Генеральша. Love story

– Эй, эй! – запоздало закричали ее конвоиры.

Они бросились следом. Они были раздосадованы, да, но вполне уверены, что вскоре догонят дерзкую беглянку и выместят на ней свое неудовольствие. Женщина казалась слабой и безвольной, такую остановит любое препятствие.

Сами они были туповатыми жлобами, привыкшими к оккупационной рутине и ничего не боявшимися. И потому они не знали, что может сделать с человеком страх. Страх удесятеряет силы, обостряет сообразительность. Страх гонит адреналин в кровь, заставляя сердце биться быстрее, а мозг – придумывать такие безумства, которые никогда не совершит бесстрашный. Варя мчалась, забывая дышать, словно и не была только что на грани обморока. Она то и дело сворачивала в грязные полутемные переулки, путая след, но уже начала понимать, что в городе ее непременно поймают. До сих пор о бегстве от преследования она знала только из книг. А в книгах преследуемые бежали в леса.

Иррийцы не отставали. Они, правда, рассчитывали, что полумертвая баба с тяжелым ребенком на руках давно должна упасть, задыхаясь, и ждать своей участи, но у них еще оставались в запасе и терпение, и силы. Они могли бы легко пристрелить ее, но офицер ясно приказал: доставить обеих пташек, большую и маленькую, в офис особой службы живыми.

Впереди был железнодорожный переезд. На путях застыл обгоревший состав, длинный, как зимняя ночь. Варя поднырнула под просевший вагон, переползла на ту сторону, протащив за собой Ирочку, побежала вдоль поезда. Она слышала, как солдаты, пыхтя, лезли под вагон. Они непрерывно ругались по-своему: пространство было слишком узко для таких здоровяков. Пока они протолкнули друг друга, женская фигурка уже маячила где-то близко к горизонту.

Скоро Варя стала сдавать. Едкий пот лез в глаза, сердце бухало где-то в ушах. Руки отваливались, ноги казались чужими. Организм быстро исчерпал небольшой резерв. Она опустила Ирочку на землю, поволокла за собой. Та всхлипывала, но старательно перебирала ножками.

Она с размаху ударилась обо что-то. Тупо подняла глаза – это был штабель бочек. То, где она находилась, напоминало какой-то хоздвор. Она оглянулась, переводя дух и вытирая с горячего лба пот – иррийцы быстро нагоняли, вид у них был торжествующий. Она поняла, что смотрит на них сверху вниз – ну да, она же на холме. Вот почему было так трудно идти: они с Ирочкой поднимались на холм. Она даже не осознавала, куда идет.

Спасительная мысль крутнулась в раскалывающейся голове. Она изо всех сил налегла на клин, подпиравший штабель. Клин поддался, и пару секунд она думала, что бочки погребут ее под собой. Но в последний момент ей удалось отскочить. Бочки загромыхали вниз по склону. Донесся сдавленный вопль…

Варя потащила Ирочку дальше. Ругань, долетавшая сзади, ясно показывала, что оба остались живы. Она и не рассчитывала покончить с ними, но хотя бы выиграть несколько минут. Один, кажется, вывихнул ногу, второй отделался синяками и ушибами. Пока они стонали, бранились, выясняли, хромать ли дальше вместе или лучше пострадавшему остаться, а второму догнать наконец стерву и переломать ей обе ноги, – она смогла существенно оторваться от них.

– Мама, Ирочка хочет пи-пи, – заскулило бедное дитя.

– Делай… в штанишки… – с трудом выговорила Варя в промежутках между захлебывающимися вздохами и продолжала тащить спотыкающуюся дочь, не разбирая дороги.

В жарком споре иррийцев победила точка зрения, что догонять надо одному. Теперь он, ободранный и полный решимости отомстить упрямой гадине, высматривал впереди две хрупкие фигурки. На горизонте показался лес, но он не тревожился: до леса глупая баба не доберется. Прямо наперерез текла речка. Десант Вейру Велда взорвал перемычку, отделявшую ее от ассенизационного отстойника, и речку безобразно забило нечистотами. Ее близость уже чувствовалась по запаху.

– Стой, дура! – заорал он в очередной раз. – Все равно ведь не уйдешь!

Она даже не замедлила шаг, только у самой реки снова, пошатнувшись от тяжести, подняла ребенка на руки и вбежала в гадкую вонючую воду. Дно быстро понижалось. Когда жижа достигла подбородка, она поплыла, как умела – по-собачьи.

Ирриец остановился в нерешительности, коснулся воды кончиком сапога. В мутном потоке что-то плыло. Он представил, чем это могло быть, и тотчас отскочил, грязно выругавшись. Да ни за какие деньги он в это дерьмо не полезет!

В сердцах он выхватил лазерный пистолет, пальнул по головам. Они ушли под поверхность жидкости, но в следующий момент вновь всплыли. Запахло жжеными фекалиями. Промахнулся.

– Ну и утопись в дерьме! – завопил он вне себя. – Все равно не спасешься! Особая служба тебя и на дне найдет!

Отплевываясь и с трудом подавляя рвоту, Варя вылезла на другой берег, вытащила несчастную Ирочку. Лес был уже близко. Она с трудом заставила себя двигаться к нему, хотя больше всего хотелось встать на колени и вывернуться наизнанку. С того берега неслись проклятия.

– Дерьмо и моча! Никто еще не уходил от особой службы! Живая или мертвая, в конце концов достанешься нам!

Ушли, думала Варя неверяще, жадно хватая воздух ртом. Ушли.

Приводить себя в порядок и готовить ночлег не было сил. Мать и дочь заснули в чаще прямо на траве и листьях, прижавшись друг к другу.

Варя проснулась еще до рассвета. Трава была мокрой от росы, зубы стучали. Она разбудила Ирочку.

– Надо идти дальше, – голос ее был хриплым. – Они могут перелететь речку на вертолетах.

В глубине души она сомневалась, что ради нее коричневые пойдут на такие хлопоты, но уж очень она была запугана. Она хотела исключить малейшую возможность попасть к ним в руки.

Они брели через лес напролом, не выбирая тропинок. На тропинках легче попасться. Сердца замирали от гулкого уханья сов, от дальнего воя и странных нечеловеческих криков. Варя не хотела задумываться над тем, кто их издает.

Постепенно светлело. Ночная живность уступала место дневной. Низины затянуло густым туманом, в котором не было видно собственных ног.

– Ирочка хочет кушать, – пожаловалось дитя. – Мама, здесь есть ягоды?

– Потом, – отмахнулась Варя.

Они устроили привал у ручья, когда Солнце поднялось уже высоко. Ирочка приглядела ягодные кусты и обрывала их, половину отправляя в рот, а другую половину – в лист лопуха. Варя в это время плескалась в ручье, смывала глубоко въевшуюся грязь, стирала платье и белье, отскребала тапочки. Потом загнала в ручей слабо сопротивлявшуюся Ирочку и вычистила ее с ног до головы. А когда наконец собралась отдохнуть, то вспомнила, что иррийцы могут уже висеть у них на хвосте.

Они снова двинулись в путь. Варя старалась держать прежнее направление: чуть наискосок от перпендикуляра к речке, но у нее было в этом очень мало опыта, если не сказать – совсем никакого. Кроме того, ночью они плутали без всяких ориентиров. Однажды они наткнулись на свои следы.

К вечеру набрели на деревню-развалюху. Обе валились с ног от усталости, от голода сводило животы. Варю мучила тошнота – то ли от голода, то ли от грязной воды, то ли ягоды были несъедобны. Она направилась к ближайшей хатке, чтобы попроситься на ночлег, но в ужасе остановилась у калитки. На заборе висела ее отксерокопированная фотография с подписью: «Особая служба разыскивает опасную преступницу. За информацию гарантируем вознаграждение».

Как же они успели, потерянно подумала Варя. Что же делать теперь? От колодца на них уже подозрительно косилась девица в платке. Варя непроизвольно ссутулилась, сжалась, искривила лицо, чтобы стать непохожей на себя. Девица сделала к ней движение, потом вдруг осеклась, уставившись куда-то вправо.

По тропинке меж заборов медленно приближались двое иррийцев в коричневых формах. Девица бросила ведра у колодца и боязливо юркнула в хату. Варя, обмирая от страха, затаилась в кустах, зажимая Ирочке рот, чтобы ненароком не привлекла внимание. Коричневые прошли мимо, разговаривая на своем языке, но Варя еще долго не решалась шевельнуться.

– Эй! – послышался вдруг громкий шепот. – На, возьми!

Давешняя девка, воровато оглядываясь, протягивала ей авоську. Варя машинально приняла.

– Уходи скорее, – зашептала девица. – Не знаю, почему тебя разыскивают, но у нас в селе народ жадный. За вознаграждение, пусть даже в иррийской валюте, самому черту продадутся. Уходи подальше, поняла?

Они снова заночевали в лесу. Шли, сколько могли, потом Варя села прямо там, где стояла, распаковала авоську. Там была связка сушек, кусок сыра, пластмассовая бутыль с водой, спички и одеяло. Ирочка тотчас же захрустела сушками, да так, за едой, и заснула. Варя аккуратно вынула у нее изо рта недогрызенную сушку, подтащила дочку поближе к себе и завернулась в одеяло. Во сне ей мерещилась дорога, бесконечная дорога под стертыми ногами, а по пятам – погоня… Сон был не лучше яви.

Не успело встать Солнце, а они опять шли в неизвестность. Прошлая, мирная жизнь в холе и довольстве казалась Варе нереальной. Реальность была перед глазами: скользкая грязь, мокрые тяжелые ветки, так норовящие хлестнуть по лицу, сучья и корни, рвущие тапочки и ранящие ноги, злые комары и прочие противные насекомые – она прежде и не знала, что бывает столько назойливых насекомых. Ни косметики, ни ванны, ни даже кофе. Вернется ли это когда-нибудь? Варя не надеялась.

– Стой! – раздался внезапно повелительный голос, и Варя уловила лязг затвора. – Кто такие и куда идете?

В голосе не слышалось иррийского акцента.

– Помогите, люди добрые! – взмолилась Варя.

В опергруппе сопротивления были наслышаны о генерале Затонском. Варю и Ирочку накормили, напоили, дали таблеток от простуды – на всякий случай. Но дальше вышла заминка.

– Остаться с нами вы не можете, – сказал командир, как отрубил. Видно было, что эти слова даются ему трудно. Мужчина средних лет, наверняка жена дома осталась, может, сейчас оказалась в такой же ситуации… Но пересматривать свое решение он не собирался. – Сама видишь, – он неловко кивнул, приглашая посмотреть вокруг, – мы опергруппа, а не армия с обозом. Спим на голой земле, готовим на костре, пленных не берем. Мы не можем таскать при себе женщину с дитем. Есть деревни, где особая служба еще не расхозяйничалась, вот там и проси приюта. А то найди лесную сторожку и хоронись в ней. Как хочешь. Но с нами тебе все одно не по дороге.

Ей позволили переночевать у костра, а утром дали с собой припасы и ненавязчиво попрощались. Варя чуть не расплакалась.

– Мама, мы теперь всегда будем ходить по лесу? – спросила Ирочка.

Варя не ответила. Она боялась отвечать на этот вопрос.

День они проплутали. Командир опергруппы дал Варе компас и карту, но она не умела ими пользоваться. Наткнулись еще на одну деревню. Объявлений о розыске там не было, но дать приют никто не согласился. Была перепись населения, объяснили ей, составили списки. Если обнаружат лишнюю бабу без документов – конец и ей, и тем, кто пустил в дом.

В следующем селе повторилось то же самое…

На рассвете Варя поняла, что забрела в болото. В темноте, да и от усталости не заметила, что деревьев становится меньше, а мох под ногами угрожающе прогибается, как вдруг провалилась по пояс.

Ирочка испуганно заверещала. Варей овладела паника, она отчаянно забарахталась, пытаясь выбраться на поверхность, замолотила руками. Мох под ее пальцами обрывался, а мутная жижа на дне пыталась всосать ноги.

– Помогите! – закричала она, потеряв от безнадежности страх оказаться в руках врагов. – Хоть кто-нибудь, помогите!

– Мама! – запищала Ирочка. – Мама, не тони!

Она стояла на колышущемся ковре мха на четвереньках и тянула к матери ручонку. Варю охватило непреодолимое желание схватиться за нее, но малая частица разума, еще сохранившая способность трезво мыслить, подсказывала, что у девочки не хватит сил вытащить взрослую женщину, что ее саму затянет в трясину.

Неожиданно в поле зрения Вари попала еще одна рука – волосатая, большая. Она подняла голову. На мху распластался небритый мужик звероватого вида, он аккуратно подползал ближе.

– Помогите! – умоляюще вскрикнула Варя и протянула к нему руки.

Мужик оценивающе посмотрел на ее пальцы, одним движением сдернул обручальное кольцо и медленно пополз обратно.

Варя кричала, не веря, пока он не исчез из виду.

Она выдохлась. Горло саднило от крика. Она уже по грудь была в болотной воде, и тело ниже пояса постоянно чувствовало мелкие укусы. Наверное, пиявки уже вовсю сосали кровь. Холодная грязь обнимала ее все жаднее, но сил сопротивляться не осталось.

– Мамочка! – рыдала малышка. – Мама, я боюсь! Мамочка, вылезай скорее…

Ее безнадежный плач постепенно затих, только слезы ползли по щекам.

Варя не сразу поняла, темнеет ли у нее в глазах или смеркается – настолько она отключилась, не в силах осознанно переживать то, что ей выпало. Только вдруг обнаружила, что стало значительно темнее, а напротив лица светятся две желтые точки. Между ними сверкнули зубы, и раздалось глухое рычание. Волк пришел за еще живой, но угодившей в ловушку добычей. Варя зажмурилась. Она уже смирилась с тем, что умрет, и лишь надеялась, что волк сделает это быстрее и милосерднее, чем равнодушное болото. Она почувствовала горячее дыхание совсем рядом, а потом на плече сомкнулись острые зубы, больно разрывая кожу и мясо…

Внизу чавкнуло. Жижа плотоядно присосалась к голеням и бедрам, не желая отпускать. В лицо плеснула тухлая вода, и она, отфыркиваясь, испуганно открыла глаза. Только что она стояла, а теперь находилась в горизонтальном положении. Трясина ослабила хватку, а за плечами вдруг полегчало – исчезла сумка, которую дали ей партизаны. И почти рядом, стоит протянуть руку, свешивалась ветка какого-то куста.

Варя потянулась к ней со вспыхнувшей заново надеждой, нереальной, как мираж, потянулась обеими руками, не обращая внимания на раздирающую боль в плече и стекающие по нему теплые струйки. Ветка, конечно же, обломилась, но ей удалось подтянуться хотя бы на сантиметр и ухватиться за другую… Она чувствовала, как отваливаются сытые пиявки. Ветки предательски ломались под руками, болото недовольно чмокало и колыхалось. Мох был совсем близко, и на качающемся ковре мха несколько волчат, рыча друг на дружку, разрывали ее сумку, выволакивая оттуда куски мяса, колбасы, курицы, а волчица давала пинка особо зарвавшимся детенышам. Кровь текла по плечу все сильнее, но Варя больше не боялась волков. Она боялась лишь потерять шаткую опору и снова упасть, оказаться во власти жадной болотной грязи.

Варя сама не помнила, как, выбиваясь из сил, выкарабкалась на поверхность. Распластавшись на мху, она тут же провалилась в забытье.

Когда она очнулась, то не могла бы сказать, прошло несколько часов или несколько дней. Сияло Солнце, испаряя зловонную болотную воду. Во рту было мерзко – наверное, нахлебалась воды. Желудок в муках дернулся, и ее вырвало.

– Мама, – пропищал детский голосок.

Чумазая Ирочка выглядывала из-за трухлявого пня. На мху валялись разодранные остатки сумки, порванная карта и обслюнявленный волчатами компас.

Варя поползла к дочери по прогибающемуся мху, не решаясь подняться на ноги. Каждое движение вызывало жгучую боль в плече, ноги, все в следах укусов, ныли.

– Мама, это ад? – спросила Ирочка.

– Да, – глухо ответила Варя. Язык едва ворочался в горле.

Глаза ребенка расширились:

– Я так и думала, что мы уже на том свете!

Весь день они ползли, осторожно подтягиваясь на руках, без еды и питья. Сумку разодрали волки, авоська с одеялом и фляжкой сгинула в болоте. Лишь к вечеру показалась твердая почва, вдали замаячил лесок, но Варя уже не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ночью сквозь дрему она чувствовала, как по ней прыгают лягушки и что-то ползает, но не просыпалась.

Утром они добрались до леса, встали наконец на непослушные ноги, нашли озерцо. Долго пили, стоя на коленях, потом Варя отмывала грязь и тину. Ирочка рылась в траве в поисках ягод. Варя пыталась поесть принесенное дочерью, но измученный желудок отказывался принимать пищу.

В сумерках впереди послышались голоса. Люди, оживилась Варя. Ноздри уловили запах костра и жареного мяса, и желудок снова прыгнул к горлу.

– Мама, Ирочка хочет кушать, – затеребило ее дитя. – Пойдем туда, нас покормят.

Варе очень хотелось бы на это надеяться. Даже не на то, что покормят – о еде она не могла думать без тошноты. Она мечтала о безопасности. О том, чтобы наконец остановиться, сесть у костра и не уходить в холодную ночь. О том, чтобы доверчиво опереться о чье-нибудь плечо. Но это были всего лишь прекрасные мечты.

Она не спешила выбегать навстречу людям. Пуганая ворона куста боится. Она опустилась на четвереньки, медленно подкралась ближе, ориентируясь по запаху. Ирочка держалась сзади хвостиком.

Варя осторожно раздвинула кусты, чтобы посмотреть, кто там у костра, как вдруг чья-то тяжелая нога придавила ей спину, а к виску прижалось холодное дуло квантора.

– Дерьмо и моча! Ты быть шпион?

Говорили с сильным акцентом. Варя судорожно сглотнула.

Ее вытащили на полянку, где горел костер. Трое иррийцев в сером – Варя вспомнила, такая форма была на десантниках, – уписывали печеную утку. Четвертый одной рукой держал за шиворот ее, другой – Ирочку. Он что-то сказал товарищам по-иррийски.

На нее уставились с враждебностью и подозрением. Самый молодой ощупывал взглядом все, что виднелось в прорехах ее изорванного платья. Он что-то спросил; тот, кто ее держал, ответил ему. Даже не зная языка, Варя поняла, о чем они говорили, по выражениям лиц и интонациям. Первый претендовал на нее, второй образумил: сначала надо допросить.

Он грубо швырнул ее на землю, так что она чуть не закатилась в костер, прижал ногой горло.

– Кто ты быть? Отвечать быстро. Не отвечать – мы ломать ноги. Имя?

У Вари хватило ума воспользоваться прозвищем.

– Барби, – прохрипела она, – Котова, – это была ее девичья фамилия.

– Что ты делать здесь?

– Мы… мы с дочкой гуляли в лесу… ягоды собирали, грибы…

– Где быть твой корзина? – он нехорошо усмехнулся и ударил ее ногой в лицо. Варя охнула, во рту стало солоно. – Это не есть правда. Отвечать правда, женщина!

– Ну, я… – Варя всхлипнула от боли в разбитых губах, – на самом деле я ищу одного человека… ну… своего мужа…

Молодой расхохотался:

– Твоя нашла четыре хороший мужчины. Это больше хорошо, чем один – а?

Старший выругался и снова ударил:

– Ты говорить неправда. Бред кобылы, так?

Забытая Ирочка тихонько хныкала, размазывая слезы грязными ручками.

– Что здесь происходит? – раздался внезапно голос, привыкший приказывать. Он, конечно, говорил по-иррийски, но смысл слов был совершенно ясен из ситуации.

Все замерли. У костра появились двое. Один был мужчиной неопределенного возраста: может, лет сорока по земному счету, а может, и восьмидесяти. Черные некогда волосы серебрились седыми прядями, но военные седеют рано. Глаза цепкие, черные, как уголь, в движениях – ленца сытой пантеры. На рукаве серого плаща переливались золотом два больших квадрата. Какой-то высокий чин, догадалась Варя. А тот, что держится чуть позади, совершенно седой и жилистый, как старая скаковая лошадь, наверное, его адъютант.

– Шпионку поймали, командир, – нарушил молчание один из солдат. – Говорит, мужика разыскивает, но явно врет. Наш пост из кустов разглядывала, высматривала что-то. Не признается, дерьмохлёбка. Разрешите пытать?

Высокий чин окинул хватким взглядом всех четверых, Варю и Ирочку и брезгливо процедил:

– Идиоты. Шпионы не ходят на задания с детьми. Пошли все вон.

– Но тогда хотя бы… – попытался возразить молодой.

В глазах офицера мелькнули свирепые огоньки. Адъютант быстро взял сопляка под локоток и повел прочь от костра. Остальные последовали за ним, тревожно оглядываясь и перешептываясь.

– Сядь, – приказал он по-русски, усаживаясь на бревно.

Варя с трудом приподнялась, заставила себя взгромоздиться на кучу веток напротив и прикрыла рукой дыру на животе. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно. Он взял с разложенной тряпицы сочную утиную ножку, протянул ей. Превозмогая тошноту, она покачала головой. Он опустил руку, но тут же маленькая ручонка выхватила ножку. Зажав в зубах добычу, Ирочка быстро доползла до кустов и затаилась.

– Кто ты и зачем пришла? – спросил он.

– Меня зовут Барби Котова, – прошептала Варя. – Мы гуляли. Собирали ягоды. Заблудились, корзина утопла в болоте.

– Нет, – небрежно отмахнулся он. – Не надо. И про поиски мужика тоже. Правду!

– А если не скажу? – она зыркнула на него исподлобья. – Ноги переломаете? Пристрелите?

– Я просто хочу знать, почему женщина с ребенком оказалась в лесу, да еще в расположении моих частей. Я хочу знать правду. Даже если ты совершила преступление, я обещаю: я не стану ломать тебе кости, не расстреляю тебя и не сдам в особую службу.

– А если они потребуют? – чуть слышно спросила Варя.

Он неожиданно ухмыльнулся и сверкнул зубами:

– Тогда тем более.

Она опустила голову и тихо проговорила:

– Я Варвара Затонская.

В прищуренных глазах мелькнуло удивление:

– Уж не жена ли генерала?

– Вдова. Он погиб во время захвата Энска.

– Понятно. Поэтому ты здесь? Хочешь отомстить за него?

– Нет, – выдавила она. – Я хочу жить. Только жить!

Из кустов доносилось смачное чавкание и сопение. Под этот аккомпанемент Варя начала свой рассказ. Речь ее была невразумительна и переполнена эмоциями, но ирриец ни разу не прервал ее. Видимо, знал русский язык в совершенстве.

Наконец она замолчала, устало глядя в огонь и ожидая решения своей участи.

– От особой службы не уйдешь, – медленно произнес он, соглашаясь. – Так что ты ничего не выиграешь, если я тебя отпущу. Но если ты останешься, я мог бы помочь тебе.

Варя подняла на него глаза.

– Все знают, что я разыскиваю свою жену – землянку. Ты можешь сыграть ее роль.

На лице Вари столь явственно отразилось недоумение, что он счел нужным пояснить:

– На людях тебе придется делать вид, что ты моя любящая супруга. Мы познакомились три года назад, а сейчас ты с трудом добралась сюда, чтобы разделить с мужем все тяготы и радости… гм… Но учти, играть надо убедительно. Так, чтобы ни у кого не возникало сомнений.

Он не собирается ни убивать ее, ни отдавать солдатам на потеху, поняла Варя, и лучик надежды вновь вспыхнул в душе.

– Спасибо, – прошептала она искренне.

Он пожал плечами.

– Ну, Барби-Варвара… это ж надо, язык поломаешь, чтобы обратиться к женушке. А как тебя в детстве звали?

– Варюша.

Он сморщился.

Она заколебалась и сказала, спрятав глаза:

– Меня еще называют Варежка.

– Варежка, – повторил он, пробуя на язык.

Варя мысленно сжалась. Раньше это имя знал только Роман. Она ждала, что оно будет звучать, как плевок, если его произнесет кто-то другой. Но ничего подобного не произошло.

– А мне как вас называть? – спросила она.

– Меня зовут Вейру Велд.

Она вскинула голову, взглянула изумленно ему в глаза. Нет, он не шутил. Даже забавно, с горькой насмешкой подумала она, что единственный, кто протянул мне руку, предложил помощь – это сукин кот, подонок, негодяй Вейру Велд!

Часть 2

Не жена и не подруга –

Лишь попутчица.

Не задеть крылом друг друга

Не получится.

Позади – пожар и буря,

Впереди – мираж.

Тучи ходят, небо хмуря…

Господи ты наш!

Все, что было, в Лету сплыло –

Позабыть пора.

А пришло – не затопило,

Это все игра.

Не на деньги золотые –

На всю жизнь мою.

Проигралась в пух впервые –

Душу отдаю.

Не светляк сереброкрылый –

Черная вдова.

Ты прости меня, мой милый:

Я еще жива.

– Дайне! – рявкнул Вейру Велд, лениво поднявшись и отряхивая плащ.

Адъютант немедленно возник из ниоткуда.

– Дорогая, – сказал он, подавая Варе руку, – это Дайне, мой ординарец. Я тебе уже не раз рассказывал об этом старом плуте… Но тебя он и пальцем не тронет, побоится.

Он скинул плащ, бережно закутал ее. Она опасалась, что его прикосновения будут неприятны, но он обращался с ней так нежно и тактично, словно она в самом деле была его любимой женой.

– Дайне, проводи мою супругу и дочь, размести их… дай поесть, помыться, все, что попросят. А этих четырех кретинов, – он сверкнул глазами, – гони сюда, уж я им перья пообщипаю!

– Сэки Вейру, гром и молния! – Дайне расплылся в такой радостной улыбке, будто это он обрел потерянную жену. – Так это и есть ваша супруга? Такая миленькая, молоденькая… А дочка так на вас похожа! Как же я сразу-то не понял, старый болван?