bannerbanner
На поводу у сердца
На поводу у сердца

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
6 из 9

В состоянии аффекта я начинаю беспокойно озираться по сторонам, но кроме влюблённой парочки и группы катающихся на скейтбордах подростков больше никого подозрительного не замечаю.

Чёрт бы побрал Адама! Он что, приставил ко мне невидимку? Как такое возможно, что я ни разу его даже мельком не замечала? Где он? Кто он? Как он всё видит и слышит? А может, их несколько? Ужас! С каждым днём это начинает напрягать меня всё больше – спокойствия я уже давно лишилась, но скоро лишусь ещё и ума.

– Что такое, Ники? Кого ты так выискиваешь? – тревожный тон Остина отрывает меня от поисков долбанного шпиона, а теплая рука на моём лице слегка притупляет панику, что тут же накатывает по новой, когда айфон опять начинает звенеть в моих руках.

Unknown: «Не забывай и то, что я не буду предупреждать дважды».

Дочитываю сообщение и шустро отрываю от себя ладонь Остина, который теперь выглядит вконец обеспокоенным моим странным поведением.

– Да что с тобой такое?! Кто и что тебе написал, раз ты так занервничала? – он порывается вытянуть из моей руки смартфон, но к счастью, я успеваю закинуть его обратно в сумку.

– Ничего. Со мной всё нормально. Просто показалось, что кое-кого увидела.

– Кого?

– Не важно.

– А написал кто?

– Тоже не важно.

– Это ещё как понять?

– Что?

– У тебя появились от меня секреты? – его вопрос бьёт наотмашь.

Если бы только знал, Остин, если бы только знал.

– Какие секреты, Остин? Конечно, нет, – иронично усмехаюсь.

– Нет, говоришь? Тогда покажи телефон.

– Чего?

– Покажи, кто тебе написал.

– Ты прикалываешься? – вскидываю брови в удивлении, стараясь унять дрожь в коленях.

– Давай показывай, – повторяет он помрачневшим голосом и выставляет руку вперёд, всем своим видом доказывая, что он не шутит.

– Не буду, Остин. С каких это пор мы лазим по чужим телефонам? – от страха непроизвольно отодвигаю сумку подальше от него.

– А с каких это пор ты мне что-то показывать боишься?

– Ничего я не боюсь!

– Тогда покажи, и закончим дискуссию.

– Нет. Я не буду ничего показывать.

– Значит, скрывать тебе всё-таки есть что?

– Нет, нечего, но я не собираюсь тебе показывать свои переписки. Не слышал об уважении к чужой личной жизни? – произношу я, и Остин резко меняется в лице.

– Личной жизни? Так у тебя кто-то появился? – его откровенное удивление задевает меня до глубины души.

– А что? Ты считаешь, на меня никто посмотреть не может как на женщину? – выплёвываю я, не скрывая обиды.

– Нет, Ники… Нет… Я так не считаю… Просто… – он ненадолго замолкает, будто не может подобрать нужных слов.

– Что просто? То, что ты привык смотреть на меня как на сестру, не значит, что другим мужчинам я не могу понравиться иначе, – воинственно скрещиваю руки на груди, хотя, по правде говоря, хочется выть белугой от досады.

– Так, значит, другой мужчина есть?

– И опять это удивление, – недовольно фыркаю я.

– Николина!

– Что?

– Отвечай!

– Может, и есть.

– Может или есть? – цедит сквозь зубы Остин.

Теперь он ещё и злиться на меня вздумал?

– Это не твоё дело, но да, есть! – бросаю я до того, как успеваю подумать.

Господи, Николь, да что с тобой такое? Тебя хлебом не корми, дай солгать, что ли?

– Не моё дело? – на выдохе изумляется он. Венка на его лбу начинает пульсировать от злости. – Это ещё как моё! Кто он?! Откуда вообще взялся?! Я его знаю?!

– Почему ты на меня кричишь? – неслабо торопею я.

– Я не кричу! – кричит он. – Давай отвечай, Николь!

– Я ни на что не собираюсь отвечать! Ты чего так взъелся, Рид? Ну появились у меня отношения с кем-то, и что?

– Отношения?!

Ох, чувствую, с каждой новой абсолютно бессмысленной ложью я распаляю его ещё сильнее.

– Так у вас что, всё серьёзно? И как давно? Кто это? Почему мне не сказала?

– Это что ещё за допрос такой? Разве я должна тебя посвящать в такое?

– Конечно, должна!

– С чего это вдруг?

– Потому что… – выкрикнув, он обрывает себя и сжимает кулаки до хруста. Несколько раз глубоко вдыхает и лишь затем продолжает: – Потому что я должен с ним познакомиться.

– Познакомиться? Ты сейчас шутишь?

Я правда надеюсь, что он шутит, потому что иначе где я опять окажусь?.. Правильно: в жопе.

– Какие шутки, бля*ь? Я хочу узнать, кто к тебе клинья подбивает!

Я хмурюсь от его наезда. Заметив это, Остин поясняет:

– Ну… это… чтобы убедиться, что он нормальный парень.

– Ещё чего придумал?! Напомни-ка мне, пожалуйста, Остин, ты хоть раз приводил ко мне на проверку своих девушек перед тем, как трахнуть? – каждое слово отдаётся колкой болью между рёбер.

– Это другое, – заявляет он, подбрасывая дров в костёр моего негодования.

– Другое? И в чём разница?

– В том, что ты девочка и я не хочу, чтобы какой-то козёл к тебе прикасался… точнее, чтобы смел тебя обижать, – нервно объясняет он, в который раз убивая меня своей излишней братской заботой.

Её из него, по ходу, никогда не искоренить. Как же я её терпеть не могу! Прямо-таки ненавижу-у-у!

– Да не девочка я, Остин! Я давно не маленькая девочка, которая не может за себя постоять! И это лишь твоя проблема, что ты всё никак не хочешь этого понять!

– О-о-о! Это я как раз таки прекрасно понял, – он окидывает беглым взглядом мой новый внешний вид. – Ты это для него так вырядилась?

– Ни для кого я не выряжалась!

– А к чему тогда эти изменения?

– Ни к чему. Просто захотелось.

– Просто захотелось, значит, – криво ухмыляется Остин, ни капли мне не веря. – А мне просто хочется узнать твоего хахаля. Познакомь нас.

– Нет.

– Ещё как да.

– Нет, Остин, не буду, – твёрдо стою на своём.

Ведь нет, мать его, никого хахаля. Нет! И кто меня за язык опять дёрнул ляпнуть это?

– Значит, ты с ним больше не увидишься! – отрезает он, скрещивая руки на груди.

– Ты совсем обалдел, Рид? – возмущаюсь я, чуть ли не раскрывая рот от удивления.

Да, видеться не с кем, но его заявление жутко выводит меня из себя.

– Это ты обалдела! Я же о тебе забочусь в первую очередь, а ты, как всегда, споришь и упираешься. Если не хочешь нас знакомить, значит, имею смелость предположить, что с парнем что-то не так.

– Да всё с ним так, Остин.

– Тогда почему ты отказываешься представить ему меня?

– Ну потому что… – бурчу я, не зная, что придумать.

– Это не причина.

– Потому что не хочу… пока.

– А когда захочешь?

– Не знаю. Но пока не хочу. Когда будет что-то серьёзное, ты узнаешь первым, а сейчас мы лишь на стадии знакомства, – вполне правдоподобно проговариваю я, но Остин не унимается, морально давя на меня пристальным взором.

– Вот и отлично. Вы знакомитесь, и меня заодно с ним познакомь.

– Нет! – раздражение во мне достигает передела.

– Николь!

– Остин!

– Я не успокоюсь, пока не узнаю его!

– Что именно ты хочешь знать? Он не из местных бандитов Энглвуда, не связан с криминалом, на жизнь зарабатывает честным трудом, родом из обычной семьи, на несколько лет старше меня. Этой информации хватит, чтобы отстать от меня со своей чрезмерной опекой?

– Нет! Я должен проверить его лично, чтобы быть уверенным, что он достоин тебя.

– Достоин меня? Ты что, решил врубить режим строгого отца? Господи, уши мои бы это не слышали!

– Вот и не слушай, а я хочу проверить его основательно.

– Да что ты собираешься в нём основательно проверять? Длину члена измерять, что ли, будешь?! Так с этим я сама могу на отлично справиться! – в сердцах выплёвываю я и мигом замолкаю, наблюдая, как у Остина отвисает рот, а правое веко начинает подрагивать.

От шока? От гнева? От неверия, что это произнесла его «маленькая Никс»? А может, от всего вместе? Не знаю, но пока он одним лишь только взглядом пробивает в моём лице дыру, я успеваю уже тысячу раз пожалеть, что умею разговаривать.

– Так ты с ним уже… – не узнаю его звенящий злостью голос.

Мне становится совсем не по себе, и я решаю признаться:

– Нет! Нет, Остин! Успокойся! – склоняю от стыда голову вниз. – Пусть и это тоже тебя никоим образом не касается, но нет… У меня ничего ни с кем не было, так что отменяй свой взрыв ядерной электростанции. Это я, не подумав, ляпнула.

– А может, не подумав, сказала правду?

– Мне тебе что, справку медицинскую представить, папочка? – ехидно отвечаю я, с трудом выдерживая его свирепый взгляд.

Мы вновь замолкаем в напряжении на энное количество секунд – это, похоже, уже начинает быть нашим новым обычаем. Только на сей раз давящую на виски тишину нарушает Остин:

– Я не понимаю, в чём проблема, Ники? Я ещё с прошлой нашей встречи чувствую, что ты что-то скрываешь от меня. Или теперь уже лучше говорить «кого-то»? И я в самом деле не нахожу причин, почему ты это делаешь. Разве я когда-то от тебя хоть одну свою девушку скрывал? – его размеренно суровый голос пробирает до костей чувством вины и сожаления.

– Нет, не скрывал, – с щемящим ощущением в груди признаю я.

Ты никогда мне не врал, Остин, а я это делаю постоянно. И как остановиться – не знаю.

– Тогда почему это делаешь ты?

– Я тоже ничего не скрываю, просто хочу немного подождать, вот и всё. Я же знаю тебя, как никого другого: ты со своим стремлением уберечь меня от всего мира попрёшь на бедного парня с расспросами, как бронированный танк, а я не вижу смысла подвергать человека подобному, пока в этом нет необходимости. Я познакомлю вас, если наше с ним общение перерастёт в нечто большее, – исподлобья смотрю на него, про себя умоляя, чтобы он, наконец, отставил в сторону эту нелепую, сотканную изо лжи тему.

– Ладно, чёрт с тобой, не хочешь – не знакомь!

И мои молитвы таки были услышаны – он сдаётся. Однако радуюсь я его отступлению недолго, потому как Остин возвращается к другому неблагоприятному разговору, что вечно доводит нас до ссор.

– В любом случае возможности превращать ваше общение в нечто большее у тебя не будет. Ты должна подумать о своём будущем и начать придумывать танец для поступления в «Натиду».

– Остин… – заведомо готовясь к новому спору, устало запрокидываю голову назад.

– Нет! Ничего не хочу больше слышать про твою маму! Всё это полнейший бред, который прочно засел в твоей голове ещё с детства. Но тебе пора от него избавляться. Причём уже давно пора.

– Ты в самом деле сейчас назвал мою маму бредом и сказал, что мне надо от неё избавиться?

– Да, именно это я и сказал! Ты не ослышалась. И если потребуется – повторю ещё сотни раз, пока до тебя наконец не дойдёт, что тебе нужно оставить этих алкашей одних и валить из Энглвуда, – крайне ожесточённо выдаёт он.

– Остин, прекрати! Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

– Можешь и сделаешь!

– Нет! Не сделаю! Как, по-твоему, я смогу спокойно жить, зная, что она здесь одна медленно уничтожает себя.

– Я не понимаю, как ты можешь жить рядом с ней и каждый день смотреть, как она это делает. Как же ты не поймёшь, что Юна никогда не захочет выбраться из всего этого дерьма? Её в нём всё устраивает! Она лишь тебя ежедневно затягивает всё глубже и глубже.

– Не говори так, я всё ещё надеюсь, что она захочет измениться. И я должна быть рядом, когда это случится.

– Ники, да сколько можно всю эту бредятину нести?! Что у тебя в голове творится? Ты же по жизни не наивная овечка, верящая в волшебные сказки, но почему-то, когда дело касается твоей мамы, ты превращаешься в безмозглую идиотку, что годами позволяет сидеть у себя на шее. Нравится, когда используют и вытирают об тебя ноги? Нравится быть дойной коровой, которую никогда даже не благодарят за все её труды? Этого ты хочешь в своей жизни?

– Остин… зачем ты так? – одними губами шепчу я, глядя на его разгневанное лицо с изумлением.

Честно, сколько помню наши перепалки, подобного он мне ещё никогда не говорил.

– Как так? Жестоко? Ты это имеешь в виду? Так по-другому ты не понимаешь! Сколько раз я уже пытался достучаться до тебя по-хорошему? Сколько?!

– Много, Остин, много! Настолько, что мог бы уже наконец принять моё решение и прекратить трепать себе нервы, – бормочу я и тут же подпрыгиваю на месте от его гневного возгласа:

– Да чёрта с два я это приму!

Не успеваю ничего понять, как Остин подлетает ко мне, опускает руки на мои плечи и начинает трясти с такой силой, словно жаждет вбить в мою голову каждое слово.

– Это не решение, а просто бестолковое, никому не нужное самопожертвование. И всё ради чего? Ради кого, Ники? Ради женщины, которая, кроме бутылки и своего альфонса, никого не видит? Ради той, кому плевать на свою родную дочь? Ради той, что никогда за всё наше детство не пришла ни на одно родительское собрание и не посетила ни одного твоего представления? Юна же даже смотреть никогда не хотела на то, какое чудо ты сотворяешь в танце!

– Не говори мне этого, – лепечу я, с каждым пройденным мгновением всё сильнее давясь комком обиды.

Но Остин, по всей видимости, лишь начинает разогреваться и совершенно меня не слышит.

– Ты хочешь жертвовать собой ради женщины, которая забыла о тебе на несколько месяцев в самый тяжёлый момент твоей жизни? Ради женщины, которая лежала и убивалась своим горем, позабыв о дочери? Оставила её тогда, когда как никогда должна была окружать любовью и заботой? Ради той, что скинула на подростка всю свою ответственность – сначала дом, оплату счетов, а в конце ещё и себя с постоянными долгами Филиппа? И ради этой женщины ты собираешься пожертвовать своими мечтами? Ты сказала, Ники, что всё ещё ждёшь, что она изменится? Что в одно прекрасное утро твоя мама проснётся с желанием вернуть всё как было? Так послушай и ты меня! Послушай правду и прими её! Она не изменится! Никогда этот день не настанет! НИ-КОГ-ДА! Прекрати же быть такой наивной дурой, Николина! Твой отец погиб почти тринадцать лет назад. Тринадцать! Не дней! Не недель! А лет! Разве это недостаточный срок, чтобы смириться с тем, что та, кем сейчас является Юна Джеймс, и есть она настоящая? Алкоголичка с многолетним стажем, которой ты совершенно безразлична, – и есть твоя мама, а той женщины, что ты столько лет отчаянно надеешься вернуть – её нет. Нет её, слышишь? Это всего лишь призрак, который ты не можешь отпустить. Но его нужно отпустить, Ники. Иначе рано или поздно призраком станешь ты сама, и тогда уже будет поздно что-либо делать. Прекрати гробить свою молодость ради женщины, которая того не заслуживает! Ей всегда было насрать на тебя, сейчас насрать и всегда будет насрать! Пойми же это наконец!

Никогда он ещё не кричал на меня с таким отчаянием и жаром. Никогда не смотрел столь пронзительно, гневно, остро, словно всё сказанное им хочет ещё и на коже отпечатать шрамами. И пусть взрослая часть меня понимает, что Остин абсолютно прав. Во всём. В каждом злобном слове, что он прокричал мне в лицо. Душа той маленькой, плачущей девочки, что всё ещё таится во мне, неумолимо обливается кровью, сжимаясь от агонизирующих спазмов, пробуждающих во мне демоническую сторону, которая заставляет меня прокричать:

– Может, моей маме на меня и насрать, но по крайней мере она не оставила меня ещё младенцем возле чужой двери, как ненужный кулёк с мусором, а затем не свалила в закат без всяких угрызений совести и переживаний о том, успеет ли бабушка обнаружить подкидыша раньше, чем кто-нибудь из мимо проходящих соседей! – язвительно чеканю я, мгновенно захлёбываясь своим же ядом.

Резко закрываю свой рот ладонями, с ужасом надеясь, что брошенная в порыве злости фраза испарится в воздухе, так и не добравшись до его слуха. Но она добирается, отражаясь на лице горькой гримасой и заставляя его отшатнуться от меня.

Но я не хотела давить на его детскую рану. Даже в мыслях не было задевать его так. Эти слова о мерзком поступке его матери вылетели поневоле. Это получилось случайно, потому что он сделал мне больно, разбередив мою чувствительную зону, которую я никому не позволяю касаться. Но я не хотела этого говорить. Не хотела! О чём сразу же ему и сообщаю, поднимая на него полный сожаления взгляд.

Однако Остин не успевает ничего ответить: трель смартфона вновь прерывает нашу гнетущую паузу, лишь на сей раз звон доносится не из моей сумки, а из его кармана.

– Что опять, Мэгги?! – ответив на вызов, срывается Остин. – Ещё часа не прошло с нашего последнего звонка! Что с тобой сегодня такое?! Я же сказал, что скоро буду, и тогда поговорим! Сколько можно звонить без причины?!

Несколько секунд я слышу приглушённый, извиняющийся голосок бабушки, ощущая новую порцию вины.

– Тебе не следовало на неё кричать. Она не виновата, – блею я, когда он сбрасывает вызов.

– Знаю, чёрт побери! Знаю! Просто не сдержался! – ругается Остин, сдавливая пальцами виски.

– Покричи лучше на меня, и станет легче.

– Не буду я на тебя больше кричать, – он прикрывает лицо руками, устало выдыхая.

Я вижу, насколько взвинчено его состояние, но всё равно хочу извиниться ещё раз.

– Остин, прости меня, я не…

– Не надо, Ники. Ты всё верно сказала. Я это заслужил.

– Никто не заслуживает услышать подобное от друга, – протестую я.

Хочу взять его руку и сжать её крепко-крепко, но не могу рисковать, лишний раз дразня Харта.

– Да уж… друга, – с грустью усмехается он. – Я тоже тот ещё друг – наговорил тебе гадостей неимоверных. Если кому и нужно извиняться, так это мне.

– Нет, не нужно, – досадливо поджимаю губы. – На правду ведь не обижаются.

– И тем не менее я тебя обидел… Прости за это, Ники. Твоё счастье – для меня всё, и я не хочу быть причиной твоей грусти. Но чёрт! И ты должна меня понять – не могу я больше терпеть твоих страданий. Не могу. Не хочу я такой жизни для тебя.

– Я понимаю, – бурчу себе под нос, обхватывая себя руками.

– Понимаешь, но, как всегда, не то, что надо, – сокрушённо вздыхает он, запуская руки в свои волосы. – И я не отстану от тебя, пока ты не согласишься уехать отсюда. Так и знай! Но боюсь, если мы продолжим этот разговор сегодня, я наговорю тебе ещё и не такого дерьма. Будет лучше оставить всё до завтра. А сейчас… уже вечер, мы оба устали, я несколько часов провёл в дороге, да и Мэгги ждёт меня не дождётся, поэтому поехали домой, – произносит он, смягчив голос, но глаза по-прежнему сверкают грустью и негодованием.

Я ничего ему больше не отвечаю, лишь молча соглашаюсь и, потупив взгляд в землю, смиренно следую за ним.

Да уж… Не думала я, что наша встреча, вернувшая мне все светлые и положительные эмоции, закончится на столь печальной ноте и мы пойдём к машине в полном безмолвии, варясь каждый в своих мыслях. Точно так же проведём и весь путь до Энглвуда, даже не глядя друг на друга. И лишь подъезжая к дому, тревожный голос Остина вытянет меня из глубоких раздумий.

– Что-то случилось.

Стоит только устремить взгляд в окно, как мои лёгкие опустошаются, а кожу сковывает льдом. Я вижу возле нашего подъезда столпотворение людей рядом с автомобилем скорой помощи.

– Боже! Неужели что-то с мамой? – произношу вслух единственный страх, что порабощает всю мою сущность.

Открываю двери и вылетаю из машины раньше, чем Остин успевает до конца остановиться.

– Ники, подожди!

Слышу его возглас за спиной, но не собираюсь обращать внимания. Я должна узнать, что с мамой всё в порядке. Что это не к ней приехали врачи. Что это не её прикрытое белой простыню тело выносят на носилках из подъезда. Это не её труп повергает всех соседей в онемелый шок. Это не может произойти со мной. Не может! В моей дерьмовой жизни не случится то, чего я пережить однозначно не сумею.

– Да подожди же ты! Я всё узнаю!

Но я не жду, а голос Остина раздаётся от меня всё дальше и тише, как и все остальные голоса людей. Они будто отдаются многократным эхом где-то вдалеке, когда я прорываюсь сквозь толпу соседей и, игнорируя возмущения врачей, срываю простыню с лица покойника.

Мгновенье – и я будто заново рождаюсь. Начинаю дышать. Слышать. Мыслить. Наполняюсь облегчением. Это не мама. Не мамино тело. Не её светлые пряди и помятое лицо. Это не она. Не она! С ней всё в порядке! Она жива!

Мне кажется, мой протяжный выдох был слышен даже на другом конце города. Однако облегчение окутывает меня недолго.

Секунда… три… пять… десять…

И все мои мышцы вновь наполняются свинцом, неконтролируемый ужас охватывает каждую клетку мозга, когда я чётко осознаю, что за мёртвый человек лежит перед моими глазами.

Этого не может быть. Не может. Не может…

И, честно, не знаю, сколько бы я так продолжала стоять, оторопело глядя в знакомое лицо, если бы моё сознание вдруг не прорезало острое, как скальпель, предположение о том, что к её смерти может быть причастен Адам.

– Что случилось?! Что с ней случилось? Говорите! Что? – словно в беспамятстве налетаю с вопросами на одного из рядом стоящих работников скорой помощи.

– Успокойтесь, девушка! – он пытается ослабить мою цепкую хватку на своей руке, но у него не получается.

– Скажите мне, что с ней случилось?! – всматриваюсь в упор в хмурую физиономию врача, не собираясь давать ему пройти, пока он не ответит.

– Инфаркт… Женщине удалось самой вызвать скорую, но к моменту нашего приезда, к сожалению, она уже была мертва. Пришлось выламывать двери. Вы её родственница?.. – он говорит что-то ещё и вроде даже начинает задавать вопросы, но я полностью отключаюсь от его слов и во второй раз за последнюю минуту вздыхаю с облегчением.

Адам не виноват. Адам ничего не сделал. Он тиран, эгоист, мистический фрик, но он не убийца. Не убийца. Он не лишит невинного человека жизни из-за ненормальной похоти к женщине, а на моих руках не будет чей-то крови. Конечно, не будет. Как я вообще могла о таком подумать?

Тяжеленный камень вмиг спадает с моего сердца, однако радости и расслабления я не ощущаю. Лишь давно не испытываемое чувство скорби начинает нещадно сдавливать внутри мне все органы и кости.

Вновь повернув голову к умершей женщине, я чувствую, как гортань схватывают безжалостные тиски, нестерпимый жар опаляет всю область груди и шеи. Я даже не замечаю, что продолжаю крепко держаться за руку врача, до тех пор, пока не слышу суровый голос Остина, который лишь сейчас сумел добраться до меня.

– Ники, нельзя же так. Отпусти человека, и тебе нужно отойти от…

И тут мой любимый голос мгновенно угасает. Я ощущаю, как приблизившаяся ко мне сзади фигура резко вздрагивает и сразу же замирает без движения.

Не знаю, где нахожу в себе смелость обернуться к нему, но, сделав это, устремляю взор в побелевшее, как полотно, лицо Остина и разом понимаю – нет в моей жизни никаких тревог, проблем и нерешаемых дел. Нет никого, кого стоит бояться. Нет магии и чувств, с которыми нельзя было бы справиться. Нет ничего, что сравнилось бы с той разрывающей всё нутро болью и страхом, что я считываю с его застылого лица, когда Остин достаёт из кармана телефон, по памяти набирает чей-то номер и, приложив трубку к уху, молчаливо ждёт, пока ему ответят.

– Остин… кому ты звонишь?

Обхватываю его руку дрожащими пальцами, не видя ничего вокруг, кроме его рассеянного взгляда.

– Остин, прошу… ответь… кому ты звонишь? – повторяю я, притрагиваясь ладонью к его щеке, и лишь тогда он обращает своё внимание с бездыханного тела на меня.

– Я звоню Мэгги… Она же мне буквально полчаса назад звонила… Хотела что-то сказать… А я не… Я не выслушал её… – тихо произносит Остин.

Я намертво прижимаюсь головой к его груди и обнимаю так сильно, насколько мне только хватает сил. А затем держу его в своих руках, ни на секунду не отпуская, пока он раз за разом настойчиво звонит, наотрез отказываясь принимать один неподвластный никаким исправлениям факт – Мэгги ему больше никогда не ответит.

Глава 7

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

Всей кровью прорастайте в них.

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь,

Когда уходите на миг!

(Белла Ахмадулина)

Остин

Сколько боли может выдержать один человек, не потеряв при этом здравый смысл?

Сколько грусти может испытать человеческое сердце, не остановившись?

Сколько скорби может поглотить в себя душа, после сохранив способность дальше жить и чувствовать? Смеяться? Удивляться мелочам? Радоваться новому восходу солнца? Желать достичь вершин успеха? Стремиться к совершенству? Любить, даже несмотря на то, что тебе не получить взаимности?

Именно эта вереница вопросов выстраивается в моей голове, пока я стою на кладбище под мелко моросящим дождём, смотрю, как гроб с самым дорогим мне человеком забрасывают сырыми горстями земли, и как губка впитываю в себя душераздирающие эмоции скорбящей, плачущей толпы, одетой во всевозможные оттенки чёрного.

На страницу:
6 из 9