Звёздная паутина. Рассказы

Осокин молча встал и взял автомат.

Поймав настороженный взгляд Голубева, он грубо бросил:

– Не писайте в штаны, детки. Я пока ещё в норме.

Передёрнув затвор, он всё-таки решил пояснить, так, на всякий случай, а то вдруг объявится ещё один герой-Трохин.

– Кажется мне ясно, из-за чего весь этот бардак.

Ребята по прежнему смотрели недоверчиво. Конев даже потянулся за автоматом. Но Осокину было на это глубоко наплевать. Сейчас он разделается с этой тварью, и тогда все поймут, что он прав.

Он подошел к комнате начальника. Точно, Маска лежала там же, куда её положил Морин – на краю стола, наполовину прикрытая брошенной кем-то газетой.

Снова ударил по глазам злобный оскал.

Осокин оскалился в ответ, вскинул к плечу автомат и прицелился. С такого расстояния он ни за что не промахнется. Уж будьте уверены.

Осокин нажал на спусковой крючок.

Раздался одиночный выстрел. Пуля срикошетила от камня из которого была сделана Маска и ударила в стену. Осокин чертыхнулся – предохранитель с автоматического упал на одиночный. Ох уж эти раздолбанные автоматы, передающиеся по наследству! Переводя предохранитель, он с дикой радостью отметил, что хохот оборвался, уступив место гневному рычанию.

– Не нравится, падла? – прохрипел он, прицеливаясь снова.

Две короткие очереди заглушили рычание.

«Что за ерунда?» – пронеслось в голове у Осокина. Ни одна пуля не попала в цель. Скосив глаза вниз, он увидел четыре дымящиеся дырки в деревянных досках пола. Получалось, что какая-то сила остановила пули прямо в воздухе, да так, что те расплавились.

Осокин почувствовал, что опять начинает теряться. Теперь первоначально составленный план уже не казался ему таким легковыполнимым. Приступ растерянности длился недолго. «Ну нет! Хрен ты угадала!» – со злостью подумал Осокин и дал длинную.

Все оставшиеся патроны вылетели за четыре очереди. Маска даже не шелохнулась. Расплавленными каплями пули падали вниз, так и не достигнув цели, которой они предназначались. Лишь одна пуля избежала общей участи. Наткнувшись на невидимую преграду, она срикошетила от неё, разворачиваясь на 180 градусов.

Осокин всё ещё жал на спусковой крючок, когда эта последняя пуля, пройдя мимо ребер сквозь мягкие мышечные ткани, разорвала ему сердце.

18

Смена задерживалась уже на полчаса. Такого ещё ни разу не было. Ну, минут на десять, такое изредка случалось. Но на полчаса – это уже ни в какие ворота не лезет!

Да и свет на периметре почему-то не включают. И по портативной рации вызываешь караул, вызываешь – бесполезно.

Да черт с ним со всем этим! Лишь бы сменили быстрее.

Михаленко зябко поежился. Уже не то, что прохладно, а совсем холодно. Надо же было дураку догадаться оставить шинель в карауле! Жара днём, до смены не замерзну! С другой стороны, кто же знал, что эти тормоза на столько задержат смену.

Надо что-то делать. Но что ты сделаешь? «Хоть волком вой», – невесело усмехнулся Михаленко. Пятьдесят отжиманий от перекладины вышки согревали буквально на пару минут. Еще немного, и он превратится в такую большую-большую сосульку. Подобная перспектива Михаленко нисколько не радовала.

– Ну где же они? – спросил сам у себя Михаленко, подпрыгивая на одной ноге, чтобы согреться.

«И вообще, когда они там свет на периметре собираются включать? Совсем они там умерли, что ли?» – подумал он, доставая часы и пытаясь разглядеть минутную стрелку. С большим трудом ему это удалось. Без пятнадцати одиннадцать.

Возмущению, закипевшему в душе Михаленко, не было границ.

Он в очередной раз попытался вызвать по рации караул, и в очередной раз послушал в ответ треск атмосферных помех. Другие посты время от времени пытались сделать то же самое. С тем же результатом. Следовательно, его рация в полном порядке. Зато то же самое минут через десять нельзя будет сказать о нем самом.

«Правда они там все что ли подохли?» – снова мрачно подумал Михаленко. Более оригинальных версий почему-то не рождалось.

Попрыгав ещё немного, Михаленко наконец решился: слез с вышки и побежал к соседнему четвёртому посту.

Виталин исполнял какой-то хитроумный танец.

– Что, взмёрз, маугли? – поинтересовался Михаленко, залезая к нему на вышку.

– Можно подумать – ты вспотел, – стуча зубами, ответил Виталин.

– А как же, – усмехнулся Михаленко, – у меня же вышка-то с подогревом.

– А-а-а, – протянул Виталин, – ну тады – ой.

С минуту они помолчали.

– Ну что будем делать? – нарушил молчание Михаленко. – Уже на час задерживают.

– А чёрт его знает, что делать, – проворчал Виталин. – Может, пойти в караул и там спросить? – добавил он с сарказмом.

– И получить за это по башке, – ответил Михаленко. – Надо было тогда каску захватить.

– Да, без каски хреново, – покачал головой Виталин, – башка может не выдержать.

Они ещё немного помолчали.

– Не, кроме шуток, что делать-то? – снова нарушил молчание Михаленко. – По рации они не отзываются, свет на периметре не включили, смены нет. Может, у них случилось что?

– Может и так, – пожал плечами Виталин. – Ты устав читал? Стой, пока не снимут.

– Кому он нужен, твой устав, – махнул рукой Михаленко, а сам подумал, что Виталин очень даже прав – за самовольный уход с поста выволочка будет капитальная.

И тут они услышали выстрелы со стороны караула. Сначала короткая очередь, потом, секунд через пять – одиночный.

Оба переглянулись. Видно, в карауле действительно творится что-то неладное. Минут пять они прислушивались. Тишина.

– И что это было? – поинтересовался Виталин.

– Не тебе одному хочется это знать, – пробурчал в ответ Михаленко, прекрасно понимая, что Виталин спросил просто так, чтобы не молчать.

– Может… – начал было Виталин, но тут же умолк.

Со стороны караула раздался одиночный выстрел, после чего началась бешенная пальба. Длилась она недолго, но патронов было выпущено не меньше тридцати.

– Ну и хренотень, – только и смог сказать Виталин.

Немного погодя, он добавил:

– Придётся идти.

Михаленко промолчал. А что тут ещё можно сказать? Идти теперь действительно придётся. Лучше ничего не придумаешь.

– Всем соваться нечего, – размышлял вслух Виталин. – Я схожу один.

Михаленко хотел было возразить, но передумал.

– Хорошо, – сказал он. – Если тебя не будет через пятнадцать минут – я собираю всех, и мы валим за тобой.

Виталин подумал немного и согласно кивнул.

– Иди к себе и жди. А там посмотрим, – сказал он.

Ребята спустились с вышки.

«Как в кино», – думал Михаленко, шагая в сторону своего поста. Однако всё происходило на самом деле.

19

Трупы сложили в спальном.

Теперь их осталось только четверо. Да еще четверо на постах. Итого – восемь. И мертвецов – восемь. По крайне мере, в количестве они сравнялись.

Латышев вытер испачканные в крови руки о штаны, оставляя на зелёной материи жирные багровые разводы. Да и чёрт с ними, со штанами – неизвестно ещё сколько осталось их носить.

«Вполне возможно, что я буду следующим», – как-то отстранённо и совершенно спокойно подумал Латышев. Нервная восприимчивость ко всему происходящему притупилась окончательно. Как будто так было всегда.

«Посты!» – снова вспомнил Латышев. Смену же так и не сделали. Только какая сейчас к черту может быть смена, когда творится такое, что никак не мог предусмотреть ни один дядя с большими звездами на погонах.

– Миша, – окликнул он Голубева, впервые за свою ещё недолгую службу обратившись к сержанту по имени.

Тот вопросительно кивнул головой.

– Там же ребята на постах стоят. Они ведь и не знают ещё ничего.

Голубев потер ладонью подбородок.

– Они наверняка слышали стрельбу, так что ещё намного, и они будут здесь.

– Вы мне лучше скажите: какого чёрта мы вообще тут сидим? – вклинился в разговор Конев. – Надо дергать отсюда.

– И побыстрее, – поддержал его Снегов. – Неизвестно, кто может стать следующим.

Сказав это, он встал и пошёл к двери.

– Ты что, прямо так и пойдешь? – поинтересовался Голубев.

– А что нам здесь нужно? – вопросом на вопрос ответил Снегов. – Если ты за имущчество, – он специально исковеркал слово, – переживаешь, то ничего с ним здесь не случится – это уж точно. Придут катера, пусть тогда начальство все и расхлёбывает. А нам что? Мы люди не особо большие.

«Неправда», – захотелось сказать Латышеву. Он вдруг почувствовал свою значимость.

В это время Снегов уже собирался открывать входную дверь.

– Подожди, – сказал ему Голубев. – Надо хоть шинели взять.

– Пусть вон Латышев возьмет, – ответил Снегов и толкнул рукой дверь.

Она не поддалась.

Чертыхнувшись, Снегов пнул её ногой. После третьего пинка он с размаха толкнул её плечом. Дверь стояла незыблемо, словно была каменной, а не деревянной.

И снова раздался умолкнувший было на время хохот.

– Заткнись, мать твою, – заорал в потолок Снегов, но то, что издавало эти издевательские звуки, его явно не хотело слушать.

– Попытались, – подытожил Снегов, как-то сразу успокоившись и перестав мучить дверь.

Латышев кинул на пол кучу шинелей, которые уже снял с вешалки, и уселся на них, обхватив голову руками.

– Влипли наглухо, – нервно усмехнулся Конев.

– Латышев, принеси-ка водички, – устало сказал Голубев.

– И желательно – побольше, – добавил Снегов. Он стоял, прислонившись спиной к неподатливой двери и нервно курил сигарету.

Латышев поднялся с кучи шинелей и пошел на кухню. Ему самому вдруг ужасно захотелось пить. Набрав литровую кружку воды, он решил сначала попить сам, а потом отнести остальным.

Вода была прохладной и показалась Латышеву необыкновенно вкусной. Он сделал большой глоток, и в этот момент что-то словно толкнуло его в спину. Он закашлялся, но вода, попавшая в дыхательные пути, выходить не хотела. На глазах у Латышева навернулись слезы. Он натужно давился кашлем, но всё без толку. Хватая руками воздух, он упал на колени.

Упав со звоном, и разбрызгивая по сторонам воду, железная кружка покатилась по полу.

20

Виталин шёл, держа автомат в руках стволом вперёд. На всякий случай, как говорится.

Свет в карауле горел, это было видно издалека. «Что там у них могло случиться?» – гадал Виталин, но ничего толкового придумать не мог.

В карауле-то свет был, но зато в караульном дворике его не было так же, как и на периметре.

Виталин осторожно пересёк двор, стараясь постоянно держаться в тени, и подошел к окну комнаты начальника. Заглянув внутрь, он не увидел ничего интересного. Прислушался – тишина.

Виталин поёжился – по спине забегали противные мурашки. Он всем своим нутром чувствовал, что что-то не так. Но вот что именно?

Подойдя к двери, он снова прислушался. Кажется, кто-то разговаривал. Свои или нет? Ведь неспроста же была стрельба. О том, что и свои иногда могут оказаться чужими, он как-то не подумал.

Постояв с минуту в нерешительности, он всё же надумал зайти внутрь. Как говорится, будь, что будет.

Дверь открылась бесшумно. «Недавно смазывали петли», – вспомнил Виталин. Потом, так же осторожно, как открывал, он её и закрыл.

Тихий приглушенный разговор доносился из общей комнаты. Виталин узнал голоса Голубева, Конева и ещё, кажется, Снегова. Где же тогда остальные?

Со стороны кухни раздался звон, а вслед за ним глухой стук, как будто что-то тяжёлое и мягкое упало на пол.

– Латышев! – услышал Виталин окрик Голубева.

В ответ не донеслось ни звука.

Скрипнула скамейка, и послышались удаляющиеся в сторону кухни шаги.

– Чёрт! – донеслось оттуда через несколько секунд.

– Что там? – спросил Голубев.

– Хана, – донесся короткий ответ Конева.

Виталин не совсем понял, что значит «хана», однако решил, что уже пора выходить.

Едва переступив порог общей комнаты, он понял, что в карауле и правда что-то не так. Окидывая взглядом комнату, он почувствовал, как, словно наэлектризованные, начинают шевелиться и вставать дыбом волосы на затылке, а всё тело медленно, но верно покрывается гусиной кожей.

Кровь.

На полу, на стенах, даже на потолке – везде следы крови.

Взгляд его напоролся на Голубева. Тот смотрел на него изумлённо и недоверчиво. Глянув на Снегова, Виталин отметил, что тот смотрит на него так же.

Снегов и Голубев переглянулись.

– Ведь она же была закрыта, – сказал Снегов с растерянно-оправдывающимися интонациями, причем он обращался только к Голубеву, не обращая больше никакого внимания на Виталина. Того это немного задело.

– Что за ерунда тут у вас.. – начал было он, но по выражению лиц понял, что его не слушают.

Снегов встал со скамейки и, пройдя мимо него, толкнул входную дверь. Она не поддалась.

– Ну-ка, открой её, – это были первые слова, обращённые к совершенно обалдевшему и растерянному Виталину.

– Зачем? Что я вам…

Снегов резко перебил его:

– Открой. Не компостируй мозги.

Виталин обижено замолчал и подошёл к двери. Толкнул – не открывается. Удивлённо посмотрев на Снегова, он толкнул её ещё раз. Бесполезно. Он уже хотел двинуть её плечом, но Снегов жестом остановил его.

– Ладно, хорош. Это без толку. Пойдём, – и сам пошёл в общую. Виталин последовал за ним, удивлённо оглядываясь через плечо на дверь. Ведь он же только что открывал её!

– Всё понятно, – сказал Снегов Голубеву. – Сюда – заходи, кто хочешь, а отсюда – хрен на палке.

Голубев молча кивнул головой.

«У кого из нас поехала крыша – у меня или у них?» – подумал Виталин.

В этот момент в коридоре со стороны кухни показался Конев. Точнее, его согнутая спина. Он что-то волочил по полу. Взглянув, Виталин с ужасом понял, что этим «чем-то» был Латышев. Конев тащил его, схватив за подмышки, волоча по полу ноги. Голова Латышева безжизненно болталась. Остекленевшие глаза были выпучены.

Виталин обречённо подумал, что если до сих пор крыша у него не поехала, то сейчас поедет точно.

Конев протащил Латышева в спальное.

– Что тут у вас такое? – срывающимся голосом спросил Виталин у Снегова.

Тот кивнул в сторону спального.

– Зайди, увидишь.

Виталин зашёл.

Конев как раз укладывал тело Латышева на одну из коек. Остальные уже лежали. От вида этих тел и густого запаха смерти, стоящего в комнате, хотя может так просто казалось, Виталину стало плохо. Шатаясь, он вышел из спального и бессильно сел на корточки у косяка.

– Ну что, увидел? – поинтересовался Снегов.

Виталин никак не отреагировал. Ему сейчас было не до этого. Когда в голове немного прояснилось, и желудок встал на свое место, он спросил:

– Почему?

Снегов хмыкнул, Голубев пожал плечами, а Конев просто ответил:

– Спросил бы чего полегче, а?

Виталин тупо посмотрел на него, а потом неожиданно, даже для самого себя, заорал:

– Да задолбали вы! Что случилось, мать вашу?!

Кажется, это подействовало.

– А то случилось, что зря ты сюда пришел, – хмуря лоб, мрачно ответил Снегов. – Стоял бы себе на вышке и горя не знал. А здесь тебе останется только ждать какого-нибудь несчастного случая. Несчастного для тебя, естественно. Ну, если тебе очень повезёт, то свихнешься.

– Свихнёшься… – механически повторил Виталин, глядя на Снегова совершенно тупыми глазами.

– Да, чёрт возьми! – заорал Снегов, но тут же взял себя в руки.

Виталин так практически ничего и не понял, но зато прекрасно чувствовал, что его сердце давно покинуло своё место и переместилось в область дыхательного горла.

– А что с дверью? – вспомнив, спросил он.

– Всё то же самое, – ответил Снегов.

Ответ взбесил Виталина, но он сдержал себя от произнесения вслух резких слов. В конце концов, они были здесь, и чёрт его знает, что они видели и пережили.

Он встал.

– Но ведь должна же быть какая-нибудь причина? – сказал он, не особо надеясь услышать понятный ответ.

Снегов встал со скамейки.

– Пойдем, покажу.

Виталин удивленно посмотрел на него.

Они подошли к комнате начальника караула. Снегов махнул рукой в сторону стола и сказал:

– Только не смотри долго, а то поплошает.

Виталин посмотрел на Маску, и его захлестнула волна ужаса.

– Эй! – раздался прямо над его ухом окрик Снегова.

Виталин медленно выплывал из шокового состояния.

– Ничего, – похлопал его по плечу Снегов. – Так только в первый раз.

Виталин тряхнул головой.

– Так что же делать?

Снегов пожал плечами.

21

Михаленко в который раз посмотрел на часы. Виталина не было уже двадцать три минуты. До этого момента Михаленко еще тянул время, откладывая сбор постов, но сейчас решил, что уже хватит. Сил ждать больше не было. Поправив на плече автомат, он спустился с вышки.

На шестом посту стоял Артемьев. Он без лишних разговоров слез с поста, и уже вдвоём они пошли звать Летягина.

Прогулка по периметру отняла минут пятнадцать. Подходя к четвертому посту, Михаленко замедлил шаг, в глубине души надеясь, что Виталин всё-таки вернулся. Но его не было.

До караула они шли не спеша. Летягин осторожно подошёл к окну общей комнаты.

– Там Голубев, Виталин, Снег и Конев, – сказал он остальным, отойдя от окна.

«Почему он не вернулся?» – подумал Михаленко о Виталине.

Без особых церемоний они зашли в караул.

– Какого хрена?! – заорал с порога Летягин, но увидев везде следы крови, сразу же заткнулся.

«Что здесь было?» – пронеслось в голове у Михаленко.

Что Голубев, что Виталин, оба сидели с отрешёнными выражениями на лицах. Снегов и Конев мало отличались в этом от них.

Летягин, Артемьев и Михаленко озирались ошалело.

Через минуту Голубев встал и с силой отшвырнул в сторону спичечный коробок, который вертел в руках.

– Ну вот все и в сборе, – хрипло сказал он.

В ответ на эти слова из ниоткуда и в то же время отовсюду раздался злорадный смех.

22

Не сразу, но всё-таки ребята въехали в обстановку. Но что толку. Они в ловушке, из которой пока не видно выхода. И нечто, скрывающееся в Маске, похоже не желает оставлять им никаких шансов.

Но ведь должен же быть какой-то выход!

Конев напряженно думал, стараясь отыскать его.

– Что там, на реке? – спросил Голубев.

– Лёд идет, – ответил Артемьев.

– Катер пробьется?

– Да кто ж его знает, но я думаю, в принципе, сможет.

Голубев кивнул.

– Тогда нам нужно всего лишь дотянуть до завтра. По рации мы не выходим, света на периметре не будет всю ночь – это обязательно заметят. Да и выстрелы на том берегу наверняка хоть кто-нибудь слышал, может, даже в полк сообщат. Так что завтра, если будет возможность, они толкнут сюда катера.

Все молчали, полностью с ним соглашаясь.

– Самое главное – держаться всем вместе. Так у нас будет больше шансов, – продолжал Голубев. – Будем все сидеть здесь – в общей комнате.

– Больше и негде, – вставил Снегов.

– Да, больше и негде, – согласился Голубев. – Так что – это всё, что я могу сказать.

Он развел руками.

– Ну что ж, ждать, так ждать, – подытожил Летягин, усаживаясь поудобнее на полу, Автомат он положил на колени.

Остальные последовали его примеру.

В комнате повисла напряженная тишина. Сначала все прислушивались, ожидая чего-то, но потом усталость от постоянного напряжения взяла своё.

Мысли Конева медленно уходили в прошлое. Он вспомнил дом, родных, друзей. Девчонку, с которой, как ему тогда казалось, всё было очень серьезно и по настоящему, но с которой он разругался в пух и прах за неделю до повестки.

Совершенно незаметно воспоминания перешли в сновидения.

Конев проснулся резко. Что-то разбудило его. Он огляделся. Остальные тоже хлопали веками – видно, дремота сморила всех. И тут Конев увидел, что проснулись не все, и понял, что его разбудило.

Декоративные настенные часы, под которыми сидел Летягин, упали, и один из трех торчащих снизу выступов, острых, слишком острых выступов, вонзился в склоненную во сне шею Летягина.

«И автомат тебе не помог», – как-то некстати подумал Конев.

Первым встал Снегов.

– Хорош, – глухо сказал он. – Не получается через дверь, выйдем через окно.

Теперь встали все.

«И как это никто раньше не додумался?» – досадливо подумал Конев. Но на душе стало полегче. Наконец-то появилась возможность выбраться из этого дурдома.

Снегов, не долго думая, схватил табурет и запустил его в окно. Табурет со звоном прошел сквозь стекло и пропал в темноте улицы. Но осколки не упали на пол, как того следовало ожидать. Они зависли в воздухе, потом закружили на одном месте, образовав искрящийся водоворот.

– Ложись! – крикнул Голубев несколько запоздало.

Осколки со свистом разлетелись по комнате.

Падая, Конев увидел, как один из больших осколков с силой вонзился Снегову в горло. Прижавшись к полу, Конев слушал, как свистят по комнате бешенные кусочки стекла.

Наконец, всё утихло.

Конев осторожно поднял голову. По комнате больше ничего не летало. Так же осторожно, озираясь, приподнялся Виталин.

– Чёрт! Мать твою! – раздался голос Голубева. Он уже сидел, зажимая правой рукой левую, с тыльной стороны которой, чуть пониже локтя, торчал осколок стекла.

Артемьев тяжело с надрывом дышал. Глаза его были закрыты.

Снегов и Михаленко были мертвы. В Снегова попал только один осколок, но он почти отделил голову от туловища. Китель Михаленко был буквально разодран в клочья, а сам он просто нашпигован стеклом.

Виталин встал и схватил автомат. Глаза его страшно блестели.

– Говорите, та каменная хреновина виновата, – прохрипел он, – и пули её не берут, говорите. Ну так мы её попросту – прикладом.

Он решительно направился к комнате начальника.

«Не выйдет, ничего не выйдет», – с отчаянием подумал Конев.

Смертоносное стекло не просто лишило жизни ещё двоих ребят. Конев с отчаянием чувствовал, как уходит от него надежда. Нет, не выкарабкаться им из этого ада. Поэтому, когда Виталин решил разбить Маску, он только смог подумать: «Ничего не выйдет».

И у Виталина действительно ничего не вышло.

23

Виталин уже стоял над Маской.

– Скалишься, сволочь, – прохрипел он и замахнулся автоматом, как дубиной.

Лампочка над его головой вдруг отвалилась от потолка, за ней стал отваливаться провод. С глухим стуком лампочка разбилась об голову Виталина. Он мелко затрясся. Автомат выпал из парализованных током рук.

Маска снова захохотала, торжествуя очередную победу.

«Я же говорил – бесполезно», – подумал Конев, закрывая глаза. А Голубев, скрипя зубами от боли и злости на хохочущее нечто, выдернул из руки осколок. Пульсирующим потоком хлынула кровь.

Конев открыл глаза. Посмотрел сначала на Голубева, потом перевел взгляд на прерывисто дышащего Артемьева. И тут в его голове появилась мысль. Она хоть и не сформировалась окончательно, но благодаря ей отчаяние отступило. Конев скинул с себя китель и стал рвать нательную рубашку на длинные лоскуты. Скрутив тряпичную полосу жгутом, он подошел к Голубеву.

– Зачем? – усмехнулся тот. – Чуть раньше или чуть позже – не всё ли равно?

– Нет, – сухо, но убежденно ответил Конев. – Подумай сам, до этого все, в кого целилась эта тварь, погибали окончательно и бесповоротно. А сейчас, ты хоть и в крови, а всё-таки ещё что-то лопочешь. Да и Артемьев пока дышит, – он закончил перетягивать руку Голубеву и сунул ему в руку вторую полоску ткани. – Перевяжи пока саму рану, а я посмотрю, как там Артемьев.

Даже беглый осмотр показал, что Артемьев родился в рубашке, а то и в бронежилете. В отличие от Михаленко, стекла только порезали кожу во многих местах, и без сознания он был, скорее всего, от болевого шока. На то, чтобы содрать с него китель и хотя бы кое-как перебинтовать, у Конева ушло минут десять. Закончив, он посмотрел на Голубева. Тот уже перемотал себе рану, но продолжал сидеть всё в той же позе, подвернув под себя одну ногу и уставившись в стену напротив.

Конев встал, сделал пару шагов в сторону разбитого окна и остановился, словно упершись в вязкую обволакивающую стену. «Ну никак не хочет отпускать нас, зараза», – со злостью и некоторой долей разочарования подумал он. Неужели все так безысходно? Как можно бороться с трагическими случайностями? И тут: «Клин клином вышибают», – всплыла в памяти поговорка. А следом мысль-образ – «Канистра!» Он даже не стал просчитывать степень риска и последствия – бредовое занятие в их ситуации – а просто направился в сушилку. Там стояла канистра с бензином. Её когда-то на какой-то чёрт притащил кто-то из прапоров. Так она тут и стояла, ожидая, когда кто-нибудь до неё доберётся.

Торопясь, пока хохочущее нечто упивается своей очередной победой и не обращает на них внимания, Конев свинтил крышку с канистры. В ноздри ударил дурманящий запах бензина. Конев плесканул на пол в сушилке – здесь деревянные полы и стены займутся моментально – и повел ручеёк в общую комнату. Щедро поливая все деревянное, он жалел, что бензина так мало.