Факторы эффективности взаимодействия руководителя с группой

 Таким образом, – и на это стоит ещё раз обратить внимание – никакие разночтения по поводу предмета взаимодействия в группе и группировке невозможны, поскольку отказ человека от общего мотива или цели сразу выводит его из состава данного объединения. Да, такой человек может по тем или иным соображениям не сообщать партнёрам об изменениях в структуре своих интересов и продолжать поддерживать видимость прежних отношений. Однако даже если перемена будет состоять лишь в том, что прежний общий мотив станет для члена группы промежуточной целью в рамках какой-то другой деятельности либо общая цель превратится для кого-то из союзников в конечный мотив его усилий, то всё равно это будет не прежнее, а несколько иное взаимодействие. Соответственно, даже если все другие партнёры останутся в неведении относительно случившегося с «отступником» и не будут настаивать на его исключении из совместной работы, это всё равно будет новое объединение людей, появившееся только в тот момент, когда один из членов прежней группы или группировки перестал им быть.

 Напротив, та составляющая деятельности, которая не является предметом взаимодействия, как раз поэтому может допускать определённые и в том числе существенные расхождения во взглядах и подходах сотрудничающих людей. А степень или, если угодно, диапазон таких расхождений становится базой для формирования отношений, прямо влияющих на общую эмоциональную обстановку в данном объединении людей. Но есть и отличие, состоящее в том, что союзники обычно даже не пытаются обсуждать более фундаментальные интересы друг друга. Ибо знают, что словами изменить эти интересы вряд ли получится, а вот взаимное неудовольствие от «упрямства» собеседника почти наверняка возрастёт, и это, в свою очередь, может помешать конструктивному диалогу по текущим вопросам организации совместных действий. Тогда как в группе выявление различий во взглядах на её ближайшие или перспективные цели, напротив, активизирует дискуссии, призванные чётко зафиксировать и устранить все спорные моменты. Потому что только единое понимание текущих целей и задач позволяет объединению людей не отвлекаться на преодоление внутренних трений, но сосредоточить все доступные ресурсы исключительно на устранении внешних препятствий.

 Общий же вывод получается такой, что в группировке мотивы её членов хотя и не оказывают столь явного влияния на ход взаимодействия, как в группе, тем не менее достаточно плотно «нависают» над всей системой отношений союзников между собой. А значит, по совокупности показателей следует признать, что как совпадающие, так и расходящиеся мотивы более значимо влияют на отношения взаимодействующих людей, чем их цели.

Таковы основные особенности отношений по поводу общего мотива и общей цели, выяснив которые, самое время перейти к вкладу как самостоятельной основе взаимодействия.

 В настоящее время самой распространённой (а для многих единственной реально испытанной) формой обмена вкладами в дела друг друга являются отношения купли-продажи. Причём современные торговцы, следуя «в ногу с веком», готовы максимально исключать из своих схем «человеческий фактор». Тем не менее даже «продвинутые» способы торговли (автоматизированная, дистанционная и проч.) в принципе сохраняют все характерные черты интересующего нас вида взаимодействия. Однако для простоты и наглядности изложения всё-таки будет удобнее обратиться к истокам продуктового обмена. То есть к эпохе, когда общины, живущие на побережье, только налаживали с общинами, живущими в глубине острова или материка, обмен «даров моря» на «дары леса», а внутри этих общин постепенно выделялись семьи, в которых гораздо лучше соседей умели изготовить, допустим, сосуды из глины или ещё какие-нибудь необходимые в быту предметы из дерева, камня, металла и т. д.

 При этом для наших разысканий в первых шагах цивилизации особый интерес представляет тот факт, что предварительное согласование контрагентами условий сделки или торг в собственном смысле слова появляется сравнительно поздно. Потому что во времена, когда всякий чужак воспринимался то ли как добыча, то ли как угроза, многие и прежде всего небольшие общины предпочитали избегать любых непосредственных контактов с внешним окружением. Вместе с тем исследователи патриархальных культур в самых разных концах света отмечают, что даже строго охраняющие свою замкнутость племена обычно всё же используют особый порядок обмена. Согласно этому порядку желающие нечто от них получить оставляют в определённом месте то, что они могут предложить, а затем через установленное обычаем время возвращаются и забирают то, что оставили им взамен «партнёры» (ну, или свои же «товары», если они никого не заинтересовали). А применительно к отношениям более дружественных соседей Н. Н. Миклухо-Маклай специально уточняет, что: «Отправляясь в гости, туземцы всегда берут с собою подарки и вещи для обмена, пользуясь при этом тем, в чём они сами имеют избыток… Надо заметить, что в этом обмене нельзя видеть продажу и куплю, а обмен подарками; то, чего у кого много, он дарит, не ожидая непременного вознаграждения.» (1961, с. 28, 197)

 Тем самым лишний раз подтверждается, что взаимодействие на основе вклада завязывается там и тогда, где и когда один человек предоставляет другому человеку нечто полезное и ожидает, что получатель, возможно, не сразу, а через некоторое время, но в итоге предоставит ему какое-то другое и тоже полезное «нечто». При этом состав и объём встречного подношения может не оговариваться заранее, а оставляться на усмотрение принимающей вклад стороны. Наконец, даже если отдаётся нечто относительно малонужное, то всё равно требуется этот «избыток», как минимум, собрать и доставить к пункту передачи. То есть затратить пусть небольшие, но всё же усилия, и произвести пусть простые, но всё же осмысленные операции.

 Ещё отчётливее этот механизм проявляется в ведущей натуральное хозяйство общине, когда в ней появляется настолько умелый гончар или кузнец, что соседи полностью признают его превосходство. И, отказавшись от собственных попыток выпускать глиняную посуду или металлоизделия, предпочитают получать от умельца в готовом виде гораздо более качественную продукцию, предоставляя за неё продукты питания или, допустим, изделия из дерева, которые у них получаются лучше, чем у гончара. Так что у последнего появляется возможность всё меньше отвлекаться на разные «посторонние» занятия и всё больше времени посвящать совершенствованию своего мастерства. А на следующем этапе дети, внуки или более далёкие потомки такого человека, накопив достаточный объём специальных знаний и навыков, могут стать чистыми ремесленниками, которые выполняют только сравнительно ограниченный круг операций, но зато на недоступном для других уровне. Что позволяет им выменивать результаты своего труда на готовые плоды всех тех работ, в частности, на земле, которые некогда их предкам приходилось производить самостоятельно.

 Возвращаясь же из этого небольшого исторического экскурса к современным товарно-денежным отношениям, остаётся лишь заметить, что, с точки зрения процесса, всякая профессиональная работа есть не что иное, как более или менее длинная цепь более или менее сложных операций. А значит, получая в результате своей работы деньги и приобретая на них необходимые для поддержания жизнедеятельности продукты и услуги, наш современник, как и его далёкие пращуры, по сути обменивает операции, выполненные самостоятельно, на результаты операций, выполненных кем-то ещё. Определённое различие состоит в том, что в патриархальной общине обменивающиеся обычно знали, результаты чьего именно труда они получают взамен. Тогда как современному человеку в большинстве случаев даже при желании невозможно установить, плодами чьих стараний он сейчас пользуется. Просто потому, что при поточно-автоматизированном производстве в каждом готовом изделии неразличимо суммируется труд очень многих людей (и только для отдельных деталей порой можно точно указать, кто их выточил или отлил).

 Впрочем, на общий вывод эти нюансы никак не влияют, Как представляется, на фоне всего вышесказанного едва ли кто возьмётся спорить с тем, что участник обмена, предпринимая шаги, никак не вытекающие из стоящих перед ним целей, может достигать нужного ему результата лишь при том непременном условии, что выполняемые им операции имеют смысл в рамках какой-то другой деятельности. В этом случае он, завершив свою часть работы – а также, разумеется, если партнёру тоже удалось справиться со своими задачами, – может получить за неё в готовом виде результат тех операций, которые приближают его к собственному мотиву. И которые в отсутствие перспектив обмена пришлось бы выполнять самому либо искать путь к цели, не требующий умения выполнять данные операции.

 Надо сказать, что в ряде социально-психологических концепций взаимодействие на основе вклада обозначается как «обмен подкреплениями» (см. напр., Homans, 1961). Но такая терминология выглядит не самой удачной. Ведь если брать исконно физиологическую трактовку «подкрепления» как объекта, удовлетворяющего некоторую биологическую потребность, то тогда объём понятия «взаимодействие в виде обмена вкладами» неоправданно сужается. Ибо случаи, когда участники получают непосредственно мотив, составляют лишь часть всех случаев взаимодействующего обмена. Можно рассуждать о том, меньшая это часть или большая, но всё равно практика показывает, что уже перспектива получения промежуточного и по сравнению с конечным мотивом второстепенного результата является достаточным поводом для завязывания отношений обмена.

 Если же отвлечься от физиологии и считать «подкреплением» всякий объект/эффект, представляющий интерес для человека, то тогда сразу встаёт вопрос об отношении этого «интереса» к деятельности. Потому что если подкрепление никак не связано с мотивом или целями, то для продуктивного использования этого термина прежде становится необходимым объяснить, какой интерес может представлять для человека такое подкрепление. А если привлекающие участников обмена «подкрепления» перекрываются объёмами понятий «мотив» и «цель», то становится непонятным, в чём специфика подкрепления как термина и есть ли хоть какой-нибудь смысл в умножении числа далёких от чёткости дефиниций.

 Хочется обратить внимание также на то, что отношения обмена, так сказать, ещё более равнодушны к мотивам их участников, чем отношения по поводу общей цели. Так что договорённости о мероприятиях разменного типа могут иметь место в том числе между прямо враждующими сторонами. И тем не менее такие явления, как перемирие, параллельный беспрепятственный вынос раненых с поля боя, обмен или выкуп пленных ещё до заключения мира, несомненно следует отнести к кооперативному взаимодействию. Потому что здесь налицо, во-первых, взаимная субъективная включённость в процесс отношений, а во-вторых, согласие удовлетворить по крайней мере ближайшие пожелания партнёра-противника.

Вот только в общем контексте ситуации шаг навстречу локальным интересам врага воспринимается не столько как его «подкрепление», но прежде всего как ещё один удар по нему. И весьма богатая военная история показывает, что, скажем, на перемирие идут в основном те, кто не уверен в своей способности одержать победу имеющимися силами и предпочитает сделать паузу, чтобы подтянуть подкрепления, снаряжение, боевые припасы и т. д. Напротив, сторона, и так обладающая решительным перевесом над противником, обычно просто добивает его, отклоняя все просьбы о приостановке военных действий и принимая только капитуляцию. Равным образом и на обмен пленными противники соглашаются лишь в ожидании того, что собственные ряды эта мера укрепит больше, чем вражеские. Стоит же одной из сторон посчитать, что её выигрыш будет гораздо меньше, и размен пленных не состоится (именно из таких соображений было отвергнуто предложение Парижской Коммуны обменять Л. О. Бланки на архиепископа).

 Итак, кооперативно взаимодействовать, помогая партнёру в решении стоящих перед ним задач, могут в том числе люди, не имеющие общего мотива или цели и не входящие в одну группу или группировку. При этом участники сделки могут непосредственно подменять друг друга на каких-то операциях или предлагать своему визави интересующий того готовый продукт (возможно, тоже не изготовленный самостоятельно, а добытый через цепочку обменов). Но какую бы форму ни принимало то, что обменивается людьми к взаимной пользе, в основе этого процесса мы всегда найдём те или иные операции или отказ от выполнения определённых операций8*.

 Тем самым рассмотренная триада видов взаимодействия – на основе общего мотива, на основе общей цели и на основе обмена операциями – демонстрирует полный параллелизм с тремя составляющими человеческой деятельности. И этого, на наш взгляд, достаточно для отрицательного ответа на вопрос о возможности существования каких-либо иных самостоятельных основ для взаимодействия.

 Напомним также, что сопоставление группы и группировки показало, что взаимодействие на основе общего мотива представляет собой более высокий уровень взаимодействия, чем взаимодействие на основе общей цели. А значит, для получения логически завершённой схемы теперь остаётся определить, какое место занимает в этой иерархии взаимодействующий обмен. Задача это вполне решаемая, но всё же «в двух словах» с ней не разобраться. Да и по своей важности вопрос об иерархии видов взаимодействия несомненно заслуживает быть вынесенным в особый раздел.

3.3. К определению содержания понятия «уровни взаимодействия».

 Полученный ранее вывод о подчинённости в группе и группировке отношений по поводу вклада отношениям по поводу мотивов и целей подталкивает к вполне определённым предположениям насчёт места обмена как самостоятельной формы (к)взаимодействия. Однако в науке не за всякой внешней аналогией обнаруживаются содержательные связи, и для уверенного заключения, что отношения людей, обменивающихся операциями, действительно стоят ниже, а не выше отношений тех, кто преследует, допустим, общую цель, всё равно требуется детальное сравнение между собой теперь уже трёх видов взаимодействия.

 И первое, что здесь бросается в глаза, это то, что отношения обмена – при всех оговорках и встречающихся дисбалансах – стремятся к равенству вкладов как своей идеальной модели. Тогда как в группе и группировке этот принцип не действует, и даже если объёмы вкладов разных участников в какие-то моменты выравниваются, то это равновесие очень быстро вновь нарушается.

 Механизм тут простой: всё, что люди, стремящиеся к общему и одновременно к своему личному мотиву или цели, вкладывают в достижение предмета взаимодействия, в конечном счёте к ним же и возвращается. Поэтому участники таких объединений делают для приближения общего успеха всё, что в их силах.

 С тем, разумеется, уточнением, что в иерархии личных приоритетов одних членов группы (группировки) данный мотив (цель) может занимать место на вершине или близко к ней, а для других – играть сравнительно подчинённую роль. Так что кто-то из участников взаимодействия может посвящать общему делу буквально всего себя, а кто-то – лишь ту часть своего времени, сил и иных ресурсов, что остаётся после обеспечения иных и более значимых для него программ. Но хотя бы в этих рамках даже не самые увлечённые партнёры будут действовать вполне добросовестно.

 С другой стороны, помимо уровня заинтересованности в предмете взаимодействия, члены групп и союзники могут различаться по своей фактической готовности решать возникающие перед ними проблемы. Ведь в большинстве занятий горящий желанием новичок приносит меньше пользы, чем его не столь восторженный, но зато более опытный коллега. Однако если искренний энтузиазм направляется также на развитие собственных знаний и умений, то и отдача от такого человека начинает быстро расти.

 Отсюда ясно, что в начале чьего-либо взаимодействия полное совпадение возможностей объединяющихся людей будет встречаться разве что как редкое исключение. А правилом будет как раз НЕравенство посвящаемых членами группы (группировки) общему делу объёмов и качества личных ресурсов. Что будет оборачиваться НЕравенством производимого ими полезного эффекта. В процессе же взаимодействия темпы прироста личного вклада в достижение общего мотива (цели) у одних участников могут оставаться примерно постоянными, тогда как у других – заметно ускоряться. В последнем случае такие энтузиасты по общему объёму своего вклада будут постепенно догонять, а затем и перегонять своих более стабильных партнёров. Что, в свою очередь, приведёт к определённому перепозиционированию среди участников взаимодействия, но не более того.

 Безусловно, чьё-то отставание во вкладе может вызывать у других членов группы (группировки) известное разочарование. Однако сам по себе относительно малый вклад, не сопровождаемый иными признаками неискренности, не будет рассматриваться как «вина» его автора и уж тем более как повод для «исключения» кого бы то ни было из совместной работы. Потому что там, где люди уже вкладывают в достижение некоторого результата всё, что могут, ускорение продвижения к этому результату становится возможным только за счёт содействия других людей. Так что стремящиеся к общему мотиву или цели будут рады любой помощи со стороны, сколь бы скромной она ни была, и им в голову не придёт сокращать ресурсы собственного объединения пусть бы и за счёт наименее продуктивных его членов.

 Иное дело обмен. Даже если этот формат отношений начинается с подарков, за которые не ждут непременного и немедленного возмещения, то последующее его развитие – и в этом плане наши современники не сильно отличаются от жителей каменного века – всё равно будет решающим образом зависеть от наличия и характера ответных шагов одаряемой стороны. Соответственно, если за первым подношением последует встречный достойный сувенир или какие-то иные устраивающие дарителя действия, то взаимные знаки внимания продолжат сменять друг друга и, возможно, со временем распространятся на знакомых и наследников первой пары партнёров по взаимодействию. Но вот если получатель первого подарка не продемонстрирует удовлетворительной ответной реакции, то кто-то может здесь же и остановиться, а после двух-трёх безответных презентов о целесообразности продолжения подобных контактов задумаются очень многие. Если же кто-то сам для себя согласится на систематическое одностороннее субсидирование никак не реагирующего на получаемые дары человека (людей), то такие отношения, очевидно, будут являть собой пример не кооперативного взаимодействия, а «позитивного» или «поддерживающего воздействия» (фигура 3 из классификации межличностных процессов).

 Тем более не могут позволить себе забыть о возмездной основе реализуемых ими отношений участники обычного торга, отдающие плоды своих операций в абсолютно посторонние руки. В таких условиях стремление «не продешевить» и достойно вознаградить себя за потраченные усилия жёстко укладывает замыслы обменивающихся в формулу «побольше взять, поменьше дать». Поэтому при встрече подобных формул потенциальным участникам обмена приходится сообразовывать свои пожелания с реальностью и искать такой баланс взаимных запросов, при котором их сделка могла бы стать фактом. Соответственно, если одна из сторон способна предоставить редкий или уникальный продукт (услугу), то это укрепляет её позиции в торге и позволяет идти на меньшие уступки (а то и вовсе жёстко навязывать контрагенту собственные требования). Напротив, тот, кто предлагает к обмену нечто типовое и повсеместно доступное, поневоле вынужден и свои претензии приближать к среднестатистическому уровню.

 Разумеется, между торгующимися могут встречаться как искренние заблуждения насчёт действительной ценности обмениваемого (например, когда все участники сделки уверены, что переходящие из рук в руки безделушки имеют магическую силу), так и самые разнообразные махинации. Но если обмен не переходит в открытое вымогательство или грабёж и совершается именно добровольно, то это значит, что по крайней мере в своей субъективной шкале ценностей каждый из партнёров признал полученное допустимой заменой отданному. И если обладатель, скажем, старинной книги, которую в спокойной обстановке называют «бесценной», во времена войны и голода считает большой удачей выторговать за неё полмешка крупы, то такое отношение как раз и показывает, что было достигнуто полное психологическое равенство обменивавшегося 9*.

 Прямым следствием такой субъективной равноценности условий обмена является то, что и собственные статусы партнёры воспринимают как безусловно равные и симметричные. Так что даже если в результате сделки одна из сторон «на самом деле» оказывается безнадёжно проигравшей, а предоставленный ею вклад неизмеримо превосходит полученное возмещение, то подобное неравенство всё равно не даёт участникам данного вида взаимодействия никаких дополнительных возможностей по влиянию друг на друга. То есть, конечно, в процессе обмена можно увидеть, как один из контрагентов указывает второму, например, подать не этот, а тот пучок, оставить или заменить уздечку, произвести ещё какие-нибудь и порой достаточно сложные операции, и такие указания беспрекословно выполняются. Однако сходство между послушанием при обмене и теми отношениями межличностного влияния, которые складываются в группе и группировке, ограничивается исключительно внешними совпадениями. Тогда как механизмы, побуждающие участников разных видов взаимодействия следовать распоряжениям друг друга, имеют между собой очень мало общего.

 Чтобы убедиться в этом, обратимся к одному выразительному примеру обмена операциями, описанному в старинной притче: «На берегу горного потока встретились слепой и хромой. Им надо было переправиться на другой берег, но в одиночку они этого сделать не могли. Поэтому хромой сел на спину слепому и стал указывать дорогу.»

 О дальнейших приключениях изобретательных путешественников притча молчит, в связи с чем можно предположить, что они просто разошлись каждый своей дорогой, и ничего поучительного с ними больше не случалось. При этом далеко идущие мотивы или цели очень временного попутчика, скорее всего, так и остались неизвестны Слепому и Хромому, поскольку, кроме удовлетворения праздного любопытства, никакого практического смысла такое знание всё равно не имело бы. В привлёкших народную молву обстоятельствах для налаживания и завершения взаимодействия нашим героям совершенно достаточно, во-первых, совпадения сиюминутной задачи – перебраться через реку, – и во-вторых, способности партнёра восполнить отсутствующую у себя телесную функцию. Иначе говоря, участники этого своеобразного обмена, почти не задерживаясь на личностных свойствах своего контрагента, проявляют подлинную заинтересованность лишь в одном-единственном аспекте его физического состояния.

 Так Слепой, для которого по-настоящему важна лишь способность напарника видеть, тем самым фактически «пропускает» в Хромом человека и использует его просто как средство ориентировки. А стало быть, в этом качестве для Слепого вполне равноценной заменой Хромому мог бы стать любой другой естественный или искусственный объект, помогающий получить представление об окружающей местности.

 Со своей стороны, и Хромой использует Слепого как средство, но только не ориентировки, а передвижения. И в этом качестве партнёр для Хромого весьма близок к той же лошади или ослу (пожалуй, настоящее вьючное животное устроило бы Хромого даже больше, поскольку Слепой довезёт лишь до другого берега, а на лошади можно было бы добраться до конечной цели путешествия).

 При таком подходе участников обмена друг к другу их коммуникация непосредственно на переправе, в главной фазе взаимодействия, хотя и строится на словах, по сути от человеческого общения здесь остаётся одна внешняя оболочка. Раз Хромой выполняет для Слепого функцию средства ориентировки, то и следование Слепого его указаниям – это есть не столько подчинение человека человеку, а в гораздо больше степени подчинение человека логике средства, принципиально тождественное «подчинению» при выборе маршрута «указаниям» Полярной звезды или перелётных птиц. Аналогичным образом и Хромой, давая свои указания, ровно столько же управляет, сколько и подчиняется. Он располагает известной свободой в выборе траектории движения и формулировании вытекающих из этого команд, но сам факт отдачи этих команд является для него необходимостью, диктуемой ситуацией, в которой средством передвижения выступает человек. Так что имей наш «наездник» настоящего коня, то и «указания» он передавал бы уздой и ногами.

 Наконец, не будь Хромой хромым, он вовсе был бы избавлен от необходимости применять на переправе какое-либо внешнее средство, включая Слепого. И тогда Слепому, чтобы миновать реку, оставалось бы надеяться на бескорыстную помощь не нуждающегося в нём здорового попутчика либо искать, чем ещё, помимо своей спины, он может того заинтересовать.