Наследник господина К.: OPUS DOCTRINI

А еще сегодня я напросился на аудиенцию к шефу, и настоял на обязательном присутствии Романо.

Когда Петрович и его подручный уселись и уставились на меня, я сообщил, что именно я и был тем, кто освоил “незримое присутствие “ в столь краткие сроки и прятался от них две недели. Поскольку Илья ушёл, работа, стало быть, моя, и если шеф возражает, то у меня реально два подспорья в доказывании моей правоты: его слово и клятва, и условия приёма на работу.

Каково было мое удивление, когда Бессмертный не стал возражать, подтвердил моё право на эту работу, но выставил последнее условие: я обязан прослушать его лекцию (о чём – не знаю, тему он выбирает сам), и выполнить тестовое задание. Потому как при устройстве на работу вопрос о тестовом задании стоял и отменять его шеф не будет.

Романо добавил мне холода в жору: “Мой друг, тест от патрона откроет тебе возможность работать тут. А вот испытание от меня, позволит, при удачном прохождении, делать невообразимые вещи. Так что будьте готовы, и читайте ту литературу, на которую указываем мы”.

Зашибись… еще один тест… когда это закончится…

Первая лекция-беседа Бессмертного К.П. с Невмерлых С.Ю. о сне, смерти и походах на сторону мертвых (расшифровка аудиозаписи)

05 июля 2009 года

Итак, мой дорогой друг, сегодня, прежде чем я дам вам задание, мы поговорим об одном очень важном деле. Почему важном? Полагаю, что от него будет зависеть Ваше прохождение тестового задания. А оно будет, поверьте, далеко не легким.

Для начала вспомните, какую книгу я вам дал на прочтение совсем недавно? Всё верно: “Magna comparatione inter somnum et mortem[5]”. И дал вам ее неслучайно. Полагаю, вы обратили внимание, что в вашем экземпляре много пометок, в том числе на полях. Это мой экземпляр. Эти пометки помогут вам лучше понять природу сна, его некоторые свойства, и, как следствие, наше мнение о том, что отрицание факта, что сон – это маленькая смерть – есть заблуждение.

Что ж приступим. Начнем, пожалуй, с цитат из источников. Сразу оговорюсь, что берем более-менее близкие к нашему времени, труды и изречения, а тексты из пирамид, поскольку в них я могу найти минимум зауми и словесного тумана, так свойственного египетским жрецам Анубиса. Согласно тексту, приписываемому Гомеру (ок. 850 г. до н. э.), он называл сон младшим братом смерти. Будда (Сиддхартха Гаутама, ок. 500 г. до н. э.) описал сон как маленькую смерть и считал сон своего рода духовным возрождением: маленькая смерть сон. В Коране сон – это разновидность смерти: Аллах забирает души в момент смерти, а ту, которая пока не умирает – во время сна. Он удерживает ту, которой предопределил смерть, а другую отпускает до определенного срока – настоятельно рекомендую заглянуть в Коран и почитать суру 39, стих 42.

С другой стороны, выражение маленькая смерть, по крайней мере, сегодня означает оргазм. Но в некоторых интерпретациях сон есть маленькая смерть, в которой бессознательное выходит на поверхность. И то, и другое связано с потерей контроля, и то, и другое «продуктивно». В то же время, ощущение маленькой смерти может возникнуть при утрате любви или крепкой дружбы. И так же я могу смело утверждать, что оргазм в определённый момент, вводя нас в состоянии эйфории, у кого-то сильнее, у кого-то слабее, становиться этаким сном наяву, а человек переживает состояние близкое к коме. Это факт. Но масса ученых-сомнологов и сексопатологов, по какой-то странной причине отрицает это.

Давайте подумаем вместе: а что такое сон вообще? Что это: попытка перезагрузки нашего суперкомпьютера при которой периферийные устройства не работают, а мозг обновляется; или это попытка человека выйти в иные миры, покинув хотя бы на мгновение собственное тело, которое привязывает душу к этому грубому материальному миру; или сон действительно – микросмерть, дарующая нам неоценимый опыт, который мы вспоминаем только перед своей кончиной. Что это? Давайте будем честны: с биологической точки зрения, сон – одна из самых важных форм поведения человека и животных, но мы до сих пор не знаем, почему мы спим. Даже через два с половиной тысячелетия после Гераклита сон остается одной из великих неразрешенных загадок биологии. Посмотрите на человека или животное во время сна. Зрелище порой забавное, порой не очень. Где-то мы умиляемся, а где-то на нас накатывает отвращение.

Но самое важное во сне то, что он действительно является проводником человека в мир мертвых. Многие это отрицают, считают оккультной ерундой и чушью. Но проблема в том, что ничего мистического и оккультного тут нет. Это голые факты. И гадкая правда.

Проблема в том, что мы разучились управлять сном, управлять собой во сне, а в случае необходимости, нуждаемся в проводниках и помощниках.

Что такое смерть? Немногие из нас всерьез задумываются о природе этого явления. Чаще всего мы суеверно избегаем не только разговоров, но и мыслей о смерти, потому что тема эта кажется нам очень уж безрадостной и страшной. Ведь каждый ребенок с малых лет знает: «Жизнь – это хорошо, а вот смерть… смерть – это не знаю что, но точно что-то плохое. Такое плохое, что об этом лучше даже и не думать».

Мы взрослеем, учимся, приобретаем знания и опыт в различных областях, но наши суждения о смерти остаются все на том же уровне – уровне маленького ребенка, который боится темноты.

Но неизвестность всегда страшит, и по этой причине даже для взрослого человека смерть всегда будет оставаться все той же неведомой, пугающей темнотой, пока он не постарается понять ее природы. Рано или поздно смерть приходит в каждый дом, и с каждым годом число ушедших в эту неизвестность родных и знакомых людей растет и растет….

Люди уходят – мы горюем и страдаем от расставания с ними, но даже и в эти периоды очередной постигшей нас утраты не всегда пытаемся разобраться и понять: что же все-таки такое – эта смерть? Как ее воспринимать? Только ли, как ни с чем не сравнимую потерю и вопиющую несправедливость жизни, или возможно и совершенно другое ее восприятие?

А вы задумывались о том, что, например, в соответствии с традициями православия ушедшего в иной мир человека называли не умершим, а усопшим. Что означает слово «усопший»? Усопший человек – это человек уснувший. И православие образно говорит так о закончившем свою земную жизнь теле человека, которое после смерти будет покоиться до тех пор, пока не будет воскрешено Богом. Уснуть может тело. А вот дух, не спит. Он бодрствует. И так у всех. Вы согласны мой юный друг?

Вижу, согласны. Тогда позвольте вас обломать. Не все в этом лучшем из миров способны быть единовременно и в мире живых, и в мире мёртвых. А те, кто способен – не рассказывает об этом. Да и зачем? Начнешь рассказывать, обзовут или вралем, или сумасшедшим. Поэтому те, кто в своих снах гуляет по юдоли скорби в обществе прочих усопших, или, что менее приятно для многих, в обществе Неумолимого Жнеца, понимают, мир живых и мир мертвых идут параллельно, но существовать в отрыве друг от друга не могут.

А самое удивительное заключается в том, что мы в состоянии узнавать прошлое в мире мертвых. И не просто видеть, а узнавать такое, отчего современные криминалисты просто бы пищали от восторга. Именно это вам предстоит сделать. Это и есть ваше тестовое задание. Попадёте вы туда под моим контролем и под защитой Романо. Понимаю, это тяжкий труд и кошмар нормального человека. Но вы живой. А живой человек, отправивший свою душу во время сна в царство мёртвых, рискует оттуда не вернуться. Именно поэтому вам нужны провожатые. Что конкретно будете там делать, где и что искать – вам поведает Романо. Я же хочу до вас донести простую мысль – человек не знающий и некомпетентный, не имеет права заигрывать с Ней. Ибо тут риск слишком высок остаться в том мире. Итак, сон и вправду – это маленькая смерть. Почему же обычно не страшно засыпать? По двум причинам: либо что-то отвлекает мысль на себя от рефлексии о сне как смерти, либо спать так хочется, что не остаётся возможности этой рефлексии, она сама вперёд засыпает. Если же рефлексия такая всё же состоялась, и сон открывается как маленькая смерть, тогда засыпание становится осознанным, сознательным умиранием.

Но кто ж согласится умирать? Почему он согласится? Видимо потому, что надеется на чудо воскресения (Ну, чем не Лазарь), что, дескать, завтра он проснётся. Сам? Нет, конечно. Он же будет спать, т. е. в некотором роде будет мёртв. Кто-то его разбудит, но вот самостоятельно проснуться такой спящий не сможет. Никак. Даже если это будет его организм, который сам проснётся и разбудит сознание.

И, кажется, что так вот умирать, в расчёте на воскресение, – есть в этом нечто интересное. Такая, как бы своя романтика, путешествие в неизвестность. А можно и как тренировку рассматривать к будущей уже большой смерти, с возможным большим воскресением.

(Рукой владельца дневника: далее нормальная аудиозапись закончилась – какое-то бульканье, хрип и звон).

Дневник: Завершение первой беседы – лекции, записанное по памяти. Романо берет слово

05 июля 2009 года

Сегодня прослушал запись и с досадой обнаружил, что часть беседы невозможно прослушать. Не знаю, по какой причине мой телефон выкинул такой кунштюк, но постараюсь кратко внести дополнения к аудиозаписи.

Первое, шеф много объяснял, в чём общность сна и смерти, и в чём их различие. Главное, что я должен усвоить, по мнению Константина Петровича, это то, что сон близкий к смерти, сон, который находится на самой острой грани, в шаге от проваливания в безвременье и забвение, позволяет находить ответы на самые сложные вопросы. Но это самый простой уровень тех, кто идет по пути “живущих-в-двух-мирах”. Именно он и называется некромантией. Он также обещал поговорить со мной об этом подробнее. Кроме того, он сказал, что мёртвым задавать вопросы легко. Есть одна особенность: усопшие врать не умеют. Поэтому, если ты сваливаешься в предсмертный сон, ты можешь задавать любые интересующие тебя вопросы любому духу. Да, в мире мёртвых нет тел. Одни души. И единственные люди, которые в состоянии посещать мир усопших в своём теле – именно… ЖВДМ. Классная аббревиатура. Так, возвращаюсь к теме: итак, души усопших врать не могут. Вообще. Никогда. Вот совсем-совсем. И они, помимо всего прочего, располагают информацией обо всём и всех. Но только о том, что было. Было, Карл, ты понял! То есть, попав туда, тот, кто в состоянии и знает как, может получить ответы на все вопросы о прошлом любого человека, о каких-то событиях и прочая. Но походы туда сопряжены с гигантскими затратами энергии человека. Если задержишься там больше положенного, или рванешь без подготовки – считай труп. Поэтому к первому походу туда, за грань человека готовят долго. Но в некоторых случаях, могут отправить и не подготовленного человека. Но с сопровождающим. Если такого не найдут – всё на свой страх и риск. Мне повезло: Моим сопровождающим станет Романо. Шеф пожелал мне успеха в беседе с его “десницей” и ушел, как он сказал, готовить необходимое оборудование.

Теперь настала пора рассказывать Романо. Первое, что он мне сказал на полном серьезе, это то, что, пройдя это испытание, я получу статус ученика. И статус некроманта. И вот не стоит обольщаться: став некромантом, я смогу лишь беседовать с душами умерших, или тех, кто жив, но в коме или еще в каком мерзком состоянии. Даже у пьяных душа имеет свойство путешествовать вне тела. По сему я должен соответствовать требованиям. Некромант это не некромаг. Задача некроманта – задавать вопросы и получать на них ответы. И всё. Дельфийский оракул, пифии из самых различных мест, всякие предсказатели – это некроманты. Предсказывать будущее некроманты не умеют. Это иные сферы и иные способы. Романо по секрету сказал, что в большинстве случаев все эти предсказания от всяких там ясновидящих и прочих прорицателей – суть шарлатанство, а сами прорицатели – еще те мошенники. В мире найдется от силы человек десять, способных прорицать и предсказывать будущее по-настоящему. Но вот свой дар они держат в секрете. И только посвященные знают о том, кто они и как с ними войти в контакт.

Теперь о задании: если я правильно понял Романо, то мне придется войти в состояние почти смерти и выяснить, кто же в предках ходит у бывшего нашего странного мальчика Ильи. Для этого меня медикаментозно введут в такое состояние, предварительно вложив в руку кусочек высохшей крови Ильи. Мне надо будет пройти в любое место, где окажется более-менее большое количество усопших, и задать свои вопросы. Список этих вопросов шеф уже подготовил, мне остается их вызубрить. Романо так же предупредил, что у многих попавших в тот мир впервые может наблюдаться временная потеря памяти. У кого – то происходит во время похода за грань, у других после. В частности, шеф говорил, что на свою память надо надеяться, но не настолько, чтоб доверять себя и всех своих безоглядно. Поэтому, если вспомнил что – записывай. Ёшкин кот, а ведь классно, что я дневничок веду. Вот и выполнение требований.

После этого, Романо предложил мне выпить, за успех, так сказать, похода. Я не побрезговал. За что получил от Романо уверения в вечной дружбе. М-да… меня тогда что-то уж сильно развезло.

Дневник: Открывая двери в неизвестность

14 июля 2009

Господи, на что я согласился? Нет, конечно, я понимаю, что «мир мёртвых» это бред, но всё же… Я готов поверить и в это. И для этого у меня есть все основания. Попробую подсчитать…

Во-первых, тематика даваемой литературы. Как я ранее указывал, шеф заваливал нас литературой о сне, о мертвых, о смерти и тому подобное. Причем как древние фолианты, так и сравнительно современное чтиво. И вся эта литература недвусмысленно намекает, что мир неживых существует и где-то как-то пересекается нашим миром, что кто-то имеет возможности и способности туда шнырять. И, видимо, без каких-то магических штучек это невозможно. Ой, что я пишу! Слышал бы меня кто-то из моих преподавателей…

Во-вторых, как объяснить то, что я легко освоил «незримое присутствие»? А это факт! Это – данность! И от этого уже не отвертишься.

В-третьих, то, что я наблюдал в секретной лаборатории, включая черное пламя, взрыв и впечатывание шефа в стену тоже не объяснить с сугубо научной точки зрения. Любой физик, химик подтвердит, что пламя чёрного цвета не получить, сколько не бросай в открытое пламя всякие там соли. И плазмы черной тоже не бывает! Нет её! Нет, и всё тут! А взрыв во рту? Нет, понять его я, вроде, могу. Когда работал в морге, пришлось помогать вскрывать труп идиота, засунувшего себе в рот взрывпакет. Зрелище, конечно, тошнотворное. Но это – факт. А вот то, что произошло с шефом – не укладывается в рамки нормального порядка вещей. Взрыв должен был разнести ему голову в лоскуты. С обильным орошением окрестностей частичками черепа, мышц, мозгового вещества и при «аккомпанементе» фонтанирующего потока крови. Но нет же! Вот фигушки! Максимальный урон – он зашепелявил. Всё! И главное: на кой пробовать на язык раствор воды с кровью. К чему этот выпендрёж? Мне скоро идти… Отступать не могу. Сам подписался. Ну, и ладно! Надо бы приготовиться – Романо выдал комплект белья… Кажется это похоже на какую-то лёгкую и тонкую пижамку. Ой, кто знает моих боссов: быть может именно такая одёжа мне и нужна будет. Пусть… Всё- призывают… Попробую дописать после того ка…

(Прим.: запись обрывается. Далее через две строчки корявым почерком: явно написано позже)

Руки дрожат, в голове сумбур, во рту кака и сухо. Попробую описать, что произошло, так как чувствую: если я сейчас отключусь, то уже многого не вспомню. А мне это важно. ВАЖНО!

Итак, я иду за Романо в процедурную. Так Романо сказал. Процедурная странная – кажется ткни пальцев куда-нибудь в стену – полезут всякие домовики. В подвале. Ни окон. Ни намёка на сообщение с другим помещениями, кроме как через одну единственную дверь. Отопления нет. Холод собачий. Но намёка на сырость нет. Сухо. Очень сухо. Даже воздух тут сухой. Настолько, что можно поцарапать слизистую носа.

«Ложись!»-приказал мне шеф, движением головы определив место моего «упокоения». Обычная больничная лежанка. Жёсткая, но не каменная. Под кожзамовской обивкой тонкий слой поролона. И застелена обычной белой простынкой. Изголовье приподнято. Я лёг.

«Теперь слушай», – не прекращая манипуляций бросил шеф, – «Вот это – пропофол. Он введёт тебя в состояние клинической смерти. Переход произойдёт очень быстро. Ты даже не успеешь удивиться. Дальше – твое задание. Не теряй времени. Его у тебя будет очень мало. Я кладу тебе в правую руку высохшую кровь Ильи. Как попадёшь в юдоль тишины – ищи любую душу почившего человека. Найдешь – не трогай. Повторяю – не касайся мертвого. Иначе ты умрёшь уже в этом мире. Ты можешь спокойно, без боязни трогать любой предмет, какой увидишь там. Но! Никогда, ни за что не трогай духа мертвого человека. Ты мне нужен тут. Живой и здоровый. Когда найдёшь дух любого человека – окликни его. И тут не имеет значения как ты это сделаешь. Главное, чтобы он тебе ответил…

Так, давай свою руку. Дай правую. Я кладу тебе в ладонь кровь Ильи. И что бы ты не выронил обматываю кисть твоей руки эластичным бинтом. Тебе, в отличие от меня, эта субстанция повредить не сможет. Ты пока еще простой человек…

Далее: когда дух вступит с тобой в разговор, задай ему один важнейший вопрос: кто предок человека, чью кровь ты держишь в ладони.

Помни, мёртвые не умеют лгать. Они могут бояться. Они могут радоваться. Они могут многое. Но! Они не могут лгать. И они не могут уйти, не ответив прямо на прямой вопрос. Я не знаю, в какой форме тебе будет дан ответ. Но, будь так любезен: НЕ ЗАБУДЬ ЕГО! И как только вернешься в наш мир, ты обязан мне все подробно рассказать невзирая на свое состояние. Ты понял меня?»

Шеф взял раствор пропофола, повесил его на стойку, взял трубку капельницы и соединил флакон с сосудом, где плескался физраствор.

«Главное не бойся!» – услышал я, с другой стороны, шепот Романо, – «Не бойся проявлять чувства: радость, грусть, даже горе. Смейся от счастья, рыдай от горечи поражения. Тоскуй, грусти, умиляйся и, даже, проявляй вовне свой гнев. НО! Ни при каких условиях, никогда, совсем, даже ни миллипусечку не смей бояться. Начнешь бояться – проиграешь. А в данной ситуации – умрешь по-настоящему. Ты обязан вернуться. Хотя бы ради того, чтоб узнать, почему живой человек, попадающий в мир мертвых не имеет права на страх. Договорились?»

Говорить я уже не мог. Челюсть, язык, мышцы лица уже отказывались повиноваться. Шея тоже работала через раз. Тогда я нашел способ – на лице остались только веки, которые слабо, но подчинялись приказам моего мозга. Я прикрыл их и попробовал открыть. Открыл наполовину и снова захлопнул их…

Прошли какие-то мизерные доли мгновения, и я открыл глаза. Обернулся. Огляделся. Я стою в этой гнусной хламиде, которую мне выдал Романо, посредине не пойми чего. Вокруг меня – плотная стена молочного цвета густейшего, как сливочно-овсяный кисель. Хоть бери половник и смело черпай его себе в кружку. И ешь. Можно просто рукой. Что я, собственно, и сделал – нет, я реально взял и черпанул этот туман рукой. Здоровенный кусок тумана лежал в моей ладони, сложенной ковшом, и таял как мороженное. Я посмотрел вокруг – никого. И ни зги. Я крикнул. От души. Во всё горло. А в ответ – тишина.

В этот момент, голос в моей голове прозвучал отчетливо и ясно: «Просто прикажи туману уйти. Посмотри вверх и представь, что там яркое солнце». Боже, сердце зашлось в бешеной скачке… Этот голос… Голос… глаза защипало так, что всё вокруг расплывалось. Я знаю этот голос, потому что роднее его в этом мире ничего нет. Точнее есть. Но это голоса самых родных и любимых людей. И я их не слышал давно. И вот один из них… Как игла в сердце… Папа… мой родной, любимый, дорогой, папочка… Горло сдавило, и я не мог выдавить из себя ни слова… Через силу, превозмогая боль, дерущую горло, я просипел: «Папа…»

Туман рассеивался, как будто солнце все жарче и ярче пригревало. И чем жиже становился туман, тем отчётливее я видел, кто стоит в нескольких десятках шагов… Да, это был он, мой папа… Я дернулся к нему, попытался побежать, но ноги, как будто, налились свинцом, я еле передвигался. Такое ощущение, что я тащу на себе трехсоткилограммовую штангу.

«Стой!»– услышал я. «Сынок, не надо бежать ко мне. Я понимаю тебя. Я сам безумно по тебе соскучился и тоже хочу прижать тебя к себе и обнять… крепко, нежно… Но, мальчик мой… Сергунька, Серёжка, Серёженька… не надо. Нам нельзя касаться друг друга. Ты должен жить. У тебя впереди целая жизнь, и ты должен… обязан… ради меня, ради мамы, бабушки пройти её от начала и до конца, какой бы длинной она ни была. Мы всегда будем рядом с тобой… Позже, много позже мы сможем и посидеть, и поговорить и даже обняться. Но не сейчас, мой родной. Я знаю, ради чего ты в мире тех, кто ушёл… И знаю как помочь тебе. Поэтому стой спокойно, не бойся и вытяни вперёд руку с кровью…»

Папа отступил на два шага назад и вдруг крикнул: «Покажи истину!»

Не успел он закончить, как стена огня окружила меня, разделив нас. Бешенное пламя, цвет от багрового до переливов всех светов радуги… И рёв, рёв пламени… И в тот момент, когда я почти отвлёкся, ЭТО началось!

Какое-то облачко появилось над моей ладонью. Маленькое. Размером с мандаринку. Внутри этого облачка бешено носились золотые искры, серые кусочки дыма и нечто черное, как душа неисправимого грешника. Облачко росло, наливалось силой. И вдруг, раздался треск, и вот две струи полетели от этого облачка в разные стороны. Серо-золотая струйка летит вправо и сплетается причудливыми узорами в фигуру… Она складывалась постепенно, как будто кто-то невидимый строил причудливой формы дом. Фигура стояла ко мне спиной, в балахоне, да еще и капюшон скрывала лицо. Но вот фигура развернулась ко мне, и сбросила капюшон. На меня, улыбаясь, смотрел … ШЕФ! Этого не может быть! Что за бред. Но я вижу своими глазами – это был Константин Петрович собственной персоной. Он еще раз улыбнулся и накинул капюшон.

А тем временем, другая, черная как смоль струйка сплетала свою фигуру. Никаких причудливых форм. Никаких завитушек. Ломаные линии, острые углы, жестокие, пугающие грубые формы. Тоже фигура в балахоне. Тоже спиной ко мне. «Повернись!» – ору я, перекрикивая рёв пламени. Фигура не реагирует. «Повернись, падлюка!» – не унимаюсь я. Похоже, грубость – действенный инструмент в отношении этой жуткой фигуры: она дергается, и начинает медленно, словно нехотя, поворачиваться ко мне лицом. И пока она поворачивается, я как мантру повторяю: «Страха нет! Я не боюсь!» И в какой – то момент, зародившееся было чувство страха отступает, уступая место холодному рассудку. И вовремя. То, что я вижу под капюшоном, у неподготовленного человека вызвало бы заикание и непроизвольные мочеиспускание и дефекацию. Из-под капюшона на меня смотрели два глаза, в глубине которых плясали яростные багровые языки адского пламени. Нет, я не знаю, какое пламя там, в аду. Но я чувствую, что оно именно такое. Считайте, что это моя интуиция.

Я оторвал взгляд от этих пронизывающих насквозь глаз, и посмотрел в лицо их владельцу. И от неожиданности чуть не вздрогнул. На меня смотрело лицо явно мужчины – европейца. Но его кожа была почему-то черная. Нет…не чёрная. Она была насыщенного антрацитового цвета, с каким-то пурпурно-фиолетовым отблеском. Тонкие брови, тонкий нос, тонкие жёсткие губы в кривой ухмылке. И вот только я сфокусировал взгляд на лице этого … не знаю как назвать его… как кожа начала трескаться и расползаться, как у банального гнилостного трупа, куски мышц отлетали, обнажая и являя на свет не менее антрацитовый череп в золотой короне. Вместо глаз на меня теперь смотрели пустые глазницы жуткого черепа, в глубине которых плясали теперь языки и багрового, и ядовито-зеленого огня. На мгновение мне почудилось, что череп ухмыльнулся той же издевательской усмешкой, но пламя погасло и видение пропало.

Я опять там же, где ждал меня отец. Он посмотрел на меня. Возможно, мне показалось, но по его щеке катилась слеза.

«Сынок, торопись», – сказал он, – «Расскажи тем, кто тебя послал, всё, что видел. Скажи, что их давний враг не исчез. И передай привет деду».

Последние слова я слышал, будто отец их произносил в глубоком подвале: глухо и почти неслышно.

«Разряд!»

Пиииииииииииииии – шмяк! Мое тело подбросило.

«Романо! Камфару в сердце!»

Я приоткрыл глаз, посмотрел на суету вокруг меня и….

Часть вторая. Семейные секреты и обучение

Дневник: Афтершок

24 июля 2009 года

Да простит меня Бог, и любой читающий это за то, что сейчас я накарябаю. Образец тавтологии. Но иначе я выразить свою мысль не смогу. Итак, я приступаю:

Что я могу сказать? Что тут вообще можно говорить? Если я скажу, что я шокирован, это значит я ничего не скажу.

Я раздавлен. Размазан. Расплющен. Прибит и плотно придавлен.