Знак из зазеркалья

Вставать с кровати не следовало, но я зачем-то встал, сунул ноги в тапки, нехотя подошел к окну. Машины внизу не было, я обернулся, на стене отражался свет. Странно, откуда он появился? Я поднял глаза, и у меня от удивления отвисла челюсть. Над нашей школой, её видно из окна моей комнаты, появилось яркое сияние, оранжево-желтого цвета.

Сначала мне показалось, горит школа, но счастье длилось недолго – загорится она, как же! – приглядевшись, я понял, горят мусорные контейнеры у дома напротив. Они находились как раз за вторым школьным корпусом, в котором у нас спортивный и актовый залы, столовая и кабинеты труда.

У окна я простоял минуты три, и внезапно мне сделалось не по себе. Появился страх, он возник из ниоткуда, медленно, но решительно окружая меня со всех сторон. Наконец, он взял меня в кольцо, и я буквально физически почувствовал его липкое прикосновение. Страх начал сжимать мне горло, я согнулся, закашлял, вспомнил день рождения Лизки, маленькую комнату, включенный компьютер, зеркало и… Женщину из зазеркалья.

Едва у меня перед глазами появилось её уставшее лицо, как наваждение закончилось. Исчез страх, исчезло ощущение необъяснимой тревоги, им на смену пришел долгожданный сон. Он-то и свалил меня на кровать, не дав как следует подумать о случившемся.

…Перед первым уроком я рассказал о внезапном неконтролируемом ночном страхе Кирюхе. Сказал, что подобное случилось впервые, и здорово меня напугало, принеся с собой рой негативных мыслей никак не жалеющих выветриваться из гудящей головы. От Кирюхи и его сестры-двойняшки Лильки у меня нет секретов, им можно говорить все и всегда, и быть полностью уверенным: сказанное останется строго между нами.

Кирюха – лучший друг, и этим все сказано. Мы познакомились три года назад, когда его семья переехала в наш дом, и мы стали учиться в одном классе. Первое время – недели три, а быть может, около месяца – Кирилл держался в стороне от коллектива. Дружбу ни с кем не заводил, на контакт с одноклассниками шел неохотно, как и все новички был осторожным: присматривался, приглядывался, прикидывая, сможет прижиться в нашем классе или придется не ко двору.

Мы о нём ничего не знали, кроме того, что его отец военный, мать домохозяйка, а сестра Лилька в конце августа сломала ногу и начнет ходить в школу не раньше октября.

О прошлом Кирюхи первым узнал я, и то совершенно случайно. Как это часто бывает, над новичками обычно прикалываются с особым цинизмом, проверяют на прочность, и в свою очередь решают, принимать в компанию или сделать изгоем. Не избежал подколок и Кирилл. Правда, вел он себя более сдержанно, конфликтных ситуаций старался избегать, умело обходя острые углы, и даже там, где некоторым из наших приколистов следовало дать по шее, не предпринимал никаких действий.

Я уже решил, что новичок стопроцентный хлюпик, но в один из дней на школьном дворе завязалась драка. Кирюха против Михи. Никто не сомневался – Миха расквасит Кириллу физиономию в два счета: наверняка сломает нос, возможно, выбьет один или несколько зубов, и наш новичок недели две будет вынужден отсиживаться дома. Но ничего подобного не произошло – драки, как таковой не получилось. Не успел Миха, ухмыляясь и перекатывая во рту жвачку, толкнуть Кирюху в плечо, как тот ловко сбил здоровяка с ног, заломил руку и спокойным голосом попросил больше на него не наезжать и по возможности обходить стороной. Миха едва не завыл от боли, прилюдно попросил у Кирилла прощения, пообещав впредь не лезть на рожон.

Кирюха спокойно встал, и ни на кого не глядя, пошел домой.

Я его нагнал у первого подъезда нашего дома, сказал, что он был крут и сам того не осознавая, заработал в школе достойный авторитет. Кирилл ответил, что такой спорный авторитет ему не нужен, и он бы предпочел заработать его более дружелюбным способом.

Оказалось, что с семи лет Кирюха занимался борьбой, принимал участие во всевозможных соревнованиях, занимал первые места и, по словам его тренера, подавал большие надежды. В десять лет Кирилл стал серебряным призером по борьбе, а ровно через три месяца заработал травму колена. Все оборвалось в один миг, о борьбе пришлось забыть, хотя в памяти навсегда останутся четыре года жизни отданных любимому занятию. Тренировки, сборы, соревнования, поездки, чемпионаты… Я ему по-хорошему завидовал, в отличие от меня, чья жизнь протекала серо и однообразно, ему было чем похвастаться и что вспомнить.

Мы подружились. В школе Кирилла зауважали, как никак, местная знаменитость, серебряный призер, к тому же поставивший на место борзого Миху.

Между мной Кириллом и Лилькой завязала крепкая дружба. Двойняшки быстро освоились, влились в наш коллектив и стали своими в доску. Со временем от спокойствия и рассудительности Кирюхи не осталось и следа. Дисциплинированность и собранность, к коим его приучил спорт, в школе оказались лишними. Они мешали. Трудно оставаться дисциплинированным, когда вокруг одни пофигисты и приколисты. Кирюха стал одним из них.

Они с Лилькой двойняшки, но ни внешне, ни тем более по характеру друг на друга не похожи. Конфликты между ними вспыхивают по пять раз за день. Шутки и приколы Кирилла Лиля воспринимает чересчур серьезно, злится на брата, с тоскою вспоминая времена, когда он всерьез увлекался спортом и был идеальным братом.

Сама Лилька твердая хорошистка, её не напрягают занятия, многочисленные контры и тесты, компьютеру она предпочитает книги, обожает просиживать за чтением каких-нибудь энциклопедий, узнавать что-нибудь новое и с огромным удовольствием участвует во всех школьных мероприятиях.

К слову сказать, я эти мероприятия на дух не переношу. Танька Петрищева меня не раз спрашивала, почему я не принимаю участия в школьной жизни. Глупый вопрос. Я и так отдаю школе лучшие куски своей жизни. Утром, вместо того, чтобы поспать, встаю и тащусь в школу. До двух часов сижу в школе. От родителей постоянно слышу о школе: школа то, школа се. Она у меня уже в печенках сидит.

Не скажу, что мне не нравится учиться, просто в силу характера, учеба дается мне трудно. Я взрывной, импульсивный, не могу долго усидеть на месте, не могу долго заниматься одним делом. Мне становится скучно, я нуждаюсь в постоянном движении, в драйве. Я могу делать сразу пять дел одновременно, но ни одно из пяти дел не доведу до конца. Становится скучно, неинтересно. Я пытаюсь успеть всюду, и почти никогда не успеваю. А ещё хочу объять необъятное и совершить какой-нибудь подвиг.

Что-то я отвлекся. Итак, в понедельник я рассказал Лиле с Кирюхой о своих ночных страхах.

– Спина взмокла, – говорил я увлеченно. – А шею как будто кто-то сжимал. Лизка перед глазами маячила, а потом показалось, что я умру. Странные ощущения: страх и легкость, я мог позвать родителей, но не захотел, понимаете, сам не захотел никого звать, хотя мне реально было плохо. Все прошло в одну секунду. Что это было?

– Это был атас, – ответил Кирюха.

– Славка, расслабься, – сказала Лиля. – Ты стал жертвой панической атаки. Как правило, они представляют собой неожиданные приступы тревоги и страха, сопровождающиеся различными неприятными телесными ощущениями: головокружением, одышкой, различными болями, сердцебиением.

– Это опасно?

Кирилл похлопал меня по плечу.

– В дурку могут увести.

– Не слушай его, Славка. Я уверена это твоя первая и последняя паническая атака.

– Думаешь?

– Да все в порядке будет, Слав. Лилька права, ночью у тебя сдали нервишки, с кем не бывает.

Лиля посмотрела на часы.

– Ребят, пошли в класс, сейчас новая училка придет.

– Как новая? – удивился я.

– Разве ты ему не сказал?

Кирюха стукнул себя ладонью по лбу.

– Забыл! Слав, нас ещё в пятницу предупредили, Галина заболела, с понедельника замена будет.

Я был удивлен и обрадован одновременно. Удивлен, потому что Галина Егоровна никогда прежде не болела, а если даже и температурила все равно приходила в школу и стоически гнусавила у доски новые темы. А обрадовался я по понятным причинам: мне всегда казалось, и казалось не без основания, что наша математичка ко мне несправедлива, я незаслуженно впал к ней в немилость, поэтому появление новой учительницы оказалось как нельзя кстати.

Урок начался, мы сидели на своих местах, училка опаздывала. Не очень-то прилично с её стороны – опоздать в класс в первый рабочий день. Минут через десять пришла наша классная, а с ней новая математичка.

Познакомившись с классом – она поочередно называла наши фамилии, а мы вставали – училка открыла толстую тетрадь, сделала какие-то записи и вызвала меня к доске. Меня! Сразу после трехнедельной болезни. Я, конечно, намекнул ей, что сегодня в школе первый день после ангины, мол, имейте снисхождение, войдите в моё положение, но мои доводы показались ей малоубедительными.

– Я тоже сегодня первый день в вашей школе, – сказала она хорошо поставленным голосом. – Задание двести девятнадцатое. Третье уравнение. Решай!

– Но…

– Бери мел и смотри на доску.

Мел-то я взял, на доску смотрел, только толку от этого было чуть. Я понятия не имел, как решать уравнение. Переписав его из учебника, повернулся назад и встретился взглядом с Кирюхой. Он развел руками, мол, извини, сам не знаю.

Лилька начала подсказывать мне с первой парты громким шепотом:

– Иск квадрат, плюс игрек…

– Что за разговоры! – училка сердито уставившись на Лилю.

Мне не оставалось ничего другого, как рисовать внизу доски черточки и кружочки. Просто так, чтобы убить время.

Минуты через три «добрая» учительница – для меня она уже была врагом номер один – прочеканила:

– Садись. Два!

Я вытер руки о мокрую тряпку и вернулся за парту. Прошло минуты полторы и меня с позором выгнали из класса за болтовню с Кирюхой. Ну и денек сегодня, думал я, спускаясь на первый этаж. Каких сюрпризов мне ещё ждать от первого после болезни понедельника?

Охранника как обычно не оказалось на месте, чем я не преминул воспользоваться – толкнул дверь и вышел на крыльцо.

Глава третья

Привет из зазеркалья

День был хмурым, накрапывал дождь. Кто-то успел раскрыть зонт, другие только доставали зонты из сумок и пакетов, а парень – он шел быстрым шагом мимо школьных ворот – накинул на голову капюшон синей толстовки.

Мне нравится дождь, люблю (когда не сильно льет) пройтись без зонта, ловко обходя мелкие лужи и ловя на себе любопытные взгляды прохожих. Я бы и сейчас не прочь прогуляться до ближайшего супермаркета, но боюсь, не успею вернуться к английскому – опоздаю на урок.

Я хотел зайти в школу, но внимание привлекла женщина в длинном плаще, стоящая недалеко от ворот под широким черным зонтом. Она стояла на тротуаре и совсем не брала в расчет тот факт, что мешает людям; её обходили стороной, что-то говорили сердито, пытались добиться от неё ответа, но безрезультатно. Она продолжала стоять как вкопанная.

Внезапно прогремел гром, сработало несколько машинных сигнализаций, а стайка птиц – по-моему, воробьи – поспешно перелетела с березы на росший в глубине школьного двора мощный тополь. Женщина опустила зонт. Я замер.

Я узнал её сразу, не мог не узнать. Это лицо до конца жизни будет преследовать меня, напоминая о том субботнем вечере, дома у Лизки. Женщина, не моргая, смотрела на меня. Как и в тот раз, ночью, когда она смотрела на меня из зазеркалья, я прочел в её взгляде немой вопрос.

Стало не по себе. Я дернулся назад, в памяти яркими вспышками замелькали картинки того вечера: комната, компьютерный стол, монитор, дурацкое гадание, шутки Лизкиных друзей. Потом я в комнате один, зеркало и она, незнакомка, тянущая ко мне руку с растопыренными пальцами.

Прозвенел звонок, я потянул на себя дверь, заметив, как женщина, сойдя с тротуара, начала спешно переходить дорогу, приближаясь – о ужас! – к школьным воротам.

Я рванул внутрь. Пробежав мимо охранника, вроде он даже толком не понял, что это было, прильнул к окну в узком коридоре, откуда отлично просматривался вход в школу. Женщина стояла у самых ступеней, подняться на крыльцо она не решалась, колебалась, на лице застыла неуверенность, робость.

Трудно описать, каких усилий мне стоило держать себя в руках и не начать паниковать прямо здесь и сейчас. Если Лилька права и минувшей ночью со мной действительно случилась паническая атака, то её новый приход не за горами. Мне опять нехорошо, опять трудно дышать, сильно колотится сердце, вспотели ладони, спина, лоб, я чувствую себя так, словно несколько часов провел в парилке и теперь, еле живой, вырвался наружу.

Когда на крыльцо вышли старшеклассники, женщина в плаще быстро пошла прочь. Она не оглядывалась, шла к торцу здания, а, поравнявшись с мусорным контейнером, остановилась. Я уже знал, что за этим последует, недаром смотрю ужастики, наизусть выучил правила жанра, оттого и покрылся липким потом, крепко держась за подоконник. Медленно, нарочито медленно и неестественно, женщина начала поворачивать голову в мою сторону.

Мне бы следовало отскочить от окна, но я прирос к полу. И даже когда она впилась в меня взглядом голодного хищника, говорившего о том, что моя песенка спета, сопротивляться бесполезно и ловушка вот-вот захлопнется, я продолжал смотреть на неё, замерев от ужаса.

– Ты инглиш сделал? – чья-то рука коснулась моего плеча.

Кирюха не ожидал, что я поведу себя не совсем адекватно, но с реакцией у него был полный порядок. Поэтому едва я замахнулся, чтобы нанести удар, он ловко перехватил мою руку.

– Слав, ты чего?

– А, это ты, – промямлил я, быстро глянув в окно. Женщина исчезла.

– А ты кого ждал?

– Слушай, я, наверное, домой пойду. Вечером созвонимся.

– Подожди, а английский?

– Мне не до английского, плохо себя чувствую.

– Слав, постой, что-то случилось, – это был уже не вопрос, а утверждение. – Рассказывай.

– Кирюх, позже, не сейчас. Отмажь меня на ингише, хорошо?

– Вечером жду звонка, – сказал Кирилл, провожая меня беспокойным взглядом.

У выхода на меня налетела Петрищева.

– Где ты шляешься? – закричала Танька. – Всю школу обегала, пока нашла.

– Зачем искала?

– Так, если не ошибаюсь, ты должен составить текст о Глазго.

– Чего?!

Танька вытащила из рюкзака тетрадь, начала её судорожно листать, а отыскав нужную страницу, возликовала:

– Все правильно. За тобой Глазго! Короче, долго не затягивай. Минут десять – не больше. Сразу после тебя с докладом выступаю я. Он у меня длинный, минут на двадцать. Если ты…

– Подожди, Тань, я не врубаюсь, какой Глазго, какой доклад? Ты вообще о чем?

– Издеваешься? У нас сейчас английский.

– И что?

– Твоя очередь делать доклад о Глазго.

– Да ладно?

– Ты не подготовился?

– Нет.

– Почему? – Танька была и рада и огорчена. Рада, потому что появился шанс выступить со своим собственным докладом первой (болтать у доски Петрищева любила), а огорчилась машинально, на всякий случай.

– Впервые слышу о докладе.

– Я тебе раза три о нем напоминала.

– Значит, забыл. Что ты от меня хочешь, я первый день после болезни. Сначала математичка довела, теперь ты со своим Глазго привязалась, – я сделал несколько шагов к выходу, но Танька схватила меня за руку.

– Куда намылился?

– Домой.

– А английский?

– У меня голова болит.

– Так-так-так.

– Не так-так-так, а болит голова. – И я ничуть не лукавил. После встречи с женщиной в черном плаще голова разболелась нещадно.

– Болит голова, сходи к медсестре – даст таблетку.

– Обойдусь.

Танька достала из пенала ручку.

– К следующему понедельнику подготовишь доклад о Глазго.

– Подготовлю – буркнул я.

– Докладик небольшой – на один лист.

– На одни лист?! Это уже не доклад, а докторская диссертация.

– Можешь подготовить на одну страницу, – смилостивилась Танька. – И над произношением поработай, а то будешь окончания зажевывать.

– Англичане сами окончания зажевывают.

– Я тебя предупредила.

Отмахнувшись от Петрищевой, я вышел из школы. Не помню, как дошел до дома, как поел, включил комп и что-то искал в Интернете. Несколько часов жизни необъяснимым образом выпали из памяти. Я думал только о женщине из зазеркалья. Образ женщины не выходил из головы, он терзал меня, мучил, доводил до отчаянья, пугая своей настоящей сущностью, которую я, увы, не мог списать на богатое воображение и проделки разбушевавшейся фантазии.

Вечером в окно моей комнаты настойчиво билась птица; птицу не спугнули ни крики, ни взмахи рук, ни даже стук по стеклу, она улетела, когда я открыл окно и практически силой спихнул её с карниза. Птица, бьющая клювом по стеклу – плохой знак. И хотя в приметы я не особо верю, и никогда не паниковал при виде черных кошек, рассыпанной соли и числа «13», то в свете последних событий, моя непоколебимая уверенность, что все мистическое и потустороннее можно увидеть исключительно на экране телевизора, сильно пошатнулась. Теперь я верил во все сразу: в кошек, соль, числа, птиц, сны, пустые ведра, голоса и даже в домовых.

В четверть одиннадцатого позвонила Лизка. Без долгих предисловий она сообщила, что сегодня днём ни с того ни с сего треснуло зеркало. То самое, в котором я увидел женщину. Лизка, конечно, не придала этому значения – ну треснуло, значит, треснуло – но посчитала нужным поставить меня в известность.

И снова я напрягся, снова увидел прямую связь между появившейся у школы женщиной, птицей, упорно долбящей клювом по стеклу и треснувшим зеркалом.

В полночь, когда все домашние уже спали, я услышал в коридоре шаги. Прислушался. Кто-то прошел мимо моей комнаты, на миг задержался возле двери – я во все глаза смотрел на дверную ручку, опасаясь, что она начнет опускаться – а затем шаги стали удаляться. Неизвестный отправился на кухню.

Может, дед проснулся, мелькнула мысль. Они с бабушкой приехали к нам погостить, и дед часто ночами колобродит по квартире, мучаясь от бессонницы. Выйти, проверить? А если это не он? Что делать тогда, сидеть и ждать?

Рон спал возле двери, не проявляя беспокойства. Хороший знак. Если овчарка спит, значит ничего страшного не происходит.

– Рон, – позвал я пса.

Он открыл глаза, посмотрел на меня не то лениво, не то отрешенно и зевнул.

– Ты слышишь что-нибудь?

Рон вильнул хвостом.

– Иди ко мне. Ко мне, Рон!

Сев на корточки и обхватив Рона двумя руками за его мощную шею, я опять посмотрел на дверь. Шаги в коридоре возобновились. Рон оставался спокойным.

На цыпочках я подошел к двери, приложил к ней ухо, слегка дотронувшись пальцами до ручки. Рон навострил уши.

Шаг. Второй шаг. Третий. Тишина. Снова шаг…

Я распахнул дверь, в коридор упал яркий свет из комнаты. Никого. Зато я ощутил холод, будто сейчас была лютая зима, а у нас настежь открыты все окна.

– Дед, это ты? – на всякий случай спросил я.

Вместо ответа я услышал шаги на лестничной площадке, рядом с нашей дверью. Площадка была пуста, все, что я увидел в глазок это три двери, лифт и лестничный пролет.

Рон стоял рядом, тыкался мордой мне в бок и едва слышно поскуливал.

– Тебе бы только спать.

Рон гавкнул.

– Тихо.

Обидевшись, Рон опустил голову и поплелся в мою комнату. Там, не раздумывая, он прыгнул на кровать, потоптался и разлегся, как король, оставив мне место на самом краешке.

Заснуть я не мог. Как ни старался, как ни ворочался, а сон не шел. К тому же Рон сильно сопел над самым ухом, а то и похрапывал. Только я провалюсь в дрему, а тут сразу «Хр-р-р, хр-р-р».

Маразм какой-то, я стал излишне нервным и мнительным. Лежу без сна, а в голову всякая ерунда лезет. Мысли – одни чернее других. Даже наличие рядом огромной овчарки не спасает от странных необъяснимых страхов. Я боюсь засыпать. В это трудно поверить, но я действительно боюсь засыпать!

Сознание не прочь на время отключиться, оно нуждается в отдыхе, а подсознание настойчиво подает сигналы, запрещающие телу полностью расслабляться.

Я лежал и прислушивался к малейшим шорохам, скрипам и стукам. У соседей что-то упало на плиточный пол – я вздрогнул. За стеной скрипнула кровать – я привстал. А когда на улице послышался рев мотора и свист шин, терпение лопнуло.

Злость придала сил. Удивительно, но она смогла побороть и страх и тревогу, и чем больше я злился, проклиная женщину в плаще, чье лицо впервые увидел на том злополучном дне рождении, тем больше я успокаивался, ощущая потребность в отдыхе.

Я не сомневался, что теперь мне удастся заснуть без проблем, я смогу не обращать внимания на посторонние шумы, смогу расслабиться, потому что для себя твердо решил, чтобы ни случилось, а утром мне при любом раскладе тащиться в школу.

Но ничто, к сожалению, не вечно. И моя злость, а с ней заодно и кратковременное бесстрашие мгновенно испарились, едва я зашел в ванную, собираясь умыться. Я не увидел своего отражения в зеркале, я вообще не увидел там отражения, зеркало представляло собой абсолютно черное полотно. Как окно в никуда, в бездну. Сообразить, что произошло, я не успел, зеркало скрипнуло, и в последующую секунду я увидел массивную деревянную дверь с красивой резьбой и медными вставками. И сразу понял, скрипело не зеркало, скрип создавали тяжелые дверные створки.

Возникла дымка, дверь стала едва различимой, в зеркале появилось мое отражение: вытянутое лицо, вытаращенные от ужаса глаза с расширенными зрачками, чуть приоткрытый рот и взлохмаченные волосы.

Умываться я не стал, вернулся в комнату, сел на кровать и понял, что влип в какую-то очень неприятную историю.

…На следующий день после уроков, тщательнейшим образом обследовав наше зеркало и не обнаружив ничего необычного, Лилька пожала плечами.

– Не понимаю, как такое могло произойти. Во всяком случае, разумных объяснений у меня нет.

– А неразумных? – спросил Кирюха.

– Остается мистика.

– Это меня и напрягает, – признался я.

– Массивная дверь с резьбой, – проговорила Лиля, вернувшись в мою комнату. – Знак? Предзнаменование? Или, вероятней всего, предупреждение?

– Почему вероятней всего?

– Потому что здесь замешано зазеркалье. Известны случаи, когда люди, столкнувшись с миром зазеркалья, умирали от разрыва сердца или удушья.

– Ты веришь в это?

– Верю, – призналась Лилька.

– Какая туфта, – засмеялся Кирюха. – У Славки в ванной комнате обыкновенное зеркало. И нет там никакого зазеркалья. Развели тут детский сад. Помните, нам физичка рассказывала, как серебряные зеркала делают?

– Не помню, – признался я.

– Лиль, – Кирюху толкнул сестру в бок. – Ты ж помнишь. Расскажи.

– Сам мог бы прочитать. Отражающим слоем служит раствор серебра, потом на него наносится защитный слой специальных склеивающих химикатов. Плюс несколько слоев защитного лакокрасочного покрытия.

– Ты сама об этом сказала, – обрадовался Кирилл. – Тогда объясни, при чем здесь зазеркалье? Все просто, как утюг. Взяли стекло, покрыли всякой фигней – получилось зеркало. Где зазеркалье?

– Отстань. Зазеркалье существует. Это доказанный факт.

– Да? Слав, слышал, оказывается, уже доказали. Интересно, кто и когда?

– Кирилл, хватит ерничать! Зеркала наиболее опасные посредники между нашими мирами. В них всегда есть тайна, разгадать которую человек не в состоянии. Можно строить догадки, предполагать, но никогда ты не будешь до конца уверен, что твои выводы имеют отношение к правде. Зеркало – это вечная тайна!

– Ты чего, заучила наизусть текст из третьесортной передачки про сверхъестественное и теперь впариваешь его нам со Славкой?

– С тобой бесполезно разговаривать.

– Не разговаривай.

– Славка, ты мне веришь?

Я молчал.

– Веришь, ответь?! – настаивала Лиля.

– Он не верит.

– Замолчи, не с тобой разговариваю.

– Лиль, я тебе верю, и Кирюхе верю, и своим глазам верю. Я только не знаю, что мне дальше делать. Вот и все.

– Неспроста ты женщину в зеркале увидел.

– Самое отвратное, что я видел её у школы.

– Слав, – Кирилл погладил прокосолапившего в комнату Рона и быстро посмотрел на меня. – На дне рождении Лизки тебе ведь могло померещиться.

– Нет. Я на самом деле видел лицо женщины, и она тянула ко мне руку.

– Стопудово?

– Да.

– Сомнительно. Но даже если ты каким-то образом и увидел в зеркале бабу, это могло произойти из-за нервного перенапряжения или усталости. От недосыпа, в конце концов.

– Брось, Кирюх. Какой недосып? А когда она подошла к школе, а я смотрел на неё из окна, здесь тоже всему виной недосып?

– Тогда ты обознался.

– Исключено.

– Почему же исключено?

– Это была она!

– Хорошо, пусть так. Не заводись.

– Я не завожусь.

Рон несколько раз гавкнул, а Лилька после долгого молчания сказала:

– Остается надеяться, что тебя все-таки хотят предупредить, а не погубить.

– Лиль…

– Капец! – Кирюха понес к виску указательный палец. – Застрелиться можно.