оставался совершенно беззвучным. Я извинилась и вышла из переговорной.

– Да, мам, привет.

– Привет, Жанн. Ты чего так долго трубку не берешь? Нам нужно встретиться.

– Мам, я сегодня…

– Да, именно сегодня. Давай через час на Караванной.

– Мам, я не могу сегодня. Совсем.

Мама замолчала, по ее дыханию нельзя было сказать, обижена она или о чем-то размышляет.

– Ну правда, мам. У меня сейчас важное совещание. И я не знаю, когда оно закончится. Мам?

Мама продолжала молчать.

– Давай завтра, а? Я подъеду, куда скажешь.

– Жанн, ты мне все планы рушишь. Как, впрочем, и всегда, – наконец заговорила мама. – У вас на Петроградке есть приличные суши-бары?

Я успела только открыть рот и сделать вдох.

– Ладно, я сама что-нибудь придумаю, – в голосе мамы зазвучали усталые нотки: мне делалось одолжение, причем огромное. – Завтра созвонимся тогда. Пока.

Следующим утром я проснулась с привкусом разочарования во рту. Я почему-то была уверена, что сегодня ночью ко мне придет мой снежный сон. Но этого не случилось. Я провела неутешительную ревизию ледяных кристаллов у себя в груди и отправилась в душ. Встала под плотные, покалывающие струи воды и постепенно уменьшила цифры на встроенном в стену сенсорном экране. С комфортных тридцати четырех градусов до прохладных двадцати двух. И обратно. Затем еще один цикл. И еще.

Я позавтракала и уже стояла в гардеробной, когда позвонила мама. Она спросила, не забыла ли я про нее. Я сказала, что нет. Великолепно, тогда в три часа, ресторан «Две палочки» на Большом проспекте, сказала мама. И попросила не опаздывать. У нее жесткий график. Я пообещала. Сама-то она, конечно, опоздает. У коммерческих директоров совместных российско-итальянских предприятий собственный кодекс поведения. И отступать от него они не привыкли. Первым приезжает тот, кто больше нуждается во встрече. Получается, что я.

Я отложила телефон. Посмотрела на выбранное на сегодня платье и едва не рассмеялась. Я же сегодня встречаюсь с мамой – какие могут быть платья? С ума сошла? Я покрутила головой. Подумала. И достала один из своих старых деловых костюмов. Нужен был комплект, в котором мама меня уже видела. Я критически осмотрела жакет и юбку. Примерила. Прошлась перед зеркалом. В принципе, нормально.

В бюро, незадолго до того, как отправиться на встречу с мамой, я потратила десять минут на то, чтобы снять макияж. Ушла к Руслану в кабинет и все тщательно с себя смыла – гендиректор был единственным, у кого в кабинете была собственная ванная комната. Наложила только солнцезащитный крем. Без него теперь никуда. До самого конца сентября.

Долго рассматривала себя в зеркале. И все-таки вынуждена была признать результат неудовлетворительным. Молодость не мейкап, ее не снять с лица ватными дисками.

Парковалась я опять дольше, чем ехала. И чуть было не опоздала. Но все обошлось. Мамы в ресторане еще не было. Столик у окна был зарезервирован на фамилию Борген. Я уселась и все то время, что ждала маму, рассматривала дом на противоположной стороне улицы. Бутики на первом этаже и офисы на втором. Эклектика с обильной лепниной на фасаде. Свеженадстроенный в порыве алчности мансардный этаж. Плюс узнаваемые последствия недавнего капитального ремонта. Ничего интересного.

Мама опоздала всего на пятнадцать минут. На ее языке это означало: мне действительно очень нужно тебя увидеть. Мы поздоровались. Обозначили бесконтактный поцелуй в щеку. Я почувствовала какой-то новый аромат. Наверняка что-то приобретаемое исключительно в Италии, в небольших магазинах hand-made косметики. Она расстегнула пуговицу на жакете, сняла с шеи платок. Протянувшийся за ней от самого входа шлейф респектабельности и потенциально больших чаевых привел персонал ресторана в беспокойное движение. Мама взяла протянутое ей меню, даже не взглянув на обладательницу услужливой руки.

– Ты выглядишь уставшей, – проговорила мама.

Она рассматривала меня в упор, внимательно и не скрываясь. Даже слегка склонила голову набок. Я вдруг увидела в женщине напротив одно из своих характерных движений. Было ощущение, что сидишь перед зеркалом. Которое помимо собственно отражения переносит тебя на двадцать восемь лет вперед. Хотя, конечно, не на двадцать восемь – меньше, значительно меньше. Мне даже не представить, сколько мама тратила на центры эстетической медицины. Но, как и многое другое, эти деньги она вкладывала с умом, ничего не скажешь.

– Так все и упорствуешь? – спросила мама: первым впечатлением она, очевидно, осталась довольна.

– В чем именно?

– Межбровье. У тебя там уже вызревают две морщинки.

– Там ничего нет, мам.

– И носогубки тоже. На грани. Ты делаешь что-нибудь с лицом?

– Ну как и все, наверное…

– Что все? Ты – не все. У тебя норвежские корни. Мои норвежские корни. Поэтому смотри в зеркало каждый день по нескольку раз. И повторяй: я – не все. Что ты делаешь с лицом?

Я вздохнула.

– Маски, увлажнение, скраб, ручная чистка…

– В салоне?

– И в салоне. И сама.

– Нет, – мама поджала идеальной формы губы, – я тебе уже много раз говорила. Этого недостаточно. Спохватишься, но будет уже поздно.

– Почему поздно-то, мам? Еще ведь ничего даже не видно.

– Так и хорошо, что не видно. Я за профилактику, я всегда это говорила. У меня есть свой врач, очень хороший. Это я тоже тебе говорила. И потом. Я же не филлеры тебе предлагаю. И не нити. Так… Ботокс в межбровье. И гиалуронку по контуру лица. Не о чем даже говорить.

– Мам, мне двадцать восемь лет.

– Ну и что? Я начала в тридцать три. И знаешь, о чем единственном я жалею?

– О чем? – я старательно контролировала голос, должна же вводная часть когда-нибудь закончиться.

– Единственное, о чем я жалею, – что не начала раньше, – мама торжественно замолчала, давая мне насладиться моментом.

Но тут к нашему столу подошла официантка и все испортила. Посмела поинтересоваться, готовы ли мы сделать заказ.

– Ты знаешь, – громко сказала мама, обращаясь исключительно ко мне и игнорируя официантку, – на Петроградке совсем не осталось приличных суши-ресторанов, один массовый сегмент. Даже не знаю, с чем это связано.

Я пожала плечами.

– Я не люблю суши.

– Чтобы любить суши, нужно хотя бы раз в жизни их попробовать, – наставительно сказала мама. – Я имею в виду настоящие суши. Тигровые креветки темпура, две порции. И чайник чая. Японская сенча.

Она резко повернулась к официантке. Последняя часть тирады, очевидно, предназначалась ей. Девушка озадаченно хлопала ресницами.

– Я сказала – две порции тигровых креветок темпура.

– У нас… Вы знаете… В меню…

Мама с улыбкой перевела взгляд на меня: ну, что я тебе говорила?

– Тогда суп с лососем. Лосось-то хотя бы у вас имеется?

Девушка радостно закивала головой.

– Слава тебе господи, – сказала мама и тотчас забыла про официантку.

Она поставила на колени сумку, вытащила оттуда переплетенный пружиной альбом. Я внутренне подобралась.

– Знаешь, Жаннуль, та дизайн-студия, что ты мне порекомендовала…

– Я порекомендовала?

– Ну да, – мама раскрыла альбом, замелькали чертежи, отрендеренные фотоизображения, таблицы. – «Смирнов и пространство», помнишь? Ты сказала, что с ними все нормально. Что ты их знаешь и все такое? Помнишь?

– Ну.

– В общем, они закончили делать проект, и Зинаиде он не понравился. Совсем. На словах все было прекрасно, а в результате вышло какое-то убожество, – мама постучала ухоженным ногтем по глянцевой странице альбома.

Я взяла в руки альбом и пролистала его. Хотя могла бы этого и не делать.

– И вот что я подумала, – мама сделала паузу, разлила по чашкам чай, горячий настолько, что мне сразу же инстинктивно захотелось отодвинуться подальше. – Раз уж твои протеже так накосячили, ничего, если я попрошу тебя ими заняться? Я имею в виду – косяками. Возьмешься?

Я не выдержала и отставила от себя исходящую паром чашку с чаем.

Все дизайнеры сейчас заняты. По самое не могу. И это мы еще не начали работать с яхт-клубом Руслана. Да и не провести мне этот проект через бюро официально. Денег ведь, как я понимаю, здесь никаких не будет. Остаются только стажеры. Единственный вариант.

Я вздохнула и вытащила из сумочки свою визитку.

– Пусть Зинаида твоя позвонит. Что-нибудь придумаем.

Мама взяла визитку, не глядя убрала ее к себе в бумажник. Мимоходом. Точно я передала ей салфетку с дальнего конца стола.

– Только гонорары R.Bau Зинаиде не потянуть. Надеюсь, это ты понимаешь.

– Что-нибудь придумаем, – повторила я.

Принесли суп. Мама долго принюхивалась к нему. Наконец решилась попробовать. Я тоже решилась:

– Скажи, мам… Ты знаешь, что стало с отцом после отъезда в Москву? Ты никогда мне об этом не рассказывала.

– Не знаю и знать не хочу, – отчеканила мама. – С чего вдруг тебя это заинтересовало?

– Да нет, ничего. Просто я тут подумала: у меня же может быть, наверное, брат или сестра в Москве?

Мама поморщилась и отодвинула от себя тарелку с супом.

– Сегодня в бюро прорвался один продажник, представившись моим братом из Москвы. И знаешь, на какое-то время я поверила, что он действительно может быть…

– Нет, – отрезала мама, – не может. Нет у тебя никаких сводных братьев и сестер, запомни. Как нет больше ни одной женщины в мире, которая бы согласилась завести ребенка от этого… – мама споткнулась, подбирая подходящее слово. Но, видимо, цензурных вариантов у нее не нашлось. А ругаться при мне она не решилась.