Полная версия
Что с нами случилось? Сборник рассказов
Домой вернулся злой и раздражённый. Хорошо, что живу пока один, и поэтому срывать зло было не на ком.
Поел и расплылся в кресле перед «ящиком». Дай, думаю, новости полчасика посмотрю и на боковую. Только уселся, слышу: тук-тук-тук. Поскакали! Копыта звонкие стучат! Нет, шалишь, брат, вторую ночь я не выдержу!
Поднявшись на этаж выше, долго звонил в дверь. Никто не открывал. Вне себя от злости и раздражения хотел было уже плюнуть и убраться восвояси, когда послышался звук отпирающегося замка. Ну, сейчас я им врежу! Выскажу всё по полной! Набрал в лёгкие воздух и… тут же выпустил, когда увидел на пороге согбенную старушку. Про таких обычно говорят «божий одуванчик». Бабуля опиралась на палочку. На вид «одуванчику» было лет восемьдесят. Худенькая, с трясущейся головой.
На испаханном морщинами лице двумя каплями тускло поблескивали голубые водянистые глаза. В них вопрос. На бледных потрескавшихся губах намёк на извиняющуюся улыбку. Седые волосы аккуратно собраны в пучок. Одежда чистая, опрятная. Кажется, женщина не даёт себе опуститься.
Было видно, что старушка держалась на ногах с трудом. Я даже растерялся и забыл свою филиппику. Несколько секунд стоял «пном-пенем», не зная, что сказать.
– Я извиняюсь, чем обязана, молодой человек? – помогла мне бабуля.
– Добрый вечер, – начал я. – Я ваш сосед снизу. Моя квартира прямо под вами. Мне кажется, у вас в квартире всю ночь кто-то стучит по полу.
– Я очень извиняюсь, но это, наверное, я, – кивнула старушка и потупила глаза. – Вот палочкой стучу. Без неё не могу ходить – остеохондроз. К тому же, я извиняюсь, почки у меня больные, в туалет часто хожу. Ночью тоже.
– Так вы хоть бы резинку на палку приклеили. А то просто спать невозможно. Стучите по полу.
– Я извиняюсь, протёрлась резинка. Ковров нет. Я извиняюсь, вот и стучит палка. Сын редко приезжает, да и не допросишься у него. То забыл, то некогда, я извиняюсь.
– Погодите, я сейчас вам принесу. – Так и подмывало сказать в конце «я извиняюсь».
Найдя в ящике с инструментами старую прокладку и клей, я поднялся к соседке и приклеил резинку на палку.
Помогло слабовато. Хотя звук стал не такой резкий, но всё же был слышен. А может, я просто нарочно прислушивался? Надо было войлоком оклеить. Но нет у меня его. Да и нельзя – ламинат скользкий, поедет палка, бабуля грохнется.
Всю последующую неделю я по ночам спал урывками. Стук не давал мне полноценно отдохнуть. На работе засыпал на ходу. Начальство и коллеги стали на меня подозрительно коситься. Я был в отчаянии и не знал, что делать. Впрочем, человек ко всему привыкает. Через некоторое время организм адаптировался, и стук соседской палки стал для меня всего лишь «белым шумом». Я стал спать лучше. И тут неожиданно случилась ещё одна беда.
Как-то вечером я вернулся с работы, открыл дверь и…, меня чуть кондратий не хватил. Я не узнал свою квартиру.
Водяные разводы на идеально выбеленных потолках в кухне, прихожей и в спальне напоминали растёкшиеся по промокашке темные кляксы (я ещё застал в моём детстве чернильные ручки и промокашки). Сходство этих клякс с разводами на моём потолке было почти стопроцентное, только вместо чернил они имели желтоватый окрас. Мутные подтёки расплывались живописными узорами также и на обоях. В некоторых местах с потолка и с люстры в прихожей капало. Хорошо, что свет не включил, а то коротнуло бы. На полу в свете падающих через окно лучей закатного солнца искрились лужи.
– Что за..! – не выдержал я.
Тут и гадать нечего – подарок от соседки сверху! Ну, бабуля, это уже за гранью! Только ремонт сделал, всё спустил, на Дошираке сижу. Деньги я с неё всё-таки слуплю! У неё, в конце концов, взрослый сын есть. Если она сама не может, мне какое дело? Пусть отпрыск расплачивается или родственники там какие-нибудь.
Когда «божий одуванчик» открыла дверь, я увидел в глубине квартиры двух женщин и мужика с тряпками и вёдрами. Оказывается, вода протекла и к соседям подо мной. Хорошо, что они были дома и позвонили в ДЭЗ, иначе потоп был бы всемирный. Сантехники отключили воду, а соседи, пройдясь по подъезду, вычислили виновницу потопа. Поскольку виновница еле двигалась, пришлось им самим вычерпывать море разливанное. Из последующего с ними разговора я понял, что с бабулей это не первый случай.
«Приплыли! – подумал я. Сколько ещё будет таких заплывов?»
Старушка долго извинялась и объясняла, что, дескать, ванну хотела принять, стала её наполнять, села у телевизора да и забыла про воду.
Я был вне себя от злости, хотя и сдерживал эмоции. Трясущаяся голова и руки старой женщины, дрожащий голос, слёзы в мутно-голубых глазах-капельках не были наигранными и могли, казалось, растопить любое холодное сердце.
Но я оказался каменным истуканом, высеченным из эгоистического мелкособственнического гранита. На прощание безжалостно сообщил склеротичке (именно так я тогда её про себя обозвал), что если она не заплатит мне за ущерб, подам в суд. Во как! Жёсткий, крутой мужик! Я – мачо!
В следующую субботу в дверь ко мне позвонили. Открыл. На пороге стоял холёный представитель «лучших людей». Непоколебимый памятник самому себе. На вид лет пятидесяти в дорогом элегантном костюме и нагловатым взглядом. Этакая брюхоногая крутизна, разъезжающая на «Лексусах», «Мерсах», «Бэхах» или на чём там ещё.
– Сколько вы хотите за ущерб? Моя мать залила вас, – без всяких преамбул и извинений громко и отчётливо продекламировал сынок. Он произнёс это как божество, спустившееся с небес и делающее одолжение простому смертному. Над головой, показалось, засветился нимб. Видимо, я должен был пасть ниц, простереть к божеству руки и дрожащим раболепным голосом выдавить что-то типа: «Не извольте гневаться, ваша светлость, но нижайше просим снизойти до нашей просьбы и не отказать в бесконечной милости выделить нам некую сумму, каковую вы сочтёте достаточной, дабы покрыть издержки…» Ну, и так далее.
Вместо этого я холодно озвучил подсчитанные оценщиком расходы на устранение последствий забывчивости его мамаши.
– Позвольте визуально оценить, совпадают ли ваши требования с действительной картиной ущерба, – словно робот отчеканил холёный монумент.
– Пожалуйста, только не вы это будете оценивать. Это уже сделано без вас.
Я всё же впустил его в квартиру и показал акты аварийных служб и экспертное заключение оценщика. Брюхоногий крутяшок, повертев бумажки в руках, всё же дотошно оглядел следы потопа.
– Деньги вы получите на следующей неделе. Обойдёмся без суда? – Сынок даже не то чтобы спрашивал, скорее, утверждал. Затем показал, как сидит его блестящий костюм сзади и удалился.
Не успел я вернуться в комнату и сесть за компьютер, как услышал (потрясающая слышимость в современных домах) сверху:
– Ах ты дура! Старая карга! Совсем из ума выжила! Ты разорить меня хочешь?! Это уже третий раз за год!
Несколько секунд молчания. Затем приглушённый голос. Видимо, старушка оправдывалась, слов было не разобрать.
– Да, у меня есть деньги! – вновь заорал сын. – Но я не могу их бесконечно тратить на твоё тупоумие! Задолбала ты меня, калоша старая! Когда ж ты сдохнешь, наконец?! Хрен ли ревёшь? Я тебя кормлю, одеваю, квартиру купил, счета оплачиваю, а ты что творишь?! Склероз у неё, видите ли! Таблетки дорогие жрёшь, что я покупаю! Всё без толку! Рухлядь маразматическая! Мне надоело это! Хватит! Достала! В дом престарелых поедешь!
Я не верил своим ушам. Всё во мне сжалось. Я слушал гадкую ругань сынка с таким чувством, будто это меня оплёвывали. Захотелось встать и пойти набить морду холёному ублюдку! Какой же сволочью нужно быть, чтобы так вести себя с матерью?! Меня аж затрясло от негодования.
Сынуля поорал ещё какое-то время в том же духе, потом затих. Долго ещё в ушах у меня стояли его слова.
Когда я лёг спать, долго ворочался и не мог заснуть. Всякие мысли и вопросы лезли в голову. Как же это нужно воспитывать ребёнка, чтобы в благодарность на старости лет поиметь такое отношение? Семейные психологи говорят, что это от вседозволенности, когда родители ничего не запрещают детям и потакают любым желаниям спиногрызов. Нет, своих будущих детей я буду воспитывать в разумной строгости и в разумной любви. Сами же потом благодарны будут.
Наверху началось привычное: тук-тук-тук. Вот под эту колыбельную я и заснул.
Через неделю получил деньги на счёт. Претензий у меня больше не было. А ещё через неделю, выходя из подъезда на работу, я увидел, как сынок-монумент с брезгливым видом усаживал на заднее сиденье в чёрную Ауди «восьмёрку» свою мать, мою соседку.
Сразу всё стало понятно: старушку, которую я прозвал «Я извиняюсь», ждёт богодельня…
Брюхоногий увидел меня. Я молча смотрел на него с матерным выражением лица.
***
Минуло несколько дней. Теперь сверху покой и тишина, нет бесконечного тук-тук-тук. Всё вроде бы хорошо. Только я спать теперь не могу.
БУМЕРАНГ ДОБРА
Ровное пение двигателей под крыльями лайнера убаюкивало. Приятная сытость после вполне сносного обеда, предоставляемого авиакомпанией в рейсе, также вызывали дремоту. Туманящиеся глаза Александра, скользившие по строчкам довольно скучной статьи, постепенно слипались. Он положил журнал за сетку впереди стоящего кресла, откинулся на спинку и с блаженной истомой стал погружаться в дрёму. Вдруг женский голос в динамиках над креслами заставил вздрогнуть и разлепить веки.
– Уважаемые пассажиры! Если на борту находится врач, убедительная просьба пройти в первый салон к третьему ряду. Повторяю…
Сон как рукой сняло.
«Ну вот, нигде покоя нет, даже в небе», – подумал Александр, недовольно вздохнул и встал со своего места. Сопровождаемый любопытными и встревоженными взглядами пассажиров, он двинулся по проходу к первому салону…
***
Той осенью Надежде необходимо было срочно лететь в Москву. Как же там дочка и муж? Первое сентября! К школе же нужно подготовить и проводить Машеньку. Первый раз в первый класс. И как же без неё в такой знаменательный для ребёнка день? К тому же дочка так ждёт свою любимую мамулю. Надежда не могла пропустить такое событие! Для Машеньки и радость будет не в радость. Но в Хабаровске, в родном городе, где она гостила у родителей, Надежду не отпускали не менее важные дела.
От своей знакомой она узнала о беде одного мальчика, которому срочно нужна была сложная операция. За такую брались только за границей, причём небескорыстно. Сумма требовалась внушительная.
Надежда вспомнила, что в Хабаровске её подруга детства работала на телевидении. Вместе организовали съёмки сюжета и сбор средств. Люди довольно быстро откликнулись. Нужную сумму собрали. Так в России часто бывает, когда необходима адресная помощь. Ну, а уж если призыв идёт из заслуживающих доверия СМИ…
Затем Надежда обивала пороги и ходила по инстанциям, чтобы ускорить оформление виз для мальчика и его родителей. Вот и задержалась в родном городе. Хотела сама убедиться, что всё сделано до конца.
Наконец, мальчик с родителями улетел туда, где есть надежда. Всё получилось, но сама по объективным причинам уже во второй раз меняла билет на Москву.
***
Сердце кольнуло и забилось с перебоями. В газах забегали мушки. Перехватило дыхание, и она стала клониться к рядом сидящей соседке.
– Женщина, не надо спать у меня на плече. Я тоже, знаете ли… Вам плохо? Врача! Стюардесса! Врача! Женщине плохо!
Прибежавшая на крик стюардесса, моментально оценила ситуацию и метнулась к своему служебному посту. Через несколько секунд в динамиках салона раздался её голос, разбудивший Александра.
Так случилось (ну конечно же, как скажут скептики, случайно), что врач оказался опытным кардиологом с большим стажем работы на «скорой», а ныне одним из ведущих специалистов в столичной клинике.
Пощупал пульс. Сердце остановилось. Так, за работу! Искусственное дыхание! Массаж грудной клетки!
– Мой кейс, над сорок девятым местом! Бегом! – крикнул Александр впавшей в ступор стюардессе. – Воды! Полотенца под голову! Спирт или водка есть? – Это уже второй бортпроводнице. – Шприцы в аптечке есть?
– Сейчас! – Девушка кинулась к служебному помещению.
– Ну, давай, милая, давай! Жить должна! Молодая ещё! – Врач работал профессионально! Действия отточенные, уверенные, грамотные, без суеты и лишних движений! Спокойные, но с твёрдыми интонациями указания бортпроводницам вселяли в них и в столпившихся в проходе пассажиров надежду.
– Пожалуйста, все займите свои места и не мешайте доктору! – наконец вспомнила инструкцию одна из воздушных див.
«Так, после укола прошло пять минут! Пока ничего! Ещё минуты две-три, и мозг начнёт умирать! Последствия могут быть необратимыми. Спокойно, без паники». Пот катился градом. Вся рубашка – хоть выжимай. Повернул умирающую на бок и ещё раз в отчаянии лупанул кулаком по спине.
– Есть! Пошло! Пошло, родимое! Вот так! Ты у меня будешь жить!
«Ну, всё! Теперь не уйдёшь! Вот так, красавица, теперь всё будет хорошо!»
***
Женщина открыла глаза и непонимающе смотрела на доктора и стюардесс. Её отнесли в салон первого класса и уложили в кресло с откинутой почти горизонтально спинкой.
– До Москвы аэродромов свободных нет. Командир уже запрашивал посадку. Дотянем? Доживёт? – голос проводницы дрожал.
– А что, есть выбор? – устало отозвался кардиолог и рухнул в свободное кресло, благо не занятых мест в первом классе было достаточно. – Я буду рядом, продолжайте рейс спокойно. Скорую пусть пропустят на поле. Сколько ещё?
– Где-то час.
– Теперь всё от Бога зависит. Я сделал, что мог. Молитесь.
Держа Надежду за руку и следя за слабым пульсом, Александр в оставшийся до посадки час читал «Отче наш» и «Богородице, дева, радуйся», обращался к святому Пантелеймону и Николаю Угоднику. Но в первую очередь – к святому Войно-Ясенецкому, спасшему во время войны на операционном столе его безнадёжно раненного осколком снаряда в живот деда. Спасение деда этим человеком, прославленном впоследствии в лике святых, настолько впечатлило Александра, что он решил посвятить себя профессии врача.
***
Мягкая посадка в аэропорту. Скорая помощь к трапу. Сирена. Мигалка. Мысли в сознании Надежды: Скорее! К свету! К жизни! Потом – к дочке и мужу! Но сначала в больницу. Надо обязательно выжить!
***
На линейке перед первым звонком дочка искала глазами маму. Волновалась.
Машу провожал отец. Николаю уже сообщили о произошедшем и что жена в больнице. Он видел подавленное состояние дочки. Нежно погладил солнышко любимое по голове и тихонько произнёс:
– Даже если мама не придёт сегодня, она всё равно тебя любит! Не волнуйся, через пару недель будет дома.
– Я хочу сегодня, – заплакала девочка.
Отец в отчаянии опустился на одно колено и обнял дочку.
– Солнышко, она скоро будет с нами.
– Первый «А», – послышался усиленный мегафоном голос директора, – строимся и проходим в класс.
– Иди, я мысленно и душой с тобой! – произнёс тихо Николай.
– Я не пойду без мамы! – заплакала Маша!
– Маша! Дочка! Я здесь! – раздался слабый голос из толпы, который практически невозможно было расслышать сквозь гомон детворы и звуки заливающихся бодрой песней колонок.
Но ребёнок услышал. Скорее, почувствовал сердцем.
– Мама! Мамочка! Ты приехала! Мамочка!
***
Через несколько дней после того, как Надежда сбежала первого сентября из больницы и последующего возвращения на лечение, Надежду посетил Александр. Он застал в палате Машу и Николая. Муж спасённой долго тряс руку спасителю и горячо благодарил его. Затем мужчины разговорились. Оказалось, что в тот день кардиолог не должен был лететь в Москву. В Хабаровске Александр гостил у брата по случаю свадьбы последнего. Родня уговаривала остаться ещё на неделю. И он уже согласился. Даже взял билеты на десятое сентября, но его срочно вызвали в Москву – пациенту нужна была неотложная операция. Вот он и поменял билеты. Оказалось, на тот самый рейс.
P.S.
От автора.
Кто-то скажет: случайность, счастливое стечение обстоятельств. Но я не верю в такие случайности. Я верю в БУМЕРАНГ ДОБРА! Ну, вот смотрите: Надежда сначала подарила надежду (опять совпадение – кругом сплошная надежда) и спасла жизнь незнакомому мальчику (я узнал позже, что с малышом всё в порядке, он удачно прооперирован и идёт на поправку). Далее: «случайно» оказавшийся на борту кардиолог… Всё случайно? Ну-ну.
ГРОЗА И СМЫСЛ ЖИЗНИ
Однажды в жизни моей грянул гром, и разразилась гроза. Ливень смыл всё, что у меня было – с работы уволили, жена ушла, оттяпав квартиру, а я стал бомжом. Чтобы отвлечь от почти суицидальных мыслей, друзья вытащили-таки меня на рыбалку.
Ничего, утешали они, всё наладиться.
М-м-м-да, не дай Бог им мои проблемы…
Когда выезжали из города, погода шептала, обещая, с одной стороны, ласковый и тёплый обогрев Ярила, с другой – приятно охлаждающее дуновение Перуна. Лёгкие белые перышки облачков, надёрганные хулиганом-ветерком из кучных подушек величественных ватных гигантов, рассыпались по голубому одеялу небосвода.
Но вот незадача! Погода стала неожиданно портиться. Свинцовые тучи-цеппелины, жадно поглощая светлое пространство над головой, готовились к водному бомбометанию. Порывы ветра всё настойчивей стучались в двери и окна потрёпанного Уазика, требуя впустить в салон.
Ниагарская стена дождя-водопада остервенело обрушилась на капот, лобовое стекло, крышу. Где-то вверху начиналась артподготовка. Заговорили крупнокалиберные гаубицы генерала Грома, приводя в шок и трепет всё живое вокруг. Беспорядочная крупная картечь града тяжёлыми дробинами начала испытание на прочность металла и стёкол легенды отечественного автопрома. Искривлённые нити-молнии, вылетавшие из невидимых небесных бластеров, дополняли жуткую, почти сюрреалистическую картину светопреставления на поднебесном театре погодных боевых действий.
Я остановился на обочине. Справа от дороги простиралось колышущееся под порывами ветра пшеничное море. Сходство такое, что подумал: « Откуда здесь море»?
Минут через двадцать грозовые войска, видимо, получив приказ небесного главнокомандующего отходить, потянулись на север. Солнечные лучи, прорвавшись через арьергард отступавших и отстреливающихся молниями тяжелых цеппелинов, запустили радугу.
Вдруг во мне что-то замкнуло. К изумлению друзей и самого себя я выпрыгнул из машины и, раскинув руки, побежал навстречу пшеничным волнам, хохоча и подставляя лицо ветру и тёплому дождю. Словно обезумевший, пританцовывая и голося несусветную чепуху, я купался в волнах колосьев и в падающих с неба струях.
И пусть идут куда подальше мои неприятности! Я отпускаю их!
Права писательница Вивиан Грин: «Смысл жизни не в том, чтобы ждать, когда закончится гроза, а в том, чтобы учиться танцевать под дождём».
ГРУБОСТЬ – ОРУЖИЕ СЛАБАКОВ
Как-то раз прочитал, уж не помню где, такое изречение: «Грубость – оружие слабаков».
Ну, ёлки-палки, думаю, слабак я, значит. Чуть что – грублю, тудэма-сюдэма. Срываюсь, понимаешь, в ответ на оскорбление. Ну, в смысле, на того, кто меня обидел или кто не согласен со мной. И чё? Ну, типа, после этого мне легче становится. Оказывается, ни разу не легче. Корю себя, маюсь, ёшкин кот, потом. Может, внутренняя интеллигентность не даёт покоя, хотя при чём здесь это? Внутренняя интеллигентность не мешает мне ругаться с обидчиками, как портовому грузчику.
И вот, дай, думаю, не буду грубить дебилам всяким. Стану тогда сильным духом, тудэма-сюдэма.
Поехали!
Утром просыпаюсь от хлопанья дверей и неимоверно громкого бряканья ложки о кружку – сын собирается на работу. Вскакиваю злой как тысяча чертей под епитрахилью священника! Срываюсь на грубый крик:
– Да блин, эгоист фигов, сколько раз тебя просить…
Сейчас получу ответку, и понесётся…
И тут вспоминаю: «Грубость – оружие слабаков». А я-то сильным хочу быть, тудэма-сюдэма. Не дав ему открыть рот, мягким голосом говорю:
– Сыночек, я тебе буду очень признателен, если ты не будешь хлопать дверями, когда я сплю. И будь любезен, ложечкой не стучи, пожалуйста, – говорю, и сам не верю, что это я произношу.
– Пап, ладно, прости, я постараюсь, – в голосе сына даже ни намёка на дерзость или раздражение.
Ну, вааще! Работает, что ли?
Ладно, едем дальше. Именно едем.
Выехал на тачке своей на работу. Увольняться. Вернее, меня будут увольнять. Вливаюсь в поток, но еду нервно. Резко перестраиваюсь тудэма-сюдэма.
Виноват! Да, не прав – подрезал чувака на «бэхе», спешил. Тот тормозит меня, типа, блокирует. Вылезает – и ко мне с кулаками и матерщиной!
Не прав я, но гордынька прёт из меня, тудэма-сюдэма. Ну, в ответ на оскорбления сейчас я ему…
«Грубость – оружие слабаков», – вспоминаю.
– Молодой человек, – говорю, – не стоит так ругаться и расстраиваться. Я в спешке совершил не совсем верный манёвр, который не делает мне честь. Я осознаю свою оплошность и впредь буду более осмотрителен и аккуратен! Это просто житейская ситуация. Дабы избежать серьёзных, влекущих за собой уголовных и непредсказуемых событий, предлагаю разойтись с миром.
Браток, готовый уже пустить в ход кулаки-пивные кружки, как-то обмяк и пробурчал:
– Да ладно, с кем не бывает. – Аккуратней надо.
Ну, вааще! Работает, что ли?
А дальше творится совсем запредельное!
Увольняют меня за… в общем, грубо я отношусь к людям. Да и ладно – на такой работе, как у меня, по-другому невозможно. Или возможно? Не знаю.
Сейчас скажу гаду-начальнику всё, что о нём думаю, а дальше – катись, урод, к дьяволу со своей гнилой конторой. А с меня хватит. Плевать. И пусть со мной здесь всё кончено.
***
Алексей Юрьевич, – обратился ко мне начальник конторы, – я вызвал вас, чтобы сказать… э… – Руководитель замялся.
– Чтобы уволить, – подсказал я.
– Собственно, да.
И тут Остапа понесло:
«Ах ты старый ублюдочный пылесос человеческих душ! Начальник коптилки людей, работающих на тебя. Ах ты сволочь, заботящаяся о своём кошельке и тёплом месте под задницей! Ты же место это лизоблюдством своим вылизал у папочки своей жены. Ах ты гнида, ворующая под видом штрафов у честных людей, вкалывающих на тебя по десять-двенадцать часов в день»!
Да не сказал я этого, не сказал. Произнёс только мысленно. Начальник, ожидая высказываний в свой адрес в выше означенном ключе, набычился и упёрся в меня взглядом.
И тут я вспомнил, что грубость – оружие слабаков, улыбнулся и изрёк:
– Спасибо вам, Артур Николаевич, за всё, что вы сделали для меня лично и компании в целом! Благодаря вам, фирма стала процветать и давать доход! Это не лизоблюдство. – Мой голос окреп. – Смею надеяться, что тоже внёс свою лепту. Если не очень получилось, то здесь не злой умысел в грубости с подчинёнными. Характер мой дурацкий. Я – хам. Я – грубиян! Сам страдаю из-за этого. Да, виноват, упрям, груб с коллегами и подчинёнными. На другой работе, если возьмут куда-то, уже не буду таким. Я уже понял, что надо менять поведение.
Вообще-то, я не подхалимски лизнул начальника, тудэма-сюдэма, а искренне признал, что действительно грубо и по-хамски веду себя с людьми.
– Погоди, – вдруг неожиданно для меня сказал Артур. – Может, не увольнять тебя. Пойдёшь на понижение? Освободилось там место одно.… В деньгах не потеряешь, просто статус пониже.… Искупишь, так сказать…. Даже грядущей премии лишать не буду… Посмотрю, может, действительно осознал что-то.
Я сделал вид, что скорблю, но в душе ликовал. В ближайшее время найти работу точно не смогу. Кредит ещё, туды его в качель…
– Ну, в общем… ну, как бы я не против… ну, это… в целом, тудэма-сюдэма…
– Тогда завтра выходишь.
Ну, вааще! Работает, что ли, покаяние это самое? Ну, ёлы-палы, когда искренне-то, тудэма-сюдэма?
***
Ладно, поехали дальше. Да чего там поехали, побежали!
Мчался домой как на крыльях. Сейчас жену удивлять буду!
***
– Ну, здравствуй, хомяк мой ненасытный! – обрадовалась моему появлению на пороге квартиры жена. – Опять нажрался? С работы выгнали? Снова телевизор, диван, газета, пиво, футбол?
«Ах ты стерва, – думаю, – вытягивающая из меня все жилы и деньги, заработанные потом и кровью. Ах ты рыба-прилипала, существующая на мою зарплату! Да я, блин, тебя сейчас так размажу, дрянь неблагодарная»! Подготовился, набрал в лёгкие воздух. Сейчас морально врежу!
Но в голове опять навязчиво прозвучало: «Грубость – оружие слабаков».
– Милая, родная, я так тебе благодарен за кротость и верность твою. Верность и мне, и нашему дому, и очагу, который ты столько лет бережёшь и охраняешь. Ты делаешь всё, чтобы наша семья была счастлива! Дети, внуки… Мы без тебя…
Тут «мужская скупая слеза бурным потоком хлынула по моей обветренной голове». Я ушёл на кухню и тихонько закрыл за собой дверь.
