Полная версия
Две жизни. История одного превращения
Игнат прервался и шумно вздохнул. Всегда, когда он думал о том, что в нашем цивилизованном обществе существуют такие институты, как дома престарелых и детские дома, в сердце закрадывалось чувство печали и горечи.
– Да, так вот. Карта – это хорошо, конечно. Но что такое карта? Давай подумаем. – Любаша внимательно следила за ходом его мыслей. Отвечая на свой вопрос, Игнат продолжал:
– Карта – это некое изображение небесных тел и их взаимосвязей. А все эти тела – планеты, знаки, звёзды – есть энергии. Те энергии, которые формируют человеческую натуру. И если мы уберём астрологические названия всех этих тел, энергии-то никуда не денутся, останутся в человеке. И видеть их можно не только в карте, но и на лице. Уж так Создатель нас создал, особенно верхнюю часть! Помнишь, есть фраза такая – «потерять лицо». В буквальном же смысле этого никак не сделать. А так – это значит, что-то внутри потерять, нарушить какие-то нормы, изменить энергии. И все эти изменения можно прочесть на человеческом лице. Поэтому будем расширяться с тобой, – изучать не только звёзды, но и мимику.
– С чего начнём? – Любаша, как всегда была заинтригована.
– Ты уже начала! Смотри, мы с тобой определяли такой, основной каркас человеческих реакций, зная восходящий знак рождения, теперь твоё задание – наоборот, по внешнему виду попытаться соотнести со знаком. Это первое. Наперёд скажу, что в основном по лицу можно прочесть знак, ну и общую энергетику. Тебе для этого требуется наблюдательность, терпение, плюс воображение, конечно. Второе – литература на эту тему. Тут есть сложности – я перебрал немало книг физиогномистов, признаться, ничего толкового не нашёл, так, в основном одни теоретические выкладки да шаблонные тексты. Может, тебе что стоящее попадётся. А пока будем пользоваться тем же – наблюдательностью, терпением и воображением! – он с весёлой торжественностью поднял вверх правую руку.
Любаша приподнялась, приложила руку к виску.
– Есть!
Глядя со стороны на эту странную пару – немолодого, тяжеловесного мужчину и молодую озорную женщину – вряд ли можно было предположить, что темы их весёлых бесед носят серьёзный, даже космический характер. Они были больше похожи на двух встретившихся любителей юмора. Приподнятое настроение, сопровождающее их встречи, мало соответствовало строгому характеру самого обучения, но, как ни странно, Любаше такой фон совершенно не мешал, наоборот – слушая своего старшего наставника, она понимала серьёзность той информации, которую получала, и легко её усваивала. Вообще, ей нравилось находиться в его обществе, даже когда они молча занимались каждый своим делом. Сейчас, сидя за столом, она с полуулыбкой наблюдала за тем, как он поднялся, неторопливо скрылся за дверью своего, как он его прозвал «кабинета», через минуту вышел с тяжёлым фолиантом в руках. Усевшись обратно на своё место, раскрыл книгу в отмеченном закладкой месте, протянул ей, комментируя:
– Нашел красивую вещь, как раз в тему. В еврейских легендах Талмуда есть замечательная легенда. Называется «Портрет Моисея». Я послушаю, а ты почитай, и мне, и себе.
Любаша взяла протянутый ей тяжёлый том, устроила его перед собой, начала:
– Портрет Моисея.
Весь мир был потрясён и покорён чудом Исхода. Имя Моисея было у всех на устах. Известие о великом чуде дошло и до мудрого царя Аравии. Царь призвал к себе своего лучшего живописца и приказал ему отправиться к Моисею, нарисовать его портрет и привезти этот портрет ему. Когда живописец вернулся, царь собрал всех своих мудрецов, умудрённых в науке физиогномике и попросил их определить по портрету характер Моисея, его особенности, склонности, привычки и источник его таинственной силы.
– Царь, – отвечали мудрецы, – это портрет человека жестокого, надменного, алчного, одержимого желанием власти и всеми существующими в мире пороками.
Их слова вызвали у царя негодование.
– Как это возможно? – воскликнул он. – Как возможно, чтобы человек, чьи замечательные деяния гремят по всему миру, оказался таким?
Между живописцем и мудрецами начался спор. Живописец уверял, что портрет Моисея написан им совершенно точно, а мудрецы настаивали на том, что характер Моисея был определён ими согласно портрету, безошибочно. Мудрый царь Аравии решил тогда проверить, какая из спорящих сторон права, и сам отправился в лагерь израильтян.
С первого взгляда царь убедился, что лицо Моисея было изображено живописцем в точности. Войдя в шатёр человека Божия, царь преклонил колена, поклонился до земли и рассказал Моисею о споре между художником и мудрецами.
– Сначала, пока я не видел твоего лица – сказал царь, – я думал, что художник плохо изобразил тебя, так как мои мудрецы – люди очень опытные в науке физиогномики. Теперь я убеждён, что они – совершенно недостойные люди, и их мудрость тщетна и пуста.
– Это не так, – ответил Моисей. – И художник, и физиогномисты – весьма искусные люди, обе стороны правы. Да будет тебе известно, что все пороки, о которых говорили мудрецы, действительно были даны мне природой, пожалуй, даже в ещё большей мере, чем они усмотрели на портрете. Но я боролся со своими пороками, напряженными усилиями воли постепенно преодолевая и подавляя их в себе, пока всё противоположное им не стало моей второй натурой. И в этом заключается моя величайшая гордость…
Любаша дочитала, захлопнула книгу. Задумчиво протянула:
– Да-а-а, сильная вещь… Вон в старину какие мастера были…
Игнат, посмотрев на часы, хлопнул себя по коленям, вставая ответил:
– Да, древность вся пропитана знаниями… Но ничто не мешает нам ими пользоваться! Так что начинай – изучай лица, отмечай. Я со временем кое-что подберу, будем устраивать практические занятия. Посмотри, уж сколько натикало! Собирайся, а то не успеешь на последний автобус.
Любашины сборы закончились быстро. Игнат, собираясь её проводить одел уличный пиджак, потом хлопнул себя по лбу, произнеся – «О!», вернулся к кухонному шкафу, достал оттуда наполовину полную бутылку, завернул в газету, протянул ей.
– На-ка, возьми. Завтра вечером, как прибудете с соревнований, так и пригодится вам с воспитателями. Настой делал специальный, успокоительный, расслабляющий. Денёк предстоит вам волнительный!
Они вышли на улицу, неторопливо побрели по двору. У калитки немного постояли, договариваясь о следующей встрече. Сердечно обнялись, распрощались. Игнат провожал взглядом удаляющуюся фигуру девушки, пока она не скрылась за поворотом, прикрыл калитку и отправился в дом.
Любаша прибавила шагу, и чтобы согреться, и чтобы, не дай бог! не опоздать на транспорт. Шла, неся в себе тёплое, радостное чувство. Оно всегда возникало после общения с Игнатом. Среди её многочисленного окружения – близкого и далёкого – он был, пожалуй, единственным, с кем ей было так легко, спокойно, весело. Рядом с ним жить хотелось.
Добежала до деревенской остановки. Судя по сидевшим на скамейке людям, автобуса она не пропустила. В его ожидании, прохаживаясь взад-вперёд, раздумывала. Впечатлил приезд родственницы дядьки Игната – вся такая стильная, ухоженная, на такой машине… Даже в какой-то момент жутко захотелось позавидовать, но вовремя вспомнила, что к Игнату просто так не приезжают, даже родственники. «Богатые тоже плачут» – пронеслась шаблонная мысль, как-то очень точно характеризуя этот визит. Потом хотелось узнать причины, приведшие гостью, но Игнат эту тему так и не развил. За время их знакомства бывали случаи, когда он делился с ней разными историями, но не часто и очень коротко. В этот раз томимое ею любопытство он никак не утолил, но она легко это пережила, тем более что придуманная им тема «внеклассного занятия» была много интереснее. Будоражила мысль, что он решил поделиться с ней своими знаниями человеческого лица. И хотя она осознавала свои способности, понимая, что так, как он видит, у неё вряд ли получится, в мечтах представила себя грандиозным мастером, от которого ничего не скрыть! Воображаемая картинка получилась чуть комичной – Любаша – «всевидящее око».
Еле сдержалась, чтобы не расхохотаться от этой фантазии, отвлеклась от своих дум, посмотрела вдоль дороги, стараясь разглядеть признаки движения рейсового автобуса. К радости ожидающих, из-за угла показался старенький «ЛАЗ», с шумом затормозил, открыл скрипучие двери. Усевшись на свободное место, Любаша наблюдала за медленно плывущим мимо окон деревенским пейзажем, изученным ею за последнее время почти наизусть.
«Господи, уже скоро пять лет, как я сюда езжу!» Вспомнила первое своё знакомство с Игнатием Павловичем, как она его поначалу называла, и хоть она тогда и не слышала о науке под названием «физиогномика», да и вообще не задумывалась на эту тему, наверное, именно его лицо с первой минуты её больше всего удивило. Это было лицо уже немолодого мужчины, с глубокими, прочерченными временем морщинами, и несмотря на возраст, в нём ощущалась детская, радостная непосредственность; в глазах поблёскивали мальчишеские озорные огоньки, их неожиданное присутствие на уже пожилом лице при знакомстве вызывало недоумение. Любаша всегда с удовольствием окуналась в воспоминания об их первой встрече, понимая, что она стала для неё не просто встречей с новым, интересным человеком, но и поворотным моментом её жизни.
Часть 2. Любаша
В то время Игнат, бывший по делам в их небольшом городке, оказался в гостях у своего давнего приятеля. Дружили ещё со времён армейской молодости, и хоть виделись редко, но не забывали друг друга и при возможности навещали. Несмотря на неожиданный визит, Степан встретил друга радушно, в дверях сделал попытку обнять широкоплечего Игната, но смог лишь неловко ткнуться в грудь.
– Не перевелись ещё богатыри на земле русской! – приветствовал, смеясь над своими «небогатырскими» размерами. – Глаз радуется, на тебя глядучи! Сколько тебя знаю, ты как дуб столетний, несгибаемый. Проходи, проходи, гостем будешь!
Проговорили до вечера; как водится, вспомнили и молодость далёкую, службу совместную, обсудили и сегодняшнее житьё-бытьё. Редкость таких встреч вызывала у обоих приливы душевного трепета и по-мужски молчаливого внутреннего восторга.
Вернувшаяся из гостей жена Степана Света, появление гостя приняла без лишних эмоций, на просьбу мужа соорудить что-нибудь на ужин кивнула головой и молча скрылась за кухонной дверью.
– А, не обращай внимания. – Степан будто извинялся за не очень приветливый вид супруги. – Бабы – они и есть бабы. Сейчас ещё дочка из Москвы вернулась, так они теперь друг дружку воспитывают…
Хозяин дома, готовясь по-своему к ужину, поставил на стол бутылку недорогого коньяка, мол, за приезд да не выпить. Гостя настойчиво пригласил остаться на ночь, пояснив, что отказа не примет ни в какой форме. Дождался согласия улыбчивого Игната, от удовольствия потёр ладони и направился в кухню помочь жене, заодно и поторопить.
Позже, сидя за столом, чуть разомлевшие от еды и спиртного, вели разговор на разные отвлечённые темы. Игнат, по достоинству оценивший кулинарные способности супруги Степана, предложил тост за умелицу-хозяйку, чем вызвал её благодарную улыбку. В основном молчавшая до этого момента женщина решила сменить русло беседы и заговорила о своём, наболевшем.
– Вот ты мне скажи, Игнат, куда мы катимся? Что происходит? Дети от рук совершенно отбились, никакого уважения, послушания! Грубят, хамят, родителям такое заявляют, что волосы дыбом! Иногда и руки поднимают! Вон, сегодня встретила знакомую, так она про свою соседку рассказывала – сын, как выпьет, так и давай её гонять по всему двору! Ужас какой-то… И наша-то вернулась из своей Москвы, такая умная, ты ей слово, она тебе сто в ответ. Сидит, второй месяц баклуши бьёт, не работает, ничего…
– Свет, что ты к ней прицепилась, пусть отдыхает. – Степан, видя, как распаляется жена, усевшись на свой любимый конёк под названием «неправильные дети», попытался её успокоить. Ему это плохо удалось.
– Отдыхает!!! Переработалась! За шесть лет пять работ сменила – хорош работничек! И главное, я ей говорю, что делать, а она мне, знаешь, что отвечает? «Я не собираюсь жить твоей жизнью» – Света обратилась к гостю с уязвленным видом знающей всё женщины.
Игнат молча слушал эту тираду, направленную на подтверждение собственной правоты. Понимал, что хоть она и задаёт вопросы, но ответы ей не нужны, тем более те, что шли бы вразрез с её жизненными установками. Он часто становился наблюдателем извечного конфликта «отцы и дети» в разных его формах; много размышляя на эту тему, пришел к выводу, что основа сегодняшнего, в отличие от классики, – это не борьба за принципы, мировоззрение, а навязывание собственного эго, той же самости. Отвечать не стал – ни к чему; пробиться не то что к сердцу, даже к мозгу человека, коим завладел импульс собственной правоты, было бесполезно. Ей нужно было высказаться.
– А что плохого в моей жизни?! Что?! Я как пошла с молодости на завод, так и работаю, не бегаю, как сявка, с места на место… Жизнь ей моя не нравится! А со своею не может разобраться. То ей не нравится, то не подходит, там платят мало! Четверть века скоро стукнет, а она приехала, села родителям на шею!
– Светка! Ну что ты несешь! – Степан, урезонивая жену, негромко хлопнул ладонью по столу. – Какая шея? Она взрослый, самостоятельный ребёнок, уже давно живёт на свои! Да и хватит уже… Мы с Игнатом сто лет не виделись, а ты тут…
Жена, уловив укоризненные нотки в голосе мужа, поджала губы, отвернула лицо. Чуть раздувавшиеся ноздри свидетельствовали о несправедливо нанесённой обиде. Игнат, чтобы снять напряжение, вызванное эмоциональным состоянием хозяйки, разлил коньяк, предложил тост за дружбу. Все молча стукнулись, выпили.
– Так я вот с Игнатом и советуюсь. Сам же всегда говоришь, что он из всех твоих знакомых самый умный. – Видно было, что женщина не собирается просто так сдаваться и ищет другие пути продолжения волнующей её темы. – Вот что это происходит, а?
Игнат, дожевывая кусок сервелата, пристально посмотрел на неё. Облокотившись на стол, сложил ладошки замочком перед собой. На минуту задумался, подбирая слова и образы, которые сможет понять. Негромко начал:
– Происходит, Светочка, жизнь. У всех разная, непохожая на других. У каждого поколения своя правда, иногда идущая вразрез с другой. Так было всегда, и сегодняшняя молодёжь тоже несёт свою правду. Конечно, причин для непонимания в семье много разных. Есть основная, так скажем, базисная. Чтобы понять её, давай обратимся к истории. Смотри, в каждой известной культуре, религии обозначено несколько жизненных принципов, соблюдение которых позволяет человеку прожить правильно… Один из них гласит: «почитай родителей своих». Так?
Света, вслушиваясь в мужскую плавную речь, соглашаясь с ним, одобрительно закивала.
– Так… И давай заметим, что нигде не сказано – «почитай детей своих». Казалось бы, почему? Потому что древние знали душу человеческую гораздо лучше современников и понимали, что из чего рождается. Само слово «почитай» многими понято лишь в одном, узком аспекте, смысле – в его материальном значении. Поэтому, когда человек говорит: «я забочусь о своих родителях, даю им денег, покупаю продукты, медикаменты», ну и тому подобное – это можно назвать помощью, вниманием, иногда желанием чувствовать себя благодетелем. По-разному это можно назвать, но это далеко от истинного почитания. Почитание – это не результат каких-то внешних действий, это глубоко внутренне чувство искренней любви и благодарности к тем, кто дал жизнь на земле. Это внутренний сердечный трепет, возникающий при мысли о том, кто показал свет. И когда это чувство, это почитание живет внутри будущего родителя, ему нечего беспокоиться о своих детях, потому что оно, являясь частью его самого, передастся по наследству потомкам. Простой механизм, но гениальный! И его понимали не только древние, но ещё и наши деды, прадеды… И наоборот: если нет такого почитания, и, что ещё хуже, есть пренебрежение к родителям, то никакие убедительные слова, да и действия в виде материальной помощи не убедят ребёнка относиться иначе к собственным корням. Вот такая цепная реакция получается.
Игнат умолк. Степан, чтобы скрыть ухмылку, наклонил голову, отвернувшись от жены. Он лучше всех знал отношения между тёщей и ней. «Ох и раздел он Светку, до нутра самого! И сказать нечего!»
Её эмоциональность как-то иссякла, она сидела насупившись, соображая – это он и про неё или ей показалось. Хотела в ответ на его речь сделать какое-нибудь ироничное замечание, но взглянув в спокойное лицо гостя, наткнувшись на его серьёзное выражение глаз, не нашлась что сказать.
– Пойду… чай поставлю… К торту…
Мужчины, оставшись одни, переглянулись. Степан пожал плечами.
– Вот так мы и живём… Я меж ними, как между огнями. – Улыбнулся, взял бутылку с коньяком. – Давай ещё – по маленькой!
Игнат махнул ладонью, мол, да, давай! Хотелось поддержать друга хотя бы своим согласием, учитывая его практически непьющую натуру. Оба понимали, что семейная жизнь Степана не стелится гладкой, ровной дорожкой. Но ухабы и ямы этого пути он, обладая житейской, неписанной мудростью и спокойным, весёлым характером, умело обходил.
– Давай, за супругу! – Степан улыбнулся. – Это ж моя судьба.
– Ага… На Востоке говорят – карма!
Мужчины приглушенно хохотнули, стукнулись и выпили. Степан, заметив за широкой спиной друга стоящую в дверном проёме дочь, живо поднялся, взял её под руку, приглашая к столу.
– Ну вот, знакомьтесь. Это мой друг старинный, армейский – Игнатий Павлович – в гости наконец-то заехал! – Степан похлопал гостя по плечу. – А это наша дочь, Любовь Степанна! Вы-то друг друга только по фотографиям видели, а сегодня, так сказать, лицом к лицу!
Игнат на приглашение к знакомству поднялся, подал молодой девушке широкую ладонь на её короткое, непринуждённое «здрасте!». Возвращаясь за стол, с улыбкой заметил:
– А мы тут как раз за молодежь речь вели…
– Что, наш СС доложил всю обстановку? – усмехнувшись в ответ, обогнула стол, плюхнулась на диван, усевшись напротив мужчин. На приподнятые в недоумении брови Игната Степан, сдерживая смех, ответил:
– Это она нас так называет – Степан, Света!
Заглянувшая в комнату хозяйка позвала дочь. Вдвоём принесли чашки, чайник, разрезанный торт, убрали лишнюю посуду. За окном опускался летний вечер, слышалось пение цикад, тёплый ветерок в медленном такте то приподнимал, то опускал края красивых оконных занавесок. Зажжённые настенные бра мягко рассеивали наступавшие сумерки, создавая уютный фон для вечернего дружеского чаепития.
Вели неспешный разговор. Степан, слушая друга, смотрел на него умилёнными глазами, в очередной раз ловя себя на ощущении, что от Игната исходит какое-то спокойствие, теплота. Его дружелюбный настрой всегда находил отклик в окружающих. Вот и сейчас – Светка уже выглядела вполне приличной бабой, без своих праведных демонстраций; дочь устроилась в углу дивана и с интересом вслушивалась в разговор. Наблюдая за этой мирной картинкой, отец семейства едва не прослезился. Не часто жизнь его баловала такими вечерами.
Поздно вечером, когда все улеглись, Люба ворочалась в своей постели. Никак не засыпалось. Мысли возвращались к отцовскому гостю. Пожилой мужчина показался ей интересным, не по годам молодцеватым. Видать, умён очень, начитан. К её удивлению, она не услышала в его речи ни менторских ноток, ни нравоучений. Обычно, сталкиваясь с людьми «преклонного возраста», большинство из которых считали своим главным делом передачу своего малопривлекательного жизненного опыта, она старалась увильнуть от этой передачи как могла. Но сегодня, слушая разные истории Игната, которые он излагал с хорошим чувством юмора и знания дела, поймала себя на мысли, что могла его слушать и слушать….
Ей не спалось, решила выйти во двор подышать свежим воздухом. У летней веранды, отданной в распоряжение армейскому другу, заметила его, сидящим на небольшой скамейке. Немного постояла, раздумывая, подойти или нет. Игнат, почувствовавший чьё-то присутствие, оглянулся и негромко окликнул:
– Что, тоже не спится?
– Да душно в комнате, за день напекло…
Подошла. Игнат сделал приглашающий жест, она уселась рядом. Сидели, вслушивались в ночную тишину, наполненную шорохами, редкими звуками ночных птиц, шелестом листьев…
– Ну, рассказывай, как твои дела? – спросил, будто они были знакомы сто лет.
Люба сначала сбивчиво какими-то нестройными фразами, избитыми клише типа «дела у прокурора, у меня так, делишки», ответила, не совсем понимая, к чему он интересуется. Но то ли окружающая её темнота, то ли молчаливое присутствие человека, искренне задавшего такой простой вопрос, вызвало желание выговориться. Говорила долго и много, говорила и то, во что не посвящала никого. Рассказывала о своей, как ей казалось, плохо удавшейся жизни, о вечных сомнениях в выборе трудовой деятельности, о неприятностях в личной жизни. Сетовала на непонимание своей семьи, особенно матери. Хотелось поддержки, а получала в основном упрёки.
Долгую речь закончила глубоким вздохом. В какой-то момент почувствовала себя неловко от того, что почти незнакомцу вылила махом всю свою историю. Сделала попытку извиниться.
– Я вообще-то не люблю жаловаться… а то подумаете, что только тем и занимаюсь.
Игнат, потрепав её за плечо, усмехнувшись ответил:
– У тебя пока плохо получается читать чужие мысли.
– А у вас? – быстро парировала.
– У меня тоже не всегда хорошо… Не волнуйся, я так не подумаю.
– А что подумаете?
Игнат молча улыбался в темноте, какое-то время сидел в задумчивости. Люба не видела чётко его лица, но ощущение неловкости за свой монолог прошло – он принял её рассказ как есть. Поднимаясь и слегка потягиваясь, Игнат ответил:
– Самое простое и самое сложное – это уметь меняться. Тебе нужно задуматься над этим. Если ты сейчас ничего не поменяешь, то я рискую услышать, ну, скажем, лет через пять ту же историю, может, с небольшими вариациями, но по сути – ту же.
Подал ей руку, как галантный кавалер прошлого столетия, поддержал за локоть.
– Пойдём почивать. Утро, как водится, мудренее. Завтра, может, что и придумается. Добрых снов.
На следующее утро Люба, привыкшая отсыпаться по воскресеньям, проснулась поздно. В доме уже слышались повседневные движения. Она переваливалась с боку на бок, прячась от солнечного луча, падающего прямо на кровать, мечтала подремать ещё чуть-чуть. Услышав мужской голос, доносившийся со двора, резко села, вспомнив о вчерашнем госте. Он, наверное, скоро уедет, а она и не попрощалась! С этой мыслью быстренько покинула своё ложе, переоделась, направилась умыться в ванную, по пути заглянула на кухню. Поняла, что все уже давно позавтракали, прибавила темп, волнуясь, что всё-таки проспала прощание.
Во дворе Игнат готовил свой старый «Жигуль» в обратный путь – критически всматривался под открытый капот, стучал по колёсам, проверял багажник. Степан стоял рядом, следя за его манёврами. Девушка выскочила на крыльцо, окинула быстрым взглядом эту картину, отметила отсутствие матери.
«На рынок, небось, умотала, новости собирать», – пронеслось в голове.
– О, дитятко проснулось! – отец, улыбаясь помахал рукой. – Хорошо, что успела, Игнатий Павлович тебя спрашивал, попрощаться хотел… Давай к нам!
Она подошла, поздоровалась. С ноткой ироничности спросила, как такой раритет ещё движется.
– Сделано в СССР! – Игнат горделиво выпятил грудь, широко улыбнулся. – На ней ездить и ездить!
Он достал две пластмассовые бутыли из багажника, протянул Степану:
– Будь другом, сходи набери воды.
Сам подошел к Любе, из кармана вынул сложенный лист белой бумаги:
– У меня тут мысль появилась, в свете нашего разговора…Ты просто послушай, пока ничего не отвечай… В нашем районном городе, это недалеко от вас, есть детдом. Там у них поварихи нет, ищут. Зарплата, конечно, не московская, небольшая… Вот… Что ещё?.. А, да! Из плюсов – работа сменная, комнату для проживания дадут, ну и питание.
Он видел вытянувшееся лицо девушки, но продолжал:
– У тебя опыта по этой части нет, только диплом, но это решить можно.
Заметил, что Люба всё-таки собирается отвечать, жестом остановил:
– Подожди. Всё, что ты собираешься сказать, понятно. Ты пока не ищи в голове пункты, почему «нет». Речь не об этом. Я просто тебя, так сказать, информирую. Вот и всё. Я живу в деревне, недалеко от детдома, мне нужна помощница, ну и по дому, и в делах… Это я намекаю на небольшой дополнительный заработок, если вдруг надумаешь. Вот здесь, – он развернул листок, – телефон заведующей, её имя-отчество, ниже – мой адрес. Предложение действительно три дня. – Отдал ей бумагу, прищурился от яркого солнечного света, пристально посмотрел и закончил:
– Меняться очень трудно…
Степан вернулся с наполненными водой ёмкостями, погрузил в багажник. Мужчины тепло попрощались, обнялись. Люба с Игнатом обменялись рукопожатием. Игнат сель за руль машины, в чём-то похожей на него самого: ездила долго, исколесила немало дорог, но, несмотря на почтительный возраст, внутри всё работало чётко и слаженно.