Долгое завтра, потерянное вчера

Коктейль показался довольно крепким, но очень приятным. Заказала еще. И ощутила беззаботную веселость. Это ей понравилось. И она подозвала официантку и попросила снова повторить. Крупная клубника под толстым слоем сливок выглядела весьма соблазнительно, но оказалась безвкусной, холодной, и какой-то тошнотворно жирной. Или это сливки были слишком жирные…. Катя хмелела, коктейль превращался в озеро… Это озеро… оно впустило в себя ее без единого всплеска и закрылось снова, вспыхнув на прощание золотыми искрами, словно тысячей рыбьих глаз.

Катя на миг потерялась, но потом нашла себя на боулинге. Она кидала шары по очереди с кем-то, а это оказались почему-то ее подруга и незнакомый мужчина. А может, они уже успели познакомиться, она не помнила.

– Я бы хотела стать пеплом, но не пылью, – произнесла она, почему-то и сама удивилась сказанному.

Она погрузила пальцы в отверстия шара, подняла его, размахнулась, и яростно швырнула вперед. Шар бешено промчался по дорожке и вылетел за бортик.

Потом она снова потерялась, но через минуту нашлась – только уже в другом месте и в другом времени. Она лежала одетая, в сапожках и шубке. Она была в постели. А рядом с ней храпел незнакомый мужчина. Кажется, она его где-то уже видела. Интерьер комнаты был странный, непривычный какой-то. Да это же не ее квартира! На полу валялась ее сумочка, и в ней надрывался мобильник.

– Алло?

– Ты где?! – взорвался встревоженный голос подруги. – Звоню-звоню по домашнему, не отвечаешь. С тобой все в порядке?

– Порядок. А что было, ничего не помню.

– Мы играли в боулинг…

– Это я помню.

– Познакомились с Вадиком. Ты накачалась. Такая пьяная была, жуть! Потом вы с Вадиком исчезли. Он тоже был хорош, тоже в зюзю. Я тебя вызванивала-вызванивала, да что толку-то, как сквозь землю… Где ты хоть?

– Сама не пойму. Валяюсь в шубе где-то на постели, рядом мужик в куртке и ботинках… А когда мы в боулинг играли?

– Вчера вечером.

– Ничего себе!!! А сколько сейчас времени?

– Полдень уже, полдень!

– Погоди, не поняла, откуда взялся этот Вадик?

– Ну, ты что, совсем ничего не помнишь? Мы сидели в баре, потом ты пошла в туалет и исчезла. Я стала тебя искать, и нашла на боулинге, ты играла с мужиком, я спросила, кто он, сказал – Владик. Стали играть втроем. Но ты была такая пьяная, жуть! Я попыталась тебя увести, но ты вырывалась, да еще мужик вступился. Потом ты захотела пить, я пошла за водой в бар, взяла бутылку минералки, вернулась – ни тебя, ни мужика. Сгинули оба. Я звоню, звоню, без толку.

– Ничего не помню, хоть убей, – простонала Катя.

Голова кружилась, в горле пересохло. Она сползла с постели и пошла искать кухню. Все время попадала куда-то не туда, в квартире оказалось целых пять комнат. Наконец, набрела на кухню огромного размера. Налила воду из-под крана, жадно выпила стакан. Нашла бутылку с недопитым «Каберне», сделала несколько глотков. И быстро ретировалась.

На улице поймала такси. Домой, скорее домой!

Возле двери уронила ключ, подняла – упала сумочка. Не сразу попала ключом в скважину, руки тряслись.

В прихожей быстро скинула одежду, и помчалась в ванную. Долго лежала в горячей воде, «отмокала».

Ну и похождение. Первый день новоявленной блондинки. Никогда она раньше так не напивалась, просто умопомрачение какое-то. Что ж это такое? Почему? Она всегда признавала только шампанское. Бокал. Сразу как-то радостно становилось. Все остальное игнорировала.

Вечером с наслаждением пила терпкий чай, и жевала банан. Потом валялась в постели и болтала по телефону с Настей. Та развлекала ее рассказами о своем коте Батоне. Излюбленная ее тема.

– И знаешь, Кать, – вещала подруга, – Батоша, вообще, необычный кот. Не верь тем, кто говорит, что животные не понимают слов, все они отлично секут, ну я ж тебе говорила. Я ж рассказывала тебе, что мой малыш провел свои отроческие годы вместе с собаками, и повадки приобрел собачьи, этакий «пёсокот» стал. Во-первых, после того как поест, он «зарывает» свою миску под ковер, видимо переживает, что я у него все съем.. Во-вторых, когда он слышит кошачьи завывания на улице, начинает подпевать, но несколько необычно, он говорит «мав» или «маву-в».

– А «гав» не говорит? – хихикнула Катя. Ей уже порядком поднадоела эта вечная «кошачья» тема. Настя была просто помешана на своем коте.

– Ну, это же почти «гав». Нет, ты слушай. В-третьих, на команду «Батон, фас» он кидается к своей любимой игрушке – многострадальной плюшевой коровке, душит ее, а потом приносит мне и, гордо подняв хвост, удаляется. В-четвертых, он очень любит драться с соседской собакой – таксой по кличке «Бакс». Вот именно этого храброго «друга человеческого» кот мой запугал до такой степени, что бедный Бакс, как только видит Батона, забивается в угол и начинает скулить, а хозяин прибегает ко мне и просит: «Заберите своего котика, он нашу собачку бьёт». А ещё этот ласковый и нежный зверь, когда оскорблён моим невниманием или что-то приходится его кошачьей душе не по нраву, он ложится у входной двери, кладёт свою голову на вытянутые передние лапы и замирает. Позавчера я жарила рыбу, на которую этот кот реагирует, как остальные кошатины на валерьянку. В общем, в процессе готовки котяра умудрился стырить большой кусок камбалы и, подтащив ее к своей миске, довольно быстро съел. Сделав своё чёрное дело, кот сел на стул напротив меня и стал преданно следить своими голодными глазками за тем, как я поглощаю жареную рыбу.

«Уйди, троглодит, ты и так скоро лопнешь», – говорю коту.

«Мав»… – тихо промолвил он.

«Я сказала – нет. И точка!» – не дрогнувшим голосом повторяю я.

« Мав?» – еще тише просит котик.

«Нет».

Эти голодные глаза, казалось, просверлили меня насквозь. Кусок в горло не лез, я хлопнула ладошкой по столу и встала. Минут пять кот сидел на стуле и продолжал буравить меня взглядом. Потом решительно слез, подошел к своему домику, вцепился в него зубами и потащил. Потом взял в зубы свою любимую плюшевую коровку и тоже куда-то понес. Затем начал волочить по полу свою миску с едой. Я в недоумении продолжала смотреть. Затем он залез на окошко и в лучших традициях «Простоквашино» – «Не правильно ты, дядя Федор, бутерброд ешь», – посмотрел сначала в окошко, затем на меня, следом на холодильник, вздохнул (тяжело и протяжно) и направился в коридор. Я поспешила за ним, и узрела такую картину – все «пожитки» Батона стояли у входной двери, а он сам пытался лапой открыть «путь к свободе».

– Да, оригинально, – сказала Катя.

Она решила отплатить подруге за надоедливую болтовню про кота. Интересно, поймет ли Настька прикол?

– Я тебе тоже сейчас забавную историю расскажу, реально, в «Новостях» передавали, – сказала она. – НАСА разработало пушку, которую заряжали тушками куриц и палили по ветровым стёклам самолётов – на предмет проверки их прочности при столкновении с птицами на взлёте и посадке. Заряд рассчитывали так, чтобы скорость курицы соответствовала скорости самолёта при взлёте и посадке. Об испытаниях узнали англичане и попросили эту пушку на время – проверить свой скоростной поезд. Пушка была выслана. На испытаниях при первом же выстреле курица разбила особо прочное ветровое стекло скоростного экспресса, пробила приборную доску, сшибла кресло машиниста и влипла в заднюю стенку кабины. Англичане послали отчёт об испытаниях вместе с химическим составом стекла и конструкцией окна в НАСА с просьбой дать объяснения и рекомендации. Ответ от НАСА состоял всего из одной строчки: "Разморозьте курицу".

– Ну, тупы-ы-е, – серьезно сказала Настя.

Катя не удержалась и съязвила. При этом голос ее стал нарочито строгим:

– «И помни, лейтенант милиции Золушка, ровно в полночь ты превратишься в лейтенанта полиции». – «А голова?» – «Тут я, увы, бессильна, голова так и останется тыквой!»

Подруга не приняла это на свой счет, и хихикнула.

Так проболтали они часа два. Пожелали друг дружке спокойной ночи, и разъединились. Катя положила трубку, и переместилась за компьютер. Но тут снова затрезвонил телефон.

– Алло?

– Алло, – раздался незнакомый мужской голос. – Как, Катенок, головка не бо-бо? Что же ты сбежала?

– Я? Сбежала? А… Это Вадим? – догадалась она.

– Совершенно верно, киска.

Бархатные нотки в голосе, игривый тон, все это не понравилось ей, бросила трубку. Откуда у него ее телефон? Кажется, сама дала, спьяну. Да, точно, теперь припомнила. Но самого Вадима вспомнить она, как ни силилась, так и не смогла. Как он выглядит? Ну да ладно, ну его.

Она разъединилась, и снова погрузилась в Интернет.

Опять телефон. Взяла трубку. Голос Вадима был на сей раз мурлычистый и шелковистый.

Она положила трубку, и нырнула на сайт «Ответы». Ей нравилось смотреть, какие вопросы задают блогеры, и как на них отвечают другие. Ответы бывали очень остроумными, а вопросы иногда просто смешными. У некоторых блогеров встречались весьма забавные ники: Леди Привереди, Злая Тетка, Гад-ЗИЛа, Твоя Будущая Теща, и т.д.

Она зашла на сайт, и принялась просматривать записи. Вопрос задавала Брюнетка: «Подскажите, пожалуйста, адрес, где колеса иномарок накачивают Басковым? Моей подруге накачали, но она адрес забыла».

Отвечал Маленький Огурчик: «Вы блондинка?»

Брюнетка: « Нет, брюнетка. Почему все об этом спрашивают?»

Маленький Огурчик: «А я думал, блондинка».

Брюнетка: «У меня же ник: Брюнетка».

Катя внутренне рассмеялась. Но лицо у нее было печальное.

«Погуляв» по Интернету, она переместилась на кухню, пить чай и смотреть «зомбо-ящик», как называла телевизор соседка Лиза, тридцатилетняя девица, работающая в церковной лавке. Но мысли всё куда-то уплывали. Рассеянно поглядывая то на экран, то в окно, за которым растеклась тьма, сквозь которую высвечивались окна противоположного дома, она вяло жевала банан. Сначала мысли метнулись к этой жуткой истории, которая с ней приключилась вчера, но тут же перескочили на хрусткий снежок под ногами во дворе, на забавные обледенелые деревья, потом на Сашку (небось, тоже тупо уставился в «ящик», и пьет пиво), на соседку Лизу. Эта Лиза каждый раз при встрече рассказывает о каких-то необыкновенных церковных службах, о паломнических поездках, о раках с мощами. Говорит так, будто всем это интересно, увлеченная особа, да. Она верит во все, что написано в Библии, и даже в конец света, ну прямо как дитя, – думалось Кате, – инфантильность какая-то. Но, вообще-то, с ней приятно общаться, от нее такой внутренней теплотой веет, словно она переполнена какой-то особой субстанцией доброты и чистоты. Странно. Но приятно. Только вот о храмах и иконах слушать Кате не очень интересно. А вообще, все они, друзья-знакомые, занятно контрастируют. Настя – с квадратными плечами, с крупными чертами лица, с черными бровями подковкой, приземистая и большеногая. Лиза – невысокая, зеленоглазая, с пухлыми губками, улыбчивая, всегда в длинной юбке. Сашка – высокий, с крупным носом и головой как репа. Если бы они были фарфоровыми фигурками, как в той комиссионке, куда они с Настей порой заходили, получилась бы преинтереснейшая коллекция.

Катя вернулась в комнату, и принялась разглядывать статуэтки в серванте. Были среди них и с синей печатью «ЛФЗ» – у коллекционеров они особенно ценились, так как появились на свет в середине двадцатого века, в самые «застойные» советские времена, когда еще были качественные и очень хорошие товары. Фарфор с красной печатью «ЛФЗ» возник позже, но тоже достаточно давно, у Кати были и такие фигурки. Не говоря уже о современных.

Спать она легла далеко за полночь.

Проснулась, как обычно, днем. Лежа в постели болтала по телефону с Настей ни о чем. Долго завтракала под аккомпанемент «зомби-ящика». Потом накинула короткую шубку с капюшоном, и отправилась в магазин. По пути встретила Лизу.

– Привет, соседка.

– Спаси Господи, – ответила девушка.

Тут Катя решила подколоть ее каверзным вопросом:

– Вот скажи, Лиз, что-то я не пойму. Получается, как мне кажется, что-то странное. Вот Христос взял на себя все грехи людей, и, значит, он стал грешником вместо тех, кто грешил, так, что ли?

– Да что ты такое говоришь?! – опешила Лиза.

– Ну, так он же взял на себя грехи человечества, так сказано в Писании. Вот как я понимаю – Господь перенес наши грехи на Иисуса, он обошелся с ним, как с грешником, позволив ему умереть за грехи всех людей. С Иисусом обошлись так, будто это он был виноват во всех совершенных грехах тех, кто когда-либо уверует.

Лиза даже приостановилась, ошарашенная такими словами.

– Христос принял на себя грехи людей, чтобы спасти их, – сказала она. – Но при этом он остался Богом. Он искупил грехи человечества ценой мучительной смерти на кресте.

– Так Богом, или Сыном Божьим? – не унималась Катя.

– Сын Божий, Богочеловек, Бог, так его именуют, это все одно, – сказала Лиза.

– А я так понимаю, – продолжала Катя, – что грехи – это ошибки и уроки людей, которые должны сами люди понимать и исправлять. Какой дурак придумал, что учитель за учеников их уроки (грехи) будет выполнять?

– Ну что ты такое говоришь? – опять ахнула Лиза. – Иисус Христос больше чем учитель, и поэтому он не только "исправляет" грехи кающегося грешника, но и помогает избавиться от этих грехов силой прощения и любви. Надо просто стараться жить по Его заповедям.

– Ну, понятное дело, как же, – ответила Катя, и завернула в магазин.

И подумала: «Жить по заповедям? Как же! История человечества показала! Никто, абсолютно никто не сумел жить по Его заповедям. Потому что Его заповеди противоречат человеческой сущности. Любая религия, это же политика кнута и пряника! Это – метод, применяемый в человеческом обществе задолго до Иисуса. Ну, вот, хотя бы, заповедь «Ни убий». Всегда были, есть и будут войны, какое же тут «ни убий»? Или смертная казнь – она же почти во всем мире есть, у нас лишь, по дурости, отменили, и население стало резко сокращаться – убийцы безбоязненно орудуют.

– Ты все равно ничего не поймешь, – сказала Лиза. – Надо не философствовать, а просто верить, всем сердцем, душой. Душа мудрее разума. Разум человеческий несовершенен.

А может, и можно соблюдать эти самые заповеди, – подумала Катя, – ведь есть же святые, были же, хотя и они считали себя грешниками»…

Она купила пакет сока «Мультифрукт», который очень любила, килограмм мандаринов, упаковку конфет, и направилась к выходу. Возле магазина топтался очень грустный Сашка. Недокуренная сигарета дымилась, зажатая между его пожелтевших сбоку пальцев.

– Ты что тут делаешь? – спросила Катя.

– Курю, – печально ответил он, взглянул на нее и отвел быстро глаза. – У меня мама умерла. Вчера похоронил.

– Ну, ей теперь хорошо, она на небесах. Не грусти. Мои родители умерли шестнадцать лет назад. Иногда снятся мне, такие умиротворенные, довольные, я за них свечи ставлю и записочки на помин подаю в Родительские Субботы, знаешь же такие церковные дни?

Она вспомнила то время. У мамы случился инсульт, а папа умер через неделю от инфаркта. Смерть их была быстрая, без мучений. Катя не испытала какого-то особенного потрясения, или приступа горя. Нет. Им было уже за пятьдесят. Просто, вот были они, и вот – не стало. Родня помогла с похоронами, с поминками. На поминках было сказано много замечательных слов об этих тихих, незаметных людях, учителях, – мама преподавала английский язык, папа – немецкий. Они были настолько заняты своей работой и друг другом, что на Катю их уже не хватало, и ее воспитанием занималась, в основном, бабушка. Вот бабушкину смерть Катю переживала очень остро, но не долго – это как пожар: все вспыхнуло, но быстро прогорело. Бабушка умерла, когда Кате было шестнадцать. Хотя, не так уж равнодушны были к ней родители, но услужливая память выдавала Кате то, что ей хотелось – пожалеть себя, такую несчастную и заброшенную сиротинушку. А вообще, она не любила ворошить прошлое. Все что было, быльем поросло – эта присказка была ее девизом.

Она ободряюще похлопала Сашку по плечу, он благодарно улыбнулся. В этот момент рядом с ней затормозила иномарка, темно-синий «Бентли». Дверца машины распахнулась, оттуда легко выскочил невысокий мужчина спортивного вида, загорелый, ухоженный, густые каштановые волосы завязаны на затылке в хвост. Куртка нараспах, запах дорогой туалетной воды. На вид ему можно было дать от сорока до пятидесяти. Он смотрел на Катю с ласковой и чуть покровительственной улыбкой, и ей показалось, что он ее знает. А она ну вот никак вспомнить его не могла.

– Привет, киса, – сказал он бархатистым голосом, который она уже где-то слышала.

– А вы, собственно, кто? – спросила она.

– Забыла уже, с кем ночь провела? – игриво ответил он. – Вадик я, Вадик.

– А как ты меня нашел? – Катя в полном изумлении расширила глаза.

– По мобильнику, дорогуша, элементарно. Я же знаю твой номер, так что определить твое местонахождение не составило труда, у меня мобильник с навигатором. Есть такая программа. А ты не знала?

– Кто ж этого не знает, – парировала Катя. – А вот я эту программу не признаю. Потому что так не честно.

В общем, мужик ей понравился. Хоть и не высокий, но очень даже ничего, обаяния бездна, весь из себя, сразу видно – бизнесмен. И чего она так яростно отмахивалась от этого Вадика?

Сашка с досадой швырнул на землю окурок, и ревниво глянул на соперника, засунув ладони, резко сжавшиеся в кулаки, глубоко в карманы.

– А это кто? – Вадик кивнул на Сашку.

– Да это мой сосед, хороший парень, – бросила Катя. – Знаешь, я не могу понять, с чего это ты, после ничего не значащего, пьяного знакомства, начал вдруг наводить мосты? Да еще так настойчиво.

Вадим широко улыбнулся, и сказал:

– Люблю умных женщин. Мысли у тебя нестандартные.

– Да, меня постоянно преследуют умные мысли, но я быстрее… – съязвила Катя, повернулась, и пошла домой.

«А в чем нестандартность моих мыслей?» – подумала она. – «По-моему, они абсолютно естественны в данном случае. Или он привык, что девушки сразу бросаются ему на шею? Но тут он сильно промахнулся. Нет, со мной у него так не выйдет!»

Вадим сел в машину и медленно поехал за ней. Катя подошла к подъезду, сняла с плеча большую кожаную сумку, и стала искать ключ, который оказался завален покупками. Вадим успел выйти из машины, и преградил ей путь.

– Ну, ты и кактус, – сказал он с усмешкой.

– Кактус – это обиженный огурец, – парировала Катя. – Скоро им будешь ты.

Она достала, наконец, ключ, и открыла подъезд. Вадим проскользнул следом.

– Так приглашаешь в гости? – спросил он.

– С чего ты взял? – огрызнулась Катя.

Чем больше ей нравился этот мужчина, тем яростнее она отталкивала всякую мысль о нем.

Она не стала дожидаться лифта, а помчалась вверх по лестнице. Сердце бешено колотилось, щеки пылали, она летела вверх, не чуя ног. Она ощущала себя птицей. Она спасалась от нахлынувших чувств, оглушивших ее.

На третьем этаже она остановилась. Как раз только что подъехал лифт, двери кабинки распахнулись, и вышла соседка с тарелкой в руках – видимо, шла в гости и несла что-то, Катя не разглядела. Она вскочила в лифт и быстро надавила кнопку своего семнадцатого этажа. Кабинка взмыла вверх.

Вадим и не думал ее преследовать, лишь хохотнул и вышел из подъезда. Сегодня он ощутил себя охотником, в нем проснулся азарт. До сих пор девушки давались ему легко. Слишком легко. Их было много.

«Да, приключеньице», – подумал он. – «Эта деваха та еще штучка».

Вадим не был зациклен на своем бизнесе, и его иногда брала досада, что дело поглощает почти все его время. Но он давал себе разрядку на несколько дней, и тогда куролесил всласть. Его любимой забавой была «охота» на хорошеньких женщин. И он всегда возвращался с «трофеем». Но на сей раз случился облом, и это его здорово раззадорило. «Дичь» улепетнула.

Сегодня ее не увлек ни Интернет, ни телевизор, ни книга. Остаток дня прошел комом. Она думала. О себе. О нем. И снова о себе. Впервые за много лет она погрузилась в воспоминания. Обо всем. Обо всей своей жизни. В памяти всплыла юность, родители, первая любовь. На этот раз память не хитрила в угоду ей, а выдавала все честно, как компьютер.

Вот ей девятнадцать. На дворе восемьдесят пятый год. Они пьют чай, и повернуться им некуда, и все равно хорошо. Здесь, на балконе, даже чайнику нет места – везде в ящиках, горшках, банках, коробках – цвет, цветы, цветы…. От политой земли пахнет уверенным летом… А это – она и он… В лодке, плывут они по самому краю дома. А снизу, и сверху, и сбоку с ними вместе плывут соседи, развернув свои знамена на бельевых веревках. Этажом ниже – Настя. Она тогда еще жила под ними. Это уже потом, спустя годы, она переместилась в другой район. И Катя кричит ей, перегнувшись через перила:

– Иди к нам! У нас пироги!

Настя приходит, они теснятся как могут, и сидят уже втроем, а Настина пустая лодка плывет внизу одна. И Настя сверху начинает ее рассматривать, как будто никогда прежде не видела, и каждую вещь на ней она узнает и называет. Не стоит верить, когда она говорит, что у нее дома дела и ей пора уходить – просто ее поразила пустота оставленного места… Но вот равновесие восстановлено, и Настя радостно кричит что-то из своей лодки, ветер лохматит ее короткие черные волосы, полукруги бровей взлетают вверх, карие глаза блестят.

Ночью был салют. Бум! – раздавалось за окном. – Бум-бум-бум! Стены мигали разноцветными бликами, по полу бежали тени. Гулкие проемы окон вдруг всплескивали переливчато, сыпя яркими брызгами, и снова замирали. Это огромные праздничные люстры падали с неба на город. Город не отзывался, было тихо, только иногда взлаивала собака, или какой-нибудь потревоженный жилец открывал окно и, ежась, оглядывал горизонт. Многоэтажный город казался черной ямой, и люстры гасли, не долетая до него.

В комнате от постоянного бумканья рождались маленькие звуки: стукались висюльки люстры, попугаи скреблись в затененной клетке, и тихо звенели чашки на столе. Одна чашка была с отбитой ручкой. Ее разбили как-то случайно. Были гости, и было уже довольно поздно. Все устали и хотели спать…

– Мам, это не моя чашка.

– Да, Кать, я помню, твоя с отбитой ручкой.

Чашку, хоть и битую, не забыли, не загнали в угол шкафа к другой покалеченной посуде, которую выбросить жаль, а заклеить – плохая примета. Из нее пьют, ее моют. Это подарок Катиного жениха.

– Это мамин жених, – говорит Катя.

Мама больше всех радуется его приходу, цветам и подаркам. Она узнает его по телефону и говорит с ним высоким счастливым голосом о Прибалтике.

Однажды мама с папой ездили в Литву. Это было давно. В то время у них ничего еще не было, кроме большого чемодана, с которым отец приехал в Москву. Отложенные на пальто деньги таяли, как кусок льда в холодной воде – медленно, но верно.

Когда по телевизору показывают Прибалтику, на пожарный крик Кати сбегается вся семья. Отец тычет пальцем в экран и кричит так, будто в комнате глухие:

– Это здесь, здесь, помнишь, за углом!

Мать, подперев правый бок и покачиваясь, после передачи уходит на кухню – мечтать. Она создана для той жизни. Как в Литве…

Вся квартира заполнена открытками, сувенирами, от которых чуть исходит золотистый дух…

Катиного жениха зовут Женя. Он любит битую чашку не потому, что это его подарок. Он берет ее в одну руку, другой обнимает Катю за плечи, и всегда говорит одно и то же:

– Помнишь, Катенок, когда я тебя поцеловал, этот растяпа Сашка уронил чашку и облился. Все бросились его вытирать, и никто не заметил, как мы поцеловались еще раз.

Катя очнулась от воспоминаний, и стала думать о Жене. В девяностые он, как и многие другие, удрал в Штаты, позднее обосновался на Кипре. Она потеряла его из виду, потом случайно нашла через Интернет. Началась вялая переписка. Все то ушло, тот восторг, когда она влюбилась в него, и он ответил взаимностью. Это был взрыв чувств, но потом все медленно сошло на нет, осталась лишь дружба. Как это было:

Начало мая, а жара, как в самый разгар лета.

Женя говорит о своей новой картине:

– Она сюрнАя, – говорит он. – «Мой дым, но не мой дом», так я ее назвал. Завтра пойдем смотреть.

– Куда?

– В мастерскую, конечно.

Катя молчит.

Женя пристально смотрит на нее. Умные печальные глаза у Жени, как у старого сеттера, хотя он старше Кати всего на пару лет.

– А я тебе стихи написал. Новые. Слушай:

Вспоминаю голодный лес.

Он имел человеческий вес.

Ты как лес была голодна,

Когда оставалась одна.

А сегодня в голодном лесу

Я тебя на руках несу.

Как дырявые рукава,

Мои руки не греет трава…

– Хорошие стихи, – говорит Катя. – Красиво читаешь.

Не читает, а будто поет, напевает грустным, глубоким, как со дна озера, баритоном… Его голос убаюкивает ее, смысл стихов растекается мыльной пеной, сквозь которую проступают деревья с корявыми лапами, по лесу несет ее Женя на руках, а белое платье невесты мыльной пеной сползает с Кати и капает на траву…