Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Родовая травма появления на свет двух буржуазных наций – румынской и молдавской (в составе Российской империи) – прошла по реке Прут, разделяющей единые до XIX в. земли Молдавского княжества. Запрутские молдаване вошли в состав румынской нации, бессарабские оказались вовлеченными в отдельный молдавский проект, в немалой степени обособлявшийся от румынского политикой российских, а позже советских властей.

Молдавскость, вернее то, что от нее осталось в Пруто-Днестровском регионе и левобережье Днестра, стало уделом российского влияния и нациестроительства. Русская идеология поддержала и развила молдавскую идентичность, утрачиваемую в запрутской Молдове под влиянием румынской идеологии и превратившуюся в региональную.

Важно обратить внимание на еще один феномен. Дореволюционная Россия, затем СССР и Румыния за годы своего существования относились к молдаванам и молдавскости как к региональным ценностям своих культурных окраин[3].

Румынская идея, как и само румынское государство, была основана на ценностях построения независимой страны, использующей в своих преобразованиях опыт прежде всего Франции и Бельгии (Конституция). Попытка ориентации на Россию, осуществленная идеологами молдовенизма – Асаки и Росетти-Розновану в 1866 г., ни к чему не привела.

Пиком противостояния сторонников и противников объединения явились кровавые события в столице Молдавского княжества, городе Яссы, весной 1866 г. Многотысячная демонстрация и марш жителей города и окрестностей 3(15) апреля (организованный и возглавляемый митрополитом Молдовы Каллиником Миклеску), направленные против ликвидации молдавской государственности, были встречены войсками, присланными из Бухареста. По безоружным манифестантам был открыт огонь, в результате чего более 100 человек были убиты или ранены. В числе последних находился и митрополит Молдовы[4]. Вслед за этой расправой последовали аресты наиболее активных противников объединения княжеств. В общей сложности арестам подверглись около 400 человек[5]. Расправой над недовольными была подавлена оппозиция унионизма.

Позднее идея возрождения и сохранения молдавской идентичности была заимствована и использована в формировании идеологии в контролируемой Россией Бессарабии, которая, вскоре после событий в Румынии, в 1873 г. становится одной из российских губерний. Уже в ХХ в. Россия способствовала сохранению и укреплению молдавской самобытности сначала в 1924 г., в Молдавской автономии в составе Украинской ССР, а позже, после подписания Пакта Молотова – Риббентропа, – в Молдавской ССР. При этом следует отметить последовательность румынской идеологии, которая со времени формирования современного румынского государства рассматривала земли Бессарабии и Северной Буковины (входящих в настоящее время в состав Республики Молдова и Украины) в качестве территорий румынского пространства.

Исторически российская историография рассматривает Молдову и молдаван как «своих», а Румынию и румын как «иных».

Важно подчеркнуть, что территория современной Молдовы остается важным стратегическим плацдармом России в ее геополитических планах и интересах в Причерноморье и на Балканах.

В настоящее время борьба и противостояние этих двух сложившихся и существующих идентичностей выступает важным фактором политических проектов стран Запада и России в регионе, а также полем перманентного противоборства идеологии румынской и молдавской идентичности.

До начала русско-турецких войн последней четверти XVIII – начала XIX в. Бессарабия представляла собой малозаселенную территорию, где проживали молдаване, на юге по соседству с молдаванами жили ногайцы, а большей частью на севере – русино-украинское население.

Включив Бессарабию в состав России, власть проявила заинтересованность в укреплении малозаселенной территории ревизскими душами. Россия исходила из того, что на пограничье, особенно на западных рубежах, должно проживать многочисленное и лояльное власти население. Отсюда активная переселенческая политика и разнообразные льготы для населения. Достаточно констатировать, что Бессарабия так и не узнала крепостного права, еще полвека существовавшего в центральных губерниях России. Согласно первой Всероссийской переписи 1897 г., Бессарабская губерния вошла в тройку самых заселенных территорий России. На момент переписи в крае проживало 1 935 412 л.о.п.[6] С 1812 по 1897 г. население в Пруто-Днестровье увеличилось в 7,5 раза[7]. Молдаване составляли 47,58 %, малороссы, к которым были отнесены и русины, – 19,62 %, евреи насчитывали 11,79 %, к болгарам были отнесены и гагаузы, вместе они составляли 5,33 %[8]. Помимо представителей названных этносов в крае проживали армяне, албанцы, цыгане, чехи, поляки, греки, сербы, немцы, швейцарцы[9].

При общем анализе национальной политики, проводившейся царской Россией, мы заметим, что применительно к Бессарабии она имела определенную специфику. На протяжении XIX – начала XX в. она характеризуется периодами льгот и для местного молдавского населения, например, действие законов Арменопуло-Донича до 1828 г., публикация в первые годы религиозного журнала «Кишиневские епархиальные ведомости» на двух языках: русском и молдавском, выход ряда книг на молдавском языке.

Дунайскими княжествами до 1834 г. управлял П.Д. Киселев. Осуществленные под его контролем либеральные реформы вместе с транслируемыми непривычными свободами, по справедливому замечанию И.С. Путинцева, привели к непредвиденным последствиям: «Проведя в Дунайских княжествах прогрессивные для своего времени реформы, Россия дала импульс активному идейно-политическому развитию, но в силу самодержавного строя и крайне консервативной идеологии не смогла оказать на него определяющего влияния. Восприятие России постепенно стало меняться: на смену идеям всеправославного единства, союза против Турции и консерватизма приходили идеи национальной независимости, латинизма и реформизма по французскому образцу. Лидеры революций 1848 г. (пашоптисты), находившиеся под французским идейным влиянием, воспринимали Россию как основную угрозу самостоятельности Дунайских княжеств и противника передовых идей»[10]. Особенно эти настроения чувствовались в валашских землях, менее в Молдове, еще меньше в Бессарабии.

Одновременно языковая имперская политика, естественно, распространяла русский язык в качестве государственного и межнационального. При этом русский язык и русская культура не исключили из общественной жизни народов Бессарабии их родные языки, традиционные культуры, что в конечном итоге обусловило сохранение их этнических идентичностей[11]. Это наглядно видно на примере существования школьного обучения в крае на языках этнических, компактно проживающих сообществ: евреев, немцев, болгар и др.

Политика русификации юго-западных окраин империи активизируется после польского восстания 1863–1864 гг. В этот процесс в значительной степени была вовлечена и православная церковь[12]. Относительное послабление к распространению и использованию молдавского языка и культуры относится к началу ХХ в. и сопряжено с революционными настроениями в обществе. При этом говорить о взвешенной национальной политике России не приходится. Достаточно вспомнить черту оседлости евреев[13] и погромы в Бессарабии в 1903 и 1905 гг. (не путать с холокостом евреев и цыган в годы Второй мировой войны)[14].

Сложившуюся к 1918 г. ситуацию в межэтнических отношениях в Бессарабии правильнее было бы назвать вынужденным выживанием. В одной из работ мы уже обращали внимание на то, что местное полиэтничное население в лице молдаван и проживавших с ними бок о бок представителей других национальностей выживало, подстраиваясь под внешний фактор: османское влияние, политику царизма, румынскую политику, советскую идеологию… «Шапки» привычно менялись с приходом новой власти, как это было феерично показано в кинофильме «Свадьба в Малиновке», а содержание оставалось и остается прежним: смешанный состав населения, называющего Молдову своей Родиной, несмотря ни на какие жизненные коллизии.

И тем не менее, благодаря России на территории Пруто-Днестровского междуречья удалось сохранить анклав молдавского этнического сознания, который стимулировался созданием поначалу самостоятельной территориальной единицы империи, а позже несколькими потоками в конце XVIII – начале XIX в. в составе задунайских переселенцев. Бегство молдаван продолжалось и позже – в 30–40-х гг. XIX столетия, активно заселялась территория молдавским населением и после 1856 г., что позволило, по мнению И.Ф. Грека, сохранить и укрепить механическим путем молдавскую идентичность в Пруто-Днестровском регионе[15]. Здесь же следует добавить, что молдавское население с XVIII в. активно осваивало Левобережное Поднестровье, где также получила распространение молдавская идентичность.

Можно констатировать, что в Бессарабии и левобережье Днестра молдавская идентичность обрела возможность для самосохранения, в то время как запрутские молдаване оказались вовлеченными в формирование румынской нации, трансформировав свою молдавскую идентичность в региональную.

Важно обратить внимание еще на одну деталь. Часть молдавского населения вместе с задунайскими переселенцами после 1856 г. мигрировала в Бессарабию и в Приазовье, имея льготы от России и желая остаться с единоверцами. Но при этом в Южную Бессарабию переселяется часть населения из Добруджи и других краев и разбавляет оставшуюся часть жителей региона. Таким образом, часть населения Южной Бессарабии оказывается под влиянием румынской идеологии не в течение 22 лет, как население Бессарабии (межвоенный период плюс три года немецко-румынской оккупации), а 47 лет (1856–1878; 1918–1940; 1941–1944 – три года румынской оккупации), что полностью совпадает с числом лет советской власти. Таким образом, становится понятным идеологический люфт в сознании части населения региона, ряд поколений которого впитывал в себя идеологию румынизма столько же, сколько советские ценности, что могло выступить отдельным детонатором событий, произошедших в конце 80-х – 90-е гг. ХХ в. Понятно, что это лишь дополнительный фактор к череде других, но, тем не менее, следует задуматься…

Румынская и молдавская идеи в XX в

Изначально следует обратить внимание на планомерную работу румынского государственного аппарата, направленную на идеологическое воздействие на население Бессарабии не только в прошлом, но и в настоящем.

Как уже отмечалось, румынская идеология со времени создания Румынского государства рассматривала бессарабские земли, а позже и Приднестровье как свои этнические территории, пытаясь в разное время вовлечь их в сферу своих этнополитических интересов.

Показателен пример, когда, после становления собственных государственных институтов на рубеже XIX и ХХ вв., в 1903 г. румынские спецслужбы осуществили попытку распространения панрумынской идеологии среди молдавского студенчества российских университетов (кстати, это была не единственная попытка).

Раскачивание лодки регионализма с проявлениями молдавского и румынского национализма продолжается в период первой русской революции. Именно в это время формируется Молдавское общество по распространению национальной культуры. Под его влиянием в начальной школе начинается преподавание родного языка. Позже в Кишиневе оформилась молдавская национально-демократическая группа, в которой под руководством И.Г. Пеливана был объединен ряд радикально настроенных интеллигентов-разночинцев (И.Г. Резеняну, Э.Г. Гаврилица, Н.П. Бивол, А.И. Оату и др.). Уже тогда члены этого движения испытывают влияние румынской идеологии, в том числе через эмиссаров из Румынии. Так, с названным движением начинает активное сотрудничество бессарабский эмигрант в Румынии К. Стере, приступивший к выпуску газеты «Бессарабия», вокруг которой формируется Молдавская национально-демократическая партия.

В период первой русской революции, как, собственно, и почти спустя век – в начале 90-х гг., в крае происходит борение молдавской и румынской идеологий. Тогда часть прорумынски ориентированной интеллигенции отошла к К. Стере, в то время как промолдавское направление сгруппировалось вокруг редакции газеты «Молдовянул» и «Молдавского общества Бессарабии», возглавляемого Павлом Дическу[16].

По справедливому мнению ряда исследователей, в Бессарабии уже перед Первой мировой войной назревал кризис официальной политики с ее антисемитскими проявлениями, транслируемой, в основном в городской среде, без учета региональной замкнутости молдавского населения, в основном проживающего в сельской местности[17], в то время как в местечках и городах проживало смешанное население, превалировал еврейско-русский состав жителей, с частью обрусевшего за XIX столетие молдавского дворянства. Молдавское население, равно как и компактно проживающие на юге республики болгары и гагаузы, большей частью селилось в сельской местности. Подобная картина долгое время сохранялась и в Советской Молдавии.

Перед Первой мировой войной в Бессарабии наблюдается активный рост национального самосознания титульной нации, проявившийся в формировании нового социального слоя – молдавской интеллигенции, которая начинает вырабатывать и продвигать национальные требования.

Дальнейшие события усиливают распространение румынской идеи в регионе. Речь идет о включении Бессарабии в состав Румынского государства в 1918 г.

27 марта 1918 г., около ста лет назад, Бессарабия была присоединена к Румынии. В конце марта 1918 г. представительным органом Молдавской Демократической Республики (Сфатул Цэрий)[18] была принята декларация о присоединении Бессарабии к Румынии. Сфатул Цэрий проголосовал за объединение только после «персональной обработки» румынскими властями членов этого органа[19]. Бессарабия стала частью Румынии как автономия. Минимальное самоуправление автономным регионом возлагалось на региональный парламент (Сфатул Цэрий), правительство (Совет генеральных директоров) и местные административные органы. Два представителя регионального парламента рекомендовались в качестве «министров без портфелей» в состав правительства в Бухаресте.

Однако обещания румынских властей просуществовали недолго. С мая 1918 г. стал ограничиваться автономный статус региона: была приостановлена работа парламента, губернатору – верховному комиссару, назначенному в Бухаресте, был переподчинен Совет генеральных директоров, продвигалась идея отказа от автономии. 26–27 ноября 1918 г. был «созван» Сфатул Цэрий и в отсутствие кворума «проголосовано» решение за аннулирование условий объединения Бессарабии с Румынией от 27 марта. Таким образом, Бессарабия потеряла статус автономного региона в составе Королевства Румынии. Сфатул Цэрий был распущен, и органы власти Бессарабии упразднены (правительство, губернское земство, городские думы, уездные и волостные администрации). Все перешло в прямое подчинение министерствам Румынии, в регионе стало действовать румынское законодательство. В 1933 г., с принятием новой Конституции Румынии, Королевство стало унитарным государством.

Все учебные заведения были переведены на румынский язык обучения, в органах государственной власти и местного самоуправления введен запрет на использование другого языка, кроме румынского. И главное – бессарабцы молдавского происхождения стали меньшинством. На последующие 22 года край погружается в систему тотальной румынизации, осуществляемой через школу, церковь, местную администрацию и полицию. Бессарабцы были лишены даже культурной и религиозной автономии.

Приход румынской администрации, учительства и духовенства из-за Прута был призван тотально изменить ментальность и собственную идентичность местного поликультурного населения путем распространения общерумынских ценностей.

Зачастую эта политика осуществлялась насильственными методами. В школах практиковалось наказание на горохе и кукурузе (провинившихся детей ставили в угол коленями на сухой горох), били по ладоням прутьями или большой линейкой. В общественных местах запрещалось использовать другой язык, кроме румынского[20]. У жителей Бессарабии, в том числе у молдаван края, сложился комплекс осознания себя как второсортного населения.

Жесткое навязывание ценностей румынской культуры встретило у населения Бессарабии отторжение и привело к самозамыканию. Одновременно было бы неправильно говорить о том, что два с лишним десятилетия распространения румынской идеологии и ценностей не дали своих результатов. И сегодня лица третьего возраста болгар и гагаузов, компактно проживающих на юге Республики Молдова, в украинском Буджаке, украинцев Северной Буковины, других представителей национальных меньшинств, школьный возраст которых пришелся на межвоенный период, владеют румынским языком, который им «вбили» в ходе обучения. Как метко отметил П.М. Шорников, «поскольку статус национальных меньшинств как этносов, лишь “терпимых” румынами, изначально определялся положением о “румынском пространстве”, Румыния превратилась в едва ли не единственное в Европе государство, проводящее эффективную политику ассимиляции»[21].

Разным представителям румынской армии, политики и культуры ХХ в. приписывается фраза «Хотим Бессарабию без бессарабцев». Иными словами, можно сказать, что речь идет о неугодном населении, «отравленном» русскокультурностью. Это вполне объясняется спецификой румынской идеи, которая описана выше.

Отличие румынской политики от политики России и позже СССР относительно полиэтничного населения Бессарабии заключается в попытке расселения румынского компонента на «своих» этнических землях и очищения территорий (расселение на территории Бессарабии свыше 100 тыс. выходцев из Старого королевство в межвоенный период), которые они считали своими, от национальных меньшинств. Достаточно наглядно это продемонстрировала этническая политика И. Антонеску, который деятельно взялся за уничтожение и жесткую эксплуатацию еврейского и цыганского населения Бессарабии, Буковины, Транснистрии (Левобережного Поднестровья) и Одесской области[22]. При этом в Республике Молдова есть историки, обеляющие роль Антонеску в фашистских акциях (А. Петренку[23], Ю. Фрунташу[24], П. Морару[25] и др.). Аналогичную позицию порой занимают и отдельные действующие политики[26].

Парадоксально, но стремление избавиться от национальных меньшинств сохраняется в этнической политике Румынии и в послевоенный период, в годы социалистического созидания. Это проявляется в активизации переселенческой политики внутри страны, направленной на смещение немецко-венгерского населения, до этого составлявшего основную массу жителей городов, румынским населением из сел. Особенно показательно это в Трансильвании. В 1948 г. венгры и немцы составляли 48 % населения трансильванских городов. Поначалу были подорваны национализацией экономические позиции венгерского городского среднего класса, затем в города хлынул поток сельских переселенцев, большинство из которых были румынами. В результате за короткий срок изменился этнический облик городов целого региона страны. Если в 1948 г. в городах Румынии проживало 23 % румын, то к концу 1960-х гг. они насчитывали уже 40 %[27].

Еще одной особенностью зачистки отдельных категорий национальных меньшинств в Румынии была откровенная торговля со стороны румынского правительства немецким и еврейским населением, представители которого выпускались из страны за установленную плату, согласованную с принимающим государством (Германией и Израилем)[28].

За репатриацию обычного немца следовало уплатить 1800 марок, за квалифицированного рабочего – 2900, а за специалиста с высшим образованием – 11 000. В дальнейшем румынская сторона несколько раз пересматривала взимаемые суммы на немцев в сторону увеличения[29].

Румынская государственность может называться одной из самых молодых, едва успевших сформироваться пред Первой мировой войной. Ей необходима была национальная идея. Ею стала цель объединения восточнороманских народов в границах одной страны. В силу молодости румынской государственности ее национальная идея обладала агрессивностью, что получило благоприятную почву для развития в Румынии фашистского движения, набиравшего силу в Европе.

Но движение Сопротивления и, самое главное, победы Красной армии нарушили геополитические устремления Румынского государства. Однако идея Великой Румынии сохранилась и стала своего рода государственной долгосрочной стратегией (в виде мифа), на которой воспитывались целые поколения.

Проводя параллели с Республикой Молдова, следует отметить похожую политику, где под влиянием этнополитической обстановки и экономических реалий стал меняться состав городского населения. В городах практически не осталось лиц еврейской национальности (мы уже писали в другой работе, что евреи, тысячелетиями подвергавшиеся гонениям, обладают особым чутьем на стабильность и ко времени последней переписи в массовом порядке покинули республику[30]), значительно сократилось в Молдове русское население (в 1989 г. – 13,0 %, в 2004 г. – 5,9, в 2014 г. – 4,0 %), а так как оно проживало в основной своей массе в городах, соответственно сократилось число городских жителей русской национальности[31]. Зато в 2014 г., по сравнению с 2004 г., на 6,9 % выросла доля лиц, указавших в качестве родного языка румынский. Количество лиц, указавших молдавский язык в качестве родного, снизилось на 3,5 %. Также отмечено снижение на 1,6 % числа лиц, родными языками которых являются русский и украинский[32].

Сокращение численности русского населения республики объясняется объективными и субъективными причинами современного социально-политического и экономического состояния Республики Молдова. Достаточно вспомнить скандирование фраз «Русских за Днестр, евреев в Днестр!», «Чемодан, вокзал, Россия!», распространенное в радикальных митингующих кругах Кишинева и других городов Пруто-Днестровских районов Молдавии в начале 90-х гг.[33] Сюда же можно отнести этнические чистки в период премьерства М. Друка, этнополитический конфликт между двумя берегами Днестра в 1992 г., противостояние в Гагаузии. Все эти события накладывались на резкое снижение уровня жизни и буквально вынуждали людей искать лучшую долю за рубежом, прежде всего в России.

Уезжали искать лучшей доли не только русские. Но русские чаще не возвращались, да и родственные связи у них не столь развиты, как, например, у болгар, гагаузов, молдаван… Последние, уезжая на заработки или на ПМЖ, обычно оставляли свои городские квартиры родственникам, которые, не имея работы в сельской местности (в 90-е гг. после запуска государственной программы «Pământ» закрылись последние коллективные хозяйства), искали свое счастье в городе. Не будем также забывать о глубоких традициях непотизма, особенно распространенных в среде молдаван[34].

Таким образом, за годы независимости заметно изменился этнический облик городов по румынской схеме румынизации городского ландшафта страны. Бесспорно, в города мигрирует в основном молдавское население из сел, и это в основной своей массе молодежь, наиболее подверженная идеологическому воздействию. Кстати, увеличение носителей румынского самосознания, на которое указывают материалы последней переписи, наглядно демонстрируют динамику с 2004 г.

Как справедливо отмечают исследователи, «к моменту распада СССР Молдавия была единственной, за исключением республик Средней Азии, республикой с преимущественно сельским населением. Объясняется это низким стартовым уровнем, а темпы урбанизации в советское время были достаточно высоки. В 1950 г. горожан в Восточной Молдавии было 17 %, в 1970 г. – 32, в 1989 г. – 47 %. Кризис Советского Союза застал молдавскую нацию в самом разгаре драматичного и травмирующего процесса разрыва с сельской традицией и перемещения в города»[35].

Часто рассуждающие о политике румынизации Бессарабии в межвоенный период забывают о том, что речь идет о другом времени, и при анализе ситуации необходимо погружать себя в систему ценностей изучаемого времени. В межвоенный период, а тем более в годы румынофашистского режима в Бессарабии не существовало тех норм международного права, которые требуют сегодня соблюдения прав человека, нацменьшинств и т. п. Все это пришло значительно позже, и поэтому методы достижения поставленных целей были более примитивными и одновременно более жесткими.

Всплеском румынской идеи отдельные историки считают 1918 г., когда Румыния включила в свой состав Трансильванию, Бессарабию и Северную Буковину[36]. После этих событий, в межвоенный период, появляется целый ряд работ идеологов румынизма и унионизма: К. Рэдулеску-Мотру, А. Ксенопол, Н. Йорга. Между национализмом и фашизмом весьма тонкая грань. Неудивительно, что в благоприятных условиях фашизации Европы, в 30-е гг., идеология румынизма быстро попала под влияние коричневой чумы. Амбициозные идеи великой румынской нации не были обойдены вниманием мэтров науки и культуры с мировым именем, с румынскими корнями и крайними общественно-политическими взглядами того времени – М. Элиаде, Э. Чоран и др.[37]

В советской историографии образ Румынии было принято интерпретировать как второстепенное государство с национальными амбициями, которое обожглось на фашистской идее и стало на правильный путь социалистического строительства[38]. Одновременно внешнеполитический курс румынского государства представляет собой достаточно показательный пример принципиальности и позиционирования выработанной идеи румынизма и «Великой Румынии». Кстати, и в советский период Румыния подчеркивала «крамольную» мысль о своих геополитических интересах в отношении потерянных территорий (Бессарабии и Северной Буковины). Столь независимая позиция румынских властей, в частности Н. Чаушеску, способствовала дистанцированию ее отношений с СССР и Советской Молдавией.