Сказки мёртвой деревни

– Не томи Григорий! Выкладывай! – сказал Харитон.

– Думается мне такое дело. Хочу коровёнок завести, голов эдак шесть. Масло бить буду. Да только на такое стадо своими руками не накосишь, руки в кровь сотрёшь, а один не управишься. Вот я и думаю: зерно, сверх взятого, можете не отдавать, себе оставьте, но взамен прошу сена с ваших делянок. – Гришка опять замолчал.

 Мужики переглянулись. Некоторые заметно повеселели.

– Толково предлагаешь, Гришка! – с улыбкой сказал Харитон.

 Босой посмотрел на говорящего. Сморщил лоб, сдвинул брови и кашлянул, не сводя своих глас.

– Григорий Авдеевич. – испугавшись поправился Харитон. Босой кивнул и продолжил:

– По половине делянки с каждого! Зерно дороже, так что ещё дёшево обошлось вам. К началу дождей чтоб всё у меня уже было, гнильё совать даже не думайте!

– Согласны мы, Григорий Авдеевич. – хором ответили мужики и поклонились. Гришка расплылся в довольной улыбке.

– Ступайте. – небрежно бросил он.

 За лето оброс Гришка Босой жирком. Вызвал из города мастеров, те застелили крышу железом, справили новые окованные ворота, украсили дом резьбой, переложили печь, выстроили ему большой амбар. Впервые увидел Гришка в своём доме деревянный пол вместо земляного. Огромный сеновал появился во дворе, в стайке жуя свежее сено мычали коровы. Жена Харитона – Анна с другими женщинами работала у Босого.

– Ой, бабоньки! Сведёт он нас в землю, Гришка проклятый! – начинали между собой разговор работницы. – А всё муженёк! Нет чтобы в поле за плуг встать, он с каменюкой носился! Вот и доносился!

– Мой лучше, что ли!? – гневно поддакивала другая. – Сено со своей делянки, своей же корове даю, да только и сено, и корова всё теперь Гришкино, за долг отдано. А меня то в работницы взял, дескать облагодетельствовал – дал кусок хлеба, Мироед проклятый! Чтоб ему сгореть!

– А ты не под коровой надрывайся, а под Гришкой! Может и не только хлеба даст, но и маслица намажет! – ехидно подшучивала жена Харитона, унося два ведра парного молока. И почти выйдя, добавила: – Только прежде и маслице сама взобьешь. – Стайка наполнилась женским смехом. Шутка ненадолго развеселила женщин, после чего они хмуро возобновили работу.

 Подошло время жатвы. Едут телеги, везут на них мужички мешки: половину себе, половину Гришке. Забита его житница по самые двери.

 Вечером собрал Григорий друзей: Даниила Костлявого с братом Кириллом, Мишку Оглоблю и Парфёна. Сидят за столом, выпивают за окончание сбора урожая.

– Эка ты крутнулся Григорий! – сказал Даниил. – За одно лето разбогател, барином стал!

– Оно верно. Стал! – довольно ответил Босой. – Всё в дом несу! Это олухи всякие, по типу Харитошки Кунятого, из дому тащат. Нет у них смекалки хозяйской!

– Верно говоришь! – поддакнули гости.

 Солнце давно скрылось, в небе появился месяц, замигали звёзды. В дом вошла жена Харитона.

– Управилась я. – уставшим голосом сказала молодая женщина. – Коровы накормлены, кони почищены. Пойду.

– Ступай! – ответил Гришка. – На дойку не проспи!

 Анна вышла из дома.

– А у Харитона жинка красивая! – заплетающимся языком выговорил Парфён, уронив стакан из ослабших рук.

– У такой и подержаться есть за что! – улыбнувшись добавил Гришка.

 Раскатистым смехом загрохотали четыре мужские глотки. Даниил с братом посмотрели на Григория, тот на Мишку Оглоблю и без слов сговорившись вышли в двери. Парфён пьяный уснул за столом. Проснулся он от охрипшего женского плача. Открыл глаза. На скамейке сидела Анна пытаясь застегнуть порванную рубаху, растрёпанные волосы прилипли к заплаканному лицу. Рядом улыбаясь сидели Гришка и его трое гостей.

– Мужу скажешь – оторву голову и ему и тебе! – с перепоя расслышал Парфён чей-то голос.

 Тут до него дошло, что свершили его дружки.

– Вы что натворили? – с трудом поднимаясь крикнул он. – Вы каких дел учудили!

– Спи, синька! Ты видел что? Сопел, как суслик! – ответил Гришка. – Упала она, поранилась, оборвалась. Верно я говорю, Анна?

 Испуганная женщина закивала головой.

– Ну пойду я? – осипло спросила она.

– Ступай, ступай! – ответил Босой и со смешком добавил: – Смотри больше не падай на спину!

 Дружки расхохотались. Анна выбежала из двери, руками закрыв лицо.

– Она же мужу расскажет, Гришка! Вы с ума выжили? – сказал приходя в себя Парфён.

– Не скажет! А если дознается Харитон, то не жить им. – спокойно произнёс Григорий.

– Нельзя так! Нельзя! – Парфён выкарабкался из-за стола и шагнул к дверям.

– Ты куда энто? – засуетились дружки

– К Харитону! – твёрдо ответил Парфён.

 Не говоря ни слова, Мишка Оглобля схватил уходящего за шиворот и с маху треснул по голове. Остальные подскочили с мест и принялись бить оглушённого. Били долго, да так что Парфён кровью закашлял.

– Хватай его, братушки! – приказал Гришка. – Хочет к Харитошке? Так мы его отнесём!

 Дотащили они избитого до Харитоновой хаты. Бросили у калитки и кричат:

– Кунятый! Выходи скорее!

 Тот выбежал. Глаза красные, волосы на голове дыбом. "Видать жена пришла, да не говорит с чего такая вернулась." – подумал Гришка.

– Вот супостата приволокли. Суди его Харитон! Он нынче жинку твою снасильничал.

 Харитон глянул на избитого, валяющегося Парфёна, обернулся, взглянул на сарай во дворе и с жутким стоном упал на колени. Заколотил Кунятый кулаками по земле, слёзы смешавшись с пылью измазали ему всё лицо.

– Повесилась моя душенька! – сквозь вопли и плач выдавил Харитон. – Ещё остыть не успела… в сарае…

 Гришка и дружки кинулись во двор. В невысоком строении, на перекинутой через потолочную балку верёвке, висела Анна.

 Пришла зима. Снег скрыл грязь дорог и зелень полей, лёд покрыл реку. По улице день за днём от одной хаты к другой слонялся Харитон.

– Аннушку не видали? – спрашивал он. –  Не проходила? Обещалась затемно прийти, а вчера так и не явилась.

– Не было её, Харитоша! Не было. Ты милок ступай домой. Холодно. – тихо отвечали ему. А про себя думали: – Бедолага! Ума лишился! Ох не приведи!

 Дойдя до окраины деревни, Харитон заходил на кладбище. Бродил между могил пока не натыкался на холмик, под которым лежала Анна.

– Ну что ты долго так? – спрашивал он у могилы. – Выбирайся давай.

 Молча просидев у последнего пристанища жены до заката, Харитон вставал, отправлялся домой и каждому встречному радостно говорил:

– Нашёл.

 Парфён, после произошедшего с женой Харитона, ни ногой больше не ступал в Гришкин дом и всячески сторонился бывших дружков. "Убить надо его! Всех их четвертовать, как собак бешенных прирезать! Меня два раза избил, что кости еле собрал! Дружочек…" – думал Парфён и тут же его начинало трясти от мысли, как легко они обвинили его в содеянном. Потом он вспоминал про Харитона и радовался, что мужик спятил, иначе не жить бы ему сейчас. Стал Парфён хаживать по соседям и как бы невзначай заводил разговор о Гришке.

– Погубит он всех. Подомнёт под себя и съест не подавившись, даже косточек не выплюнув.

– Мироедствует Гришка, это верно! – с досадным вздохом отвечали Парфёну. – Но живём же. Вроде помирать не собираемся. Да и сами виноваты к тому же. – как бы извиняясь добавлял собеседник, а сам про себя думал: "Тебе выложи, что накипело – со свету сведёте!"

– А мельницу он строит нынче? Вашими же руками строит! Думаешь даром он станет зерно молотить? Мука станет, что золото! – Парфён начинал кричать, злоба за принесённую дружками обиду, сталью сдавливала сердце. Но слова Парфён подбирал такие, чтобы задели душу слушающего. – Всю осень ходил Гришка вопрошал за мельницу! Продайте, продайте! Выкупить обещался за приличные деньги, а как отказали несколько разов, мельница вдруг сгорела! Это что случайность что ли? А сеять что будете? Зерна аккурат до оттепели! В ножки кланяться пойдёте? А когда всё у вас отнимет, станете детей ему в наём сдавать? Уууу, бараны вы и овцы! Противно с такими за столом сидеть!

– Вот и не сиди! Проваливай! – отвечали ему. – Чего баламутишь? Уходи пока не выставили!

 Парфён с досадой хлопал калиткой и бубня под нос шёл домой.

– Не верят мне. Боятся…

 Солнечным днём мужики топорами расширяли на реке прорубь, рядом с горки каталась ребятня. Ярко-голубое небо пьянило, наполняло силой словно вот-вот придёт весна. Но до неё было ещё далеко. Дым из печных труб чёрными столбами поднимался в верх, обещая скорые морозы. Парфён бродил вдоль застывшего берега, с удовольствием чихая от яркого солнца.

– Не бей! – послышался приближающийся крик. – Я не для себя! Для жены!

 Голос был Кунятого. Парфён поднялся по склону берега. К реке нёсся Харитон, в руках его была курица, которой он отмахивался от Гришки, тот норовил ударить его вилами как дубиной. Они пробегали мимо ребятни, Харитон упал, Гришка запнулся об него и не удержавшись, падая воткнул вилы в катящегося парнишку. Мужики видевшие произошедшее кинулись к горке. Гришка ударил, несколько раз, Харитона в лицо, отнял курицу и только теперь понял, что произошло.

– Убили! – раздались мужские голоса вперемешку с детскими криками.

 Босой растолкал образовавшийся круг, подошёл к телу и вытащил вилы. Несколько пар глаз с нескрываемой яростью смотрели на убийцу.

– Чего пялитесь?! – твёрдо спросил Гришка. – Что я его нарочно пропорол по-вашему?

 Один из мужиков сделал шаг вперёд и было замахнулся топором.

– Цыц поганец! – рявкнул Григорий и наставил на смельчака вилы. – Следом хочешь?! – он кивнул на лежащее у ног тело.

 Все молчали, только дети шмыгали носами, те что помладше тихо плакали. Гришка вышел из круга и направился домой. К мёртвому парнишке подошёл Харитон. Вытерев разбитое лицо шапкой, он поднял убитого на руки и двинулся в сторону кладбища, тихо шепча:

– Пойдём милок к моей Аннушке, сынком будешь.

 Тем же днём Парфён пошёл по домам, науськивая баб против детоубийцы.

– Всех вас в могилу сведёт! Парнишку то из развлечения вилами заколол! Не верь мужикам, они Гришку боятся вот и придумали, что случайность получилась! Попомни моё слово, весна придёт и будет детей твоих отстреливать, как воробьёв! А ещё секретом тебе скажу, что Гришка пока в городе жил, человечиной питался. У них там в этих городах постоянно жрать нечего, вот и едят детей, да стариков! Задавить его надо!

 Женщины, обезумевшие от рассказов Парфёна, к ночи собрались ватагой и пошли к дому Гришки, вооружившись косами, вилами и топорами. Несколько мужиков следовали с ними.

 Босой с дружками, в очередной раз веселился: распивал самогон, плясал, горлопанил песни, щупал за всякое блудливых девок. Внезапно в окно влетело полено, стекло разбилось в дребезги.

– Выходи мироед! Судить тебя будем! – кричали бабы!

 Гришка вышел к толпе. Братья Костлявые и Мишка Оглобля встали на крыльце и наблюдали за происходящим.

– Чего орёте?! – строго крикнул хозяин. – Чего надо?

 В разнобой заголосили:

– Довёл нас, что сил нет!

– Детоубивец проклятый!

– Кровь тебе пустить пришли!

 Гришка осмотрел толпу, заметил кучку мужиков, молча стоявших в стороне.

– Эй! Земляки! Вы, смотрю, своих баб к месту приструнить не можете? Совсем от рук они у вас отбились! Или у вас мужик – не мужик? Для красоты? – Босой ухмыльнулся. Ему не отвечали, смотрели под ноги.

– А вы, бабы, чего всполошились? Пришиб я парнишку и что уж с того?! Нарочно я это? Нет! – он подошёл к ближайшей женщине, выхватил у неё вилы, бросил их под ноги и гневно закричал: – Не вы меня родили и не вам меня судить! – он сплюнул на снег. – Вы лодыри и мужья ваши – лодыри! – продолжал кричать Босой, бешено смотря красными глазами на отшатнувшуюся толпу. – Я за вас душу рву себе! Боюсь, как бы односельчане мои не сгинули! То зерна подкину, то мельницу построю за свои. Этих вон на работу взял, чтобы с голоду не сдохли! А вы за благо так платите значит? Топорами, да вилами? – Гришка затих, часто задышал, из ноздрей густым потоком вырывался пар.

– Пойдём Григорий Авдеевич! – Окликнул Мишка Оглобля. – Что с ними возиться!

 Гришка плюнул под ноги толпе, развернулся и поднявшись на крыльцо вошёл в дом.

 Опешившая ватага не двигалась, не произносила ни звука. В воздухе повис вопрос "Что дальше?".

– Ай! Ну это всё! – с досадой сказала одна из женщин и покинула собравшихся.

 За ней пошла другая, следом третья. Оставшиеся начинали роптать.

– Ну давай расходиться, бабоньки. Пошумели и будет! – заговорили мужики.

 Парфён, поняв что дело не случилось, поковылял по деревне обдумывая что делать дальше. Прошатавшись всю ночь, под утро он встретил Кунятого. Внезапная жалость к безумному подсказала пригласить бедолагу к себе и накормить.

 Осунувшийся, почерневший и до костей исхудавший Харитон, деревянной ложкой, жадно черпал кашу из увесистого чугунка, Парфён мусолил в руках горбушку хлеба. Неожиданно в дом ввалился Гришка Босой. Он посмотрел на сидевших за столом, снял шапку и широко улыбнулся.

– Здорова ночевали! – весело поздоровался Григорий.

– Здравствуй. – удивившись визиту ответил Парфён. Харитон быстро закивал головой.

 Босой прошёл к столу, не снимая тулупа сел напротив хозяина и заговорил:

– Давно не заглядывал ты ко мне, братушка! Но вот повод появился, и я сам пришёл. – он отобрал у Харитона ложку и зачерпнул каши. Безумный сполз на край лавки и затих.

– Выкладывай, коли пришёл. – ответил Парфён.

– Ты зачем баламутишь на меня? Дурак я по-твоему, не знаю из-за чьих разговоров эти ватаги собираются? – Гришка стукнул ложкой по лбу опустившего глаза Парфёна. – Чего скис? – веселея спросил Босой.

 Парфён начинал кипеть, но виду не подал.

– Устал. – тихо ответил он. – Всю ночь бродил.

– Совесть что ли заговорила? – Гришка черпнул из чугунка. – Знаю я, что ты на меня злой. Завидуешь ещё небось хозяйству моему. – он бросил ложку на стол и полез в карман тулупа. – Вот! Забирай! Весной крутанёшься, обзаведёшься своим хозяйством. Мужик у нас в деревне глупый. – на столе лежал чёрный с красной прожилкой булыжник. – Это мой тебе подарок. – он широко улыбнулся и добавил: – Того гляди ещё детей наших женить будем, братушка. – Босой засмеялся.

 Парфён, уставившись на камень, словно приценивался и подсчитывал сколько можно выручить. Красная прожилка, на чёрном фоне, напоминала скатившуюся капельку крови. Тут на себя обратил внимание Харитон, заёрзавший на скамейке. Парфён взглянул на сумасшедшего, в глазах был испуг, взгляд не отрывался от булыжника. За мгновение пронеслась перед ним та боль и обида на Гришку, о которой напомнил Харитон своим присутствием. Парфён схватил чугунок и с размаху стукнул Босого по голове, перелез через стол и стал душить бывшего подельника. Поваленный хрипел, изворачивался, пытался ударить в ответ, лицо заливала кровь. Харитон отскочил от стола и с испугом, вжавшись в стену, взглядом искал выход. Тут он увидел чудо-камень, с воплем схватил его и выбежал в двери.

 Он бежал по заснеженной улице, по пути попадались женщины шедшие на утреннюю дойку. Харитон не вызывал опасений, все привыкли к безумцу. Из его рта вырывались звуки, которые невозможно было разобрать. Проскочив всю деревню от края до края, он спустился по крутому берегу к реке, поскользнулся на льду, разбил нос, на корточках дополз до проруби. Он посмотрел в мутную воду, увидел своё отражение. Частичка разума на мгновение вспыхнула в его глазах.

– Аннушка. – произнёс он, захлёбываясь от слёз и бросил чудо-камень в прорубь.

Дед.

Было мне тогда двадцать три года. Окончив курсы десантников-пожарников, я устроился в авиалесоохрану. Какой-то романтический ореол профессии руководил моими действиями. Казалось, что это нечто сродни моряка, посещающего разные города и страны, либо археолога, приоткрывающего занавес прошлого. Это юношеское чувство, того что тебе всё по плечу, толкало меня на борьбу со стихией. Я ждал первого вылета, как встречи с девушкой, которую не видел несколько лет.

И вот в один из дней, прекрасных дней, как казалось тогда, в тайге авиаразведкой был обнаружен очаг возгорания. Нашу группу из шести человек, на вертолёте забросили за три километра от фронта пожара, в единственно возможном месте высадки – болото. Мы разбили лагерь у края леса, где хлюпающая жижа отступала перед твёрдой почвой. Руководитель группы назначил меня смотрящим за лагерем. «Таборный» – так называлась моя должность между нами, подразумевала она дежурство по кухне. Остальные занялись разведкой местности. Необходимо было установить интенсивность пожара и есть ли в районе естественные преграды на пути распространения огня.

Руководитель нашей группы, по совместительству вальщик, Степаныч и остальные члены команды вернулись в лагерь около семи часов вечера. Им удалось выяснить, что интенсивность горения низкая. Да, пожар устойчивый, но к месту нашего «табора» доберётся не скоро. На карте, Степаныч обозначил естественные преграды на пути распространения огня: в полукилометре от лагеря была обнаружена старая грунтовая дорога, которая соединяла две местные деревни, с противоположной же стороны на поверхность выходила скальная порода. Было принято решение завтра же утром вести минерализованную полосу от старой дороги, через наше болото до скал, и пускать встречный пал. Поужинав, мы легли спать.

Утром меня разбудил бурундук. Из рюкзака, в который были уложены крупы, торчала глазастая, мохнатая мордочка, щёки грызуна напоминали жировую прослойку откормленного борова. «Бежал бы ты лучше.» – подумал я и спугнул ночного воришку.

Я развёл огонь, принялся готовить завтрак для нашей команды. В котёл отправилось содержимое трёх банок тушёнки и перловая крупа. В то утро мне показалось это блюдо неимоверно изысканным и вкусным, на природе всё кажется более вкусным, даже воздух какой-то пьянящий.

Плотно позавтракав, мы направились к старой дороге, которую обнаружили вчера. Как преграда пожару она вполне подходила, густой растительности с обеих сторон не было. Меня, как самого неопытного, взял в напарники Степаныч. Он шёл впереди группы с бензопилой и валил деревья, которые могли помешать борьбе с пожаром. Упавший ствол, он распиливал на несколько метровых брёвен, которые мне приходилось, скрепя суставами и напрягая жилы, откидывать в сторону. Остальная группа шла позади нас расчищая граблями поверхность от сухой травы и лопатами ведя неглубокую траншею. Мы управились к полудню, там же у траншеи сели обедать.

Но как бы не был самоуверен человек, как бы он не кичился своим могуществом, есть один зверь способный уничтожить и его. Сама природа бывает страшна и жестока и ей нет никакого дела до маленьких человечков. Через пятнадцать минут ветер усилился, сменил направление. В нашу сторону потянуло густым, едким дымом. Бежать от этого удушья было некуда. Впереди огонь, ломиться сквозь тайгу назад бесполезно: дым нагонит, но и оставаться на месте опасно. Степаныч распорядился торопиться к лагерю и тащить всё в центр болота. Когда я положил в грязь последний рюкзак, мне явилось самое грандиозное зрелище, которое я когда-либо видел. В тридцати метрах от меня, как спичка всполохнул лес. Я не мог оторваться от этого жуткого, но в то же время завораживающего зрелища. Стена леса взмывала в небо метров на пятнадцать – двадцать, а над ней, словно титан из античных мифов полыхала стихия огня.

Белая пелена стлалась над болотом, воздух стал ядовит и смертелен. Мы рухнули лицами в жижу. Лишь у самой поверхности оставалась небольшая прослойка чистого воздуха. Я пытался вырыть ладонями ямку, чтобы опустить в неё лицо, чтобы как можно дальше уйти от дыма, но спасительный окопчик мгновенно заполнялся водой. Мне стало плохо. Рвотные позывы подступали к горлу. Мне кажется, что я несколько раз отключался. Так мы пролежали около девяти часов.

Огонь дальше не прошёл. Наша работа дала результат – пожар был остановлен. Но по стечению обстоятельств нам могло это стоить жизни. Я поднялся на ноги, меня тут же вырвало, всё-таки надышаться угарным газом я успел. Мы перетащили вещи и оборудование в лес, развели костёр. Поужинав тушёнкой и обогревшись, кто-то из группы посетовал, что сейчас не грех выпить. Все поддержали, но в процессе переноса вещей, бутылка которую взяли с собой, разбилась ударившись о бензопилу. Меня, как самого молодого решили отправить в деревню, к которой вела старая дорога. Степаныч сказал, что идти около трёх километров, что по дороге доберусь быстро. Мне дали рюкзак, вложили в него крупы, тушёнку, сахар для обмена на самогон, к ручке рюкзака привязали пятилитровую бутыль из-под питьевой воды. Я взял фонарик, запасную батарею и отправился на задание.

Путь оказался недолгим. Дорога, поросшая травой, чётко читалась под светом фонарика. Навсегда мне запомнилось как при входе в деревню грунтовка сменилась асфальтом. «В такой-то глуши и асфальт!» – подумал я. Но некогда было удивляться, у меня было задание, которое нужно было воплотить, да и болтаться по ночам – такое себе удовольствие.

Прежде чем ломиться в первый попавшийся дом я решил пройтись по улице, надеясь найти зажжённый в окнах свет. Но к моему изумлению, во многих домах свет ни то что не горел, оконные рамы были выломаны и дома напоминали безглазые, сморщенные, перекошенные лица. Я направил луч света на противоположную сторону улицы и на мгновение увидел, где-то впереди, отблеск. «Окно» – подумал я. Смотря себе под ноги я направился к месту блика. Это был не дом. У повалившегося забора стоял тральщик. Ржавый исполин до осей катков был погружён в грунт, словно земля медленно забирала то что некогда принадлежало ей. На кабине был прикреплён небольшой прожектор с сохранившимся стеклом, он то и отразил свет моего фонарика. Я двинулся дальше.

Не сказать, что ночь была звёздная, но всё же верхние силуэты построек под тусклым светом можно было различить. Их крыши сливались в единую линию, словно это и не дома, а поле, уходящее к горизонту. Внезапно равнина превратилось в гору. Высокий силуэт главенствовал над ровно стелящейся линией крыш. Я решил, что это многоэтажное здание и направился к исполину. Но лишь свет коснулся края, я был снова удивлён. Это были деревья. Плотно стоящие рядом друг с другом сосны. Сделав ещё несколько шагов, я разглядел ограждение – узорную, стальную решётку. «Возможно это какой-то парк.» – подумал я. Но мои догадки были ошибочны. Оказавшись в нескольких шагах от ограды, я разглядел памятник. Стальная, остроконечная колонна, около метра в высоту, словно прячась от меня, стояла за сосной слегка покосившись на бок, макушку памятника венчала маленькая, металлическая звезда. Я подошёл ближе. Это было деревенское кладбище. Заросшее кустарником, травой и огромными соснами. Оно больше напоминало вход в сказочный мир, нежели обычное кладбище крупного города, где от горизонта до горизонта памятники, и нет ни единого деревца.

Пройдя деревню от края до края, я так и не нашёл жилых домов. Наткнувшись на обрыв, я сел на подвернувшийся пенёк, закурил, выключил фонарик. Я смотрел на мерно текущую воду. Редкие звёзды отражались голубым, синим, белым цветами на поверхности речки, которая бесшумно скользила куда-то на юг. Лишь одна звезда отражалась тускло жёлтым светом. «Да это окно!» – внезапно сообразил я. На противоположном, пологом берегу кто-то жил. Я включил фонарик и пошёл вдоль берега, надеясь найти переправу или на худой конец лодку. И снова я был удивлён. Я нашёл, сооружённый из железобетонных плит, мост. На его поверхности проросли и укоренились несколько берёзок, росла трава, даже кусты малины нашли себе здесь место. Переправившись, я поспешил к огоньку окна. Внутри меня всё бурлило от радости, ночное путешествие подходило к концу, банально хотелось согреться и есть. В несколько минут, быстрым шагом я добрался до желанного пристанища. Подойдя к домику, я без раздумий постучал в окно. Свет погас, колыхнулась занавеска, через мгновение распахнулась форточка и на меня наставили ствол ружья.

– Ты кто? – произнёс хриплый голос.

– Я из бригады. Из пожарной. Мы западнее лес тушим. – волнуясь ответил я.

– Один пришёл? Чего надо? – голос стал строже.

– Меня за самогоном отправили. На нашем участке интенсивность снизилась, вот меня и заслали. У меня и бутылка пустая есть. – я, трясясь, повернулся к ружью спиной, где к рюкзаку была привязана пятилитровая, пластиковая бутыль.

Несколько секунд я так и стоял спиной к дому, но они показались мне вечностью. Второй раз, за несколько дней, ходить под смертью было тяжким испытанием. Позади меня что-то скрипнуло, послышались шаги, я обернулся. Рядом со мной, вешая ружьё на плечо, стоял старик. Ноги были слегка согнуты в коленях.