Птичник № 8

– Простите, у вас найдется минутка?

Это было три недели назад, на ее первой встрече с начальником регионального управления. Кливленд подняла со стола планшет.

– Я хотела бы предложить кое-какие идеи.

Он мигнул в свой экран, а потом – снова на нее.

– Давайте.

У нее были идеи об обучении фермерских работников. О журналах кормления кур. В описании новой должности значилось “пересматривать и дорабатывать инструменты и шаблоны инспекции”.

– Санитарные меры ненадежные, – начала она и ткнула в планшет. – И вообще, извините меня, пожалуйста, но весь контроль транспортных перевозок – сплошная показуха.

Она яростно тыкала в планшет, перематывала страницу за страницей.

– Далее – требования относительно пространства в клетках.

А еще была секция освещения, секция помета и секция подрезки клювов.

Начальник, однако, задумчиво потирал лицо.

– Кливленд, простите, я вас перебью, – сказал он и уронил руки на стол. – Вот не зря я с самого начала сомневался. Мы ведь все это уже проходили. Вы нам обещали.

– Но в интересах точности проверки… – начала она.

– Это не входит в ваши обязанности. Вы должны отчитываться о том, что соответствует или не соответствует стандартам. Решение проблем в круг ваших задач не входит.

Она опустила планшет. Поняла, что будет дальше.

– Чем мы здесь занимаемся, Кливленд?

– Кормим страну, сэр.

Он с довольным видом откинулся на спинку кресла.

– Яйцо – идеальный питательный продукт. – Он легонько крутанулся в кресле. – Белок, витамин D, B12. Польза для мозга и костей. – Приложил палец к виску. – Сила и интеллект. Дюжина яиц – и вот уже бедняк питается не хуже богача. Американская мечта, Кливленд. Демократическое решение. – Он высоко задрал брови. – Подними цену на яйца, и семья бедняка потеряет возможность нормально питаться.

Вот только она сомневалась, что бедняк обрадуется, когда узнает, что контроль качества, на который он полагался, на самом деле…

– Это наука, Кливленд. Забота о людях. Этика выживания. Поддержание существования цивилизации.

– Ясно, – сказала она.

– Вот и хорошо. Чтобы это было в последний раз. – Он перевел взгляд на монитор. – Это все? Можем расходиться?

Она шагала обратно по коридору, и пропасть между нею и начальником заполнялась ковром и гипсокартоном. Она шла через эту брешь, и с каждым шагом разрыв становился все шире. Тихонько пискнул телефон.

Джейни записалась на обучение.

Оливия, галактическое создание. Исполненная свободы и огня, которых была начисто лишена Кливленд, как бы усиленно она ни пыталась научиться этому, зазубривая, имитируя, снова и снова повторяя. Оливия на ее месте наверняка нашла бы, что сказать. (Оливия поднимает подбородок, взмахивает волосами, выпрямляется в полный рост, открывает рот…) Кливленд – ну, боялась – это громко сказано, но ее беспокоила предстоящая встреча с дочерью Оливии. Ей бы очень хотелось соответствовать.

Три недели спустя Кливленд шла вдоль ряда птичников, который можно было разглядеть с самолетов и даже с космических кораблей. Земля на горизонте громоздилась, вырастала слоями. Силосные башни тянулись к небу. Кливленд только-только закончила ежегодную инспекцию фермы Гринов. Портфель тянул к земле старомодным электронным оборудованием сомнительного, а то и вовсе бессмысленного назначения. На пороге конторы сам Грин помахал на прощанье и запер за ней дверь. Кливленд без особого энтузиазма помахала в ответ. (Все знали, что его сестра сбежала и стала защитницей прав животных.) Она села в машину, скатилась с небольшой подъездной дорожки. И тут заметила впереди размытое белое пятно. Сбавила скорость. Чуть светлее серой земли и совсем крохотное.

Курица шагала по дороге, как будто просто пришло время взять и уйти.

Курица за пределами птичника. Это, пожалуй, можно счесть нарушением требований содержания птиц.

Сидя за рулем, Кливленд рассматривала курицу. Вселенная – полная темноты, тишины и грязи – существовала благодаря совпадению, свободе воли, ошибке. Но в птичнике ошибка означала крах. Если у кур есть возможность выбраться наружу, значит, у другой живности есть возможность проникнуть внутрь, распространить болезни, погубить половину американских потребителей яиц и так далее. Теперь придется возвращаться и объяснять фермеру, что у него тут налицо нарушение биобезопасности. Придется переделывать бланк ревизии, вычитать два балла в строке “Безопасность помещения и контроль доступа на территорию”, заново подписывать, оформлять запрос на внедрение корректирующих изменений, заполнять бланк “Схемы биобезопасности”, пересохранять то, что…

А можно просто объехать птицу и убраться отсюда восвояси.

Кливленд посмотрела на курицу, уставилась в самую ее середину.

В мысли камнем ворвалась Оливия. (Оливия указывает пальцем с голубым маникюром в сторону лобового стекла, оборачивается с возмущенным лицом к начальнику и говорит…)

Может, именно это стало решающим фактором, а может, и не это. Человеческий разум – загадка.

Курицы пребывают в постоянном движении. Они не застывают на месте, как кролики. Не смотрят тебе прямо в глаза, не мигая. Их глаза вращаются независимо друг от друга, фокусируясь одновременно на множестве объектов. Склоняя голову набок, они делают целую серию снимков с разных ракурсов. Но эта курица остановилась. И “встретилась” взглядом с Кливленд.

Кливленд съехала на обочину, выключила двигатель и вышла из машины.

* * *

Курица, одна-одинешенька, шагала прочь от восьми теряющихся в полутьме агрегатов Счастливой фермы Гринов. Первые ее шаги по земле, а не по металлической сетке. Где ее мать? Ей едва больше года, сирота с первой трещины в скорлупе. Кто знает, куда она направлялась (зачем курица переходит дорогу?) и “думают” ли вообще курицы о таких вещах, как расстояние (конечно, думают – не совсем так, как мы, но похоже). Такую курицу стоило поддержать. Не всякая промышленная птица, впервые выбравшись из клетки, решится шагнуть в холодную свободу после того, как всю жизнь провела за решеткой. Большинство прижмется к стене под навесом или спрячется в кустах, надеясь поскорее снова оказаться внутри, чтобы не стать жертвой черт знает чего – неба и всякого зла, которое в нем наверняка таится. Рожденные для страха, можно так сказать. Но вот вам пожалуйста – предприимчивая (неосмотрительная?) курица, Буааак – так она себя называет. Все цыплята, курицы, вообще все птицы называют себя и друг друга особыми индивидуальными видами чириканья – иначе говоря, именами.

Как же это Буааак вляпалась в такое затруднительное положение?

Или, если точнее, как она ухитрилась из него выпутаться? (Затруднительное – это скорее положение ста пятидесяти тысяч кур-несушек, которых она оставила там, в птичнике. Как все эти прочие куры вляпались в такое?)

В предвечерний промозглый час мелкими шажками бежала она по дороге.

* * *

Любой другой главный инспектор оставил бы курицу в покое и уехал. Но Кливленд Смит была не понаслышке знакома с беговой дорожкой и стерла не один тренажер для бега. Три года подряд она занимала первое место в Забеге на башню Хэнкок, для которого инспекторы со всей страны собираются в последний день ежегодной конференции в Чикаго и наперегонки взбираются на 94-й этаж небоскреба. В общем, бегать она умела.

Курица оказалась быстрой. Она шныряла и петляла, но Кливленд загнала ее в угол у эстакады для мойки колес и поймала. Она держала птицу согласно методическим указаниям Союза производителей яиц: одна ладонь – под грудью, другая захватывает обе лапы, для надежности поближе к туловищу. Она зашагала обратно к конторе, чтобы вернуть курицу и прочитать лекцию о соблюдении стерильности фермы.

И вдруг засомневалась. Курица, побывавшая снаружи, вернуться в курятник уже не может. Работник фермы ее усыпит. Отличную курицу, шуструю. Тут бы нужен карантин. Ветеринарный кабинет на каждой ферме и врач-ветеринар на полставки, не такая уж безумная идея, если учесть, что на каждой ферме содержатся миллионы птиц.

Начальник регионального управления поднимает руку.

– Кливленд, простите, я вас перебью.

(Оливия в цветочном платье и кроссовках бросается за улетевшим мячом, победно поднимает его над головой и с улюлюканьем бросается вниз по ступенькам трибун.)

Она положила курицу на заднее сиденье и завела мотор.

Ха-ха! Вот она мчится в направлении города (конечно, на предельной допустимой скорости) с кудахтающей курицей на заднем сиденье. Глупая птица свалилась на пол. Земля за окном цвета песка, небо – каменного оттенка, и только Кливленд внутри раскрашена, как мультипликационный персонаж, она – вжих! – уносится прочь. Смотрите, как она исчезает вдали.

Она сидит в машине у своего дома. Стены, газон, соседние дворы – все размытого оттенка середины зимы, цвета искусственно поддерживаемой жизни. Ее вдруг осенило: а как она объяснит появление в доме полудохлой курицы? (Да, у нее есть муж, хороший человек, администратор приемной комиссии местного техникума, специализирующегося на том, чтобы заталкивать молодых людей в особые прорези, пока они едут по конвейеру, и возвращать обратно упакованными и сертифицированными.) Он вернется домой через час и решит, что она сошла с ума. Кливленд оглянулась на заднее сиденье. Курица была тощая, как будто недоразвитая, половины перьев не хватает, грязная, истерзанная клеточным содержанием, как все они там. Это ведь могут счесть за воровство.

Она занесла курицу в гараж, расчистила для нее немного пространства, налила воды в консервную банку и поставила тарелку с салатными листьями. К тому моменту, когда муж вернулся с работы, Кливленд уже сидела с раскрытым ноутбуком на диване. Паника колотилась в груди, дышать приходилось прерывисто. Речь тут явно шла о нарушении закона “Эг-Гэг”[1]. Ее могут уволить. Ну что ж, она скажет, что ферма Гринов сама нарушила правила. У нее было полное право конфисковать курицу. Но, конечно, остальным это вряд ли будет настолько очевидно. Так что же ей теперь делать? Не может же она просто привезти курицу обратно на ферму и вернуть ее в клетку посреди ночи, чтобы там ее расклевали в клочья и инфекция распространилась по всей Америке.

Муж опустил на пол сумку со спортивной формой.

– Как будто курица где-то кудахчет?

Кливленд похолодела.

– Может, Клейборны завели кур?

– Нарушение зонирования, – сказал он. – Напишу в жилищный комитет.

Кливленд включила телевизор.

Она лежала в постели с открытыми глазами и прислушивалась, а муж дышал рядом. Выход был только один: отвезти курицу в местное управление защиты прав животных. В конце концов, сестра фермера Грина как раз там работает. Так что это практически то же самое, что вернуть курицу хозяевам. Она встала и пошла в гараж. Курица пролила воду на пол и сидела, нахохлившись, под велосипедами. Кливленд опустилась на четвереньки, выудила ее оттуда, посадила в картонную коробку и повезла в офис управления, расположенный в тихом центре. Кливленд имела дело с защитниками прав животных только однажды – на ежегодном празднике День на ферме, когда несколько тинейджеров в рваных джинсах и футболках с воззваниями раздавали всем истеричные листовки. Составленные так невнятно, что речь в них могла идти о чем угодно, от разрушенной церкви и умирающей аптеки до поддержки провального политического кандидата. Она достала коробку из машины и подтолкнула к их двери.

Потом отправилась домой и написала защитникам животных анонимное сообщение. Приветствую. Вас ждет подарок.

На экране вспыхнул ответ.

Кто же это стал нашей феей-крестной?

Она написала:

Выгляни на крыльцо, дорогая Золушка.

Надеюсь, там не что-нибудь такое, из-за чего нам придется вызвать полицию.

Кливленд захлопнула ноутбук.

Они что, правда могут вызвать полицию из-за курицы?

Она поспала не больше часа, встала до будильника, муж еще не просыпался. Поехала на работу, спряталась в кабинете и работала над систематизацией данных. Слышно было, как один за другим появляются коллеги, заходят в комнату отдыха и выходят, здороваются друг с другом. Наконец она все-таки проверила, больше терпеть не было сил. И – да, защитники животных прислали новое сообщение.

Мы видим твой IP-адрес.

Они смогут узнать, кто она?

Раздался стук, и дверь распахнулась.

– Оливия, – выдохнула Кливленд.

Девчонка была одета во что-то вроде кофты с капюшоном, на голове – узлы из волос.

– Умерла, – отозвалась она. – Внезапно. ДТП.

Дочь.

* * *

Оливия нарочно перестала общаться? Кливленд все эти годы ломала себе голову. Она была странным ребенком, что правда, то правда, но ведь до нее Оливии ни о ком не доводилось заботиться. Она представляла себе, как Оливия приезжает в Нью-Йорк, запрокинув голову, смотрит на небоскребы, держит ладонь на животе и думает о Кливленд, своем подопечном ребенке, единственном доказательстве того, что она уж как-нибудь с этим справится.

С другой стороны, у Оливии тогда забот хватало. Одна, в огромном городе, в восемнадцать лет, без денег, умная, но без дипломов и аттестатов, и к тому же вот-вот появится малыш. Наверняка у нее не было времени читать, а уж тем более отвечать на многочисленные имейлы, которые отправила ей Кливленд. Кливленд писала, и писала, и писала, и наконец перестала. С чего она решила, что в сердце бебиситтера для нее навсегда останется место? Она ведь была для Оливии работой, а не сестрой, не племянницей и не подругой.

Как-то зимой позвонил отец ребенка. Оливия тогда уже полгода как умерла. Сказал, что дочь живет у него. И что ей надо немного помочь.

Кливленд переполошилась, боялась все испортить, поэтому пока отложила, ждала нужного момента, ничего не делала.

Она ухватилась за край стола.

– Пять лет назад, – сказала девчонка. – Почти шесть.

Кливленд была так ошарашена, что не могла сосредоточиться.

– Меня проинформировали о ее смерти, но встреча вам назначена на следующей неделе.

– Я поменяла дату.

– Я не получила подтверждения о том, что вы окончили курс подготовки.

Девчонка сердито нахмурилась. Она напоминала не то выпускника детдома, не то подростка, который только что вышел из колонии для несовершеннолетних. Но в то же время была так сильно похожа на мать.

– Ну, я его окончила. В прошлый четверг, – сказала она. – Об этом вас не проинформировали?

Кливленд с ней что, спорит? Надо взять себя в руки.

– Начнем завтра.

– Так вы меня берете?

– Приветственный набор для новых сотрудников получите на стойке администратора.

Девчонка вышла, поскрипывая кроссовками (Оливия играет в звездолет в бывшем амбаре, Оливия стряхивает листья и веточки с ее одежды…). Сердце Кливленд бешено колотилось. Она совсем не так хотела начать. Развернула кресло и подкатилась обратно к компьютеру. Еще одно сообщение от защитников.

Она понимала, что не надо его читать, но все же прочла.

Понимала, что не надо на него отвечать, но ответила.

На следующий день дочь Оливии снова пришла, и Кливленд, дрожа и заикаясь, посвятила ее в курс дела: рассказала про задачи и цели Союза производителей яиц, про историю сертификации кур-несушек США, про Пять Свобод, предоставляемых курицам. Она слышала собственный голос, механически выдающий сухую информацию, видела, какими скупыми жестами она сопровождает свои слова. У Оливии периодическая таблица звучала как песня, а тригонометрические уравнения она рисовала краской из баллончика на стене гаража (к ужасу родителей Кливленд, которые были уверены в том, что это символы уличных банд). У Оливии и контрольно-ревизионная проверка оказалась бы чем-то веселым.

Кливленд выдала девушке форму, доску-планшет, простейший ноутбук и целую стопку бланков и папок для бумаг.

– Завтра проверим, что ты уяснила.

Тем временем, как ни абсурдно об этом говорить, сама она ввязалась в войну с активистами из защиты прав животных.

Где вы взяли эту птицу? На вас следует подать в суд за халатность.

Вообще-то это ваша птица.

Да хрен бы там! Никакая она не наша. Широко распространенное концептуальное заблуждение homo sapiens заключается в том, что мы полагаем, будто одно живое существо может быть собственностью другого.

Она написала им снова три дня спустя, прикрепив к письму двенадцать снимков кур в ржавых клетках, которые она сделала (нелегально, на телефон), пока Джейни Флорес снова и снова ошибалась в измерениях пространства в клетках.

Вот, можете сделать себе календарь на весь год.

Мы занимаемся расследованием жестокого обращения с животными, а не присматриваем за чужими птицами. Если вы тоже задумали провести подобное расследование и вам хватит на это воли и смелости, в чем лично мы очень сомневаемся, приходите и поговорите с нами лично, а не посредством телефона.

Вот тогда-то она украла еще двух куриц. Поехала на Семейную птицеферму Андерсонов, подхватила птиц и оставила их в коробке с запиской.

Там, откуда эти две, еще два миллиона таких же. Я делаю вашу работу за вас. Вы вообще на чьей стороне?

Они снова написали.

Ах простите, что мы не прыгаем от радости, когда незнакомцы оставляют у нас под дверью птиц, чтобы мы о них заботились. Спасение единичных куриц – это идиотизм. Если вы отказываетесь работать на наших условиях по причине, таящейся в вашей мятежной душе, если вы облегчаете себе совесть, забрав двух кур и оставив остальных страдать и умирать (мы уж молчим про то, что каждый год их страдает и умирает по десять миллиардов), отвозите их вот по этому адресу, а не к нам.

Это был очень далекий адрес, в шестидесяти милях от города, один из тех приютов для животных, которые располагаются вдали от трассы. Кливленд нашла его в интернете и листала изображения, вид сверху, пока Джейни Флорес сидела напротив в переговорной фермы Андерсонов и листала журнал кормежки – слишком быстро, чтобы определить, все ли требования соблюдены.

Два дня спустя Кливленд поехала на Семейную птицеферму Спиллмана, где занималась инспекцией каждый год вот уже пять лет. Она вошла на территорию фермы с сумкой вроде тех, с какими ходят за продуктами, и подхватила шесть куриц прямо с пола – здесь куры содержались без клеток.

Вы начинаете выводить нас из себя, – написали они. – Поскольку вы отказываетесь представиться, мы возьмем эту заботу на себя. Мы установили камеру видеонаблюдения, приобретенную на наши скромные и чрезвычайно ценные средства. Она прекрасно работает, так что имейте в виду: теперь мы увидим все, что вы станете делать, когда явитесь к нашей двери – неважно, нарядитесь ли вы для этого в фермерскую спецодежду или в темное одеяние революционера-защитника животных.

После этого она некоторое время кур не забирала.

А потом не выдержала и забрала еще трех.

– Джейни, посмотри вокруг.

Они стояли среди углов, которые редко встретишь в природе. Восемнадцать птичников. Кучка вспомогательных построек. Девушка продолжала смотреть в землю перед собой. Тусклое солнце.

– Видишь ли, Джейни, это история американской изобретательности. Современная ферма по производству яиц – идеально отлаженный механизм.

Кливленд произносила эту речь двенадцать раз в год – на занятиях по подготовке и на встречах “4-H”[2], спонтанно организуемых местными общественными объединениями.

– Курица, предоставленная сама себе, сносила не больше тридцати яиц в год. Яйца были роскошью. – Она указала на птичник.

– Эти куры сносят ежегодно по двести семьдесят яиц каждая. Знаешь как? Благодаря одному научному открытию.

Она остановилась и, прищурившись, посмотрела на девушку.

– Выпрямись, Джейни. Сутулясь, научного прогресса не добьешься.

Девушка едва заметно распрямилась.

Джейни Флорес. Тихая (угрюмая?), невыразительная (несообразительная?) и с невыносимой привычкой вечно двигать молнию на куртке с капюшоном вверх и вниз, вверх и вниз – на куртке с капюшоном, которую она отказывалась снимать и носила поверх формы, что делало ее похожей на проблемного подростка (а может, она таковым и являлась?). И все же каждый раз, когда она оборачивалась и Кливленд видела ее лицо с нового ракурса, ее охватывала нестерпимая нежность и желание защитить.

– Свет. Этим открытием был свет. – Кливленд зашагала дальше и продолжала: – В тридцатые годы американские ученые выяснили, что сигналом для организма курицы о том, что пора нестись, является свет. Долгий световой день – значит, весна и время для яиц. Короткий день – значит, зима и отдых. Чем больше света, тем больше яиц.

Девушке просто не хватает дисциплины, участия, заботы.

– Ученые стали подсвечивать помещения с курицами, и, как и следовало ожидать, те продолжили нестись.

Она снова указала рукой на птичники.

– Дай им достаточно света, и эти куры будут нестись и нестись беспрерывно. Что ты на это скажешь?

– Еще одна победа человечества, – мрачно ответила Джейни.

– Американцев, – поправила ее Кливленд.

* * *

Все эти недели Джейни с волнением ожидала встречи с женщиной, с которой когда-то нянчилась ее мать. Она боялась ей не понравиться. Пыталась припомнить, мелькало ли ее имя хоть раз в рассказах матери – женщину звали Кливленд, классное имя! – и осознала, что память о матери постепенно стирается. У нее почти ничего не осталось от матери – всего-то чемодан, набитый старой одеждой, две картины, пригоршня украшений и три голосовых сообщения, которые она аккуратно копировала с каждой фотографией на всякую техническую новинку. Так много было безвозвратно потеряно.

Она пыталась выйти на связь с прежней Джейни. Спроси у нее, мысленно обращалась к ней новая Джейни. Спроси у мамы про Кливленд.

Она лежала в своей комнате в квартире отца и пыталась представить себе, что за человек эта Кливленд. Веселая, энергичная, умная. Она выросла в прерии, и Джейни рисовала себе образ здоровой девушки с косичками, в сандалиях, наигрывающей что-нибудь на акустической гитаре. Джейни понимала, что не следует об этом думать, но представляла себе, как они вдвоем идут в поход, перебираются через бурные реки, отважно шагают через лес, сидят у костра, и Кливленд рассказывает, как мать Джейни была подростком, она даже изображает разные голоса. И Джейни хохочет до слез! А потом Кливленд протягивает руку, заправляет прядь волос Джейни за ухо и говорит: “Она бы так тобой гордилась”, – и Джейни начинает плакать. Кливленд обнимает ее за плечо, как обнимают старшие сестры, и говорит: “Давай-ка придумаем для тебя план. Не вечно же ты будешь заниматься этим!” – и машет куда-то в направлении конторы, в которой они работают (работа как таковая в сценарии вообще не фигурировала). На этом месте фантазия Джейни буксовала, потому что ведь сама Кливленд именно так и поступила. Осталась в Айове, устроилась на эту работу и даже стала здесь начальницей! Джейни бросалась ее защищать. В случае с Кливленд это вполне объяснимо, потому что… потому что… потому что… тут Джейни опять притормаживала, но потом спохватывалась: ну конечно, Кливленд – мать-одиночка! Она одна растит ребенка и при этом замечательно выполняет свою работу (совсем как мать Джейни!). У воображаемого костра возникала маленькая девочка с наткнутым на палочку комочком зефира. Они втроем исследовали непроходимые леса региона пяти смежных штатов, ходили по озерам на каноэ, лазали по пещерам. И теперь, когда Джейни интегрировалась в эту новую маленькую семью (тетя Джейни!), появилась новая новая Джейни: обрезанные шорты, волосы, подвязанные банданой, студентка экологического факультета университета штата (Джейни никогда особенно не интересовалась природой, но рядом с Кливленд от всей души полюбила планету), которая на выходные приезжает домой к Кливленд и ее дочери (Олив!).

Она так давно не думала о том, чтобы сделать что-нибудь здоровое. Интересно, сможет она пойти на такое ради этой женщины, если понадобится? Она постарается, изо всех сил.

Курс по подготовке инспекторов был просто ужасен: четыре долгих дня презентаций в пауэр-пойнте, в конце каждой – картинки ухмыляющихся куриц, как будто на дворе опять 1999-й, самые скучные часы во всей ее жизни и в то же время неимоверно сложные часы. Одни термины чего стоят: “освобождение птичника” (т. е. уничтожение кур сотнями тысяч), “принудительная линька” (т. е. сокращение питания настолько, чтобы куры просто не подохли с голоду), “сертификация” (допущение, точнее, требование выполнения целого ряда злодейств), “Союз производителей яиц” (белые мужчины средних лет, которые всем этим заправляют).

Она как будто попала в квест, где полагается пройти испытание скукой в надежде в один прекрасный день достичь просветления, и вот наконец путь пройден… Джейни была не в силах дольше терпеть и перенесла собеседование на пять дней пораньше. И поехала по указанному адресу. Здание кубической формы в ряду других зданий кубической формы, офисный “парк”, акры асфальта. Вместо деревьев – указатели, подсказывающие, как добраться до отдаленных уголков. Девушка на ресепшне указала на дверь кабинета Кливленд. Джейни постучалась и вошла. Бледная женщина за письменным столом побледнела еще сильнее.