Ветер раздора. Повесть

– Да провалиться мне на этом самом месте, я же говорю, сам видел!

– Ладно, дед, рассмешил ты нас, а ты что председатель скажешь на это?

– А что же мне сказать, дед Ерепей всё рассказал.

– Вот! И председатель подтвердил, а вы не верите, – взъерепенился дед. – Я ж правду говорю!

– Подожди дед, не встревай, – сказала одна из баб. Она встала с копны соломы стоящей на поле, подошла к председателю и спросила:

– Это как же понимать председатель, если твоя техника будет делать всё сама, тогда нам что, только коров доить останется?

– Ну, насчёт коров не знаю, хотя может и здесь что-нибудь придумают. Ведь впереди нас ждёт коммунизм, наша партия делает всё, чтобы облегчить тяжёлый труд крестьянина, чтобы тут работали механизмы, а не люди. Ленин говорил, электрификация должна быть повсюду, не только в городах, но и в сёлах. Только селу тяжело будет купить провода, столбы чтобы провести электричество, а вот колхозам это будет сделать легче, потому что у нас один «котёл» и мы богаче, потому что вместе. Ну а когда будет электричество, – добавил Бородовой – вот тогда поставим столбы по деревням и повесим электрические фонари, подведём провода к каждому дому и у каждого колхозника будет висеть электрическая лампочка.

– Вот придёт дед Ерепей с поля, нажмёт на выключатель и в его доме будет свет гореть так ярко, ну как к примеру зажечь пять керосиновых ламп.

– Это как же, так ярко, а если дом сгорит? – Спросила одна из баб. А ещё некоторые даже перекрестились.

– Да что вы бабоньки, это намного безопаснее, нежели керосиновые лампы. Там не нужен керосин и не надо разжигать фитиль, только нажми на выключатель и всё.

Бабы ещё долго его расспрашивали, для них это было настоящее чудо. Бородовой говорил о больших возможностях когда пройдёт электрификация, и как люди будут жить, управляя машинами и сложными механизмами.

– Ну что бабоньки мне пора ехать, – наконец то сказал Бородовой. – Я бы ещё с вами поболтал, только меня дела ждут, да и вас от работы отвлекать не буду. А то вон, ещё дождь нагрянет.

Бородовой неспешно подошёл и сел в дрожки.

– Ты приезжай председатель ещё, – зашумели бабы.

– А как же, обязательно.

Федот слегка дёрнул вожжи и они опять выехали на луговую дорогу идущую вдоль поля.

Глава 3

Около дома Михея Макарова собрались люди. Они толпились около палисадника, в дом никого не пускали. Несколько милиционеров стояли на улице, а следователь не выходил из дома уже около часа.

Много слухов прошло по деревне, за что мол человека убили, ведь он солдатом был, да всю жизнь воевал. Неужели убили только за то, что он вступил в колхоз? Как же так, разве можно за это убивать, роптали селяне.

Но всё же люди боялись и боялись не только того, что будет дальше с коллективизацией, а опасались, как бы их тоже не постигла та же участь что и Михея и тех людей которые гибли от бандитов до него.

Федот заметил что-то неладное издалека, подъехав ближе, он остановил лошадь около дома Михея.

– Что там случилось? – Спросил он у стоящих неподалёку старушек.

– Да убили Федот старика-то, ночью сегодня зарезали.

– Деда Михея!?

– Михея Федот, Михея, земля ему пухом, – ответили старушки и перекрестились.

Федот спрыгнул с телеги, ничего не понимая слез и председатель, они прошли к дому и тут им навстречу вышел Готман.

– Как же это, Севостьян Емельянович?

Готман глянул на Федота и опустил глаза.

– Так, вот Федот.

– Да за что же они его? Севостьян Емельянович.

– Эх Федя, Федя, эта сволочь, эти недобитки ещё ответят за это.

– Что говорит следователь? – Спросил Бородовой.

– Следователь? Он говорит, что следы ведут в сторону Сурменевки, затем теряются.

– Ну а что сам-то думаешь, по этому поводу?

– Я? Да кто ж его знает, – ответил Готман.

Мимо палисадника прошла девушка. В цветастом платке, длинной юбке и туго стянутой шнурками кофточке. Чернобровая с приятной улыбкой красавица сразу приглянулась Бородовому.

– Здравствуйте Севостьян Емельянович, здравствуйте товарищи, – девушка слегка поклонилась и пошла дальше по просёлочной дороге.

Председатель смотрел ей вслед, не отрывая глаз. Он вымолвил слово тогда, когда она свернула за дом и пропала из виду.

– Это чья ж такая?

– Это? Это Пелагея, особа, – посмотрев ей вслед, сказал Готман. – Вон за тем домом, что стоит неподалёку от каменного, жил когда-то большой помещик Осипов Евсений, важная была персона, сволочь ещё та. Так вот, говорят эта красавица, родственницей ему доводилась, правда какой-то дальней, но все же.

– Вот как? – удивился председатель.

– Да, девонька не простая. Кстати, в доме этого Осипова живёт один старик, Емельяном его зовут, ну что-то вроде смотрителя что ли. Раньше он служил у своего барина, то ли приказчиком был, то ли ещё кем. Ну а пока дом пустует, мы решили пусть живёт старик, не на улицу же его выгонять.

– А на что он живёт, если в колхозе не работает, чем он занимается? – Заинтересовался председатель.

– Да есть у него хозяйство небольшое, корова, куры, немного земли, вот и ковыряется потихоньку.

– Послушай Севостьян, мне бы хотелось к нему заглянуть посмотреть, как он живёт.

– К этому старику? Да брось ты, зачем он тебе нужен или ты думаешь, он причастен к этому убийству, – рассмеялся Бородовой. – Нет дорогой товарищ, этому человеку осталось немного прожить, да и сам он уже видит встречу с Богом, стар он совсем.

– Ты лучше иди в правление, там тебя бумаги ждут, завалились совсем и когда всё это разгребать, даже не знаю с чего начинать, а я здесь побуду, да с милиционерами ещё потолкую. И ещё чуть не забыл, вечером тебя Федор к тётке Авдотье отвезёт, Тишкиной, будешь жить у неё на квартире. Старик её на войне погиб, детей нет, а дом большой, поживешь там какое-то время.

– Вот спасибо тебе Севостьян, даже не знаю, как тебя благодарить.

– Ладно тебе, устраивайся поскорее, в гости скоро зайдем, – ответил Готман.

Вечером, прямо из правления Федот отвез председателя на съёмную квартиру. Тётка Авдотья наварила супа из лебеды, да пару картофелин. Эх, хорош, получился ужин, а тут ещё и луковица завалялась в рюкзаке у председателя.

– Да, прямо царский ужин получился, а тётка Авдотья?

– Разве это ужин Василий Степанович, вот когда был муж покойный Савелий Силантьевич, было у нас небольшое хозяйство, куры, поросеночек, коровка, да огородик небольшой, вот тогда мы все же как-то жили, а сейчас что?

– Эх! Тётка Авдотья, видать, ты и вправду собственница.

– Да что ты сынок, какая собственника, держали-то только для себя.

– Ничего, тётка! Вот построим коммунизм, я думаю, это будет совсем скоро, вот тогда начнётся жизнь, ты даже представить себе не можешь, какая будет жизнь.

– Это что же сынок за жизнь такая будет?

– А любой, кто работает, будет получать за свой труд. Заработал, получи, а богатеев, на которых столько лет работал народ, искореним.

– А как же я, ведь старость настала, какой из меня работник?

– А вот старость людей большевики уважают, вот доживет человек до преклонных лет, работая на государство, и тогда государство будет ему платить.

– Платить? За что?

– А чтоб ты бабка сидела дома и ни о чем не горилась, потому что ты заработала. Ладно, пойду, посижу на пороге, да воздухом чистым деревенским подышу.

– Бородовой вышел на улицу, сел на пороге и глубоко вздохнул.

– Небо было чистым, звёздным и большая луна как будто висела над деревней, освещая всё вокруг.

И действительно было настолько светло, что видно всё было как днём. Дома стоящие вдоль дороги, сама дорога, деревья, растущие вдоль домов, сады, палисадника.

Бородовой достал папиросы и закупил. Он подумал о старике Емельяне, о том несчастном, который вопреки кому-то вступил в колхоз. «Ведь это ж надо, взять и убить человека, а главное за что? Что он сделал этим убийцам, этим нелюдям, сколько можно терпеть их выходки, угрозы. Интересно знать, на что они надеются, поднять народ на бунт? А кто за ними пойдет, разве безумец! Власть Советская сейчас везде, в каждом городе, каждой деревне, каждом хуторе и просто глупо идти против неё. А красная армия, наша народная, да кто теперь выступит супротив неё. Завтра я должен встретиться со следователем, милиционером, кем угодно, но убийца должен быть найден, должен.

Только что из этого, встречусь со следователем и что ему скажу, председателем здесь я всего один день, старика этого даже в глаза не видел». – Думал Бородовой.

Но тут он увидел промелькнувшую тень. Он привстал, чтобы рассмотреть получше этого человека, «все же поздний час, все сельчане уже дома, кого может носить в такое время?» – Промелькнула мысль у председателя.

По узкой тропинке быстрым шагом шла девушка, она явно куда-то спешила. Она подходила всё ближе и ближе к дому тетки Авдотьи, ведь дорожка проходила рядом с домом до самого колодца и только потом сворачивала в другую сторону.

Бородовой затушил папиросу, подошёл поближе к палисаднику и стал наблюдать.

Девушка подошла совсем близко и теперь её можно рассмотреть получше. В руках она несла узелок, скорее всего там было что-то тяжёлое, потому что для молодой и хрупкой девушки эта ноша была явно тяжеловата.

Но когда она подошла совсем близко, Бородовой от неожиданности чуть не свалился в кусты. Эта была та самая девушка, которая проходила мимо палисадника, Михея Макарова, это была Пелагея.

«Куда же она идёт, ведь почти ночь на дворе – подумал он. – А может к своему парню, который живёт неподалеку, тогда зачем мешок, да ещё такой тяжелый».

Бородовой вышел из палисадника тетки Авдотьи и стараясь быть незамеченным направился вслед за девушкой. Он решил проследить за ней и узнать, куда все-таки она направляется.

Далеко идти не пришлось. Пелагея прошла ещё несколько домов и свернула в сторону речки. На небольшом пригорке стоял большой дом с резными наличниками и разукрашенными створками. Большой палисадник был усажен яблонями, ветки которых свисали вниз под тяжестью наливных яблок.

Она открыла калитку, подошла к окошку и слегка постучала. Зажегся свет керосиновой лампы. Пелагея поднялась на веранду и сразу открылась дверь. Она оглянулась по сторонам и вошла вовнутрь.

Бородовой следом открыл калитку палисадника и подошёл к тому самому окну. Но свет погас, и ему не удалось ничего разглядеть. Он подошел ко второму окну, но всё тщетно, там тоже ничего не было видно.

Он осмотрелся вокруг, в домах уже был погашен свет, и стояла полная тишина, постояв ещё немного около дома, он решил вернуться назад. Той же тропинкой, которая привела его сюда, Бородовой вернулся к дому тетки Авдотьи.

Утро было солнечным и тёплым. Воскресный день начинался с петухов кричащих на всю деревню. Только стало светать, а бабы уже с узелками собирались в дорогу в церковь, она была в соседнем селе Рождественское.

Дорога была дальней, ведь чтобы добраться до церкви, надо брести несколько часов по изнуряющей жаре, а если настигнет дождь, то идти придётся по полям, так как по всей дороге, на всем протяжении пути, лужи да грязь.

Сегодня, как и всегда бабы шли гурьбой, ведь в полях далеко от деревни было не совсем безопасно, мог и зверь напугать, да и человек не добрый обидеть.

– Эй, Матрена, а ну не отставай, – громко крикнула одна из баб.

– Да нагоню я, нагоню, – ответила Матрёна. В руках у неё был младенец, укутанный в большой платок, да к тому же приходилось кормить его грудью прямо на ходу, а за спиной висел мешок, который все время мешался, и ей приходилось его каждый раз поправлять.

Нет, нет, конечно, она не в церковь шла, обедню стоять с младенцем, ей надо к сестре родной в Рождественское попасть, а с бабами-то оно веселей, да и безопаснее будет.

– Послушай Матренушка, отдай ты мне мешок этот проклятущей, но не могу я смотреть на тебя, как ты мучаешься.

– Ой, спасибо тебе Пелагея, дай Бог тебе здоровья, сними ты с меня это упрядье дьявольское, ох, как тяжело.

– Конечно, – ответила Пелагея – Давай сюда.

– Эх, Пелагеюшка, добрый ты человек, жениха бы тебе хорошего, доброго да работящего.

– А ну их всех добрых работящих, зачем они мне? Вот Севостьян Емельянович в колхоз обещал принять, скоро я смогу сама зарабатывать, а значит, прокормлюсь как-нибудь.

– Да господь с тобой Пелагеюшка, как же без мужика-то, а по хозяйству, сена накосить корове, огородик вскопать, обмет навалить, да и по шее иной раз получить, нам это бабам нужно, а как же.

– По шее получить? Нет, Матрена, я не хочу по шее получать, ведь я хочу самого простого, чтоб человек со мной был всегда рядом, чтобы защищал, жалел меня и любил.

Матрена рассмеялась.

– Нет Пелагеюшка, такого не бывает, это только у дворян или кровей дворянских. А мы бабы, что при той власти, что при этой, рожаем да пашем. Ой, глянь наши-то ушли далеко как.

– Да ничего, пусть идут. Ну а ты сама-то скажи, счастлива, довольна своей жизнью или нет.

– Я-то, а кто ж его знает, есть муж, детей вот четвертое родилось в браке, наверное, счастлива.

– Эх, Матрёна, мне кажется счастье не в этом.

– Не в этом? Тогда я не знаю, тебе лучше знать, у тебя кровя господские, ты грамоте обучена, вот и объясни мне, что такое счастье.

– Не знаю Матрена, наверное, я тоже не смогу объяснить что это такое, и возможно ли объяснить это словами, я все же думаю, человек должен это почувствовать, ощутить на себе.

– Ощутить, объяснить вон куда ты загнула, нет Пелагеюшка ты моя, я этого никогда не пойму. Есть на столе что покушать, да детей покормить, вот тебе и все счастье.

– Глянь-ка, кто-то едет! – Громко сказала Пелагея. – Посмотри, посмотри, прямо сюда!

– Да, теперь я тоже вижу, – ответила Матрена. – Кто же это может быть?

Вдалеке между полей, краем посадок ехали несколько всадников. Как только они увидели двух женщин тут же направились к ним, как будто заранее знали что они идут в это время к обедне.

Лошади гнали галопом, только пыль летела из под копыт. Они стремительно приближались, всё ближе и ближе. Теперь их можно сосчитать, кажется пять лошадей. Через считанные секунды они окружили молодых женщин.

– Эй, односельчане! Что пригорюнились! – Закричали всадники, – подъехав почти вплотную.

Один из них слез с лошади и подошёл к женщинам, а остальные отъехали в сторону и, не обращая никакого внимания на происходящее стали о чем то негромко разговаривать меж собой.

– О-о, сама Матрёна здесь, что ж ты в поле с дитём-то, застудишь младенца.

– Да нам не привыкать, не впервой.

– Ну, смотри, смотри.

Тут он обернулся к Пелагее.

– Ну, здравствуй, Пелагеюшка.

– Здравствуй, Илья, – ответила девушка.

Илья молодой здоровенный парень воевал на Тамбовских землях против советской власти в банде Антонова. Он сбежал из дома, когда в селе появились чекисты, а затем отряд Котовского.

Присоединившись к банде Антонова, он иногда заезжал в своё село Масловку и наведывался к Пелагее. Он все же надеялся на то, что советскую власть свергнут и жизнь начнётся по-прежнему.

Пелагее он делал предложение несколько раз выйти за него замуж, но она опасалась такой жизни. Ведь уже было ясно, что советская власть пришла надолго и тогда её ожидали бы скитания и неизвестность.

Второй из братьев Мурзаевых Митяй остался в селе и решил помогать советской власти во всём, а затем вступить в колхоз.

Они стали врагами, оказавшись по разные стороны баррикад. Илья считал предателем Митяя, который предал не только его, но и своего отца. При первой встрече Илья решил брата застрелить, и эта мысль была с ним повсюду. Он ждал этого момента, момента расплаты. Ненависть и злоба бурлили в нём не утихая, он мечтал об этой встрече, чтобы увидеть глаза, предательское лицо Митяя, которой будет смотреть на него и молить о пощаде.

Глава 4

– Ну как живешь-то, Пелагеюшка? Как оно при советской власти?

– Ничего, живу как все. Живу с мечтами людей Илюшенька, о лучшей жизни.

– Да? – Удивился молодой борец с Советской властью. – Это ты мне говоришь Пелагея, что мечтаешь о лучшей жизни!? Да, хорошо же ты устроилась, лучшую жизнь ей подавай. А может, о прошлой твоей жизни вспомним как холопов своих, дядька твой кнутом насмерть забивал, и с раннего утра, как всходило солнце эти люди, с которыми ты мечтаешь, умирали в поле от непосильной работы, не дожив до заката.

– Да, наверное, ты прав, – перебив его, ответила Пелагея, – Но ведь в то время я была ещё маленькой, несмышленой девчонкой, я почти ничего не помню.

– А ты помни, помни! – Закричал Илья. Злость его вырвалась наружу, он покраснел, и лицо его искривилось от такого порыва гнева. Но это продолжалось недолго, через несколько секунд он повернулся к девушке и, сбавив тон, продолжил:

– Ладно, ладно тебе Пелагея извини меня, погорячился. Я ведь что хочу сказать, ты же других кровей не забывай, в родстве состоишь с фамилией самих Осиповых! О-си-по-вых! – По слогам повторил Илья. Затем он, чуть подумав, продолжил:

– А впрочем, лучше сейчас, сию минуту скажу, пусть это будет глупо, но честно и правильно.

Пелагея с удивлением посмотрела на разгорячившегося парня, совсем ничего не понимая. Она видела, что в душе его творилось что-то невероятное, болезненное, он переживал, но все своё внутреннее состояние он пытался скрыть, не подать виду.

– Так все же, что ты хотел мне сказать? – С удивлением спросила Пелагея.

– Давно, давно хочу тебе сказать Пелагея. Уедем отсюда, из этой проклятой страны куда-нибудь далеко, купим домик, заведем детишек и будем жить вместе в радости, не вспоминая эти смутные события. А захочешь, вернёмся обратно, конечно когда пройдёт время и всё успокоится.

Пелагея на это ничего не ответила. Она просто стояла и молчала.

– Ну, ответь же ты, скажи хоть одно слово, что же ты молчишь?

– Ну почему! Почему я должен тебя уговаривать, ты же сама всё прекрасно понимаешь, ведь не дадут они тебе здесь жизни, не дадут! Подумай, кто ты есть для них, а ты для них враг, понимаешь враг! Дядька твой, отец, братья где они? А они прячутся от Советской власти, потому что они тоже враги и когда их найдут, то их просто расстреляют.

– Эх ты, Илюша, ну куда же мы собой поедем, – ответила Пелагея, – кто же нас ждёт с тобой, там за границей нужны деньги, понимаешь деньги.

– Есть, есть! У меня золотишко припрятано, – возбуждено ответил Илья, – на первое время нам с тобой хватит, а там дальше видно будет. Всё, всё для тебя сделаю, только поедем со мной. Вот ещё кое с кем поквитаюсь, и поедем, только дождись меня, дождись.

– Она посмотрела на Илью и за все время разговора улыбнулась.

– Сколько в тебе зла Илюша, сколько зла и ненависти.

– Да! Это ты верно подметила ненависти. Я их всех ненавижу, ненавижу. Вот из этой штуки, я готов убить каждого коммуниста, который мне встретится первым. – Он сжал обрез обеими руками так, что захрустели суставы в пальцах. – Потому что, они отняли у меня всё, всё до последнего, оставив только злую ненависть, да жизнь мою поганую.

Он сел на ближайший камень, который лежал неподалёку, закрыл лицо руками и замолчал.

Пелагея подошла к нему и не произнеся ни слова села рядом на холодный камень. Она вспомнила своего отца Григория Поликарповича скромного учителя уездной гимназии и заботливую мать Ольгу Ивановну.

Ещё до революции, в большой и просторный дом, стоящий на берегу небольшой речушки Ломовис, что проходила вдоль Сурменевки, Осиповы приезжали в основном летом на отдых. Когда студенты разъезжались на каникулы, в гимназии для преподавателей работы не было и как раз наступало самое время вспомнить о деревне. Небольшая усадьба принадлежала родному брату Григория Поликарповича, местному помещику Евсению Поликарповичу Осипову.

Сам Евсений Поликарпович появлялся там только тогда, когда приезжал его брат с семьёй. Вот тогда дом оживал, начиналось веселье до позднего вечера, да всякого рода развлечения. Заходил к ним и Трифон Тихонович Мурзаев, владелец значительной части местных земель. Он любил покрасоваться, да показать себя в богатстве, это была его слабость. Как подъедет к воротам на тройке вороных, да с колокольчиками, в расписных санях, так что только снег из под копыт лошадей разлетается по сторонам.

– Ээ-эй, принимайте гостей, да поскорей, уж очень мы замерзли, да так что есть, хочется! – Кричал Тихон Трифонович.

Они все садились в большом зале за длинным столом, где было вино, разные закуски в горячем и холодном виде, мясо копченое, тушёное, жареное, всякого рода птица, солености и деликатесы, и тут начиналось веселье.

Под звуки семиструнной гитары выходили цыгане. Красавицы с длинными чёрными волосами под аплодисменты присутствующих начинали петь, да так что текла слеза, а тут и цыганские детишки с выходом в прихлоп.

– Эх! А ну давай! Давай ещё! – Кричали уже хорошо подвыпившие гости.

И тут цыгане показывали всё, на что только были способны. Они пели, плясали, бегали, кувыркались и всё с частушками, да прибаутками. А потом хмельные гости выходили на улицу и пели песни до самого утра.

На некоторое время Пелагея погрузилась в свои воспоминания, ведь это было её детство, совсем беззаботное, далекое и безвозвратное. Она хорошо понимала, что всё это останется только в её мыслях как красивая сказка, которая будет только в её памяти.

– О чем ты думаешь? – Вдруг она услышала неожиданно. А когда подняла голову, то увидела Илью. Он стоял и смотрел на неё, не отрывая глаз.

– Да так, о своём, – ответила девушка. Что ж ты уезжаешь?

– Да, – ответил Илья. – Но я скоро вернусь, слышишь? Скоро вернусь, а ты обдумай моё предложение. У тебя ещё есть время.

Больше он не сказал ни слова. Он оседлал коня и рванул с места так, что пыль из-под копыт полетела. Тут и остальные вдогонку помчались вереницей, подгоняя лошадей. И вот не прошло и нескольких минут, как всадники исчезли вдали горизонта.

В правление колхоза ворвалась разъяренная женщина. Она быстро прошла по небольшому коридору и свернула в первую открытую дверь, оказавшуюся на её пути. Эта дверь вела в самую большую комнату правления, где находились Федот Колесников и новый председатель колхоза Бородовой.

В её глазах была ярость и решительность разгромить все на своём пути. Увидев председателя, она направилась прямо на него. Пройдя ещё несколько шагов, деревенская баба весом более ста килограмм остановилась, расставив руки в стороны как борец на поединке и посмотрела исподлобья на председателя.

Председатель, имеющий явно меньшую весовую категорию встал со своего места и отошёл в сторону.

– Э-э, вы что гражданка! – От неожиданности начал заикаться Бородовой.

– Яа-а! Крикнула женщина, – да я тебя сморчок несчастный в пыль сотру! Я из тебя вот этими руками дух выпущу!

Она вытянула свои большие жилистые руки вперёд прямо к лицу председателя.

– Я повторяю! Успокойтесь гражданка, – сделав ещё шаг назад, сказал Бородовой.

– А ну прекрати Степанида! – Встав со своего места, заорал Федот. – Ты что здесь устраиваешь? А то смотри, я ведь и привлечь могу.

– Это кто здесь председатель!? Он что ли, – кивнув головой в сторону Бородового спросила Степанида.

– Да он, Бородовой Василий Степанович, наш новый председатель, уважаемый человек, из РАЙКОМа присланный. Говори что надо, да проваливай отсюда побыстрей и не нервируй меня.

– Ничего Федот, ничего, – сказал Бородовой. – Ты присядь гражданка и расскажи что случилось?

Степанида присела на табурет и не отрывая взгляда от Бородового спросила:

– Это что же, ты действительно новый председатель?

– Новый, вот прежде чем кидаться на людей Степанида, хотя бы надо знать, с кем имеешь дело, – вклинился в разговор Федот.

– Это откуда же я могла знать, что он председатель, ведь он у меня вчера всю капусту в огороде потоптал, теперь вот торчат одни кочерыжки, а что жрать я зимой буду?

– Какую капусту ты, что несешь Степанида? Ты думай, что говоришь-то, – удивился Федот.

– Как это какую? Иди, посмотри на мой огород, почти ничего не осталось, вот его видели, как он под окнами вчера ночью у Емельяна топтался, а потом на мой огород перешёл.

– Что? – Федот хотел что-то сказать Степаниде, но Бородовой перебил его.

– Да всё верно она говорит Федот, все верно.

– Тут удивлению Федота не было предела. Он смотрел на председателя, раскрыв рот.

– Ты тётка Степанида иди домой, я тебе всё возмещу, потом.

– Возместишь? Да чем же ты мне можешь возместить, у тебя же ничего нет.

– Ну я же сказал, возмещу. Мне положено зерно за трудодни, вот зерном тебе и отдам, а сейчас иди, пожалуйста, домой, – сказал председатель.

– Что же, хорошо коли так, тогда я пойду.

Только Степанида вышла за порог, как тут в правление вошел Готман. Зайдя в помещение, он застал стоящего председателя возле письменного стола и удивленного Федота с открытым ртом.