Милинери

Николай порывисто обнял сестру, перекрестил ее и быстро вышел, она и ответить не успела. Соня распахнула окно. Занималось серенькое ветреное утро. Маленький обоз покидал постоялый двор. Она смотрела вслед брату, стараясь прогнать тревожные мысли.

На первый взгляд казалось, что Ялта живет прежней жизнью курортного городка. Так же гуляли по набережной нарядные дамочки под кружевными зонтиками, так же степенно вышагивали щеголеватые господа с тросточками, по дорожкам городского сада так же бегали девочки с бантами, в белых чулочках и чистенькие мальчики в матросках, так же громко играла музыка в приморских кафе и ресторанчиках, зазывая гуляющую публику. Но это только на первый взгляд…

Вся беспечность обитателей городка была лишь маской, скрывающей страх и тревогу. Слишком много на улицах немецких военных мундиров, слишком наглядно маячат на рейде военные корабли под иностранными флагами вместо привычных прогулочных судов, слишком быстро расхватывают газеты у мальчишек-разносчиков, слишком опасливо смотрят люди друг на друга, слишком много народу толпится в порту. Хозяйка гостиницы шепотом, с оглядкой, рассказала Софье о многочисленных расстрелах и погромах, прокатившихся по Ялте минувшей зимой, когда власть в городе перешла в руки ревкома. Особенно зверствовали прибывшие из Севастополя пьяные матросы и черносотенцы. После прихода немцев казни сменились массовыми грабежами. Мир в городке был зыбким.

– Уносите отсюда ноги как можно скорее. Куда-нибудь в приличные страны, – посоветовала владелица постоялого двора. Но Мария Феоктистовна и слышать не хотела о том, чтобы покинуть Родину без старшего сына.

– Как же мы уедем, когда Николенька остается тут? Он же нас потом не найдет в этой Европе! – твердила она, и Павел Николаевич согласно кивал.

Как-то так само получилось, что заботы о семье легли на плечи Сони. Она нашла недорогую квартирку на тихой улочке, прилегающей к речушке под названием Водопадная. Семье пришлось смириться и с теснотой, и со старой разномастной мебелью. Зато у квартиры имелся просторный, застекленный на манер веранды, балкон, покоящийся над тротуаром на двух железных столбах. Погожими вечерами этот балкон заменял им гостиную. И эти вечера за чайным столиком под хор цикад, лягушек и горлиц были такими уютными и мирными, что отступали все тревоги.

Софья довольно легко нашла работу в одной из контор, пригодилось умение печатать на машинке. И Павлушу пристроила курьером. Хоть и небольшие деньги, но и они позволяли семье не голодать и оплачивать проживание. Жизнь постепенно наладилась, как-то устоялась. Но Софью не оставляло ощущение зыбкости почвы под ногами, под тонкой поверхностью которой словно бурлила неведомая, но грозная сила.

Прошло около полутора лет. Немецкие мундиры на улицах Ялты сменились на военную форму добровольческой армии. Жизнь в городе все больше напоминала пир во время чумы. От Николая приходили тревожные письма, он писал, что удержать Крым, по-видимому, не удастся и настаивал, чтобы семья покинула отчизну. В марте пришла страшная весть о его гибели.

Лучше других членов семьи понимая ситуацию и зная характер брата, Софья внутренне была готова к этому удару, но вопреки всякой логике, она до последнего надеялась, что брат выживет в этом противостоянии, что однажды он вернется и скажет: «Уезжаем вместе, пора!». Не суждено.

В том же бою убили и Зину Бежанович. Ее смерть потрясла Соню не меньше, чем гибель Оленьки Чекмаревой. Она закрывала глаза и видела юных смолянок в белых платьях, беззаботно кружащихся в вальсе на выпускном балу. Разве можно было тогда представить, что их жизни оборвутся так скоро и так жестоко?!

Смерть старшего сына подкосила здоровье родителей. Едва оправившись от удара, они сами заговорили об отъезде. Больше их на Родине ничего не держало. Однако попасть на корабль оказалось непросто. В городе назревала паника. Порт был заполнен военными, у причалов и на рейде стояли только военные суда. Деникинская армия эвакуировалась, гражданское население эти корабли почти не брали.

Семья Осинцевых провела в порту несколько дней, в надежде попасть на какой-нибудь корабль, и уже было все равно, в какую страну удастся добраться, лишь бы спастись. Наконец удача им улыбнулась, к причалу подошло гражданское судно. Осинцевы, стараясь держаться рядом друг с другом, стали пробираться в толпе поближе к кораблю. Как только с судна спустили трап, толпа хлынула к нему, сметая тех, кто послабее. Соню сначала отшвырнули в сторону. Она испугалась и заработала локтями, вцепившись в ручку чемодана, который как живой рвался из рук.

– Кончай посадку, убрать трап! – раздалась команда с борта над самой ее головой. Соня еще энергичнее заработала локтями. Она почувствовала доски трапа под ногами. Теперь толпа сама несла ее вверх. В голове билось: «Только бы не упасть, только бы не оступиться». Сильные руки матроса подхватили ее и поставили на палубу. И тут же толчок в спину: «Проходь, проходь, нето зашибут». Девушка пробиралась вперед по палубе озираясь в поиске родных. «Поднять якорь! Отдать швартовы!» – раздалась команда с мостика, перекрывая шум толпы.

– Мама! Папа! Петя! – кричала Соня, пытаясь отыскать своих.

– Сонечка! Деточка! – уловила она сквозь лязг якорной цепи откуда-то снизу и тут же увидела родителей. Они стояли на причале и растерянно смотрели на нее. Сквозь толпу тех, кому не удалось попасть на палубу, к ним пробирался Петя. Соня кинулась назад, к трапу, но тот был уже поднят.

– Пустите! Пустите меня на берег! – кричала она матросам, убирающим швартовы.

– Куды? Куды пустить-то, барышня? Вишь, отчалили уже!

– Вы не понимаете! Моя семья осталась там!

– Да-а…, дела… Ну, считай, тебе повезло больше.

Соня вновь кинулась к борту, с отчаяньем глядя на ширящуюся черную полосу воды между судном и причалом. Она решилась прыгать, и уже перекинула ногу через ограждение, но чьи-то сильные руки обхватили ее за талию и втащили обратно на палубу.

– Пустите! Отстаньте! – вырывалась она. Оглянувшись, встретилась взглядом с молодым мужчиной, чье лицо, казалось, сошло с иконы – такие же тонкие удлиненные черты, прямая линия бровей под высоким лбом, и внимательный взгляд глянцево-черных непроницаемых глаз.

– Мои родители остались там, на причале, – в отчаянье сказала Соня.

– И что теперь? Вы хотите разбиться у них на глазах? Или попасть под винт?

– Нет… – уже тише ответила она.

– Вот и ладно. Ну, случилось так, что ж теперь? Приплывут следующим пароходом. А вы дождетесь их в Константинополе.

– Вы думаете, приплывут?

– Надо надеяться.

Незнакомец разжал руки. Меж тем корабль отошел от причала и медленно разворачивался к выходу из бухты. Соня побежала на корму, чтобы в последний раз увидеть родные лица.

– Я буду ждать вас в Константинополе! – кричала она. Петя тоже что-то кричал ей, но шум машины и гул толпы заглушали их голоса. Судно уходило все дальше. И уже не различить ни лиц, ни людей на причале. Вот, наконец, берег скрыла голубая дымка, а Софья все стояла у борта и смотрела туда, где остались все, кто ей дорог и все, что ей дорого, вся ее недолгая пока жизнь.

Глава 7. Константинополь

К ночи разыгрался шторм. Палуба корабля, словно гигантские качели, то вздыбливалась под ногами, то ухала вниз. Холодные брызги вынудили Софью спуститься в душный, переполненный людьми трюм, однако она быстро почувствовала, что не сможет находиться там, в закрытом пространстве укачивало еще сильнее. Очередной приступ морской болезни погнал ее вновь на палубу. Цепляясь за поручни, Соня пробралась на корму и постаралась укрыться за бухтой толстого каната и накрытой брезентом спасательной шлюпкой. Бухта защищала ее от ветра, а брезент от брызг.

Вокруг сгустилась темнота, словно весь мир закрасили черной тушью. Красноватые лучи прожекторов, закрепленных на корме и мачте корабля, выхватывали из этой темноты пенящиеся волны, окрашивая водяную пыль в тревожный кровавый цвет.

У Софьи уже не было сил переживать, она приняла тот факт, что осталась одна и положилась на волю Божью, просто сидела, забившись в закуток, как раненый зверек, и смотрела в темноту, борясь с подкатывающей тошнотой.

Бесшумно, словно призрак, рядом с ней возникла фигура в длинном дождевике.

– Вот вы где! А я уж думал, вы таки прыгнули за борт и отправились вплавь в Ялту. Разрешите присесть рядом?

Не дожидаясь ответа, мужчина уселся на палубу, откинул капюшон, и Соня узнала того самого человека, который помешал ей прыгнуть на причал. Помолчали.

– Да вы совсем замерзли, промокли… и, наверное, голодны? – спросил попутчик.

Тут только Соня вспомнила, что с утра ничего не ела, и ощутила острый приступ голода. Сумка с продуктами, приготовленными матушкой в дорогу, осталась у Пети. Мужчина вытащил из-за пазухи узелок, в котором оказалось несколько вареных картофелин, пересыпанных солью.

– Давайте-ка вместе перекусим… и согреемся немного, – он протянул ей фляжку.

Поколебавшись, девушка взяла картофелину, потом вторую. От самогона отказалась, но попутчик настаивал:

– Выпейте как лекарство, иначе простудитесь. В нашем положении не хватало разболеться!

Соня послушалась, отхлебнула обжигающей жидкости из фляжки, почувствовала, как живительное тепло разливается по ее телу, благодарно улыбнулась:

– Вы спасаете меня уже второй раз за день. Спасибо. Но зачем вы это делаете?

Мужчина пожал плечами, улыбнулся в ответ:

– Все мы братья и сестры по несчастью, надо поддерживать друг друга, чтобы выжить.

Соня уже не чувствовала себя такой потерянной и одинокой на этом корабле. Да и шторм как будто начал стихать. Слово за слово, и завязался разговор. Познакомились. Попутчик представился Богданом Игнатьевичем, Софья назвала себя.

– Софья Павловна Осинцева… – задумчиво повторил Богдан Игнатьевич.

– А его сиятельство граф Павел Николаевич Осинцев, случайно, не ваш батюшка?

– Вы знакомы с моим отцом? – удивилась Софья.

– Нет, лично не знаком, но читал его статьи о землеустройстве, крестьянском вопросе. Очень недурственные статьи. Вот не предполагал, что судьба сведет меня с его дочерью, да еще при таких обстоятельствах…

– В последнее время здоровье отца сильно пошатнулось. Его просто подкосила гибель Николя, старшего сына. А тут еще со мной такая история… Как-то он все это выдержит…

Соня доверчиво рассказала свою историю. Богдан слушал ее сочувственно, не перебивая.

Утро разбудило Софью криком чаек. Она обнаружила, что спала, положив голову на плечо вчерашнего знакомого и укрывшись его дождевиком. Странная ситуация. Но Софья уже устала удивляться тому, что с ней происходило. Она села, поправляя растрепавшиеся волосы. Вокруг корабля расстилалась спокойная водная гладь, словно не было никакого шторма. Впереди по курсу вставало солнце, окрашивая нежно-розовым светом чистое небо. А на западе гасли последние звездочки.

Соня разглядывала при свете утра спящего рядом мужчину. На вид ему было лет тридцать. Довольно высокого роста, худощавый, мускулистый, с покатыми плечами. Ладони узкие, словно женские, с длинными цепкими пальцами. Черты лица правильные, бородка-эспаньолка придавала ему библейский вид. Тут Соня заметила, что Богдан Игнатьевич тоже рассматривает ее из под полуопущенных век. Губы его расплылись в улыбке:

– Ну что, Софья Павловна, кажется, утро у нас доброе?

Волею обстоятельств, сдружились они быстро, и на берег в Константинополе сошли вместе. Соня чувствовала себя гораздо спокойнее рядом с этим уверенным в себе и заботливым мужчиной.

– Поищем недорогой отель поближе к порту, отдохнем, а завтра будем ждать на причале прибытия следующего корабля из Ялты. Глядишь – и встретитесь вы со своими близкими, – ободрял Богдан Соню. И она верила, что так и случится, с интересом озиралась по сторонам.

Впереди вдоль всего берега, сколько хватало глаз, расстилался огромный город. На фоне синего неба рвались ввысь белые стрелы минаретов, круглились купола мечетей. Вверх по склону взбирались сотни домов под красными черепичными крышами.

Выбравшись из шумной толчеи на пристани, наши путники очутились на мощеной булыжником улице, плотно застроенной двух и трехэтажными домами. Дорогу то и дело перегораживали прилавки и навесы многочисленных лавчонок и магазинчиков с пестрым товаром.

Соня с любопытством рассматривала одеяния встречных женщин. Головы и плечи их поверх вышитых шапочек покрывали платки, концами которых турчанки тщательно закрывали лицо, лишь глаза блестели из-под черных бровей. Под длинными халатами мелькали ножки в шароварах и забавных остроносых туфлях с загнутыми вверх носками. Засмотревшись на прохожих, Соня чуть не налетела на ослика, нагруженного тюками так, что виднелись только печальная морда, да кончики копыт, цокая которыми по мостовой он неспешно прошел мимо.

– Софья, не отставай, потеряешься в толпе, – окликнул ее Богдан.

Поплутав по извилистым улочкам, заглянув в несколько встречных гостиниц, они, наконец, остановили свой выбор на небольшой чистенькой гостинице с зелеными решетчатыми ставнями, хозяин которой немного говорил по-французски. Сняли два одинаковых номера по соседству на втором этаже.

Оставшись одна, Соня огляделась. Ей досталась узкая, вытянутая как пенал комнатка с выбеленными стенами. В глубине вдоль стены стояла кровать, над которой висел небольшой ковер. Ближе к двери располагался умывальник с зеркалом, а у окна напротив двери стоял круглый столик и стул. Вот и все убранство. Но после палубы корабля Соня была рада этому островку тишины и покоя. Турчанка-горничная принесла кувшин с горячей водой и пушистое полотенце. Соня с наслаждением вымылась и растянулась на мягкой кровати. Прикрытые ставни создавали в комнате уютный полумрак, и она почти сразу уснула.

Разбудил ее гортанный крик уличного торговца. Вскочив, Соня распахнула ставни и поежилась от утренней прохлады. Осеннее утро влилось потоками света в комнатку. Меж черепичных крыш виднелись позолоченные кроны деревьев, а дальше, за домами, раскинулось синее-синее море. Незнакомые звуки и запахи восточного города, чужая речь, низкий далекий гудок парохода – все волновало и манило. Она быстро привела себя в порядок, надела светлое платье с узким кожаным ремешком, жакет, шляпку и вышла из комнаты.

В номере Богдана было тихо, на стук в дверь никто не ответил. Поразмыслив, Соня спустилась вниз в холл гостиницы. Хозяин, коверкая французские слова, объяснил, что «мсье из соседнего номера» ушел рано утром. Соня вернулась в свой номер и села у окна, не зная, что предпринять. Ветерок донес с улицы запах свежей выпечки. Все путешествие она питалась впроголодь, и вчера заснула, не успев поужинать, поэтому есть захотелось нестерпимо.

Со стороны моря вновь раздался гудок парохода. Соня подумала: «А вдруг это причаливает пароход из Ялты? Ведь семья не сможет разыскать меня в этом огромном городе! Нельзя терять время, сидеть и ждать Богдана. Мне надо быть на причале весь день».

Выйдя на улицу, она в нерешительности остановилась. Попыталась прочитать название гостиницы, не смогла, вернулась в холл. Расспросив хозяина, постаралась запомнить название отеля, что-то вроде «Есил кесе». И теперь уже более уверенно отправилась в сторону моря. Улица, разветвляясь, извивалась змеей. Ноги сами привели Софью к кондитерской, откуда так вкусно пахло свежей выпечкой и кофе. «Ничего страшного, если я быстренько позавтракаю», – подумала девушка и села за свободный столик. К ней, лучезарно улыбаясь, устремился симпатичный официант. Однако ни одного слова в его быстрой речи она не поняла. На помощь первому подошел второй официант, постарше.

– Мадмуазель русский? – спросил он, – Как платить? Мы принимай только осман лира!

Софья открыла кошелек. Там лежали керенки, крымские рубли и немецкие марки. Официанты дружно помотали головами, лучезарные улыбки тут же исчезли, и, потеряв к ней всякий интерес, они удалились. А ей ничего не оставалось, кроме как покинуть кафе под насмешливыми взглядами других посетителей.

Чуть не плача от голода и унижения Соня шла по улице. Потом спохватилась, что, кажется, идет не в ту сторону. Повернула обратно, но за углом никакой кондитерской не оказалось. Она прошла еще несколько метров, свернула в одну улицу, потом в другую и поняла, что окончательно заблудилась, и уже не знает, в какой стороне ее гостиница, а в какой порт.

А вокруг кипела чужая жизнь, звучала непонятная речь. Две турчанки развешивали ковер на просушку на балконе второго этажа, и старшая что-то сердито выговаривала младшей. Из ворот дома напротив вышли мужчина в красной феске и женщина в расшитом шелком кафтане поверх платья. Мужчина запер ворота и деловито пошел вверх по улице, женщина молча засеменила следом, придерживая узел с поклажей на голове. Город жил своей жизнью, и никому не было дела до потерявшейся в его улочках Сони.

Низкий пароходный гудок раздался слева. Софья рассудила, что главное сейчас поскорее попасть в порт, поэтому свернула налево, решив идти на звуки моря. Улицы по-прежнему изгибались, ветвились, но она ориентировалась по мелькавшим между крыш лазурным лоскуткам воды и, наконец, вышла на берег. Оглядевшись, поняла, что оказалась довольно далеко от порта. Идти по влажному песку было тяжело, тонкая ткань платья липла к взмокшему телу, однако возвращаться в паутину незнакомых улиц Соня не решилась, пошла по берегу мимо каких-то складов, контейнеров, груд ящиков, тюков.

Около одного из строений она увидела трех мужчин, сидевших на корточках вокруг костра. Все они с любопытством уставились на девушку. Она постаралась прибавить шаг, но один из турок нагнал ее, что-то спросил.

– Я не понимаю, – ответила Соня и почти побежала. Впереди показалась набережная с гуляющими людьми. Но преследователь не отставал, схватил ее за руку, потащил назад, к строению. Оттуда к ним приближались еще двое. Соня отчаянно вырывалась и кричала:

– Пустите!… помогите!… ой, мамочка!… Богдан!… Богдан!!!

Услышала, что кто-то бежит со стороны набережной. Мимо ее лица просвистел кулак, и турок кулем свалился к Сониным ногам, выпустив ее руку. Богдан, а это был он, повернулся к двум товарищам ее преследователя. Лицо его исказил звериный оскал, глаза сузились в щелочки и горели холодным огнем, отчего он стал похож на готового к нападению волка. Турки развернулись и бросились наутек, не дожидаясь его кулака. Соня и сама испугалась его вида. Богдан шагнул к кромке воды, ополоснул лицо, и уже с обычным видом повернулся к Соне, спросил строго, как нашалившего ребенка:

– Пойдем на набережную, дорогой расскажешь, как тебя сюда занесло, и почему ты не дожидаешься меня в гостинице, как договорились.

Он перешагнул через пытающегося встать парня, взял ее за руку, увлек за собой.

– Но как?.. Откуда ты тут?…

– Это счастье, что я был тут, услышал твои крики.

Соня поежилась, представив, что бы с ней было, не окажись Богдан неподалеку.

– Откуда, откуда… Деньги нам на завтрак зарабатываю, лиры их османские, чтоб их…

– Как?

– А пойдем, сама увидишь как.

На набережной стоял небольшой складной мольберт. Рядом, на парапете, лежал уже виденный Соней чемоданчик, в котором оказались краски, кисточки, и измазанная красками палитра, а к мольберту был прикреплен незаконченный рисунок: вид на море, парусник, причал. Богдан взялся за кисти.

– Так ты художник? –удивилась Софья. – Ты мне об этом не сказал.

– А ты не спрашивала. Садись-ка на парапет, будешь моей моделью. На твой портрет покупатели точно найдутся.

Соня послушно уселась, подставив лицо осеннему солнышку и свежему бризу. Она думала о том, что Богдан прав, она рассказывала ему о своих злоключениях, но не удосужилась поинтересоваться его историей. Обсуждались только ее проблемы. Или он сам переводил разговор на то, что ее волновало, предупреждая расспросы? Она совсем мало знает об этом мужчине, дважды за последние дни спасавшем ее. Соня смотрела на его вдохновенное лицо, обрамленное длинными волосами, на кисточку в ловких пальцах и думала о том, что ей интересно с этим человеком, хочется узнать, понять его.

Глава 8. Двуликий Янус

На смену долгой, теплой осени неизбежно пришла промозглая, ветреная зима. Вот когда Софья пожалела о теплых вещах, брошенных в вагоне под Ростовом! Ей пришлось распрощаться с любимыми серьгами, чтобы купить зимнюю одежду. Покупали вместе с Богданом в одном из многочисленных магазинчиков недалеко от гостиницы, поэтому Соня теперь, выходя на улицу, почти ничем не отличалась от обычной турчанки. Помимо тепла этот наряд имел то преимущество, что в нем она не привлекала внимания и чувствовала себя более защищенной. К тому же, в этом был элемент игры, новый образ забавлял ее, она чувствовала себя словно на маскараде.

Рано утром они с Богданом спешили по сбегающей вниз к морю узкой улочке к набережной Эминеню. Там ее спутник раскладывал на парапете или на лавочке свои картины, расставлял мольберт и ждал заказчиков, покупателей, а Софья, купив по пути у уличного торговца горячий симит – бублик с кунжутом, и плотнее, по самые глаза, завернувшись в теплый платок, спешила дальше к Галатскому мосту. С надеждой вглядывалась она в корабли, входящие в акваторию внешнего порта, высматривая знакомый Андреевский флаг. Но суда, чаще всего, оказывались военными, немногие пассажирские приходили из других портов, из Ялты транспортников не было.

А вечерами или в штормовую погоду, когда корабли, опасаясь сильного течения, не заходили в Босфор, Соня помогала Богдану растирать краски, грунтовать холсты. Ей нравилось наблюдать за тем, как он рисует, как на холсте возникает и оживает знакомый пейзаж, приобретая какой-то новый, несколько таинственный смысл. Но сам автор относился к своим творениям слегка пренебрежительно.

– Разве это живопись? – говорил он в ответ на Сонину похвалу. – Так, сувениры для невзыскательной публики. Но придет время и для настоящих картин.

Софью манили к себе холст, кисти, ей хотелось попробовать свои силы. Господин Зорин, учитель рисования в институте благородных девиц, хвалил ее способности, говорил, что у Осинцевой есть чувство гармонии, видение перспективы, плавность линий. У нее получались неплохие акварели, но вот с масляными красками работать не приходилось. Со стороны казалось, что в этом нет ничего сложного. Она попробовала – получилась грубая мазня. Богдана развеселила Сонина попытка, да так, что у девушки слезы навернулись. Заметив это, он прекратил насмешки и взялся объяснять азы работы с красками. Софью увлекли эти уроки. Она с восхищением наблюдала, как нарисованный ею цветок оживает под его кистью. Несколько уверенных мазков – и рисунок становится объемным, появляется восковая прозрачность лепестков, дрожащая капелька росы, в которой отражается целый мир. Волшебство! Софья оказалась способной ученицей, и пришел день, когда Богдан вполне искренне похвалил ее работу.

Однажды декабрьским вечером, за ужином, Богдан молча положил перед Софьей газету «LE SPECTATEUR ORIENTAL», изданную на французском языке. Среди прочих новостей была заметка о том, что после вывода войск Антанты, Добровольческая армия Врангеля не удержала Крым. Красные заняли весь юг России, повсеместно установлена советская власть. Там же говорилось о «красном терроре», о массовых расстрелах белых офицеров и дворян, не успевших покинуть Крым.

У Софьи все поплыло перед глазами, как сквозь вату доносился голос Богдана, убеждающий, что не следует отчаиваться и терять надежду.

– Твои родные вполне могли попасть на корабль, идущий в Грецию, на Кипр, в любой другой порт на Черноморском или Средиземноморском побережье. Скорей всего, так и получилось, ведь у них было время для эвакуации, – успокаивал он ее.

Но Соня понимала, что даже здесь, в Константинополе, разыскать человека, с которым разминулся, почти невозможно, что уж говорить про всю Европу! И шансов вновь увидеть родные лица, обнять маму, отца, брата практически нет. Эта статья словно подвела черту под ее прежней жизнью. Там, за чертой, остались девичьи мечты, тепло семейного очага, любовь близких, так и не сбывшиеся надежды, а здесь пустота, ночные кошмары, безразличие чужих людей и совершенно неясное будущее. Дни потеряли смысл. Незачем было ходить в порт, нечего ждать. Часами сидела Софья у окна, уронив на колени руки, и глядя в одну точку. Перед ее мысленным взором всплывали картины недавнего прошлого: утро в их имении, матушка с Агашей на веранде, перебирающие вишню, запах варящегося варенья, поездки верхом на дальнюю пасеку с отцом, его раскрасневшееся, веселое лицо, братья и Серж, играющие в лапту на лужайке. Тогда для Сонечки это были просто обычные летние дни, мечты уносили ее в будущее, казалось, что счастье где-то там, впереди. Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что это и было счастье, ушедшее безнадежно.

Однако новые проблемы вывели Софью из состояния апатии. Безденежье грозило голодом и бездомностью. Холодный зимний ветер выдул с набережных и площадей праздную состоятельную публику. Никто не заказывал портреты, картины продавались плохо. Чтобы заплатить за гостиницу, купить самое необходимое, приходилось закладывать золотые монеты и кольца из заветного пояска. Сначала Богдану удавалось выкупить и вернуть ей заложенную вещь, но потом его заработка уже не хватало на это, и фамильное золото уходило в ломбард безвозвратно.