Спи со мной. Грёзы

Натали Стердам

Спи со мной. Грёзы

Пролог

– Прыгай!

Я слышу крик. В нем нет страха – только настойчивая уверенность. Смотрю на бурлящую внизу лаву, вдыхаю едкий запах ядовитых испарений, которые пропитывают легкие изнутри, инстинктивно зажмуриваюсь, когда яркие снопы искр взрываются под ногами чудовищным и радостным фейерверком. Меньше всего я хочу прыгать в кипящее жерло, позволяя горячим потокам воздуха обжигать кожу в коротком полете навстречу раскаленной магме. Дело не в том, что я боюсь: мне не раз приходилось шагать, раскинув руки, с крыш небоскребов, верхушки которых буравили облака, или падать в водоворот засасывающих в свои глубины темных волн. Я не хочу делать этого сейчас, потому что он останется здесь один. Один против того, кто привел к этой грани нас обоих.

– Давай же!

Оглядываюсь на него. Вьющиеся зеленоватые волосы выглядят еще сюрреалистичнее в отсветах извергающегося вулкана. В прищуренных глазах – пламя, и это не метафора. В них сияет настоящий огонь, способный обжечь… или даже испепелить.

Он прав, но я все равно не решаюсь бросить его. Сжимаю кулаки, до боли впиваюсь ногтями в ладони, отступаю от обрыва, готовая встать рядом и принять то, что произойдет, лишь бы этот утомительный побег наконец закончился. Лишь бы мы столкнулись с тем, что случится после, вдвоем.

– Черт, Ли, ты невозможна!

Я успеваю заметить резкое движение в свою сторону, и в следующее мгновение он оказывается прямо за мной. Сильные руки то ли обнимают, то ли обхватывают с целью обездвижить. В нос ударяет знакомый запах шафрана – легкий, пряный, сладкий и терпкий одновременно. Его запах. Горячие пальцы сплетаются с моими. На секунду я забываю, в какой опасности мы находимся. Мне невыносимо хочется стать с ним одним целым – до прерывистого дыхания, нескромных стонов, срывающихся полукриков. Я чувствую на своей шее его губы и слышу негромкий шепот: «Не скучай без меня, обещаю, мы скоро встретимся…» А потом он толкает меня в спину.

Глава 1

Игла легко скользит по коже, вбивая в нее пигмент. Фиолетовый, синий, красный – мне нравятся любые цвета, если они возникают из-под жужжащей тату-машинки, которую держит Олав. Этот бородатый рыжий парень в повернутой козырьком назад черной кепке – мой лучший друг. Если у мизантропов вообще могут быть друзья.

Олав вытащил меня из жуткой дыры, в которую я попала десять лет назад. Мне было шестнадцать, я ненавидела жизнь, и жизнь в кои-то веки отвечала взаимностью, пусть и весьма сомнительной. Дешевый алкоголь, драки с одноклассниками, снова алкоголь, потом травка, порошок, таблетки. Если бы Ули Эдель снимал свою «Кристину»1 в Норвегии, я бы вполне могла сыграть главную роль в скандинавской версии истории про детей со станции Зоо. Разве что проститутка из меня получилась бы отвратительная – не выношу чужие прикосновения.

Я бунтовала, как могла, против идеального общества, в котором выросла. Меня тошнило от дежурных улыбок, культа здорового тела и вылизанных до блеска улиц Осло. Меня тянуло в трущобы. В заброшенные места. В прошлое, которое было максимально непохоже на мое настоящее. Я распечатывала снимки нью-йоркской подземки 80-х и завешивала ими все стены в комнате, просыпалась среди расписанных уродливыми граффити вагонов и засыпала под изучающим взглядом черных парней. Попав в объектив, они стали частью эпохи. Я завидовала им, отказываясь принимать свою жизнь здесь и сейчас.

Случайная встреча на трамвайной остановке спасла меня от перспективы сторчаться в одиночестве на полу школьного туалета. «Есть сигарета?» «Бери. Но ведь на самом деле ты ищешь не никотин…» Олав оказался чертовски прав.

Он показал мне, что может быть по-другому, познакомил со своими приятелями – байкерами и татуировщиками, которые больше всего в мире ценили крутые мотоциклы и хорошую музыку. На семнадцатый день рождения они подарили мне пленочную камеру, с которой я не расставалась следующие три года, пока не разбила, снимая норвежские фьорды. Можно сказать, что моя карьера фотографа началась, когда я достала ту камеру из подарочной упаковки под вопль толпы брутальных байкеров: «С днем рождения, Ли!»

Я перестала думать о наркотиках. Под звуки Led Zeppelin и Deep Purple грезила о личном Harley-Davidson. В конце концов, о чем еще может мечтать девочка, как не об огромном черном байке мощностью 120 лошадиных сил?

В тот же период я увлеклась татуировками. С первой, посвященной мексиканскому культу смерти Санта Муэрте, возникли проблемы. Олав наотрез отказывался делать ее мне, тогда еще несовершеннолетней, пока я не приведу маму. Он был слишком умен, чтобы доверять письменным разрешениям от родителей. Собственно, именно поэтому мы дружим до сих пор.

Мама не сказала ни слова против: оценив все плюсы и минусы, она пришла к логичному выводу, что женское лицо-череп на моей правой лопатке – куда более безобидный каприз, чем плавящийся в ложке героин. Спасибо, ма, ты всегда искренне пыталась понять меня, несмотря на то, какие мы разные.

Конечно, на одной татуировке я не остановилась – на теле появлялись все новые и новые рисунки. Я знала, как ощущается боль от иглы на бедрах, пояснице, ребрах, руках, лодыжках. Она была разной, в отличие от того, кто ее причинял. Единственным человеком, которому я доверяла свою кожу, был и остается Олав. Поэтому сегодня, всего на день, я прилетела в Италию, куда он переехал год назад с женой и двумя детьми. Чего не сделаешь ради хорошей татуировки в исполнении лучшего друга?

К слову, Harley-Davidson я все-таки купила пару лет назад на гонорары от фотосессий: выяснилось, что журналы со-всемирно-известными-названиями готовы неплохо платить за качественные снимки. Особенно той, кто всегда находит необычные лица и уникальные кадры, показывает привычные вещи с нового ракурса и выезжает на съемки в любые точки земного шара, будь то Аравийский полуостров или сомалийская пустыня. Я сделала себе имя, и сейчас, если главному редактору крупного издания требуется фотограф, он звонит Ли Хансен – мне.

Снова возвращаюсь взглядом к руке, над которой трудится Олав. Наблюдаю за тем, как на предплечье возникают четкие ровные линии.

– Спасибо, что нашел для меня время.

На секунду он прерывается. Голос звучит непривычно серьезно.

– Ли, после того, что ты для нас сделала, я – твой вечный должник.

– Брось… – Невольно морщусь, чувствуя, как игла вновь проникает под кожу.

– Не скромничай. Понятия не имею, как тебе удалось выбить квоту на операцию Андреасу, но если бы не ты…

Ему тяжело говорить об этом, и я понимаю, почему. Когда твой ребенок серьезно болен, каждый день превращается в бомбу замедленного действия. В тот период она грозила рвануть в любой момент, и только срочная операция могла спасти старшего сына Олава. Проблема заключалась в том, что квоту на операцию пришлось бы ждать минимум полгода, в то время как у Андреаса не было и нескольких месяцев.

Я помогла ему, впервые использовав свой то ли дар, то ли проклятие ради другого человека. Обычно в чужие сны меня приводит примитивное желание переспать в воображаемой реальности с симпатичным и более чем настоящим парнем, с которым я познакомилась на вечеринке или на улице. Декорации при этом могут быть любыми: джунгли Амазонии, Букингемский дворец, площадь Святого Петра в Риме. Да хоть затерянная в океане Атлантида – никаких ограничений. Воспоминания о таком сне можно стереть, а можно позволить счастливчику запомнить весь процесс в мельчайших деталях, чтобы пощекотать нервишки при следующей встрече. Очень удобно, если ты – остро реагирующий на физический контакт интроверт со здоровым либидо: не надо ходить на бесконечные свидания, отвечать на одни и те же вопросы, переживать, если парень пропал после первого секса. К тому же иллюзия обеспечивает стопроцентную защиту от ЗППП. С какой стороны ни посмотри, сплошные плюсы.

Если говорить о ситуации с Олавом, то проникнуть в сон главного министра здравоохранения и убедить в том, что квота незамедлительно должна быть выделена двенадцатилетнему Андреасу Линдбергу, оказалось совсем несложно. Стоило всего лишь предстать перед министром в образе ангела, передающего волю небес. В ту ночь я узнала две вещи. Первая: некоторые государственные чиновники искренне верят в бога. Вторая: нимб мне к лицу.

– Я рада, что Андреасу лучше. Как проходит реабилитация?

На лице Олава появляется счастливая улыбка, и я, не сдержавшись, улыбаюсь в ответ: даже самые суровые мужчины преображаются, когда речь идет о семье.

– Знаешь, переезд в Неаполь был отличной идеей. Климат намного лучше, чем в Осло, теплое море в получасе езды на машине. Единственное, чего мне не хватает в Италии – моих любимых лакриц.

Олав тяжело вздыхает. Я наклоняюсь к нему и громко шепчу:

– Старушка Ли привезла кое-что своему любимому мастеру…

– Да ладно?! – Он опять отрывается от моей руки и смеется. – Ли, ты просто ангел!

В голове всплывают большие белые крылья, к которым я никак не могла привыкнуть, и ошалевшее лицо министра напротив. Ох, Олав, ты даже не представляешь, насколько ты прав.

Неожиданно по радио звучит песня, которую я никогда не слышала. Она кажется такой знакомой, будто я сама написала ее – написала и забыла. Меня не покидает ощущение, что повторяющаяся рефреном мелодия – это переложенный на музыку ритм моего собственного сердца. Она так прекрасна, что я закрываю глаза в попытке прочувствовать глубже каждую ноту, каждую рифму. Слушая сильный мужской голос с легкой хрипотцой, я вдруг вспоминаю отца и странную колыбельную, которую он сочинил для меня.

Если спишь ты крепко-крепко,

Не пугайся, моя детка,

Не кричи, не плачь, не бойся,

Успокойся, успокойся…

Баю-баюшки, мой свет,

Расскажу тебе секрет.

Когда станет очень страшно,

Ты запомни, это важно,

Ключ всегда откроет дверь

Только, главное, поверь.

Баю-баюшки, мой свет,

Расскажу тебе секрет…

Мне становится мучительно больно… Как всегда, когда я думаю о нем. Отец пропал, едва мне исполнилось шесть. Я ненавидела его, уверенная в том, что он бросил нас специально. Наверное, именно его исчезновение послужило спусковым крючком для последующей депрессии и разгоревшегося внутри протеста против целого мира.

После знакомства с Олавом я не сразу нашла в себе силы рассказать о том, что произошло, но он понял меня и дал надежду, которая помогла выбраться из тьмы: «А что, если твой отец оставил вас не по своей воле?» Завязав с наркотиками, я начала искать его… и продолжаю до сих пор. Мама качает головой. Она не верит, что он найдется. Олав считает, что шансы есть. Что насчет меня? Я уже запуталась, но почему-то не хочу сдаваться и прекращать поиски.

Песня заканчивается. Я открываю глаза. Олав проводит последнюю линию. У него получилось. С любовью разглядываю круглые очки, острый нос, узкие губы.

– И все-таки, Ли, почему Джон?2 – спрашивает он, протирая свежую татуировку.

Рассеянно пожимаю плечами.

– Потому что Джон, а не Пол написал «Сон номер девять».

– Это, конечно, причина, – хмыкает мой добродушный рыжий друг.

– Если этого мало, то именно он, а не Маккартни, первым признал, что все наше общество – это погоня безумных людей за безумными целями, – парирую я.

– Уоу-уоу-уоу, не горячись, малышка Хансен, мы с тобой в одном лагере. – Заговорщицки подмигивает Олав. – Кстати, мои друзья сегодня собираются в одном небольшом семейном ресторанчике, который славится своей кухней. Присоединяйся, я приглашаю.

Воображение рисует огромную тарелку щедро приправленной сыром пасты, красное сухое прямо с виноградников у подножия Везувия и рокового итальянского красавца, с которым я встречусь той же ночью… Во сне. Соблазн забыть обо всем под покровом южной ночи велик, но утром меня ждет самолет в Осло и тысяча снимков из Танжера, которые необходимо разобрать до завтрашнего вечера.

Олав замечает мои сомнения и произносит единственную фразу, способную повлиять на мое решение.

– Ли, я закажу тебе лучшую пиццу в Неаполе.

– Ты победил, викинг, – я капитулирую, подняв руки ладонями вверх, – но я не переступлю порог ресторана, если ты не пообещаешь мне еще и моцареллу.

***

Если бы я писала книгу об Италии, то назвала бы ее «Двадцать семь градусов после заката». В июле раскаленный асфальт лишь немного остывает к вечеру, а горячий воздух вызывает только одно, весьма бесстыдное желание – раздеться и упасть на белоснежные простыни. Подобно страстному любовнику, Неаполь норовит довести до изнеможения, соленых капелек пота над верхней губой, отброшенного в сторону белья и оставленных там же предрассудков.

К моменту, когда мы заходим в ресторан, за один порыв прохладного ветра я готова молиться всем скандинавским богам вместе взятым. И как Олав живет здесь? Несмотря на вкусную еду, божественное вино и теплое море, я бы никогда не променяла Норвегию на Италию.

Поразительно, но мы приходим последними. Видимо, самый талантливый норвежский татуировщик значительно преуспел в попытке интегрироваться в общество вечно опаздывающих итальянцев, если не мы ждем их, а они ждут нас. «Buongiorno, Олав! Как поживаешь? Это твоя подруга? Come stai, bella?»3. Я осторожно пожимаю руку всем, кто радушно тянется расцеловать меня в обе щеки. Боковым зрением ощущаю насмешливый взгляд. Оборачиваюсь и на мгновение замираю от удивления. Покрашенные в зеленый цвет густые вьющиеся волосы, пирсинг в носу, проколотые уши, золотой перстень с мерцающим рубином, широкие браслеты и… леопардовая шуба в лучших традициях американских сутенеров. Пожалуй, больше всего меня изумляет шуба из искусственного меха. Почему этот чудак до сих пор не расплавился в ней под обжигающим солнцем Италии?

– Приветик. – Усмехающийся фрик машет мне с другого конца стола. – Я Зейн.

Он не бежит ко мне с объятиями, и я благодарна ему уже за это.

– Ли. – Киваю, подмечая то, на что сначала не обратила внимания: длинные ресницы, пухлые губы, обтянутые футболкой от Armani мышцы. В том, что это брендовая вещь, сомневаться не приходится: год фэшн-съемок не прошел даром, и теперь я безошибочно определяю, оригинал передо мной или искусная подделка.

Парень выглядит настолько странно и одновременно эффектно, что я ловлю себя на желании достать камеру и сделать пару пробных кадров. Мы, не отрываясь, смотрим друг на друга. Я – завороженная сумасшедшим контрастом, он – заинтересованный моей гетерохромией. Во всяком случае, я не нахожу иного объяснения этой затянувшейся до неприличия игре в гляделки. Мои разноцветные глаза всегда шокируют незнакомцев. Один глаз голубой, второй – карий. Очаровательная генетическая аномалия, которая выделяет меня среди остальных, хочу я того или нет.

Тягучую тишину между нами прерывает недовольный женский голос:

– Зейн!

Поворачиваюсь к его обладательнице – красивой блондинке в обтягивающем стройную фигуру черном платье. Рассыпанные по плечам локоны, большие серые глаза, чувственные губы. Вынуждена признать, господин фрик, у тебя отменный вкус на женщин, а вот что она нашла в тебе? Впрочем, глядя на то, как ты улыбаешься, я готова ответить на этот вопрос сама.

– Это Эва. – Широким жестом Зейн указывает на свою спутницу. Он никак не определяет ее статус, но по настороженному взгляду девушки я понимаю, что она спит с ним. Надо отдать должное, Эва быстро берет себя в руки и дружелюбно улыбается.

– Приятно познакомиться, Ли! Откуда ты? Давно в Неаполе?

Допрос под видом вежливой беседы. Обожаю. Сажусь напротив, расслабленно откидываюсь на спинку кресла. Эва оценивающе разглядывает мои рваные джинсы, клетчатую рубашку на несколько размеров больше, белую майку, под которой ничего нет. Я получаю необъяснимое удовольствие от того, насколько мы непохожи.

– Взаимно. Приехала на один день из Осло, утром улетаю обратно.

Мне показалось, или она вздохнула с облегчением? Спокойно, девочка, я не претендую на твоего любовника. Если мы и встретимся снова, то это произойдет во сне, а сны – это ведь как Лас-Вегас: всё, что случилось там, там же и остается.

– Вау, я тоже из Осло!

Готова поспорить, что она вовсе не рада этому совпадению. Слишком высокая концентрация северянок на пять квадратных метров. Ей бы наверняка хотелось оставаться в этой компании единственной блондинкой среди горячих южан, каждый из которых смотрит на нее как на снежную королеву, чье сердце срочно необходимо растопить.

– Этот город заслуживает большего, чем один день. – У Зейна низкий и мягкий голос, он говорит по-английски со знакомым акцентом, но я никак не могу понять, с каким. – Ты определенно должна дать ему шанс.

И почему у меня такое ощущение, что он говорит не о городе? Нанизываю оливку на зубочистку, перекатываю ее на языке, прежде чем надкусить.

– Как карта ляжет. Я редко приезжаю в одно место дважды – в мире слишком много интересного, – усмехаюсь, поймав его взгляд.

Эва молча смотрит на меня, и я почти физически ощущаю ее неприязнь.

– Она ляжет так, как захочешь ты. – Зейн неожиданно достает колоду карт. Вместо стандартных мастей я замечаю яркие рисунки. Таро. Все занимательней и занимательней. Олав не предупреждал о развлекательной программе с мистическим подтекстом и местным Дэвидом Копперфильдом. Зейн ловко тасует арканы и протягивает через стол рубашкой вверх. – Вытяни одну.

– Показывать, конечно, нельзя, мистер фокусник? – не сдержавшись, поддразниваю его и, принимая правила игры, беру карту из середины.

– Тебе можно все… – Лицо серьезное, но глаза смеются. – Это никак не повлияет на магию.

Бог ты мой, он открыто флиртует со мной прямо при Эве. Мне почти жаль ее. Честное слово, если бы не направленная в мою сторону немая агрессия, я бы посочувствовала девочке. Переворачиваю карту, скрывая изображение от Зейна. Не собираюсь облегчать ему задачу. Нулевой аркан. Шут. Дурак. Начало и завершение всего. Не то чтобы я увлекалась гаданиями, просто мое детство прошло в доме, где ловцы снов висят во всех комнатах, а количество самых разных колод Таро превышает все допустимые нормы. К сожалению, не я одна свихнулась после исчезновения отца. Вздыхаю, подумав о маме.

– И что теперь? Отработанным движением перевернешь карту за мгновение до того, как поместить обратно в колоду, а затем удивишь меня, «угадав» ее? – На каждого волшебника найдется свой разоблачитель. Сегодня им буду я.

– Лучше… – Он улыбается, как Чеширский кот Льюиса Кэролла, и я практически слышу довольное урчание. – Поищи в своем кармане.

Поднимаю бровь.

– Зачем?

– Вперед, Ли. – Он насмешливо прищуривается. – Ты ведь не боишься найти ее там?

Пренебрежительно фыркаю, но запускаю руку в нагрудный карман. Разумеется, ничего. С непонятным облегчением демонстрирую пустую ладонь. Неужели я действительно поверила, что карта может быть там? Бред.

– Ниже… – Зейн веселится, наблюдая за мной. – В кармане джинсов.

Чувствую себя так, будто кандидат на должность клоуна в нашей необычной компании уже утвержден. И это я, а не наряженный в леопардовую шубу парень с цветными волосами. Что ж, отступать поздно. Тянусь к заднему карману. Подушечки пальцев натыкаются на квадрат из плотной бумаги с закругленными краями. Не может быть. Резко вытаскиваю карту, с которой на меня насмешливо смотрит хохочущий арлекин.

– Это невозможно. – Я совершенно точно не могла пропустить момент, когда чьи-то руки оказались так близко и спрятали карту в моем кармане. – Как? Как ты это сделал?

– Магия… – подмигивает мне Зейн и отрицательно качает головой, когда я пытаюсь вернуть ему аркан. – Ты явно не входишь в число туристов, которые привозят из поездок магнитики. Считай, что это сувенир на память о Неаполе.

Я собираюсь снова спросить, в чем секрет фокуса, но пожилой усатый официант привлекает все внимание к себе, входя в зал с широкими подносами и громогласно объявляя названия блюд. На столе появляется маргарита, карбонара, моцарелла и красный альянико – самый популярный сорт вина в регионе. Несмолкающие и до этого итальянцы шумят еще громче, воодушевленно комментируя тонкий вкус вина и мастерство шеф-повара, который выходит из кухни и присоединяется к нам за столом.

До конца вечера Зейн полностью занят Эвой, а я – Олавом и его друзьями. Мы смеемся, обсуждаем еду, путешествия, музыку и Италию. Иногда я ощущаю на себе хитрый взгляд карточного паяца, и в итоге, не выдержав, убираю его в сумку с камерой. Перед тем, как арлекин теряется в одном из внутренних карманов, мне чудится, что он глядит на меня… и смеется.

***

Когда шасси отрывается от земли, я делаю глоток томатного сока. Смотрю в иллюминатор на уменьшающийся Везувий, отдаляющийся Неаполь. Своеобразное получилось путешествие.

Зеваю. Плохая новость: выспаться мне не удалось. Хорошая новость: самолет приземлится в Осло лишь через три с половиной часа. Достаю из рюкзака маску для сна и поудобнее устраиваюсь в кресле. Признаю, Зейну удалось разжечь мое любопытство. Посмотрим, что происходит в его голове. В конце концов я тоже знаю некоторые фокусы.

Веки тяжелеют, и через несколько минут я открываю глаза в деревянной мансарде. Через большое треугольное окно виден лес. Если распахнуть ставни, можно почувствовать запах дождя и опавшей листвы. На джутовой веревке под потолком висят цветные лампочки и страницы с несочиненными стихами, между ними – графические рисунки гор и карта звездного неба. Внизу, на стопках книг, стоят свечи и хрустальные вазы с лавандой и голубыми гиацинтами. Пол застелен пушистым белым ковром из овечьей шерсти. Вместо мебели – большие мягкие подушки. Добро пожаловать в мой идеальный мир, в котором я могу забыть обо всем, что происходит в реальности.

Я называю это место точкой входа. Заснув, всегда попадаю сюда. Сначала здесь не было ничего, кроме двери, но со временем я создала в своем сознании не только эту комнату, но и весь дом. Для того, чтобы отправиться куда-то еще, мне достаточно представить нужное место или подумать о конкретном человеке, а затем открыть дверь и выйти в другой сон. Прямо сейчас моя цель – Зейн.

С мыслью о нем я поворачиваю ручку и непроизвольно замираю, не решаясь шагнуть в его сон. Передо мной предстает дворец шейха в натуральную величину: сверкающий золотом высокий круглый купол, украшенные арабесками из Корана резные панели, детально прорисованный геометрический орнамент на стенах, темно-синяя арабская мозаика у основания объемных колонн и покрытые перламутром узоры вверху. Повсюду – богатые ковры и оттоманки, сотни расшитых вручную подушек из бархата и шелка. Теперь понятно, что за акцент у Зейна – такой же, как у отца. И почему я не догадалась раньше? Уверена, что он из Сирии или Ливана.

Оглядываюсь на свою комнату. По сравнению с хоромами моего нового знакомого она выглядит… хм, куда менее впечатляюще. Почему-то становится смешно. Кто бы мог подумать, что парень в сутенерской шубе грезит о дворце, которому позавидовал бы и сам наследный принц Дубая… Интересно, а павлины тут тоже есть?

Аккуратно прикрываю за собой дверь и прохожу внутрь. Ищу Зейна, переходя из зала в зал, обходя хамамы и сады. За свою жизнь я побывала в тысячах снов, но подобную страсть к роскоши и золоту вижу впервые. Наконец я замечаю зеленые кудри. Господин фрик лежит на широком диване и курит кальян под ритмичные звуки дафа и ребаба. Он выдыхает густой дым, и тот медленно рассеивается в тусклом свете восточных ламп. В углах комнаты горят благовония, и я узнаю древесный аромат сандала с легким оттенком мускуса.

Зейн раздет до пояса, и я невольно любуюсь его мощной спиной, широкой грудью, накачанными руками. Когда он различает меня сквозь клубы дыма, в его глазах мелькает удивление. Странно, обычно люди принимают как данность все, что происходит во снах. Даже прогулка по фавеллам Рио-де-Жанейро на синем ките не вызывает вопросов, если человек спит.

Впрочем, у нас не так много времени, будильник прозвонит за полчаса до посадки. Подхожу к Зейну. Он отодвигает кальян и садится на край дивана, выжидающе глядя на меня снизу вверх. Познакомимся поближе? Я касаюсь его щек, скул, пухлых, таких порочных и красивых губ, зарываюсь пальцами в густые волосы.

– Кто ты? – хрипло спрашивает он, прикрывая глаза.

– Твой самый сладкий сон…

Зейн, не вставая, приподнимает мою майку, и я чувствую его горячее дыхание на своем животе. Он медленно проводит языком по моей коже, и по телу бегут мурашки.

– Кто ты? – он снова смотрит прямо на меня, гладит мои напряженные бедра, и от этих прикосновений внизу живота разливается тепло. От него пахнет сексом. Я хочу, чтобы он не сдерживался, хочу его губы, пальцы, член, но соглашаюсь растянуть удовольствие.