Год Крысы

Вернулся я домой поздно, чуть ли не за полночь, загулялся. Промок насквозь, до носков.

– Лера, – кричал я от возбуждения, – Лера!

– Цыц! – она появилась из темноты в легком халате. – Ребенок спит!

– А, точно, – я, как юнец, покраснел. – Нормально скаталась?

– Твоя мать как всегда. А так – все хорошо. Кирилл слегка приболел, кашляет. Простудился, температуры нет.

– Отлично, – я снял с себя одежду мокрую, бросил ее в ванну домокать. – Давно уснул?

– Недавно. Не могли с ним наиграться.

– Я с ним немного посижу, ладно?

– Как прослушивание прошло?

– Да нормально. Неприятные типы, конечно. Трехголовый змей в пиджаке на каждой шее!

Давным-давно мой давний друг соорудил колыбельную. До этого Кирюха лежал между нами на раскладной кровати. Было поначалу страшно, что одной ужасной ночью кто-нибудь из нас неудачно перевернется и придавит ни в чем не повинное чадо. Я поставил стул рядом с его кроваткой. Как сильно я устал. Он находился в своем естественном состоянии, свернулся эмбрионом и крепко-крепко спал. Если тревожили его сны, то только хорошие и сладкие. Где молоко самое вкусное, окружение самое доброе, а свет вокруг всегда улыбается в ответ. Я гладил его по головке и приговаривал, как сильно я его люблю и на что только не готов ради него.

– Когда ты родился, я думал, моей жизни придет конец. Я думал, что времени на себя никакого не останется. Ты еще мал, и я не вижу греха в твоих глаза. Ты – мое отражение любви, потому что ты меня научил проявлять ее, как никто другой. Ты и твоя мама – никого важнее для меня больше нет. Музыка… Музыка – это наш общий друг, даже член семьи, который всегда подставит плечо, да? Все, что я сегодня делаю – все ради тебя. Музыка – чтобы твой отец не помер раньше нужного, работа – чтобы ты не смел знать нехватки чего-либо. Ты будешь расти счастливым, не как я или твоя мама. Если в школе кто-то будет дразнить, то я убью этого человека. Если будут мучить шпана и старшаки – и их я убью. Не дай Бог тебе пойти по моему пути. Драться за деньги, а потом спускать их на наркотики. Курить, колоться, пить, спать, курить… пока не осознаешь, что легких для дыма нет, здоровые вены закончились, алкоголь приносит только боль, а сон – это нескончаемый кошмар. Ради тебя я хочу жить, ради тебя я хочу становиться лучше. И расти. Представляешь, скоро твой папка будет худруком! Как тебе такое? Мой вот алкашом был, в шахтах горбатился, пока не сгорбатился насмерть. Но это мама говорила сначала так, а потом призналась. Твой же отец таким не стал. А без тебя мне жизнь будет больше не мила, даже музыка не поможет.

Кирилл заерзал и повернулся ко мне спиной. Устал от отцовского счастья, ладно. Я поцеловал его, пожелал спокойной ночи и вышел на кухню, где Лера лазила в телефоне. Вскоре мы уснули, одна большая семья в одной маленькой квартире.

Спустя пару дней мне позвонили из театра, та самая рыжая голова. Она радостно объявила, что я вошел в шорт-лист претендентов на место художественного руководителя.

– Нам нужно только увидеть черновую концепцию постановки.

– Старая подойдет? – спросил я.

– Нет, нужно именно новую.

– Хорошо, будет.

– Отлично. Понимаю, торопить человека творческого – неправильно, но скажите: две недели вам хватит?

– Хватит.

И немедля бросился реализовать свою недавнюю идею, которая по сравнению со всеми остальными – да несравнима она! Превосходна, неизменна, идеальна. В те дни, когда Лера не выходила на работу, Кирюха оставался с ней, а я от рассвета до заката не вылезал из студии, записывал инструменты, голоса. Выдумывал сюжет, исписал не одну тетрадь; выкурил пару десяток пачек. Даже дома я сочинял. Садился за детские клавиши, наигрывал и подпевал себе. Кирюха тоже лез, тянулся ручками к полутонам:

– Не, ты нажимай вот так, – я брал его палец и аккуратно прижимал им на клавиши. – Нравится звук? Нравится?

Не спал. Совсем. Сидел и выдумывал, думал и думал, это походило на какие-то муки. Всегда хотелось лучше, одна эмоция, один смысл менялся на другой, противоположный, а вместе с тем и сопровождение, описание, герои. Наверное, стоило принести первый попавшийся под руку черновик, тот самый, нелюбимый, обыкновенный. Все равно им зашло бы, уверен. Тем не менее, я продолжал изнашивать себя и не жалеть. Постановка была почти готова, осталась пара штрихов, развязка. Катарсис прошел, не хватало только послевкусия. Откуда-то во мне пробудился давно убитый самозванец и стал меня критиковать почем зря. Ноги тряслись, как у школьника на сентябрьской линейке. Открывались новые возможности, и я их боялся. Какой же бред! Такой юношеский. Я сам рвался на этого зверя, хотел его уничтожить и занять его место, а теперь готов чуть ли не расплакаться. Загремело наваждение неизвестного, ох. Себялюбие до добра не доводит. Оно обманчиво, чарует, заводит в никуда, а уже там, на своей территории, колет в болезненные места. Жил как жил – мне все понятно, а теперь что будет, я не знаю. Когда я уже собирался сказать: «Готово!» – и отдохнуть, лечь спать и проснуться со свежей головой, зазвонил телефон.

– Евгений, добрый вечер! – заговорила знакомая рыжая голова. – Мы по поводу черновика…

– Я почти закончил.

– А мы увидели тут… Точнее услышали вашу музыку в новой пьесе….

– Какой пьесе? – удивился я. – Я года четыре ни с кем не работал, ни для кого не писал.

– Погодите, а вот я сейчас вижу афишу. Премьера в Ельцин-Центре, вы там – главный композитор.

– Чего?! – я вскочил от злости, стул треснул об пол. – Ничего я для них не писал, это какая-то ошибка. Что бы там не было – не воспринимайте это. То совсем другое, я специально для вашего театра другое сочинил.

– Мы уже отправили запись пьесы как наиболее актуальный пример.

– Нет, нет, нет! – я хватался за голову, пытаясь разбудить себя. – Это кошмар какой-то! Как вы смеете? Я же сказал – нельзя это брать примером.

– То есть вы знаете, о чем речь идет?

– Нет, не знаю. Погодите, я вам завтра принесу новую пьесу. С совсем другой музыкой, сюжетом, героями, все расписал, даже костюмы и реплики, как людей в зале рассаживать…

– Евгений, мы уже отправили пьесу из Ельцин-Центра. Получилось неплохо, на наш взгляд.

– Какой нахер неплохо?! Мне не нужно «неплохо». Неплохо – это вы мужикам показывать будете, а у меня как надо, блять. Зачем примером второсортное что-то отправлять без разрешения автора. Вы не охуели?

– Евгений… – рыжая не могла меня успокоить, я был в ярости. Полетели бумаги в стены, инструменты, игрушки Кирюхи, стулья. Все вокруг меня злило, я видел десяток голов, среди них и рыжая, и черный, и тот самый светлый, урод.

– Суки! Да пошли вы нахуй, уебаны, что вы нахер знаете об искусстве? Я тут несколько недель свою душу в мельчайших деталях выпячиваю. Ваши памятники просто галькой станут после такого, вы поняли? Я сам поставлю все. Запишу, сниму, сделаю как надо. Идите в пизду, уроды! Скоты. Мрази неотесанные.

– Евгений, у вас прекрасная работа вышла! – чуть ли не плакала рыжая через телефон. – Уверена, что именно вы станете худруком.

– Да не буду я иметь дело с такими уебанами, как вы! Где оно?! Где вы увидели эту пьесу, а?

– В интернете… – рыдала рыжая.

– Все ответят! – я метнул телефон в стену, он перестал быть средством связи; ничего с театралами не связывало меня больше, только память да ненависть. Я еще долго пыхтел, рвал все, что под руку попадется, пока не увидел, как за кухонным проемом блестит пара испуганных глаз. Стоило мне замолчать, как зарыдал Кирюха, мой сын. Лера пыталась оставаться сильной. Я встал с пола раздавленный и разочарованный во всем – прямо как месяцы назад, до того дня, когда открыл веки и мир обрел смысл. Он снова исчез, вот так. Оставил меня, как отец-алкаш.

– Я убью тебя, Витя! – закричал я и выпрыгнул из квартиры, побежал по лестнице, тяжело дыша и покусывая пальцы. Ругался зря, никого бы я не убил, но злобе необходимо выкопать русло, иначе оно внутрь выльется, и на пути его ничего не останется.

Сколько страха было в глазах Кирюхи и Леры! Никогда столько не видел, даже представить не мог, что это возможно, иметь настолько глубокую душу, чтобы так сильно испугаться. И не объяснишь им, почему я злюсь – сам не знаю. Пока топал в сторону дома Вити, из меня злоба выветрилась, остался токсичный осадок – я был унижен. Как он смел так поступить! И ни рубля я за это не получил, да и к черту эти рубли! Он мое имя бессмертное загадил либеральной живописью. Будто нассали и сказали: «Не благодарите». Мразота. Врежу ему разок и уйду довольный – ничего теперь не исправить. Место в театре отдадут другому, а меня впредь и дальше будут судить по этой ошибке чужого воображения. Я тоже хорош – довольный отправил Витьку все, хотел от него похвалы услышать. Услышал! С ним гром, семь труб, погибель памяти обо мне.

Витя, оказалось, уехал. Я двадцать минут бил его дверь кулаками, пока из-за двери не раздался голос его жены-потаскухи. Открывать она мне не стала… Слышно было – не одна, пьяная. От греха подальше ушел никакой – обессиленный и разочарованный в собственном труде. Две недели я не покладал рук ради поучительного, самого доброго произведения… Кто меня знает – увидел бы и ни за что не поверил бы, что в моем мире может восторжествовать добро. Теперь и я не верю. Больше я в это не верю. Повсюду враги и обманщики, как я мог про это забыть! Расслабился, отвис живот, понравилось тебе, Алеев, жить в комфорте, да? На тебя жена боится смотреть, ребенок рядом с тобой плачет, ничтожество. Я взял в разливайке, в квартале от дома, пива и пил его до тех пор, пока не забыл, откуда шел, почему у меня красные костяшки и почему все вокруг вызывает во мне ненависть. Время ушло впустую, я его профукал, ничего от жизни не получил и не приумножил. Будто бы зря родился. Лера, бедная, ради меня терпит неблагодарную работу, горбатится за троих, чтобы смочь нас прокормить. Стихи пишет, прекрасные! Откровенные! Самой честной души слова. А интернет смеется, злые люди. Не печатают и ее рисунки. Она мне пыталась об этом сказать, а я не хотел слушать, говорил о себе в порыве радости… Залились глаза жижой, и теперь пошла реакция: они горят!

Следующим утром я не мог встать с кровати. Жизнь вновь стала бессмысленна. Так бывало ранее: сначала все хорошо, а потом все просто ужасно. Комната уменьшилась, на язык вернулся гадкий привкус дыма, такой знакомый. Глаза открылись через боль, в зеркале отражалось мое помятое лицо. Я повернул голову от него и увидел, как Лера сбоку плачет. По моему выражению лица она все поняла, давно этому научилась. Теперь ей не только придется работать, так и еще следить за тем, чтобы я с собой не покончил. Вот такой я ничтожный, вот такой я слабый. Прыг-скок, с депрессии на манию.

– Что это за звук? – спросил я.

– Это телефон, – Лера спрятала его под подушкой.

– Это моя музыка, – спокойно сказал я. – Откуда? Это же то…

Она боязливо протянула мне телефон. На маленьком сенсорном экране несколько актеров в платьях били друг друга и разбивали бутылки. Видео называлось: «Бесконечный Поток». В описании стояло мое имя: автор музыкального сопровождения. Я протянул телефон Лере, закутался в одеяло и умолял Бога, чтобы скорее все это прошло.

– Пожалуйста, только без приступов.

6.

Себе я признавался неоднократно – я лжец, и все сказанное мной не более, чем оправдание собственной ничтожности. Это же так просто – обвинить другого, пусть он и разруливает неудержимое течение жизни, отвечает за свои ошибки. Но на то я и лжец, что вру самому себе и в это верю. Иногда сомневаюсь, переживаю и виню себя во всем, а потом забываю, и облик виноватого поднимается надо мной, как тень врага, прячущегося за горизонтом.

Все же мне полегчало. Стресс – это двигатель развития, и если бы не эта встреча, то я бы, как кастрюля, в пустой квартире кипятился и вскоре лопнул. Никто бы об этом и не узнал. Спасли меня родительские рубли, я мог без лишних мыслей продолжать поиски «Года Крысы». Одно интервью на rap.ru, ретроспектива на The Flow, хвалебные фанфары главного редактора The Village. Афиши выступлений в Esquire, на билбордах в небольших городах, самодельные флаеры на коре березы. Сквозь астрологические заметки о крысином 2020-м скрывались тысячи публикаций Вконтакте с прикрепленными аудиозаписями группы. Включил первую и чуть не обомлел. От басов задрожали уши, малый барабан выстреливал на четные доли, и тут, как будто с помойки, раздался надрывный голос бездомного. Песня длилась недолго, и каждые несколько минут сюжет менялся: сначала чиновник повествует о своих неудачах, чтобы потом, через несколько куплетов вступила его жена, разочарованная в нем до основания. Завершается трек совместным самоубийством без предварительного сговора. Качало! Хотелось подпевать! Тогда я вспомнил о скачанных на телефон альбомах группы.

Поиски стали намного веселей. Например, нашлись сканы ярославского зина с ранним интервью группы:

Жека: Это то состояние, когда ты уже вроде и печаль прошел, и разочарование, и вроде пообещал себе смириться, как минимум на словах, может – в лучшем случае! – и на деле, но душа всегда позади. И ты остаешься посреди этого, смотришь на то, что осталось за тобой, но душой вернуться к этому не можешь. Прикоснуться, взглянуть – да, но уже поздно, ты изолирован от прежних выводов, ибо они уже под сомнением.

Костер: Там персонажи именно в том состоянии, когда это «сомнительное» настолько потрепалось, что почти исчезло, а воспоминания – хорошие! – остались и им с нынешним жить нельзя, потому что прошлое на то и прошлое, ему нельзя сосуществовать с настоящим ни в какой форме, кроме как в форме выводов.

Жека: И тут очень разные персонажи, и большинство из них, кроме персонажей Костера, они уходят в крайности. У него падшие герои, они уже в крайностях. А остальные – они встречают вон то свое светлое решение с открытыми объятиями и хватаются за первое, оно их манит и обманывает, а они рады обмануться. Сама их жизнь – это байка, это затеры друзей, которые якобы таких знают, а скорее всего это просто они, какими стать не смогли. Или какая дурь приходит им в голову, и они идут за ней на поводу, не выдерживая. Вот, хватаешься за пирожок из печки, что ты получаешь? Вкус? Нет, ожог на языке.

Интервьюер: Жизненная дуальность?

Жека: Это не дуальность, это ступор! Что за дебильные вопросы, там в песнях все понятно! Не нужно быть гением. Мы с горем пополам закончили школу, о каких высоких материях ты говоришь?

Что-то магическое было в этих простых ребятах. Как бы они ни отнекивались и ни скрывались, их персонажи говорили за них. Каждый был проработан на четыре или восемь предложений. Они не нуждались в описаниях размером с повесть или роман, чтобы начать сопереживать им. Гениальность, накручиваемая редакторами, являлась доведенным до мастерства ремеслом. Увы, доказательства моего мнения было невозможно найти. Участники группы прятались от пристального внимания публики как могли. На людях остались только созданные ими герои и расхваченные на цитаты строки из песен. «Год Крысы» не жалели своих персонажей: они страдают, и страдают по-крупному. Нищие, рабочие, богатые, средний класс, офисные работники, понторезы, женщины, матери, отцы. Казалось, что абсолютно всех они смогли вспомнить, обо всем сказать пару или десяток слов. До самого утра я переслушивал их три альбома, смотрел лайвы и задавался вопросом: неужели ничего подобного в России больше не было и не будет?

Игра с иронией и скрытый образ жизни группы, оставшийся в далеком прошлом, меня раззадорили. Захотелось разгадать их секрет, узнать, что есть правда – кого они искренне презирают, а что есть ложь – к кому испытывают сострадание. Спрятавшись от мира сего, они ненароком или наоборот спланировано создали вокруг себя преданный культ фанатов, собрав под собственным образом сумасшедших и меланхоликов, любителей хип-хопа и его ненавистников. Для себя – и только для себя – мне захотелось вытащить внутренности наружу, и, ощущая силу и сопутствующие ей возможности, я почувствовал себя превосходным. Как первооткрыватель, шаркающий ногами по заснеженному леднику в сторону смерти, но отказывающийся ее принимать, пока не узнает правду и не примет ее открытие.

Раскапывая посты двенадцатилетней давности, я нашел несколько мероприятий с участием «Года Крысы». Организаторы давно удалились из Вконтакте и перешли в Facebook. Они с радостью расписывали, как же был прекрасен тот день, когда трава была зеленее, пиво вкуснее, а «Год Крысы» выступили в их городе. Но никто не мог сказать, откуда они приехали – вместо билетов на поезд они просили деньги. Таким образом, отследить их путь было проблематично. Находились даты, находящиеся рядом друг с другом, но контактов для связи не осталось. Тогда я стал спрашивать своих друзей, и какой шок! Все они тоже знали о «Годе Крысы». Мой личный секрет был все это время публичным. Смешно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.