Магия Мира. Фантастический роман и рассказы

Элли принесла еще молока и широкую плошку со сметаной. Босяк съел и это.

– Ты ему мясца принеси, – посоветовала Яга.

– Но он же еще молочный котенок, – возмутился Андрей.

– Неужели? Ты посмотри на него. Какого заморыша ты приволок из леса? Помнишь? Сейчас про него не скажешь, что он только что открыл глазки.

Андрей с удивлением понял, что Яга права – котенку на вид было не меньше месяца (и когда только успел подрасти?).

Тем временем Элли принесла тарелочку щей и несколько котлет. Босяк слопал их в один присест. Это было невероятно, но дрожащий пушистый комочек, принесенный Андреем, у всех на глазах превращался в молодого крепкого кота.

Наконец Босяк оторвался от еды и, посмотрев на Элли, явственно промяукал:

– Мя-у, спа – мя-у – сибо, хозяюшка, – тут он подмигнул Андрею и сказал без всякого мяуканья. – и тебе спасибо, хозяин. Буду тебе верным другом, – и добавил, – но не домашней игрушкой и слугой на побегушках.

Андрей ошарашено оглядел присутствующих. Элли умильно улыбалась, глядя на кота, Баба Яга ехидно похохатывала, а Василиса смотрела на Андрея с ноткой сочувствия и (может Андрею это показалось?) лаской. Андрей даже покраснел, но постарался скрыть смущение.

– По-пожалуйста, Босяк, – только и смог выдавить из себя Андрей.

Босяк довольно мотнул головой и сказал:

– И вот еще что, хозяин, зови меня лучше – Босс. Это и короче и мне приятнее.

Андрей молча кивнул. Но тут вмешалась Баба Яга:

– Ишь, чего захотел, Босс паршивый. Босяк ты и есть. И никаких Боссов. Ишь ты – новый русский кот. Тебе что еще? Красные сапоги и малиновый пиджак на хвост натянуть? Пожрал? Ну и помалкивай, а не то отправлю в подпол мышей ловить.

Босяк гордо фыркнул, но перепираться не стал. Чувствовалось, что он побаивается Ягу. Он запрыгнул на диван, улегся на подушки и принялся вылизывать себя.

– А ну, кыш под лавку! Василиса, кинь ему коврик у двери, а то он тебе блох в мебель напустит.

– Успокойся, бабушка. Нет у него блох. Пусть себе спит где хочет.

Босяк благодарно мяукнул, сладко зевнул и, свернувшись калачиком, тихо засопел, слегка мурлыкая.

Глава 5. Кощей

В Петрограде, в Петербурге, в Ленинграде, на Неве,

В Колокольном переулке жили-были А, И, Б.

А служило, Б служило, И играло на трубе.

А. Галич

Василиса открыла крышку погреба, и Андрей с подросшим и изрядно потяжелевшим Босяком на плече спустился вслед за ней вниз. Погреб был хорошо освещен и весь уставлен полками и ящиками. На полках маняще посверкивали банки с вареньем, солеными огурцами, грибами и тому подобными всякими разными вкусностями. В ящиках, как и положено, хранилась картошка, лук, морковь. Из крутых бочек вкусно пахло квашеной капустой. Погреб был аккуратный, в меру холодный, но самый обычный и непонятно где здесь мог находиться путь, ведущий в замок Кощея Бессмертного.

Василиса подошла к стеллажу с солеными огурцами и повернула крышку одной из банок. Полка тихо отъехала в сторону. За ней открылась неглубокая ниша с малахитовой дверью. Василиса провела ладонью по краю створки и дверь, мерцая зелеными вспышками, отворилась. За ней открылся переливающийся мягкими перламутровыми цветами провал. От провала веяло бесконечностью. Не бесконечной протяженностью. Нет. В этой бесконечности все начиналось и кончалось, и было все и не было ничего, даже не было времени. Перламутровая бесконечность манила ласковой теплотой.

– Прошу, – Василиса указала в сторону бесконечности. Андрей слегка замешкался. Тогда Босяк презрительно фыркнул и с поднятым гордо розовым носом канул в провал. Андрей метнулся за ним.

– До встречи, – сказала Василиса им в след и перекрестила перламутровое сияние. В глубине ее глаз светилась нежность и страх.

В этом магическом тоннеле не было волосатых рук. В боковых отворотах никто никого не душил, не бил по морде кулаком и начальственным матом. Не было слышно злобно-завистливого шипения.

Стенки тоннеля проносились мимо Андрея весело, настроение поднялось. Впереди уже мерцало пятно выхода и Андрей, пролетев его, оказался в полутемном подвале. В плечо Андрея мертвой хваткой вцепился Босяк.

Оглядевшись, Андрей определил, что это подвал средневекового замка. На тяжелых каменных стенах, сочащихся влагой и покрытых клочьями плесени, чадили багровым светом смоляные факелы.

Перед Андреем стоял закованный в светящуюся черную броню огромный человек ростом более двух метров. Он как на простой посох опирался на гигантский двуручный меч с волнистым лезвием. У ног великана стояло лохматое Лихо. Рядом с ним подпрыгивало и паясничало еще одно с всклокоченной рыжей шевелюрой, но с бритым лицом и повязкой на правом глазу.

– Здравствуйте! – сказал Андрей.

– Здравствуй, дружок Андрюшка! – Лихо приветливо оскалило свой желтый клык.

– Приветик! – одноглазое выпучило глаз, высунуло длинный язык, растянуло уши и сделало подобие реверанса.

– Приветствую тебя, богатырь! – от рыка гиганта притих мятущийся свет факелов и даже, кажется, замерли струйки влаги на стенах. Гигант снял рогатый шлем, под которым обнаружилась огромная голова с босым слегка вытянутым костистым лицом и таким же босым черепом. В больших глазах великана ярилась багровыми искрами черная бездна.

Нельзя сказать, что лицо гиганта было лицом древнего старика, но в багровом свете факелов от него шло дыхание веков. Да, это был Кощей, но не тот сказочный сухой старик, дребезжащий костями, с ребрами, выпирающими как доски на рассохшейся бочке. Великан был худ, но это была худоба жилистого очень опасного ящера. Было в нем что-то неуловимое от хищной большой твари – тиранозавра.

– Прошу, – снова громыхнул Кощей и указал на небольшую площадку посреди подземелья, покрытую толстым ковром. Андрей, Кощей и оба Лиха встали на эту площадку, и она взмыла вверх. В потолке протаяло отверстие, площадка прошла сквозь него и вся компания оказалась в огромном зале.

Зал издевательски напоминал залы из мультфильмов о Кощее Бессмертном. Но только напоминал и только издевательски. Черные стены без всяких украшений смыкались в неведомой высоте. Стены разрезали высокие стрельчатые окна, за которыми клубилась ночь. В глубине зала на высоком постаменте стоял массивный черный трон, инкрустированный темным золотом. Вдоль стен на высоких ножках чадили золотые масляные светильники. Но запах, шедший от них, не был запахом пережженного масла. Пахло тяжелой дремой кошмарных и в то же время жгуче притягательных снов.

Пол зала казался отлитым из черного зеркального льда, без единого узора и трещины.

Несмотря на огромный простор, в зале не было гулкой пустоты. Он был черен, но в нем было светло и, хотя факелов и светильников было много, его воздух дышал свежестью альпийских лугов. Андрей бывал в горах и помнил их восхитительный воздух, который хотелось пить. То же было и здесь. Воздухом не дышали, его пили как родниковую воду.

Никого не было видно, но Андрей ощущал тесноту как в большой толпе. У стен зала мелькали серебристо-черные тени не то людей, не то чудовищ.

Босяк, сидевший на плече Андрея внезапно злобно зашипел и рявкнул в сторону:

– Брысь! – и цапнул лапой мелькнувшую рядом тень. Из тени на долю секунды показалась мордочка пушистой кошки с фигурой молодой девушки, и Андрею почудилось обиженной мяуканье.

Кощей уселся на троне, подозвал Андрея и, указав на пустое место рядом с собой, сказал:

– Прошу садиться, доблестный рыцарь.

«Куда?» – мелькнуло у Андрея. Но в этот момент у трона Кощея из мятущихся черно-серебристых пятен сгустилось отделанное серебром и черным бархатом кресло с высокой спинкой.

Андрей сел. Перед ним и Кощеем возник широкий, длинный стол темного дуба и несколько тяжелых резных стульев. Оба Лиха тут же пристроились на них. Кощей щелкнул пальцами, и на столе стали возникать царские яства и вина. Блюда возникали, казалось, из воздуха, но их ставили на стол руки, лапы, клешни за которыми мелькали красивые и уродливые лица, морды, фасеточные глаза.

Босяк спрыгнул с плеча Андрея прямо на стол. Около него немедленно образовалось немного свободного от блюд места, а перед его мордочкой (ну не мордой же, в самом деле!) возникло изящное хрустальное блюдце с восхитительно пахнущей рыбой. По-моему это был обыкновенный минтай, но… О вкусах не спорят. Босяк, утробно урча, принялся за еду, не обращая ни на кого внимания.

Кощей поднял золотой кубок с вином.

– Пью за здравие дорогого гостя – витязя Андрея. Многие лета ему!

Осушили кубки и принялись за трапезу (только так можно назвать обед у Кощея). О деле пока не говорили. Тосты следовали один за другим, но Кощей и Андрей пили мало, только пригубливали кубки. Оба Лиха вели себя пока вполне прилично.

Вдруг за окнами заревело, воздушный вихрь распахнул створки окон с разноцветными стеклами, и в трех из них появились три драконьи головы.

– Чую, русским духом пахнет, – прорычала средняя голова и без всякого перехода сказала с упреком, обращаясь к Кощею: – Почто без меня пируете? Подождать не могли? Давай, отворяй ворота!

Кощей поморщился, но махнул рукой, и в том месте, где торчали из окон драконьи головы, стена замка как будто растворилась в воздухе. За стеной обнаружилось массивное тело Змея Горыныча (конечно же, это был он), покрытое чешуйчатыми пластинами, отливавшими стальным цветом, с длинным хвостом и острыми шипами костяного гребня на спине.

Горыныч неуклюже протопал к столу на задних лапах. Стена замка снова стала непроницаемой.

– Привет честной компании! Здорово, витязь Андрей! Как жизнь?.. А ну, подвинься, шмакодявка одноглазая! рявкнул он на Лихо и сел перед столом прямо на хвост. – Давай-ка за знакомство, парень.

В одной передней лапе Горыныча оказался огромный, с таз размером, кубок с вином, а в другой жареная баранья лопатка. Горыныч, не мешкая, вылил вино в среднюю голову, а правая принялась закусывать бараниной. Левая голова похлопала глазами, но не растерялась и вцепилась крокодильими челюстями в жареного поросенка, лежавшего на столе. Послышался громкий хруст костей и смачное чавканье. Кощей опять поморщился, но промолчал.

– За ваше здоровье, друзья! – Сказала средняя голова и Горыныч вылил в ее глотку еще один таз с вином. Две другие головы молча кивнули, продолжая активно чавкать.

Средняя голова явно была главной. Кощею не понравилось обращение – «друзья», но морщится ему тоже надоело.

– За нашу победу! – очередная порция вина отправилась в утробу Горыныча.

В глазах Кощея появилась озабоченность, и он сказал:

– Хватит пить, опять нажрешься раньше времени. Не забыл, по какому делу мы собрались?

– Не боись, костлявый, я крепкий малый.

– Крепкий он видите ли! А кто в прошлый раз напился и погнался за самолетом халдеев? – брюзгливо сказал Кощей и пояснил Андрею: – Он тогда с пьяну принял самолет за подружку. Гнался за ним с воплями: «Не улетай, дорогая! Приласкай меня горемычного!» Попал в форсажную струю. Чуть не сжег глаза. Свалился во двор замка на коровник и сломал его. Коровы разбежались, но одну он ухватил и продолжал признаваться ей в любви. Та со страху обделалась ему на морду. А этот раздолбай признался, что так ему и надо, и правильно его отвергают, после чего блеванул и благополучно уснул.

Босяк оторвался от своей рыбы и ехидно прокомментировал:

– Видно птицу по помету, – после этого он, как ни в чем не бывало, продолжил есть рыбу.

Андрей с удивлением почувствовал, что Горыныч смутился, но возмущенно заревел во все три глотки:

– Врешь ты все, скелет бессмертный! Не было этого!

– Хватит. Достаточно об этом. Где Соловей-разбойник?

– Приболел малость. Свистун-зуб болит. Щека распухла. Этот, как его, хлюс вырос.

– Не хлюс, а флюс, – машинально поправил Кощей. – Врешь, конечно. Наверное, опять вчера пили в три… нет в четыре глотки. А сегодня с похмелья Соловей встать не может. У тебя три головы дубовые, им никакое похмелье не страшно, а Соловей умнее будет, вот и болеет. Многовато пьете.

– Так от тоски все, – оправдывался Горыныч. – Сам видишь – что за жизнь под халдеями.

– Ладно, без него совет держать будем.

Кощей кивнул неопределенно в сторону зала, и из нескольких мятущихся пятен образовались рыцари в черных доспехах и шлемах с глухими забралами. Рыцари подошли и сели за стол.

– Вам уже известно, что витязь Андрей прибыл с Земли помочь нам в борьбе с серыми халдеями.

Кощей не считал Андрея витязем, но говорил так специально, чтобы придать союзнику больший вес. Показать подданным, что и Светлые Витязи за них.

Андрей же думал, что слишком много надежд возлагают на него, простого разведчика, волшебные жители. Но, как и с Василисой, спорить, пока, не стал.

– Объединившись с земными союзниками, мы одолеем серых. Что скажете, господа?

Горыныч почесал хвостом затылок левой головы.

– Да, братцы, я согласен, что надо объединяться. А кто главным будет? Опять что ли человек? Этот «добрый» молодец? – средняя голова ехидно улыбалась. – Изводить нас изводили, а прижало так за помощью прибежали.

Крайние головы во время этого разговора о чем-то тихо спорили. Вдруг правая голова заорала: «Сам дурак!», и цапнула левую за нос. Левая в долгу не осталась и вцепилась правой в ухо. «Заткнитесь, болваны!» – рявкнула средняя голова. Хвост Горыныча дернулся и наградил подзатыльниками крайние головы, мимоходом задев и среднюю.

– Вечно они грызутся, – поморщился Кощей – и не мудрено, что тупые, одни мозги на три башки Господь поделил.

– Ваше Бессмертие, – рядом с креслом Кощея возникла здоровенная фигура со свиным рылом, затянутая в темно-фиолетовый бархат. – Над замком замечен шпион.

Кощей сделал движение руками, как бы охватывая невидимый шар и посылая его вверх. Или это был не шар, а чья-то голова? Тут же он протянул правую руку в сторону Андрея и поманил его пальцем. В глазах Андрея что-то мелькнуло, исчез зал, и Андрею показалось, что он висит в воздухе, не видя своего тела.

Под ним был замок. Над ним – серое небо с серым солнцем. Высоко в небе над замком Кощея виднелась черная точка.

– Это гарпия. Гарпии одни из немногих волшебных жителей, что служат Халдея, – услышал Андрей голос Кощея. – Серым нужны шпионы среди нас.

Оставаясь телесно в замковом зале, Андрей сознанием стремительно приближался к гарпии. Через мгновение перед его мысленным взором предстала черная птица с уродливой старушечьей головой. Ее лапы заканчивались длинными когтями-кинжалами. Ее перья были жесткими и их концы также напоминали кинжальные лезвия. Гарпия парила в восходящих потоках воздуха, оставаясь на одном месте. Она явно что-то высматривала в окрестностях замка.

«Смотри, что мы делаем с предателями», – снова прозвучал в сознании Андрея голос Кощея.

Андрей увидел, как из одной из башен замка вылетела зеленая лента и стремительно помчалась к гарпии. Это был небольшой зеленый дракончик, один из отпрысков Змея Горыныча. Гарпия заметила опасность и, повернувшись, полетела прочь, стремясь уйти от преследования. Но зеленый дракончик летел много быстрее и через несколько секунд оказался рядом с гарпией. Из его пасти вылетела струя огня, но гарпия была опытным бойцом и увернулась от пламени, совершив (как сказали бы летчики) противоракетный маневр.

Дракончик был раза в три крупнее гарпии, но та все равно была опасным противником, к тому же она спасала свою жизнь. Она нырнула к земле. Дракончик метнулся за ней. И тут гарпия, перевернувшись, через голову, сделав сложный пируэт, оказалась рядом с брюхом дракончика. Это было его единственное уязвимое место (не считая глаз). На брюхе слой роговых пластин был значительно тоньше. Гарпия рванула когтями брюхо, но промахнулась – в последний момент дракончик резко повернулся и подставил под удар спинной гребень. Но при этом широко распахнутые крылья гарпии все же полоснули кинжальными перьями по его животу. В воздух брызнули капли крови. Однако рана была неглубокая и не снизила боеспособность дракончика. При ударе гарпию перевернуло, и на миг она потеряла ориентацию. Дракончик воспользовался этим и снова пустил струю пламени. На сей раз гарпия не сумела увернуться от огня. Раздался дикий визг боли и ужаса. Гарпия беспорядочно закувыркалась в воздухе, а подлетевший дракончик перекусил своими крокодильими зубами ее жилистую шею, опаленную огнем. Тело и голова гарпиии рядом с телом полетели к земле, а дракончик сделал победный круг и не торопясь направился к замку.

На какой-то миг Андрей снова сознанием очутился в замке, но тут же снова вернулся в небо. «Смотри внимательно. Ощути нашу мощь», – услышал он.

Андрей словно скользил по невидимому куполу. Центром этого купола служил шпиль замка Кощея. Андрей видел змеящиеся вереницы кошмарных тварей, двигающихся по подземным дорогам замка. Он был в каждой точке этого видимого им мира, он растекся тончайшей пленкой, обнимающей весь замок. Из бездонных глубин поднимались твари, определения которым человеческий язык не мог дать. Шевелились руки, лапы, клешни, щупальца, жвала. Это было не просто страшное, это было кошмарное войско.

Тут его внутренний взор натолкнулся на что-то неопределимо ужасное. Из одной глубинной каверны поднималось НЕЧТО невообразимо кошмарное и одновременно совершенное в своем почти абсолютном зле, от которой шло дыхание БЕЗДНЫ. И от ЭТОГО веяло таким прекрасным ужасом! ЭТО вошло в Андрея. Но вместо ужаса Андрей ощутил

бешенное веселье, очищающее от всей скверны. И он почувствовал себя былинным Святогором, молодым Святогором-скоморохом…

Андрей сидел в замке Кощея. Напротив него замерли в том самом УЖАСЕ оба Лиха. Горыныч сидел с бессмысленно остекленевшими глазами, из всех пастей капала слюна. Андрей повернулся в сторону Кощея. Кощей смеялся, Кощей хохотал, но в уголках его глаз, обращенных к Андрею, плескался тот же УЖАС и… почтение. Все они тоже видели ЭТО. Что же ОНО значит? Абсолютное зло? Андрей не знал. Он понял, что, показав ему ЭТО, Кощей его испытывал. Судя по реакции Кощея, Андрей выдержал испытание более чем хорошо.

– Музыка! – приказал Кощей. Откуда-то возникли музыканты в темной средневековой одежде, но с современными инструментами. Они заиграли что-то очень современное, напоминающее рок в бешенном стиле. Горыныч и оба Лиха пришли, наконец, в себя.

– Что это было? – спросил Андрей Кощея.

– Что это было? – переспросил Кощей. – Я не могу дать ЭТОМУ простого определения. Ты можешь определить, что такое абсолютное зло или абсолютное добро? Нет? И я не могу. Что это было? – снова повторил Кощей. – Часто и я не знаю ответа…

Кощей замолчал, задумавшись. Оклемавшиеся от потрясения Горыныч и лихие братья отпаивались вином. Кощей не препятствовал.

Замковый зал будто отдалился от некоего небольшого круга, в котором остались только Кощей и Андрей. Звуки музыки доносились приглушенно. В этом круге царило мягкое освещение, располагающее к доверительной беседе.

– Да, – снова заговорил Кощей, – мы, значит злые, а вы добрые. Вы на стороне Света, а мы на стороне Тьмы. А ты знаешь, что такое Свет, а что такое Тьма? Когда говорят о Свете, то подразумевают только Добро, когда вспоминают Тьму, имеют ввиду абсолютное Зло. Но ведь свет тоже может быть злым, может обжигать и уничтожать не только зло, но и добро. Свет Солнца может нести гибель доброму живому. И это не значит, что тьма рядится в одежды света, сам свет может быть злым и уж, по крайней мере, холодным и немилосердным. А темнота, сумерки могут нести покой и отдохновение, лечить от ран душевных и телесных. Жизни нужно лето, но нужна и зима, чтобы дать отдых натруженной земле, чтобы исподволь набраться новых сил. Так что Добро не может быть чистым Светом, так же как и Зло не есть только Тьма. У них много общего, но это не всегда одно и тоже. Добро становится добром в сравнении со злом, оно может быть большим или меньшим только в сравнении. Свет, как это не странно, то же не всегда свет. В одном случае это свет, в другом – только сумерки.

И что такое Добро? И что такое Зло? Кто-то пытается рассуждать на тему абсолютного зла, но никто не знает что это такое. И при этом я не слышал, чтобы кто-нибудь выводил понятие абсолютного добра, поскольку никто не знает что это такое и никак не может представить его. Абсолютное добро – это то, что для всех является Добром? Или как? Такового не существует в мире. То, что для одних существ является добром, для других – зло. Вы, Витязи, считаете, что делаете добро, когда уничтожаете чудовищ, – Сейчас Кощей действительно признал в Андрея витязя. – Но с точки зрения чудовищ именно вы – зло. Он тоже хотят жить и растить потомство. И далеко не все они агрессивны, и совсем немногие первыми нападают на людей. Вы же, только увидев что-то уродливое, опять же с вашей точке зрения, тут же начинаете махать мечами, стрелять из бластеров и вообще всячески уничтожать неприятное и непонятное вам. Или вот еще пример. Большинство из людей терпеть не могут мышей. Травят котами, ловят в мышеловки. Как же, мыши портят ваши продукты, они прогрызают везде дырки! Но для мышей именно вы и коты – чудовища. И хотят-то они немного хлеба, зерна и спокойной жизни.

А посмотрите на ваши сказки. Часто в них лентяй и вор хороший, по-вашему герой. Помнишь, например, сказку об Иване царевиче и сером волке. Надпись на камне предупреждала, что он коня потеряет. Нет, поперся. А волк? Съел коня и сам весь испереживался. И потом, сколько этому жадюге Ивану хорошего сделал и все предупреждал, чтобы тот не трогал уздечку чудо коня, не хватал клетку жар-птицы. Так нет, мало этому тупому бездельнику и ворюге коня и жар-птицы, подай еще и причиндалы к ним. Хорошо хоть в сказке волка не охаяли.

Интересно, что я никогда не слышал рассуждения об абсолютном Добре. Это, похоже, вне человеческих категорий.

По-моему, добро и зло – это в чем-то две стороны целого. И не мне говорить, что борьба между ними и есть движитель вашего прогресса. Создатель не зря сотворил мир таким. И вряд ли лучшие из вас и худшие из нас, – Кощей усмехнулся, – понимают или даже чувствуют всю сложность мира. Так почему же вы считаете, что есть абсолютное зло?

А Серость. Она также неотъемлемая часть жизни, как Добро и Зло. Все привыкли к тому, что в мире идет постоянная борьба между Добром и Злом, но откуда они берутся? Из средней массы людей (как я не люблю слово «масса» по отношению к людям, но здесь оно наиболее подходящее) выделяются отдельные не похожие на других личности более добрые или злые по отношению к другим. И добрые и злые в конечном итоге если не презирают, то, по крайней мере, не любят Серую массу, и уж точно им неприятна или противна Серость. Добро стремится поднять Серость до своего уровня, но, осознавая тщетность этих усилий, в конечном итоге поднимает только отдельные личности. Зло, презирая Серость, тем не менее, также, по сути, старается поднять (или по вашим меркам опустить) ее до себя. Добро и Зло неуничтожимы друг другом, также как неуничтожима Серость. В разные времена Серость может быть довольно разной, также как Добро и Зло. Но вот что страшно, если масса Серости превысит некоторую критическую отметку, то она способна уничтожить мир вместе с Добром и Злом. Серость по своей природе стремится к уравниловке. В природе это видится как возрастание энтропии, выравнивание энергетических потоков между звездами, галактиками и в конечном итоге тепловой смерти Вселенной. Это, конечно же, в том случае, что известные вам законы физики имеют статус абсолюта и, в частности, если известная вам Вселенная на определенный момент не начнет сжиматься, возвращаясь в исходную сингулярнось.

Но вряд ли изученные вами законы природы абсолютны в истинной Вселенной. И, между прочим, победа тепловой смерти, победа серости не есть победа Хаоса. Нет, это не Хаос, это неподвижность и настоящая смерть. Та смерть, которая одинаково страшна и злу и добру. А Хаос… Что ж, Хаос, по-моему, есть исходное состояние Мира. В нем заложены потенциальные возможности для рождения Вселенных. Безбрежный океан энергии, в котором нет серости, как нет и разделения на добро и зло. Хаос – это колыбель или юность мира.

Кощей немного помолчал и продолжил:

– Некоторые говорят, что время главный судья. Чушь! Время никого не судит. Оно может только лечить душевные и телесные раны, давать успокоение или наоборот будоражить. Но главное, что умеет делать время – это убивать. Убивать чувства, правда, взамен может дать привязанность или… ненависть. Убивать молодость, уродовать некогда красивых людей. А судят только сами люди. Причем очень часто это неправедный суд. Течет время, меняются правители. Каждый из них хоть и немного, но перекраивает историю под себя. Так что никто кроме Господа не знает истинную историю. И людской суд истории ой как часто бывает неверен.

И еще, в ваших религиях по отношению к людям есть понятия лица, лика и личины. Изначально младенец – tabula rasa – чистая доска, нечто девственно чистое. Это, по-вашему. Со временем он из личика приобретает лицо и если он погрязнет в пороках, отдаст душу дьяволу, то лицо станет личиной. Если человек отринет пороки, будет праведником, то может обрести святой лик. Но подавляющее большинство людей, и вы это знаете, остаются с обыкновенным лицом, в котором намешаны и порочные и святые дела. Как делить в человеке проценты добра и зла?