Фиолетовый снег

Прозвенел звонок, и детишек легким переменным ветром унесло в сторону кабинета истории. Я облегченно выдохнула. Забрав сумку и вазу с цветком, быстро заперла кабинет и пошла в учительскую.

– Неужели расщедрились родители пятиклашек? – Кивнул на розу физрук.

Остановившись в середине комнаты, я подняла руку с вазой кверху.

– Нет. Это – символ! В нашем тихом болоте грядут перемены!

Оставив вазу на столе посреди учительской, я уехала домой.

Следующий урок в этом классе у меня должен был состояться где-то дней через пять. И о Бортникове, и о 11-в я как-то позабыла. Да, попадались в коридорах, да, здоровались, проходя мимо. Забот с началом учебного года и так хватало. Тем более, что и в моей родной семье начались какие-то непонятные проблемы. В выходные позвонила мать и неожиданно попросила заехать. «Мне нужно серьезно с тобой поговорить, и не по телефону». – Сказала она.

***

В воскресенье днем, оставив дома скучающего мужа, я поехала к матери. В нашей старой квартире все было, как и всегда, на привычных с детства местах. Я бросила свое пальто на вешалку и обернулась к встретившей меня маме:

– Что случилось?

Мама, вздохнув, провела рукой по моему плечу.

– Пойдем на кухню, Светланка.

Приготовив чай, она достала из шкафчика безе и поставила в блюдечке рядом со мной. Это была очень серьезная заявка. Я забеспокоилась:

– Что-то с твоим здоровьем? Ты плохо себя чувствуешь?

Она рассмеялась.

– Я позвала тебя из-за Маринки.

– А с ней-то чего стряслось? – Удивилась я.

Маринка – моя родная младшая сестра. Отец девять лет назад умер от сердечного приступа, и мы в нашей типовой маленькой квартирке остались втроем. Мама после его смерти всю нежность своего сердца отдавала нам, пытаясь вырастить из хрупких и не очень-то красивых девчонок не только грамотных во всех отношениях, но и самостоятельных людей. По отношению ко мне, надеюсь, это получилось. А с Маринкой всегда возникали какие-то проблемы. В детстве я была маленькой и чернявенькой, такой, впрочем, и осталась. Сестра же наоборот, была худой высокой блондинкой с прямым точеным носом, каштановыми бровями, карими глазами и большим ртом. В школе над ребенком смеялись, считая ее ужасно тощей и некрасивой. Однако после пятнадцати лет из лягушонка медленно, но верно вылупилась настоящая славянская царевна с женственными формами и презрительным взглядом из-под длиннющих ресниц. Но это случилось позже. А до того мы боролись с общественным мнением, как могли. Собственные, как мне казалось в детстве, недостатки внешности я компенсировала усиленной учебой, занятиями спортом и музыкой. Поэтому, когда мне исполнилось пятнадцать лет, мальчишки из нашей музыкальной школы, создавая свою рок-панк-фолк- и т. д. группу, пригласили меня сначала клавишницей, а потом и вокалисткой. Маринка же, на правах любимой и младшенькой, постоянно мне завидовала, не пытаясь изменить свою жизнь к лучшему. Однажды я привела ее на гимнастику, которой с удовольствием занималась сама, рассказывая сестре про гибкость и мышцы. Вдохновившись моими словами, она сходила на пару занятий и отказалась, заявив, что на нее давит преподавательница. Я искренне возмутилась: ведь если не постараешься, то и результатов и не получишь! Но мама ее пожалела и отдала заниматься модным тогда теннисом, уговорив отца и своего брата проспонсировать недешевые тренировки. Но Маринка его тоже бросила, изобретя предлогом боль в сердце, хотя, думаю, у нее ныли неразвитые мышцы. В музыкалку она вообще не пошла, отговорившись тем, что от моих упражнений у нее звенит в ушах, а на свои тем более не хватит сил. Но, надо отдать ей должное, училась она хорошо, что позволило поступить ей в юридическую академию и благополучно ее закончить. К тому времени она как раз почувствовала свою внешнюю исключительность и сделала для себя вывод, что завидовать ей должна я. Каким же ударом тогда для нее стало мое замужество! Она обиделась и не разговаривала со мной почти три года. Поэтому и к матери я ходила не часто. В-основном, когда Маринка была на работе. Вот и теперь, оказывается, с ней что-то приключилось. Не дай Бог, разгребать мне придется. А ведь точно, иначе бы мать и не позвала.

– Так что произошло? Свадьба, пожар, беременность? – Лаконично еще раз поинтересовалась я.

– Мариночку с работы уволили. – Пожаловалась мама.

– И что она натворила? В постель к боссу запрыгнула на глазах всего коллектива? Или его жена их застала?

– Света, как ты можешь! Марина такая ранимая девочка…– Начала хвататься за сердце мама. – Все пытаются ее оклеветать, все ей завидуют!

– А, значит, коллектив присутствовал!

– Понимаешь, после таких инсинуаций любая порядочная девушка уйти просто обязана!

– Мама, чего ты хочешь от меня? – Прервала я воспевание моральных качеств сестрички.

– Пожалуйста, поговори с Семеном! Может, он возьмет ее в свою фирму или куда пристроит? Все-таки она привыкла получать определенный доход, и лучше, если ее примут не просто с улицы, а по знакомству!

– Она, конечно, мне сама позвонить не могла?

– Дочка, ну ты же знаешь, какая она гордая и независимая!

– А заставить тебя меня упрашивать ее гордыня позволила?

– Что ты… Это я сама! Просто так ее жалко, что сердце болит! – Мать прижала к груди ладонь посильнее, прибегнув к единственному аргументу, против которого бороться после ухода папы я не могла. И она это знала. Смерть отца для меня была страшным ударом. Маринка была маминой дочкой, а я – папиной. Нас интересовали одни и те же события: в зимние выходные мы катались с гор на лыжах и санках, летом – рассекали на велосипедах и плавали в речке. У нас была одна на двоих жизненная позиция и один характер. Хотя я внешне похожа на маму, а Марина – на отца. Короче, мать применила запрещенный прием, чтобы заставить меня пристроить свою ненаглядную и лучшую в мире девочку.

– Хорошо, – скрепя сердце, пообещала я. – Поговорю с Семеном на выходных.

– Вот и ладно… – Засуетилась вокруг меня мать. – Тебе, наверное, уже пора?

– Конечно пора. – Поднялась я с табуретки. – Береги себя.

В выходные я поговорила с Семеном, он взял Маринин телефон и в течение недели обещал с ней побеседовать. Сказал, что у них в юридическом отделе как раз освободилась вакансия. Я облегченно вздохнула и занялась своими текущими делами.

***

Второй понедельник сентября встретил меня мелким дождем и восторженной Олечкой Александровной. Увидев, как я припарковалась, она поспешила мне навстречу и тут же схватила меня под руку.

– У нас необыкновенные новости? – Спросила я хмуро, раздражаясь на дождь и промокающее пальто.

– Ты видела новенького мальчика в моем классе? – С сияющими глазами сразу спросила она.

– Видела. И что? – Заинтересовалась я.

– У нас был классный час! Мы с ним побеседовали. Ты даже не представляешь, насколько он милый и обходительный! Ребята избрали его старостой!

– Да-а?

– Девочки так за него голосовали! Даже Дроздова с Петровой не спорила!

– А мальчики? – Я посмотрела ей в глаза.

– Часть класса тоже была за. Остальные – за Кузнецова. Ты же знаешь, он старостой у них с пятого класса!

– И ты позволила выбрать Бортникова?

– А что? Он хороший, вежливый мальчик. Настоящий лидер! Умеет организовывать ребят.

– Ты не забывай, что класс у них выпускной. Им надо заниматься учебой, а не отвлекаться на всякие разборки и недоразумения. А при резкой смене лидера возможен конфликт.

– Не преувеличивай! – Обиделась Олечка. – Все будет хорошо.

– Кстати случайно не знаешь, откуда он у нас появился, весь такой из себя замечательный?

– Знаю! – Ответила тут же Олечка, обрадованная тем, что я чего-то не знаю. – Он приехал из Питера. Говорит, отца перевели к нам. Военный, кажется.

Дождь припустил сильнее, и последние метры до школы мы уже бежали. Вешая пальто на просушку в учительской раздевалке, вдруг показалось, что по мне мазнул пристальный взгляд серых прозрачных глаз. Я дернулась. Наверное, померещилось.

***

Уже с понедельника все учителя, пообщавшиеся с Бортниковым, ходили целиком и полностью очарованные его знаниями и безупречно-вежливой манерой поведения. Белая роза, не сбрасывая лепестков, символично стояла посреди учительской. Место его присутствия в школе можно было определить по толпе поклонниц, робко гуляющих в сторонке неподалеку от своего кумира. А в воздухе ощущался запах назревающего конфликта.

Четверг той же недели начался для меня весьма досадно. Уходивший на работу муж забыл меня поцеловать, как он делал все пять лет нашей с ним совместной жизни. Нос тут же почувствовал запах грядущих неприятностей. Однако настроение испортилось окончательно, когда я вспомнила про урок в 11-В.

Так случилось, что, входя в двери школы, первым на кого наткнулся мой взгляд, был именно Бортников. Он расслабленно стоял у колонны на первом этаже напротив входа и переговаривался с одноклассниками, которых, как магнитом, втягивало в его мощное энергетическое поле. Парень сразу меня заметил и слегка улыбнулся. «Урок легким не будет». – Как-то сразу подумалось мне. Подходя к двери своего класса, я увидела всю их группу, собравшуюся у дверей. Прозвенел звонок.

– Опаздываете, Светлана Васильевна! – Наклонившись к моему виску, мягко сказал Иван.

– Звонок существует для учеников. Прошу в класс. – Отперла я дверь. Дети быстро прошелестели мимо меня и заняли свои места. Я села за стол, отметила в журнале посещаемость и достала стопку прошлых работ.

– Что хочу вам сказать. Кто-то меня порадовал, как всегда. Кто-то огорчил, также, как всегда. Дроздова! – Та вскинула накрашенные ресницы. Я продолжила. – Свежий маникюр на руках – вещь, конечно необходимая. Но ты, такая красивая девушка, разве не хотела бы поразить иноземный мир не только своей ослепительной внешностью, но и грамотной речью? Представь, – продолжила стимулировать я ее, – ты прилетаешь с мужем-бизнесменом в Лондон. – Та представила, и улыбка заплясала на ее губах. – Он уехал на переговоры, а ты отправляешься… куда, Наташа? Конечно, в модный салон! А там не сможешь даже спросить, где дамская комната…

Все захихикали, а Дроздова нахмурила в размышлениях лоб.

– Кузнецов! – Обратилась я к свергнутому с пьедестала фавориту. – Неправильные глаголы надо заучивать. Все три формы. А так, более-менее. – Ободряюще улыбнулась ему, и раздала всем листочки с моими пометками. Затем начала урок. Но Бортников, зевнув, демонстративно достал из сумки какую-то книгу. Положив ее на стол, он начал читать. Все стали переглядываться. Я хлопнула ладонью по столу:

– Либо внимательно меня слушаем, либо самостоятельное изучение материала. В конце урока – проверочная работа.

Все подравнялись и посмотрели на меня. Кроме Бортникова. Душа Петровой не выдержала первой:

– А Ваня книжку читает!

– Параграф первый, прочитать. Упражнение 2. Сделать. – Металлическим голосом отозвалась я и подошла к парню. Все уткнулись в учебники.

– Что изучаем? – Спокойно спросила его.

Он мило показал ровные зубы и протянул мне книгу:

– Вы, Светлана Васильевна, сами прошлый раз сказали, что меня Вам учить нечему. Вот… решил самообразовываться.

Я взяла том и открыла заголовок: Guy de Maupassant “Clair de Lune”. Книга была на французском.

– Не знала, Бортников, что вы любите Мопассана. Обычно его читают девушки. – Вернула я книгу ему.

– А Вы, Светлана Васильевна, не любите? – Его светлые глаза спокойно посмотрели на меня, и лишь где-то глубоко внутри их невообразимой прозрачности плясал маленький нахальный чертенок. – Или не понимаете по-французски?

– Бортников… – Я нежно посмотрела на него. – Sit u ne veux pas faire, tu peux partir de la class. Nous nous retrouverons sur les examens. (Если ты не хочешь заниматься, можешь уйти из класса. Встретимся на экзаменах. – фр.)

Поведала ему я и повернулась к нему спиной. «Два – один». – Подпрыгнула маленькая девочка внутри. Бортников закрыл книгу и начал делать задание.

Дальше все пошло, как по маслу. Я спрашивала, мне отвечали. Напоследок, перед окончанием урока, еще раз пробежала по сегодняшней теме и задала на дом. Прозвенел долгожданный звонок. Я выдохнула, а мальчики и девочки, переговариваясь, потянулись на математику. Следующим у меня был 7-б, в котором был лидером лентяй и оторва Степанов. Преподаваемые педагогами дисциплины у них не считались обязательными не только к запоминанию, но иногда даже и к прослушиванию. Поэтому учительский коллектив в этом классе боролся за каждого, кто хотел и не боялся учиться.

Я достала материал и, разложив на столе самостоятельные работы, крепко задумалась.

– Светлана Васильевна! – Неожиданно окликнул меня мягкий и вкрадчивый баритон, от которого по телу поползли мурашки. «Ну что еще?!» – Застонала внутри душа.

– Ты что-то здесь забыл, Бортников? – Произнесла я вслух.

– Просто хотел задать один маленький, но важный для меня вопрос. – Начал говорить он, подойдя ко мне сбоку и опершись на спинку моего стула рукой. Я встала. Ненавижу, когда надо мной нависают!

– Задавай. – Грустно кивнула я, глядя на него снизу вверх.

– А почему Вы не ведете французский?

– Его нет в школьных часах. – Объяснила ему, а про себя подумала: «Плохо знаю. Надо бы подтянуть».

– А частные уроки даете?

– Бортников, звонок на урок. У вас сейчас – математика. У меня – другой класс! – Семиклассники входили и садились, удивленно поглядывая на стоявшего рядом со мной кумира местной молодежи.

– Мы же еще об этом поговорим? – Спросил он, разворачиваясь к двери.

«Два – два» – Уныло констатировала я, заметив, как одна из девочек оценивающим взглядом прошлась по моей фигуре, а потом спросила:

– Вы что, всем желающим частные уроки даете?

– Мамедова, тебе бесполезно думать о частных уроках. – Ответила ей. Глядя на худую и кривоногую девчонку, класс заржал. Получилось… двусмысленно.

Когда в тот же вечер, вместо того, чтобы заняться с мужем репетиторством, я открыла учебник французского, то вдруг поняла, что жизнь перестала сверкать праздником. «Тяжела ты, доля солдатская…» – Буркнула я благоверному любимую присказку отца, повторяя глагольные формы. Муж пожал плечами, открыл ноутбук и углубился в заманчивые интернетские дебри.

***

Школа, с появлением в ее стенах господина Бортникова, стояла на ушах каждый день. Ваня с ребятами и классным руководителем ездили на родину великого поэта. Ваня достал билеты на концерт… Придешь утром в учительскую, тебе сразу вываливают последние новости: Бортников выиграл городскую олимпиаду по химии. Я упорно учила французский. Сумасшествие какое-то! Даже наш бесценный и неподражаемый Владимир Леонидович рассказывал на ушко Анне Петровне не очередной анекдот фривольного содержания, а о том, как замечательно Бортников разбирается в его предмете. У меня же с ним продолжались мелкие стычки и затяжная позиционная война с переменным успехом.

***

Я шла перекусить в буфет на большой перемене, когда ко мне подлетела красавица Дроздова. Вид у нее был возбужденный и одновременно испуганный.

– Светлана Васильевна! Там, – она махнула рукой в сторону гаражей, – Кузнецов с Тищенко и Терентьевым пошли Ваню бить!

– Глупости какие-то! – Не поверила я.

– Да! Ваня сказал про Вас, что Вы чересчур много на себя берете и считаете себя выше всех, а Костька сказал, что Вы умная, грамотная и красивая, и не ему судить! Вообще мы с Вами всю жизнь учимся, и Вы всегда были объективны! – Выпалила она на одном дыханье.

Я резко затормозила. Приехала, голубушка. Ученики дерутся из-за учительницы! Позор какой… Не отмоешься. Хотя причиной этому – всего лишь уязвленные амбиции самовлюбленного юнца. Но говорить-то будут не о причинах, а о следствии. А там и до выговора недалеко! Мой Бог!

– Куда, говоришь, пошли? – Переспросила ее.

– За гаражи!

– Дроздова! Найди нашего физрука, позови Ольгу Александровну, и бегом туда. Только чтобы тихо!

– Да, Светлана Васильевна! Уже бегу! – Она ланью, вернее, северным оленем, резво пронеслась через толпу учеников, сметая со своего пути всех, кто не успел отпрыгнуть в сторону. Я оделась и спокойно вышла на улицу, стараясь не привлекать внимания охранника. Хотелось обойтись без скандала.

За забором нашей школы есть злачное место – гаражный самострой восьмидесятых годов прошлого века. Именно там наши самостоятельные, взрослеющие с каждым годом, ученики обычно курят на большой перемене. Там же иногда происходит выяснение отношений между группировками и отдельными личностями. Но обычно их стычки приходятся на переходный возраст: двенадцать – тринадцать лет. А выпускники… Это нонсенс! Что если о причине ссоры узнает мой муж? Руки сразу стали ледяными.

Неторопливо выйдя из подъезда, за воротами я сразу перешла на бег рысцой. Зато к гаражам уже подкрадывалась чуть ли не на цыпочках. Вдруг Дроздова соврала, или ей померещилось? Они здесь курят, а я вылетаю! Комедия. Прижавшись к стеночке, словно шпион в примитивном отечественном фильме, аккуратно заглянула за угол. Стоят, голубчики. Разговаривают. Костик Кузнецов кричит, Бортников слушает.

– Какого черта ты тут появился, такой умный? Выгнали из старой школы за поведение? – Донеслось до меня. – За сто первый километр?

– Тебя не касается. – Спокойно ответил Бортников, глядя в глаза Кузнецову.

– Мы учимся тут последний год. Скажи, зачем тебе понадобилось всех баламутить? – Пробасил Тищенко. – Все было хорошо и спокойно. А теперь девки слезами весь пол в школе закапали, уборщица тряпки отжимать не успевает…

– Завидно? – Поинтересовался Бортников.

– Нет. – Опустил сжатые кулаки Кузнецов. – Тебе-то самому не мешает? В подъезде почетный караул еще не все стены сердечками расписал?

– Тебе что с того? Твоя бывшая тоже там дежурит, а?

– Нарываешься, учительский любимчик! Ах, он талантливый, ах он такой, ах сякой, а на деле?

– Какой есть, не тебе меня воспитывать. Они на мне план делают, им премия, а мне – медаль. Здорово!

– Противно слушать. – Плюнул на стену гаража Тищенко. – Англичанка наша – молодец. Сразу тебя раскусила. А ты ее доводишь, подонок.

– Смешная… – Усмехнулся Бортников. – Маленькая, а гонору… Ничего, пусть взбодрится. А то совсем завяла в местном болоте.

– Зачем тебе все это? – Удивленно отступил от него Кузнецов.

– Смешно на вас, человеков, смотреть. Пыжитесь, в дурацкие игры друг с другом играете…

– Ты, гад, не играешь? Это у тебя игра дурацкая, а у нас – жизнь. – Кузнецов взял оппонента за грудки и как следует тряхнул. – Германн недоделанный!

– Ага. – Со знанием дела согласился Терентьев. – Был такой персонаж. «Почему ж не попробовать своего счастия?» – Покачал он головой. – Все на карты надеялся.

– Точно. – Скривился Кузнецов. – Только плохо кончил.

– «Яду мне, яду…» – Схватился за грудь Тищенко. Опустив руку, он медленно сжал пальцы в кулак.

– До прокуратора ему далеко, да и мы не боги. – Кузнецов снял куртку и отдал ее другу. – Щеки подставлять не будем.

– Хорош болтать. Пока не кончилась перемена, начистим ему рыло! – Подвел итог Терентьев и стал закатывать рукава.

– Трое на одного?

– Можно и один на один. – Пожал плечами Кузнецов, делая шаг навстречу. – Давай, красавчик, шагай ко мне. Так и быть, займусь тобой персонально: абсолютно бесплатно доведу твое личико до совершенства.

Бортников тоже стянул свою куртку и повесил на ветку рябины. А потом парни сцепились. Вот этого я допустить не могла. Драка в выпускном классе может привести к печальным последствиям не только ребят, но и школу! Однако самые большие неприятности будут у нашего замечательного Сергея Вениаминовича. Поэтому, хоть и не хочется, но придется вылезать из кустов и брать ответственность на себя. Оттолкнувшись от стенки, я пошла к ребятам.

– Что здесь происходит? – Осведомилась я ледяным голосом.

– Ой, Светлана Васильевна, мы тут просто разговариваем… – Застенчиво улыбнулся мне Терентьев.

– В такой экспрессивной форме? И о чем же, позвольте узнать?

Драчуны опустили руки и развернулись ко мне лицом. Кузнецов молчал, только сжимал и разжимал кулаки. В глазах Бортникова на секунду промелькнула какая-то искра и исчезла. Он усмехнулся:

– «Пиковую даму» вспомнили… Там была девушка Лизавета, а у нас – Дроздова.

– Костик, мальчики… – Сказала я. – Идите в школу. Если встретите Ольгу Александровну, уведите с собой. Мне нужно поговорить с Ванечкой.

Кузнецов нерешительно посмотрел на меня.

– Быстро! – Завопила я.

Мальчишки, постоянно оборачиваясь, двинулись на выход. Я проследила за ними до поворота и повернулась к Ивану.

– Нестыковочка, дружок. Лизавета была бедной приживалкой. Дроздова – местная королева, чьего внимания добиваются все старшие парни. Но ведь суть не в этом… Не так ли? Бортников! Мы с тобой сейчас одни. – Скрестив на груди руки, внимательно посмотрела ему в глаза. – И что хочу тебе сказать. Я не дам тебе испортить нашу жизнь. Играем мы или нет, выйти отсюда, – повела подбородком, – можем лишь на тот свет. Нравится тебе, или не совсем, но я буду бороться за своих девочек и мальчиков. За наших учителей. Буду следить за каждым твоим шагом. И любая пакость, сделанная тобой кому-либо, обойдется тебе очень и очень дорого! Понял?

Бортников опустил голову, помолчал и выдал:

– Я думал, Вы хотите казаться самой умной, самой правильной, самой интересной. А Вы действительно такая. – Он улыбнулся и посмотрел мне в глаза. – Самая интересная и самая прекрасная женщина, встреченная мной за мою короткую жизнь. Простите за весь этот фарс. – Он махнул рукой в сторону ушедших соучеников. – Я просто хотел, чтоб Вы пришли. Хотел посмотреть Вам в лицо. Один на один. Понимаете? – Он потихоньку погладил ладонями мои локти.

Я резко дернулась и прошипела:

– Еще одно движение, и я закончу начатое твоими одноклассниками!

Тот опустил руки и рассмеялся:

– Маленькая жестокая фея! – Потом помолчал и тряхнул волосами. – Клянусь, Светлана Васильевна, я больше не потревожу Ваш покой. И этих оболтусов тоже. Не трону.

Он быстро схватил мои ладони в свои и, склонившись, поцеловал. И сразу отпустил.

– Надо идти, а то соберется народ. Вы идите, я приду потом.

Он схватил куртку, накинул ее на плечи и исчез между гаражей.

Я медленно побрела к школе. Голова шла кругом. Что это было? В страсть или, как угодно, нежное чувство ученика к учительнице в два раза его старше, простите, не верю. Идиотизм какой-то. В один момент захотелось поменяться классами с другой нашей англичанкой. «Довыделялась!» – Печально думалось мне. Но если я откажусь от борьбы, то потеряю себя как личность, которую шлифовала и доводила до ума годами. Я сама себя сделала умной, независимой, красивой. Как же, оказывается, просто все это разрушить. Во мне начала снова поднимать голову та самая, маленькая и невзрачная девочка с крысиными хвостиками на голове. Соберись, Светка. Жизнь, она такая. Кажется, все у тебя хорошо, паришь в небесах и наслаждаешься свободой… Но пролетит высоко за облаками маленькая птичка под названием неожиданность, нагадит сверху, и сразу кажется, что небо затянули тучи и легли безнадежные осенние снега. Я – боец. Я разберусь и не дам никому себя сбить с толку.

Пришла в себя я вовремя. Из-за поворота навстречу бежала группа поддержки в лице Оленьки и физрука.

– Что случилось, кто дрался? – Окружили меня они.

– Все в порядке. Мальчики не поделили девочку. Бывает. – Я пожала плечами. – Парни раскаялись и обещали, что это больше не повторится. Так что, коллеги, прошу, давайте забудем эту досадную неприятность, тем более что все разошлись.

Улыбнувшись, и с гордо поднятой головой, я подцепила Оленьку под руку, и мы двинулись в школу. Длинная перемена закончилась, а я даже чаю не попила.

***

Бортников держал данное мне за гаражами слово. С группой Кузнецова его отношения наладились. Более того, Костик тоже перешел в ряды верных поклонников нашего гения, поскольку всякие мероприятия они теперь придумывали и воплощали в жизнь вместе. К Кузнецову вернулся привычный за эти годы статус лидера, которым щедро поделился с ним новый друг. К безграничному нашему учительскому удивлению, отстающие в этом классе резко подтянули хвосты, и теперь даже троечников у них не осталось. Соревновательный инстинкт проснулся в 11-А и в 11-Б. Выпускники дружно вгрызлись в гранит науки. Как же это радовало! Наш удивительный директор, Сергей Вениаминович, всегда объяснял нам и наставлял, что это мы работаем для учеников, а не они посещают школу ради нас. Мы, в большей мере, отвечаем за то, какой выйдет из стен нашей школы человек, какие жизненные ценности будут превалировать в его сознании, и какую дорогу в будущее нарисует себе его воображение. Мы, педагоги, были коллективом, и выпускали в свет тоже коллективы, состоящие из таких разных в социальном положении и осознании своего места в жизни ребят. Но все равно, раз в год, где-то в середине сентября, эти взрослые люди встречались, заходили в школу и дарили нам цветы. А мы тихо за них радовались. Кстати, Олечка Александровна – тоже выпускница нашей школы. А Бортников… Он мне больше не дерзил. Спокойно ходил на занятия и помогал с отстающими ребятами. В углах не отлавливал и не изъявлял желания поговорить наедине. Класс покидал вместе со всеми. Я успокоилась. Только, даже не видя его в толпе учащихся, я точно знала, когда меня настигал взгляд его серых глаз. Или мне это мерещилось?