Ампутация души

– Но ведь плачут, – только и мог ответить Григорий.

– Ладно, разберемся. А народу надо объяснить, что, мол, плачут от радости, оттого, что храмы восстанавливаются и по всей земле вера утверждается. Понял? Чтобы сегодня же я это по телевизору услышал.

– Будет сделано, – уверил Григорий.

– Ух, холопья! Что бы вы без меня делали? Ладно. Что там у нас еще на сегодня?

Еще много вопросов обсуждал архиепископ. О том, как идет торговля церковной литературой, атрибутикой, аудио- и видеокассетами, свечами, таинствами – венчанием, крещением, отпеванием, освящением квартир, офисов, машин; не забыл он и молитвы во здравие и за упокой, фото- и видеосъемку в храмах.

Тем временем Деснин ждал. От нечего делать он трепал заявление на имя архиепископа в руках, поворачивал его так и сяк, снова перечитывал.

«Маловато, – в конце концов, решил Деснин, – надо бы порассказать архиепископу, что там этот Пафнутий вытворяет».

А порассказать было чего. Так, томясь в ожидании, Деснин припомнил почти весь разговор с Скипидарычем.

– Еще когда он меня не разжаловал, ходил я с этим Пафнутием на отпевание. Смотрю: а он деньги берет у покойника с гроба, а там много понакидали. Пробубнил: «Богу – Богово» – и раз себе под рясу. Я вот ему и высказал потом все что думаю. А он мне: покайся, богохульник, а то в рай не попадешь. Ха! А я ему: а чего мне твой рай? Не надо мне рая! Я уже настолько привык к этому аду, что мне в раю неуютно будет. Да и потом, перед кем каяться-то? Перед ним, что ли? Тьфу! Уголовная харя, едрень фень. Рясу напялил и думает – святой теперь. Ручки ему все целуйте.

– Постой, Скипидарыч, – недоумевал Деснин, – Какой уголовник, ты чего?

– Известно какой. Я тут про него разузнал, да он и сам не особо скрывает. Он бывший зэк – восемь лет из своих тридцати за решеткой. Сидел не знаю за что, может и не за что, да покаялся к тому же. Но неправильно, видать, как-то покаялся. И вот этому урлу доверили пасти души прихожан, едрень фень! Люди идут крестить детей, венчаться, отпевать, в грехах каяться. Неплохое начало, да?

– Нет, Скипидарыч, базаришь. Не может быть такого.

– Может, Коля, может. Теперь еще не такое на свете творится. Ты просто от жизни отстал. Хотя я и сам понять не могу, как такого могли поставить священником. Должно быть, действовал наш архиепископ по принципу: «На тебе, Боже, что негоже». В армию, когда берут, и то вон как проверяют, а тут, видать, всех без разбора гребут.

– Так вы бы пожаловались, что ли. Может архиепископ и не знает.

– Как же, пожалуешься тут. Нам здесь жить, а у него – «крыша».

– Чего-чего? У попа – «крыша»?

– Представь себе. Они, урки эти, и церкви к рукам прибрать решили. Говорят, многие были поначалу ошеломлены божественной карьерой «братана». А после рассудили: если уж в наше время уголовники берут власть во всех структурах, то почему церковь исключение? Видать и Бог без «крыши» никуда, едрень фень. Вот так местные «братки» стали прикрывать святого отца, обламывая тех, кто шел против него.

– Не пойму я – какой смысл? Зачем он им?

– Ну во-первых – свой. Во-вторых, доход имеется – церковь древняя, да и от Москвы не так далеко. Здесь и паломники, и туристы – все деньги оставляют. Потом обряды всякие – все хотят, чтоб не в новострое каком, а в настоящей церкви. Вот и едут специально. Потом, народ нынче шибко грешен, а молебны всякие денег стоят. У нас вон в церкви прейскурант даже висит. Помимо крещения, венчания и прочего, есть там такой пунктик: «Молебен за удачную сделку» и цена рядом, приличная причем. Да, а освящение знаешь сколько стоит? Вроде как нельзя освящать кабаки, винные лавки, казино да бордели всякие, но за дополнительную плату – пожалуйста. И, знаешь, прейскурант этот все расширяется и расширяется. Фантазия у Пафнутия большая – вот он и выдумывает все новые «услуги», едрень фень. Жаден он до денег, ой как. Да и братва свое требует. Я тут, шутки ради, подписал в прейскуранте этом «Вход в рай………….1000$». Думал, зачеркнет – оставил. Видать надеется, что кто-то заплатит. Да, еще – иконы в церкви, вот те крест – не те. Подменил их Пафнутий под видом реставрации. А настоящие иконы – ушли. Сам знаешь почем они теперь. В общем, стригут бабки как могут. Раньше только свечки да просфоры продавали, а теперь и вином торгуют, скоро до наркотиков дойдут. Да много чего еще – вот и посчитай, какой навар с церкви. Приличный получается. Но это все еще цветочки. Слухи ходят, что в церкви у них, ну у братвы, нонче цельный склад всяких запрещенных вещей. А что, я верю – очень удобно. Как говорится – Бог не выдаст, свинья не съест. Недаром Пафнутий у меня ключ отобрал. Так что иметь «свою» церковь для братвы очень даже выгодно.

– А вы что терпите?

– Да вот не утерпел один – написал куда следует. Ответа и по сей день нет. Ну а Федьку-то Фролова, кто заявление писал, так измордовали – родная мать не узнала. Это уже братва подсуетилась.

– А что же сам архиепископ?

– Вот на него вся надежда, да только боятся все после того случая. А куда податься? Других церквей рядом нет. И так вон некоторых баптисты заманили. Да ладно баптисты – есть еще и похуже. Фимка, вон, Дворкин, говорят, в сатанистах ходит. У нас сейчас свобода вероисповедания – в кого хочешь, в того и верь. Хочешь в Бога, а хочешь – и в дьявола, едрень фень. А я всегда говорил, что свобода совести ведет к свободе от совести; свобода слова – к свободе от слова; свобода выбора – к свободе от выбора, ну и так далее. Так вот, знаешь, странные вещи творятся. То могилу надрытую найдут, то в церкви посреди ночи огонь вспыхнет. Эх, при Никодиме-то весь приход был путным, а сейчас… Каков поп – таков приход, одно слово. А знаешь, что еще четыре века назад Василий Блаженный предсказывал? «И вновь воздвигнут храмы, но народ не будет ходить в них, ибо попы будут служить не Богу, но злату». Не врал.

Дверь в приемную скрипнула. На пороге стоял молоденький, безусый еще монашек.

– Вы к архиепископу? – робко спросил он Деснина.

– Да, – ответил тот, – а что?

– Вам велено передать, что вас сегодня уже не примут.

– Это как это? – возмутился Деснин. – Я тут уже битый час торчу, у меня заявление от официального лица…

– Так было велено передать, – робко пролепетал монашек.

– Н-да, дела. А ты сам случаем не к архиепископу?

– Да, – пролепетал монашек и густо покраснел.

– И он тебя примет?

– Да, – вздохнул монашек и опустил глаза.

– Слушай, браток, выручай, а? Давай махнемся прикидом – ты мне свою рясу, а я тебе мои штаны. Буквально на пять сек. Очень мне к нему надо. Я потом все улажу, ты не боись.

Лицо монашка засветилось улыбкой. Он бухнулся пред Десниным на колени и, стараясь поймать и поцеловать его руки, залепетал следующую чушь:

– Спасибо тебе, брат мой! Господь услышал мои молитвы и послал тебя. Я бы просто умер, если бы это произошло! И вот мне ниспослано избавление. Спасибо тебе!

– Да за что ж спасибо-то? – бормотал Деснин, изумленный этой сценой, стараясь вырвать свои руки из рук монашка.

– Спасибо тебе, Господи! – все так же исступленно твердил монашек, не желая вставать с колен.

– Так, все, хватит! – Деснин повысил голос. – Давай переодеваться, если согласен.

Монашек быстро скинул рясу и остался лишь в одних кальсонах.

– Нет, – решил Деснин, – штаны я тебе, пожалуй, не отдам. И так постоишь. Вот здесь, за шкафом. Я мигом.

С этими словами Деснин натянул на бритую голову скуфью и принялся напяливать рясу. Та была узка и еле налезла.

– Ну ладно, – сказал Деснин, шевеля плечами, – потянет.

Тем временем в келье архиепископа разговор подходил к концу.

– Отец Василий опять жалуется, что отец Александр повадился на его территорию.

– Ну это ты сам реши, – оборвал Григория архиепископ. – Что еще?

– Ну и последнее, – Григорий сделал многозначительную мину и лукаво проговорил, – За дверью аудиенции с вами дожидается один монашек. Должно быть, тот самый.

Недовольство пропало с лица архиепископа. В глазах заблестел огонек.

– Ну, каков он?

– Смазливый, – со знанием дела произнес Григорий.

– Ну что же он там бедный мается? Давай его сюда. А сам – вон.

– Еще один вопрос. Только один: наши друзья просят разрешение на видеосъемку в монастыре. За антураж обещают…

– Что?! Опять с бабами? На один скандал уж нарвались…

– Никаких баб, никаких детей. Чисто мужской чин, причем все свои.