Прикладная венерология

На оформление бумажек ушло около часа. Кадровичка Ксения Ивановна, несмотря на свою внешнюю колючесть, оказалась приятным человеком. Она угостила Михаила чаем с пряниками и дала ему несколько советов.

– С главным врачом спорить нельзя, она этого не выносит. Если отчитывает, то не пытайтесь оправдываться, будет только хуже. Нужно признавать свои ошибки и обещать их исправить, тогда пронесет, отделаетесь устным выговором. А если спорить начнете, то можете и до увольнения доспориться, были случаи… На работе ничего крепче чая пить нельзя, даже после того, как все дела закончены. У нас при старом главвраче с этим свободно было, потому что он и сам любил приложиться к бутылочке, так многие прямо с утра начинали квасить и к обеду были уже никакие. Марианна Витальевна была вынуждена жестко закрутить гайки, а она человек такой – если закрутила, то не ослабит. С перегарным выхлопом являться на работу тоже не советую. Курить можно в подвале, там есть специальный закуточек…

– Я не курю, – сказал Михаил. – Да и спиртным особо не увлекаюсь.

– Значит, женщинами увлекаетесь! – уверенно сказала Ксения Ивановна. – Не бывает неба без облачка, а мужика без греха. К романам между сотрудниками Марианна Витальевна относится спокойно, с пониманием, лишь бы это работе не мешало. А вот амуры с пациентами сильно не одобряет.

– Да какие с ними могут быть амуры?! – удивился Михаил. – Не та ситуация…

– Бес, который под ребром сидит, ситуациями не интересуется, – усмехнулась кадровичка. – На моей памяти у нас четыре случая было, когда у врачей с их бывшими пациентами до брака доходило. Но если все серьезно, то никто и слова не скажет. А кобелировать налево-направо вам здесь не дадут, можете не надеяться. У нас – правильное учреждение!

Последняя фраза была сказана с великой гордостью.

– Я и не надеялся, – проворчал Михаил, у которого сложилось такое впечатление, будто он попал в монастырь.

Заведующий отделением профилактических медицинских осмотров Даниил Юрьевич оказался однокашником Михаила, окончившим Третий мед десятью годами ранее. После неизбежного в таком случае обмена воспоминаниями, Даниил Юрьевич хлопнул Михаила по плечу и с удовлетворением констатировал:

– Нашего полку́ прибыло!

– Если честно, то мне хотелось бы прибыть в другое отделение, – сказал Михаил. – Без обид, конечно.

– Какие могут быть обиды! – ответил начальник-однокашник. – Я тебя прекрасно понимаю. Сам согласился работать здесь только ради заведования. Где бы еще меня назначили заведующим на четвертом году работы? Вот посижу еще немного и двину куда повыше. А тебя порекомендую на свое место. Как тебе такая перспектива?

– Как-то не очень, – честно признался Михаил. – Карьера меня особо не увлекает, главное, чтобы работа была интересной, а на профосмотрах какой интерес? Одна тоска. Честно говоря, я не понимаю, почему главный врач отправила меня сюда. В отделе кадров сказали, что у вас много желающих на мое место.

– Желающие есть, – подтвердил Даниил Юрьевич. – Но тут вопрос психологический. Тем, кто хочет здесь работать, Марьяша такой возможности не предоставит, поскольку понимает, что мотивы у них… кхм… гниловатые. А тебя она сразу раскусила, поняла, что ты птица другого полета. Потому сюда и направила. Такая вот борьба противоположностей.

«Раскусила? – подумал Михаил. – Надо дать ей понять, что она составила обо мне неверное мнение. Выжду пару недель и подкачусь к ней с цветами-конфетами: «Ах, Марианна Витальевна, как я счастлив, что попал в отделение профосмотров! Спасибо вам огромное! Ура! Ура! Ура!». Должно сработать…

Сработало замечательно. Спустя три дня Михаила перевели в поликлиническое отделение.

– Вот только обрадуешься хорошему человеку, как его сразу же забирают! – сокрушался Даниил Юрьевич. – Не понимаю я такого подхода, вот хоть убей.

«А что тут понимать? – удивлялся про себя Михаил. – Марианна Витальевна из тех «поперечниц», которых при утоплении следует искать не по течению, а против него. Если хочешь от нее чего-то добиться, то покажи, что тебе этого совершенно не хочется…».

Разумеется, Михаила посадили не на венерологический, а на дерматологический прием, но это быстро удалось исправить. Субботние дежурства в поликлиническом отделении распределялись с большим скрипом. Коллеги не имели желания работать по субботам – у кого-то дача требует присутствия, у кого-то семейное празднество запланировано, а кому-то для здоровья нужно отдыхать два дня подряд… После вывешивания графика на следующий месяц заведующую отделением начинали изводить упреками и просьбами.

– Юлия Геннадиевна, разве вы забыли, что я в прошлом месяце лишнюю субботу взял по вашей просьбе? Я надеялся, что вы учтете это при составлении графика!..

– Юлия Геннадиевна, у меня племянница шестнадцатого замуж выходит, а вы мне рабочую субботу поставили!..

– Юлия Геннадиевна, ну уж меня-то, как пенсионерку, можно было бы не запрягать по субботам?..

Понаблюдав за этой кутерьмой, Михаил сделал заведующей отделением предложение, от которого та не смогла отказаться – вы меня переводите на венерологический прием, а я за это обязуюсь работать по субботам, беспрекословно и постоянно. Свободного времени у Михаила было много, а уехать в Москву можно и после приема, который заканчивался в два часа.

– Ты продался в рабство ради служения Венере! – пошутил Даниил Юрьевич.

– Она этого заслуживает, – ответил Михаил. – Однозначно!

Глава четвертая. Роковое полотенце

К молодым врачам пациенты относятся настороженно, часто интересуются, где доктор учился и давно ли вообще работает. Обучение в столичном вузе и прохождение ординатуры в Государственном научном центре дерматовенерологии производили на пациентов хорошее впечатление, которое дополнялось солидными манерами Михаила. Для пущей солидности он попытался было отрастить бороду, но на восьмой день побрился – не понравилось. Ходить на работу в костюме и при галстуке тоже не очень-то нравилось, потому что Михаил предпочитал свободную одежду, но тут уж пришлось переступить через свои предпочтения. Имидж был продуман до таких мелочей, как «паркер», выглядывавший из верхнего кармана халата и парочка научных журналов на столе. Вообще-то Михаил знакомился с медицинскими новостями дома, в тишине и покое, но прочитанные журналы приносил на работу и держал на столе. Пациенты впечатлялись, когда доктор посреди приема раскрывал журнал, тыкал пальцем в статью и говорил: «Это как раз про ваш случай». Сразу понятно, что Михаил Владиславович лечит не по старинке.

С медсестрой Фаиной, бойкой дамочкой неопределённого возраста, Михаилу и повезло, и не повезло. Попросишь отнести в регистратуру карты или отыскать какой-нибудь анализ – пропадет, как минимум, на полчаса. Или скажет «я на минуточку», вроде бы в туалет, а на самом деле уйдет надолго. Но, с другой стороны, в одиночку работается свободнее, а это важное преимущество. Если нужна была приватность, Михаил давал Фаине какое-то «срочное» поручение и спокойно общался с пациентом. Сестринскую работу Михаил принципиально не делал, чтобы Фаина не разбаловалась окончательно. Отработанные карты перекладывал к ней на стол и просил пациентов подождать, пока придет медсестра и выпишет направления с рецептами. Исключения делал только для скандалистов-торопыг, которым дай все прямо сейчас, иначе они побегут жаловаться. Короче говоря, приспособился и был доволен. Даже Фаинину болтливость использовал в рекламных целях – то расскажет, как в ординатуре поставил трудный диагноз быстрее профессора, то «по секрету» расскажет, что работает над монографией о лечении хламидиоза, то еще что-то в том же духе… Когда Фаина поинтересовалась почему «такой красивый и умный мужчина» до сих пор не женат, Михаил ответил, что собирается заняться устройством личной жизни только после защиты кандидатской диссертации. Убил одним выстрелом двух зайцев – лишний раз подтвердил свою серьезность (диссертацию пишет, ого!) и немного охладил пыл диспансерных незамужних дев, которые изрядно доставали своим вниманием. Самой активной была дерматолог Дроздова, сорокалетняя экзальтированная брюнетка, косившая под Анну Ахматову. Волосы она собирала в пучок на затылке, смотрела томно-многозначительно и постоянно куталась в кружевную вязаную шаль с длиннющими кистями, которая снималась на пять минут после очередного замечания заведующей отделением, а затем снова оказывалась на плечах.

– Я постоянно мерзну… – пожаловалась Дроздова при знакомстве. – От одиночества. Одиночество – это ледяная клетка…

Во взгляде ее явственно читался призыв: «сломай же клетку и согрей меня своей любовью!».

– Гемоглобин не проверяли? – неромантично поинтересовался Михаил. – Железодефицитная анемия часто протекает бессимптомно, только руки-ноги мерзнут.

Дроздова поморщилась, словно услышала какую-то пакость, поплотнее запахнула шаль и ушла в свой кабинет. Михаил понадеялся на то, что продолжения не будет, но сильно ошибся. Дроздова избрала беспроигрышную тактику – она подгадывала так, чтобы уйти домой одновременно с Михаилом и ему в течение четверти часа приходилось терпеть ее общество. Ладно бы разговоры вела интересные, а то ведь несла всякую пургу. Например, посмотрит с загадочным прищуром и доверительно скажет:

– Я ноги не брею и подмышки тоже. Принципиально. Хочу, чтобы меня любили такой, какая я есть. Но там регулярно меняю антураж, потому что в женщине непременно должна быть изюминка.

Вот что на это можно ответить? Михаил молчал и улыбался.

На углу его дома, Дроздова зябко передергивала плечами и говорила:

– Сто лет мимо централа хожу, но все никак не привыкну. От него таким страданием веет, что сердце останавливается…

Эти слова звучали как предложение поднапрячься и проводить девушку до дому, чтобы ей не было страшно идти мимо Владимирского централа. «А вы на автобусе поезжайте, – вертелось на языке у Михаила. – Или перейдите на другую сторону улицы». Сам он ничего такого не ощущал. Ну – централ. Ну – одна из самых старых российских тюрем. Ну – решетки и колючая проволока. Ну и что с того?

Уяснив, что к себе домой Михаила заманить не получится, Дроздова решила напроситься в гости. На подходе к дому Михаила вдруг ойкнула и сказала, что подвернула ногу, да так, что ступить больно. Михаил заботливо усадил ее на ближайшую скамейку, вызвал такси и галантно заплатил водителю стольник за доставку травмированной страдалицы домой. Стольник ему Драздова назавтра вернула с таким трагическим видом, будто отдавала последние деньги. Ах, можно подумать…

Другие претендентки были посдержаннее. Строили глазки, угощали чем-то самопечным, норовили прижаться бедром на собрании. Но, по крайней мере, до дому не конвоировали, в гости не набивались и интимностями не делились.

Напутствуя сына перед отъездом во Владимир, отец сказал:

– Молодой специалист должен быть не как все, а лучше всех! Не упускай шансов!

Легко сказать: «не упускай». А что делать, если их нет? С пациентами тоже не все было гладко. Состоятельные люди и вообще весь местный солидняк предпочитал обращаться к своим, хорошо знакомым врачам, а не к какому-то залетному молодому человеку из Москвы. «Ничего! – говорил себе Михаил. – Всему свое время… Все будет… Все будет хорошо и даже очень».

«Первой ласточкой» стал главный художник местного драматического театра, который гордо именовался «академическим».

Войдя в кабинет, художник посмотрел на Михаила так многозначительно, что он сразу же попросил Фаину отнести в регистратуру отработанные карты. Когда Фаина ушла, пациент закатил глаза к потолку, покачал головой и сказал:

– Какое счастье, что вы здесь работаете!

Михаил от таких слов немного прибалдел – надо же, оказывается у него уже составилась репутация. Но следующей фразой пациент вернул его с небес на землю.

– К местным врачам я обращаться не хочу, потому что меня знает весь город…

История была старой, как мир, и банальной как салат оливье. В театр заявилась юная корреспондентка «Российского театрального журнала», которая сразу же очаровала пятидесятилетнего Олега Александровича. Он предложил ей поужинать вместе, после ужина был секс, а через несколько дней появилось чувство жжения при мочеиспускании и прочие прилагающиеся к этому ощущению симптомы. Ладно бы это, но до появления жжения Олег Александрович имел близость со своей законной супругой, которую горячо любил и сильно уважал (иначе говоря – побаивался). Симптомы у супругов появились практически одновременно…

– Сам не знаю, как все это случилось, – вздыхал Олег Александрович. – Бес попутал! На ужин я ее приглашал без задней мысли, просто хотелось, чтобы у девушки остались хорошие впечатления о театре. Вы же понимаете, что чем лучше впечатления, тем хвалебнее статья… А потом как-то само собой сложилось… Боже мой! Вы бы видели сейчас мою Машу! Впрочем, завтра вы ее увидите, мы вместе к вам придем… Сегодня я пришел, так сказать, на разведку, договориться о том, чтобы лечение было анонимным… А, может, не мы к вам, а вы к нам придете, а? Домой, за отдельную плату…

– Нет, на первый раз лучше уж вы ко мне приходите, – ответил Михаил. – Надо будет сдать кровь, мазок… Насчет огласки можете не беспокоится, из нашего учреждения ничего на сторону не выносится…

– Может и так, – хмыкнул Олег Александрович, – но даже сам факт прихода в ваше учреждение уже компрометирует.

– Почему? – удивился Михаил. – Может вы с аллергическим дерматитом пришли?

– Впрочем, это не так уж и важно, – Олег Александрович отчаянно махнул рукой, словно прощаясь со своим добрым именем. – Меня другое волнует – как мне теперь смотреть в глаза Маше? Как сохранить семью? Она же может и на развод подать, а я без нее жить не могу! Мы уже двадцать три года вместе, сыну двадцать лет… Если бы я в баню ходил или бы уезжал куда-нибудь недавно, то можно было бы придумать версию с бытовым заражением…

– Не прокатит, – покачал головой Михаил. – Бытовое заражение сифилисом можно обосновать, а вот уретрит – нет. Неубедительно будет.

– Надеюсь, что сифилисом она меня не наградила! – Олег Александрович истово перекрестился, а затем трижды символически сплюнул через левое плечо.

Михаил сдержал улыбку. Его забавлял страх широких масс перед сифилисом. Да, когда-то давно, до появления антибиотиков, сифилис был весьма грозным заболеванием. Но сейчас он лечится легче уретрита. Возбудитель сифилиса бледная трепонема – та еще неженка, ранимая и не умеющая хорошо защищаться. Если правильно выбрать антибиотик и назначить его в адекватной дозировке, то трепонемы быстро гибнут. А вот с хламидиями иногда просто не знаешь, что делать.

– Мы все проверим и все вылечим, – успокаивающим тоном сказал Михаил. – Главное, чтобы вы с супругой лечились вместе, синхронно…

– Главное, чтобы до развода не дошло, – закручинился Олег Александрович. – У меня тогда вообще вся жизнь под откос пойдет, и в моральном смысле, и в материальном. Я хоть и главный художник театра, но зарабатываю немного, у Маши прибыльный бизнес. Знаете ресторан «Максим Максимыч» на Княгининской? Это наш, то есть Машин. А еще у нее три пиццерии «Мамбо неаполитано»…

В одной из упомянутых пиццерий Михаилу бывать доводилось, а пафосный хрустально-белоснежный «Максим Максимыч» он обходил стороной, предпочитая более демократичные заведения вроде паба «Четыре пивовара».

– Может, можно что-то придумать? – Олег Александрович с надеждой заглянул в глаза Михаилу. – Вы же врач, в Москве учились…

«Да хоть бы и в Париже, – подумал Михаил. – Ну что тут можно придумать?».

Олега Александровича ему было искренне жаль. Видно, что не ловелас он прожженный и не кобель записной. Ну – согрешил разок, было дело. И из-за этого жизнь под откос?

– Моя благодарность была бы просто безграничной… Как и моя признательность…

По Олегу Александровичу чувствовалось, что с благодарностью он не кинет. Михаил уже научился отличать потенциальных кидал от честных людей. Опять же – первый пациент из числа местной элиты, причем работающий в таком клиентурно-перспективном месте, как театр. Недаром же говорят, что травматологов кормят спортсмены, а венерологов – богема. На добы помочь. Но как?

Озарение пришло в тот момент, когда Олег Александрович достал из кармана бумажник и показал Михаилу фотографию своей Маши. Михаил не понимал традиции ношения фотографий близких людей в бумажниках, но и от нее, как оказалось, может быть польза. При взгляде на Машу, немного похожую на артистку Ходченкову, Михаил придумал, как Олег Александрович сможет выйти из сложной ситуации без потерь.

– В принципе, можно представить дело так, будто не вы заразили жену, а сами заразились от нее, – задумчиво сказал Михаил.

– Да вы что, доктор! – затрепыхался Олег Александрович. – У меня язык не повернется сказать Маше такое! Это будет чудовищное оскорбление! Маша просто идеальная жена, за всю жизнь она не дала мне ни малейшего повода к ревности или каким-то подозрениям. Да после этого она со мной наверняка разведется…

– У вас с сыном хорошие отношения? – спросил Михаил.

– В общем-то нормальные, – Олег Александрович удивленно поднял брови. – Мы с ним дружим, он хороший парень…

– Живет он с вами?

– Да, у нас пятикомнатная квартира, всем места хватает.

– Давайте сделаем так, – предложил Михаил, посмотрев на часы. – Я сейчас выпишу направления на анализы для вас с супругой, а вы пока позвоните сыну и договоритесь с ним о встрече где-нибудь поблизости. Я заканчиваю через двадцать минут, пусть он поторопится. Скажите, что разговор срочный, вопрос жизни и смерти.

– А Саня-то тут при чем? Вы можете объяснить?

– Вот встретимся – и объясню, – пообещал Михаил. – Если он согласится вам помочь, то все будет хорошо.

– Конечно согласится! – заверил Олег Александрович, доставая из кармана пиджака мобилу.

Встречу он назначил в заведении с чудным названием «Барон и Фараон», о котором Михаил не знал, потому что оно находилось в стороне от его обычного маршрута. Если Олег Александрович выглядел типичным интеллигентом, имевшим полный набор «видовых признаков», начиная с очков и заканчивая таким архаизмом, как запонки, то сын Саня оказался плечистым качком с наголо бритой головой, взглядом исподлобья и татуированными руками. Увидишь такого – и сразу же захочется перейти на другую сторону улицы, от греха подальше. Но рукопожатие у него было вежливым, мягким, а лексикон – вполне себе культурным.

– Счастье ваших родителей, Александр, зависит от того, как вы сыграете свою роль, – предупредил Михаил первым делом. – Я сейчас изложу вам сценарий, допью свое пиво и уйду, а вы с папой тщательно проработаете все детали. Так, чтобы мама приняла бы все за чистую монету.

Отец и сын синхронно кивнули.

– В прошлую среду днем вас с супругой не было дома? – спросил Михаил, глядя на Олега Александровича.

– Не было, – ответил тот. – Я обычно ухожу в десять и возвращаюсь к шести, если не остаюсь на спектакль, а Маша уезжает раньше. Она каждый день с утра объезжает свои заведения, а потом часов до семи сидит в офисе. Общепит – это ужасно хлопотное дело…

– Хорошо, – перебил Михаил. – Значит в среду днем, когда родители были на работе, вы, Александр, привели домой девушку и имели с ней секс. После секса девушка пошла в душ, но вы забыли дать ей полотенце, поэтому она вытерлась полотенцем вашей мамы. Вы это точно знаете, поскольку она вышла к вам обернув бедра маминым полотенцем. Представили ситуацию?

– А что там представлять? – сказал Олег Александрович. – Это хорошо знакомая ситуация. Саня у нас уже не ребенок и далеко не монах.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Михаил. – Она вышла к вам, обернутая в полотенце и у вас было еще немного приятного, а потом вы начали спешно наводить порядок и вместо того, чтобы кинуть полотенце в стиральную машину, машинально повесили его туда, где оно обычно висело. А позавчера вы почувствовали дискомфорт при мочеиспускании и увидели выделения из мочеиспускательного канала. Вы поняли, что заразились от той девушки. Что вы ей сказали, придумайте сами, это большого значения не имеет. Важно то, что она сказала вам. «Да, оказывается я больна и уже лечусь, прости меня, за то, что я тебя заразила». Как-то так. А сегодня вы, Александр, узнали от папы, что они с мамой тоже заболели. И вы поняли, что мама заразилась через полотенце, которое использовала ваша подруга. Вам все понятно?

– Да мама меня убьет! – растерянно сказал Саня. – Голову оторвет и на стену повесит…

– Не убьет, – успокоил Михаил. – Матери любят своих детей, особенно – единственных. Максимум, что вам грозит, так это неприятный разговор. А вот у Олега Александровича риски гораздо выше.

– Ну, да, – согласился Саня после недолгого раздумья. – Но ты, папа, будешь мне капитально должен, учти это.

– О чем речь! – развел руками Олег Александрович. – Лишь бы прокатило!

– Если роль будет сыграна хорошо, то прокатит! – обнадежил Михаил.

Прокатило. Утром следующего дня Михаил выслушал рассказ Марии Андреевны о том, как безалаберный сын заразил своих любящих родителей. Олег Александрович сидел рядом и горестно качал головой – ну и дети пошли, прыти много, а мозгов мало!

Благодарность Олега Александровича воплотилась в двадцать зелененьких бумажек с портретом Бенджамина Франклина, литровую бутылку «хеннесси» и обещание «всем буду рассказывать, какой вы замечательный». Последнее порадовало Михаила больше всего, ведь добрая слава дороже любых денег.

Глава пятая. Все первичное вторично, а все вторичное первично

Раз в пять лет врачи должны проходить курсы повышения квалификации. Эти полтора или два месяца большинством врачей воспринимаются как некая разновидность оплачиваемого отпуска. Учиться гораздо легче, чем работать, отношение к курсантам гораздо либеральнее, чем к студентам, да и вообще известно, что смена обстановки – это отдых. У невропатолога Владимирской областной клинической больницы Калашникова отдых получился особо качественным. Калашникова отправили на курсы в Москву, где он остановился у своего однокашника. Однокашник был холостым и вел довольно веселый образ жизни. Калашников старался от него не отставать, повышал не только профессиональную квалификацию, но и амурную.

Дома Калашникова ждала жена Люба, поэтому в последнюю неделю своего пребывания в Москве он благоразумно воздерживался от контактов с женщинами. Пауза носила диагностический характер – если вдруг и подцепил что-нибудь, так лучше узнать об этом до встречи с женой. Тогда можно будет на время лечения уклониться от близости под каким-нибудь благовидным предлогом. А вот если наградишь жену столичным «подарком», то пиши пропало. Люба была верной женой и своего непутевого мужа тоже считала верным, потому что тот умело прятал концы своих интрижек в воду. А верные жены тяжело прощают измены, если вообще прощают. Опять же, в первую встречу с женой после длительной разлуки нужно проявить определенный энтузиазм, а для этого нужно немного изголодаться и подкопить силенок.

Свободные вечера нужно было чем-то скрашивать, вдобавок известно, что алкоголь провоцирует течение воспалительных заболеваний мочеполовых органов, поэтому Калашников со скуки и ради надежности эксперимента каждый вечер хорошенько напивался. Ну а что еще делать гостю в столице? Или гулять, или пить, или совмещать первое со вторым. Легкое недомогание, появившееся у него в день отъезда, Калашников счел последствием обильных возлияний. Благополучно добравшись домой, он показал истосковавшейся Любе «небо в алмазах», поужинал домашними пельменями, на которые Люба была великая мастерица, выпил водочки и заснул спокойным сном человека, у которого все хорошо.

Наутро оказалось, что хорошо далеко не все. Температура подскочила до тридцати девяти с половиной градусов, появился надсадный кашель и такой тревожный симптом, как одышка в состоянии покоя. Люба вызвала «скорую», которая увезла Калашникова в его «родную» областную больницу с диагнозом двусторонней пневмонии. В больнице выяснилось, что пневмония правосторонняя, левое легкое на рентгенограмме было чистым, просто хрипело у Калашникова в груди так сильно, что на слух пораженными казались оба легких.

Заведующий пульмонологическим отделением, в которое положили Калашникова, в своей лечебной деятельности руководствовался двумя принципами: «старый друг лучше новых двух» и «лучшее – враг хорошего». До прихода ответа из лаборатории, в которую помимо крови и мочи отправили также мокроту, чтобы установить возбудителя пневмонии, Калашникову назначили ампициллин. Антибиотик подействовал, состояние пациента стало улучшаться, через полторы недели Калашникова выписали домой, а еще через неделю он вышел на работу, где его основательно заждались.

Дома, то есть – во Владимире, Калашников изменял жене с двумя давними любовницами. Обе были замужем и потому «шифровались» так же старательно, как и он. Обеим от Калашникова был нужен только секс, матримониальных видов на него ни одна из любовниц не имела и разводить его с Любой не собиралась. Удобно устроился Калашников – много удовольствия при полном отсутствии осложнений. Однако случилось так, что одна из его любовниц забеременела и взяла тайм-аут, поскольку беременность ее протекала под дамокловым мечом выкидыша, а другая сломала ногу, поскользнувшись на мокрых листьях в своем дворе. Такое совпадение сделало Калашникова верным мужем. И вдруг этот верный муж обнаружил на своем члене характерное безболезненное изъязвление, которое называется «твердым шанкром»!