Экспозиция чувств

– Конечно, нажала бы, – повторила она еще уверенней.

– Вот! – Корбус даже назидательно поднял указательный палец. – А тогда, Александра Федоровна, перестань пускать сопли и выпрашивать, чтобы тебя пожалели, как маленькую девочку. Купи себе какой-нибудь баллончик с газом. Или этот… электрошокер. Носи его с собой. И снимай дальше, как снимала…

Саша подумала, что если бы она рассказала о происшествии родителям или бабуле, они, наверное, с ума сошли бы от беспокойства. Обратились бы в полицию. Запретили бы Саше выходить из дома. Отец возил бы ее на работу в Интеройл и обратно. И еще был бы наложен строжайший запрет на уличные съемки. Именно из-за этой гипертрофированной заботы Сашка и ушла из дома.

Элем же был совсем другим. Он относился к ней, как к равной. И потому игры в «пожалей меня, дедуля!» с ним не проходили. Видимо, действительно, придется обзавестись газовым баллончиком.

Но Сашке необходимо было еще поговорить о том, в чем она не могла признаться деду. Девушка вопросительно взглянула на Лану. Та ответила понимающим кивком головы и произнесла особым «намекающим» тоном:

– Дорогой, у тебя никаких срочных дел сейчас нет? Помнится, ты говорил, что тебе надо подготовиться к мастер-классу…

– Так бы и сказала, что хочешь остаться вдвоем с Сашкой, – Элем повернулся к внучке. – В твоей истории есть что-то не для моих ушей? Я заинтригован. Может, я все-таки останусь?

– Может, ты все-таки уйдешь?

– Ту-ту-ту… Ну, ладно, если так, то пойду. Секретничайте, девочки.

Элем Арсеньевич забрал свою чашку с чаем и обиженно удалился в кабинет.

***

– Но ведь, по-честному, твой Глеб прав, Сашенька. Ты причинила ему большую неприятность. Ты заставила его волноваться за ту женщину. Жить какое-то время в страхе, в неопределенности. А для человека это очень тяжело. Особенно для мужчины. Они вообще боятся не соответствовать…

– Чему не соответствовать? – не поняла Сашка.

– Чьим-то ожиданиям. Или своим собственным представлениям о «настоящем мужчине». Или тем стандартам, которые заложены в них воспитанием. Многому. Они бояться выглядеть слабыми. И в этом их слабость.

– Значит, этот Глеб – слабый?

– Не больше, чем другие… Я думаю, он просто злится на собственное бессилие. Ведь он не может ничего сделать, чтобы защитить свою подругу… То ли ее муж узнает, то ли не узнает… От Глеба сейчас ничего не зависит. И в это унизительное положение поставила его ты. Пусть даже невольно. Поэтому он и срывает свою злость на тебе. Ты неправа перед ним, Саша.

– Почему ты защищаешь его, а не меня? – обиженно вскинулась Сашка. – Я не виновата. Я никому не хотела причинить зла. Это просто несчастное совпадение, что мою фотографию выбрали для выставочного плаката. А он наехал на меня. Знаешь, какие гадости он мне говорил!

– Сашенька, я всегда на твоей стороне. Но я хочу, чтобы ты была справедлива. Он защищался. Что он еще мог сделать? Достоевский называл такие оскорбления «жалкими словами». Потому что они от бессилия. Чтобы хоть как-то уязвить обидчика.

– А то, что он – вот, – Саша погладила опухшую губу. – Укусил меня. И наплевал мне полный рот своей мерзкой слюны. Я уже два часа отплевываюсь и не могу отплеваться!

– Это подло. Он не должен был так поступать! Он напугал тебя?

– Знаешь, я как раз и хотела тебе сказать… Я… я возбудилась. Просто жутко как возбудилась. И от этого укуса. И от того, как он поил меня своей слюной… Ты не представляешь, сколько ее было… Полный рот. Она у него текла, как у какой-нибудь собаки Павлова… Такая горячая, сладко-кофейная… И он впрыскивал ее в меня, как… как сперму. А я задыхалась и глотала.

– Какой ужас!

– Ужас то, что когда я трепыхалась в его руках, а он стал раскрывать мне рот своим языком… твердым, как… как сама знаешь, что… я сразу затихла. Я уступила ему, понимаешь? Я его впустила … Потому что мне страшно этого хотелось. Я бы и в другом месте его впустила. Представляешь, у него была эрекция… Я чувствовала. Как ты думаешь, это ненормально, когда насилие возбуждает? Может, у меня какой-нибудь синдром жертвы?

– Я думаю, что у тебя как раз все нормально… Знаешь, я смотрела передачу… Там один криминалист сказал, что, если бы насилие не вызывало у жертвы желания уступить, то случаев изнасилования было бы гораздо меньше. И потом есть же «Ночной портье»22.

– «Ночной портье»? Это что такое?

– Это очень знаменитый и очень скандальный фильм. Про взаимную страсть между заключенной концлагеря и ее надсмотрщиком. Там герои случайно встречаются после войны… И героиня бросает мужа и благополучную устроенную жизнь, чтобы только соединиться со своим мучителем. Они любят и терзают друг друга, оба и палачи, и жертвы. И погибают вместе… Хотя каждый из них мог бы спастись в одиночку.

– Но это извращение какое-то!

– Ну да… Только, знаешь, извращение – это лишь крайняя форма выражения нормы.

– Ты действительно так считаешь? Значит, моя реакция была нормальной? Представляешь, я ему все руки расцарапала. Ногтями, в кровь. И получила от этого какое-то садистское удовольствие. Даже наслаждение. Словно… Словно трахнула его. А он прижал рану к губам, смотрит на меня, а в глазах такое выражение, как будто он готов меня съесть. Не убить, а именно съесть. Проглотить, чтобы нам с ним окончательно слиться. У тебя когда-нибудь такое было?

Лана несколько секунд помолчала, погрузившись в прошлое, а потом тихо сказала:

– Было, только очень давно, в юности. Всего один раз. Тот мужчина, Игорь, он очень меня любил. Страстно так, физиологично. Эта любовь была как болезнь. Он тоже говорил, что хочет меня съесть. Перецеловывал все пальцы на моих руках и на ногах, держал их во рту, покусывал, сосал. Жутко возбуждающе. И в то же время страшно. Мне всегда было с ним страшно … и волнующе. Словно по краю обрыва ходишь.

– И что с ним стало? С ним и с тобой?

– К счастью, я тогда уехала в Москву учиться. А он остался. Он служил в армии и не мог поехать со мной. И хорошо, потому что все это закончилось бы трагедией. Он ревновал меня дико. Сцены устраивал. С оскорблениями, с криками и слезами. Я всегда боялась, что он не сдержится и ударит меня. Изобьет. Или изувечит. Чтобы на меня никто больше не смотрел.

– О, черт! Вот это страсти!

– Да, самой странно все это вспоминать.

– И чем все кончилось? Он успокоился?

– Он погиб. У них в части сбежали дезертиры с оружием. Их окружили в сарае, где они прятались. Приказали сдаться, а те стали отстреливаться. И Игорь попал под шальную пулю. Говорили, что он как-то глупо и не вовремя поднялся из-за укрытия. Вот так… Но это все слишком давняя история…

Но почему-то эта «давняя история», уместившаяся в пересказе в несколько фраз, поразила Сашу. Особенно удивляло, что случилось это со спокойной, уравновешенной Ланой, которая и голоса-то никогда не повышала. Любовь, страсть и смерть. Саша еще никогда не переживала чужой смерти. Слава богу, все ее близкие – родители и даже деды с бабками были живы и здоровы. Пока целых два поколения отделяли Сашу от страшной бездны небытия. И в то же время она понимала, что рано или поздно ей придется пережить свою первую потерю. И заранее страшилась этого опыта.

– А что ты чувствовала тогда, когда он погиб?

– Трудно сказать. Стыдно признаться, но было даже облегчение. Эта безумная страсть Игоря… Она была… как мина, на которой можно подорваться в любой момент. Он сам мне рассказывал, что есть такие мины, на которые, если наступишь, то сойти уже нельзя – разорвет.

Но он был близким мне человеком. Я любила его. И все это оборвалось. Понимаешь, одно дело, когда разрываешь отношения, уже изжившие себя. Ты сам принимаешь решение, это твой выбор. И совсем другое – трагический конец. Тут и жалость, и чувство вины, которую уже не искупить… И непоправимость всего случившегося. В смерти есть что-то ужасающе окончательное. Все поправимо, кроме смерти.

Я вдруг осознала, что Игоря никогда уже больше не будет. И вместе с ним умерла часть меня. Та «я», которой я была с ним. Понимаешь? Потому что ни с кем другим я уже не смогу быть такой. Такой молодой, беззаботной… полной надежд. Все это умерло с вместе Игорем. Он словно забрал с собой то, чем владел. И когда я плакала над его гробом, я плакала и о себе. Больше никогда в жизни я не рыдала так горько. Вот вроде бы мы уже расстались… И все надежды на совместное счастье давно разрушились… А все равно понимание этого пришло только со смертью Игоря. Смерть – это точка невозврата. Вот так.

Саша согласно покивала головой… Хотя, по правде сказать, она понимала лишь слова Ланы, а отнюдь не чувства. Саша легко меняла и свою жизнь, и спутников… И никто не уносил с собою частичку ее «я» так, чтобы хотелось пожалеть об этом и заплакать. Экзистенциальный страх смерти у Сашки по-детски замещался страхом перед покойниками. И она спросила Лану о том, чего больше всего боялась сама:

– А когда ты смотрела на него в гробу? Тебе было страшно?

– Сначала очень страшно. Но когда я увидела то, что там лежало… Человеческая шелуха. Это был не Игорь. Похожий, но не он. Восковая куколка в деревянной коробочке… И еще, знаешь, меня поразили его крепко-накрепко зажмуренные глаза. Не закрытые, а именно зажмуренные. Как будто он боялся, что кто-то может его потревожить. А сам он не хотел этого. Не хотел никого из нас видеть. Вот и зажмурился изо всех сил. Я тогда поняла, почему покойников называют «жмуриками». Поразительно точное слово! Да…. Но что это мы с тобой все о покойниках… Мы же говорили про твоего Глеба.

– Никакой он не мой!

– Твой, потому что он – предмет твоих переживаний. Ты думаешь, он будет тебя преследовать? Ты действительно боишься его?

– Не знаю… Нет, пожалуй, не боюсь. Но я точно знаю, что мы с ним еще встретимся. Я даже хочу с ним встретиться.

– Похоже, он произвел на тебя впечатление. Между нами, девочками…

– Знаешь, у меня с Максом никогда так не было. И ни с кем другим тоже…Черт, он меня бесит, понимаешь? Бесит и одновременно возбуждает.

– Бесит? Ты же знаешь поговорку – «от любви до ненависти…»

– Думаешь, я могу в него влюбиться?

– Кто ж это может знать, кроме Господа Бога? Время покажет.

– Ну, ладно, спасибо, что утешила. Пойду домой, пора уже.

– Ты Максу расскажешь?

– Придется. – Саша снова погладила пальцем травмированную губу, уже налившуюся багровыми оттенками. – Но в сильно облегченной версии…

– А ты не боишься?

– Чего?

– Ну, например, что Макс найдет этого Глеба и …?

Сашка даже поразилась нежизненности этой романтической гипотезы. Макс –благородный рыцарь, защищающий честь своей возлюбленной? Невероятно.

– Макс? Да ни за что! Поругается, назовет Глеба «козлом». И будет жалеть меня. Даже сходит в аптеку за каким-нибудь троксевазином. Но никаких разборок точно не будет.

***

В прихожей, куда Лана и Элем вышли прощаться с Сашей, дед напомнил:

– Барышня, не забудьте про следующий вторник. Ланочка, во сколько ты народ собираешь?

– Я думаю, в полседьмого будет в самый раз.

В следующий вторник был День рождения Ланы и небольшая вечеринка для узкого круга избранных. Саша тоже была приглашена. Вместе с Максом.

– Значит, во вторник в полседьмого? Буду. Все, я побежала!

Глава 8

– Привет! Ну как тебе интервью? Супер, правда?

– Да, классное, спасибо. Я там прям такая умная Саша! Словно и не я, а кто-то другой.

– Ты-ты. Заметила, как у тебя в сети лайков прибавилось?

– Точно. И с заказами на этой неделе двое позвонили.

– А все, подруга, правильный пиар. Я тебе вот что звоню: теперь у нашего Главного появилась новая шикарная идея. Он хочет, чтобы ты сделала фотопроект: семь-восемь фоток на одну тему. Говорит, надо быстро публиковаться, пока еще слава не успела остыть. На большой гонорар не рассчитывай, но промоушен мы тебе сделаем.

Слушая веселое чириканье Аллы, Саша подумала, какая же это странная вещь – слава. Сколько в ней приятного: известность, интересные предложения, деньги… Но есть в ней и темная сторона… От воспоминаний рот наполнился слюной. Саша быстро сглотнула и спросила:

– Тема проекта какая?

– На твой выбор.

– А срок?

– Как всегда – вчера. Чем быстрее, тем лучше.

– Быстро хорошо не получится. Надо придумать идею, снять… Это все требует времени.

– Сколько?

– Ну, недели две.

– Офигеть! Это слишком долго. Слушай, может у тебя уже что-то готовое есть? Давай я к тебе приеду, и мы вместе пороемся в твоем архиве.

***

Алла влетела в Сашину квартиру, как яркая комета. Синие прядки волос торчали во все стороны, в глазах горела решимость. Скинув объемную красную куртку, и разувшись, Алла шагнула в комнату:

– А у тебя мило! – и сразу же застыла перед стеной, увешанной портретами Максима.

– Ух ты, какой суперский мен! Это кто ж такой?

Как и всегда, Сашке польстила непосредственная женская реакция на Макса.

– Это мой бойфренд.

– А-фи-геть! Где ты такого красавчика подцепила?

***

Александра познакомилась с Максом на свадьбе своей бывшей однокурсницы из Губки. Они никогда не были близкими подругами. Свело их то, что невесте очень хотелось сэкономить на фотографе, а Сашке надо было обновить портфолио по свадебной съемке. И попробовать в «полевых условиях» некоторые приемчики, подсмотренные у классиков. Свободу творчества гарантировала бесплатность сессии. При условии, что Саша не подведет и без особых эстетических извращений отснимет «обязательную программу»: обмен кольцами, поцелуй, вальс новобрачных…

Молодые не дотягивали до эталонов классической красоты. У невесты было узкое лицо с унылым длинным носом и близко посаженными глазами. А жених имел килограммов двадцать избыточного веса, выпирающий живот и лишний подбородок. Тем интересней была задача превращения их в образцовую романтическую пару. Саша увлеченно экспериментировала с ракурсами и освещением. Длинный нос невесты зрительно укорачивался, если снимать с нижней точки. А толстого жениха приходилось все время разворачивать боком и частично перекрывать корпусом новобрачной. Но молодые просто светились счастьем, а счастье, как известно, преображает всех.

Когда с обязательной программой было покончено, Саша перенесла свое внимание на гостей. И там, в пестрой толпе, она заметила парня удивительной внешности. Он был удивительно красив, но красота его была неброской, потаенной. Саше представилось, что в отвале пустой породы она нашла бесценный золотой слиток. Поражало то, что сам красавчик, казалось, даже не подозревал о собственной привлекательности. Но в этом заключалась особая прелесть съемки: ловить мерцающие блики красоты «золотого мальчика».

Заметив, что фотограф снимает его чаще других, парень подошел к Саше и попросил показать снимки. Даже мелкие картинки на дисплее камеры произвели впечатление – его никогда и никто так не снимал. Недаром младшая Корбус к тому времени уже прошла курс портретной съемки у Корбуса старшего.

Очевидно, что «золотой мальчик» захотел получить фотографии. Как очевидно и то, что у фотографа возникло сильное желание еще поэкспериментировать с такой совершенной моделью. В общем, Саша и Максим обменялись телефонами, стали встречаться, сблизились, съехались и стали жить вместе.

***

Саша упаковала историю знакомства в две компактные фразы:

– На свадьбе познакомились. Я его снимала, а он заинтересовался.

– Вау, как, оказывается, удобно уметь фоткать? Может, и мне завести себе суперскую камеру, чтобы был повод знакомиться с мужиками?

– Заведи, если считаешь, что это поможет.

– А ты не боишься с таким? – Алла указала взглядом на Максовы портреты.

– В смысле?

– Что уведут.

– Он же не лошадь, чтобы его уводили. А если сам уйдет – значит, он не тот, кто мне нужен.

– Супер! Мне б твою самоуверенность, подруга… А то я сейчас в полном дауне. Короче, меня мужик бросил. Вот для поднятия самооценки даже в Мальвину покрасилась.

– Помогло? – поинтересовалась Саша.

– Не очень.

– Сочувствую. И что, у тебя к нему прям настоящая любовь-морковь была?

– Ну, может, и не совсем настоящая, – призналась Алла. – Но тоскливо жутко. Особенно противно, что у него сейчас все в шоколаде. А у меня дырка от бублика. Ничем не заткнутая…

– А что у него?

– Новая телка и очередной медовый месяц. Все время лижутся, сюсюкают… Короче, смотреть тошно!

– А ты что, видишься с ним?

– Так я ж с этим козлом работаю! И вижусь, если не каждый день, то через день уж точно. А его нынешняя – наша новая редакторша. Сучка! Как только пришла, сразу же начала его клеить: «Антон, не мог бы ты показать мне…» Прям вся такая беспомощная… Прикинь, она у него в редакции уже пятая. А я, соответственно, была четвертой. Интересно, сколько она продержится?

– Ал, я не что-то поняла, – удивилась Саша. – Какого черта ты с ним вообще встречалась? Ты же все про него знала.

– Ну, знала… Просто он в нашей редакции номер один. Хотя и не такой красавчик, как твой. Харизмой берет, гад.

– Да какая бы не была харизма! До тебя он уже троих поменял!

– Всегда хочется верить, что ты – особенная. Что ни у кого не получалось его заарканить, а у тебя получится… Не получилось. Облом!

– А ты сколько продержалась?

– С Новогоднего корпоратива до корпоратива на Восьмое марта. Странные люди эти мужики. Представляешь, он мне говорит: с тобой хорошо, но я уже все про тебя знаю: как тебя погладить, где потрогать. Скучно. А, по мне, у нас только-только стало получаться по-настоящему. Раньше он в постели все делал сам. Такое… соло на тромбоне. А я его никогда не догоняла. Мне без активности не в кайф… Ну, не могу я завестись, если лежу под мужиком бревном. Приходилось изображать оргазм.

– В смысле? Как это? – Сашины крылатые брови изумленно взметнулись вверх.

– Как-как? Вот так!

– Да ладно! А зачем?!

– Ну, как зачем? Чтобы ему было в кайф… Чтобы он ощущал себя крутым альфа-самцом. Вот… А когда он слегка успокоился, я стала больше действовать сама. И сразу пошло. И стало хорошо. Даже не надо было ничего симулировать. А он – раз – и отвалил! Неужели он не чувствовал, где притворство, а где настоящее?

– Каким образом? Ты же сама позволила ему думать, что он крутой альфа-самец. Хотя на самом деле он был всего лишь… «соло на тромбоне»! Зачем тебе-то это было нужно?

– Я боялась, что он будет комплексовать и бросит меня.

– Круто! В результате он тебя все равно бросил. И комплексуешь теперь ты. Шикардос, как ты говоришь.

– Ну да, я дура набитая! – Алла тяжко вздохнула, словно признавая неоспоримый факт. – А как у тебя дела с твоим красавчиком?

Саша хотела отделаться дежурным ответом «нормально», но что-то ее остановило. В последнее время у них с Максом было не нормально. Оба они вели себя та же, как в лучшие, счастливые времена. Но Саша почти физически ощущала, как из отношений улетучилась искренность. Они даже ругаться стали меньше… Хотя прежде, бывало, вспыхивали бурные выяснения отношений со столь же бурными примирениями.

***

Первые месяцы после знакомства они были безусловно счастливы. Макс стал не только Сашиным любовником. Он пробуждал вдохновение, распалял зуд творчества. Александра открыла для себя прелесть жанра студийного портрета, на пару месяцев изменив любимым уличным съемкам.

Пока Макс парился в офисе, Сашка рылась в Интернете и искала озарения в работах мастеров: художников или фотографов. Она никогда не копировала популярные образы, а заряжалась ими: подсматривала приемы, схемы освещения… А потом, оттолкнувшись от уже известного, создавала самостоятельные творения.

Когда Макс возвращался домой, начиналась съемка. Один за другим появлялись портреты, которые даже взыскательный Корбус называл «хорошими карточками».

Саша и Макс вместе устраивались перед монитором компьютера: выбирали самые удачные кадры, спорили о стиле редактирования. Саше всегда нравилась четкая проработка фактур – кожи, волос, щетины, даже пор и морщинок Она презирала портреты с «замыленными» пластиковыми лицами. Те самые, что наполняют глянцевые журналы. Макс же, напротив, настаивал на ретушировании того, что он считал дефектами. Хотя постепенно согласился, что «с дефектами» образ выглядит человечнее.

Фирменной фишкой этих портретов были прозрачные глаза Макса. Сашка специально подсвечивала их, чтобы добиться эффекта. И от этого казалось, что через глаза, как сквозь окна, можно заглянуть в череп, прямо в мысли «золотого мальчика».

Сашины портреты, как знаменитый портрет Дориана Грея, разбудили в Максе тщеславие. Осознав свою красоту, он изменился. Стал заботиться о внешности, нашел собственный стиль. И даже держаться начал по-другому – раскованно и уверенно.

Саша воспринимала нового Макса как свое творение. Его расцветшая красота словно озаряла Александру золотистым отсветом. И когда она шла вместе с Максом по улице, ей приятно было ловить на себе завистливые женские взгляды. К счастью, Сашина гордость не была отравлена ревностью: Макс никогда не проявлял замашек плейбоя.

Потом Саша наигралась в портреты. Она вернулась к главному своему увлечению – стрит-фото. Макс не мог понять ее азартного желания снимать «поток жизни», не получая от этого почти никакой материальной выгоды (кроме редких поступлений с фотостоков23). Но не мешал…

Постепенно любовники стали отдаляться друг от друга, превращаясь из партнеров в сожителей. По вечерам, если оба оказывались дома, каждый занимался своим делом в своем углу. Выходили вместе редко: общих друзей практически не было. В гости к родственникам Саша ездила одна: Корбус Макса недолюбливал, а совместные визиты к родителям могли породить ненужные матримониальные ожидания.

Парочка ходила в кино, хотя вкусы сильно отличались. Александра предпочитала красивые фильмы с хорошей операторской работой, а Максу нравился экшн. Совместные прогулки раздражали обоих: Сашка по пути все время останавливалась фотографировать, а Максу быстро надоедало зависать на месте через каждый пятьдесят метров. Дело обычно заканчивалось ссорой.

И, тем не менее, совместное проживание устраивало обоих: вдвоем было удобней и дешевле. Кроме того у бесхозяйственной Сашки в доме вечно что-то ломалось, перегорало, подтекало… А Макс способен был все это починить. Так они и жили.

Саша знала, что ее связь с Максом не продлится всю оставшуюся жизнь – для этого прагматичной приемлемости отношений было недостаточно. Ей хотелось большего. Саша неосознанно ждала страсти. Хотя и не испытала ее ни разу за все двадцать шесть лет жизни.

Встреча с героем «Осени нашей любви» вызвала у Сашки взрыв эмоций. Ненависть и вожделение, злость, наслаждение, унижение и упоение властью над мужчиной – воспоминания об этих перемешанных и взбитых в пену чувствах преследовали даже во сне, когда Саша лежала рядом с Максом на шатком диванчике. Однажды ночью она даже проснулась в конвульсиях оргазма. Во сне незнакомый смуглый мужчина насильно вошел в ее тело. И потом Сашка целый день мучилась чувством фантомной вины за невольную измену. Желанную измену.

Роман с Максом доживал последние недели. Или даже дни…

***

Вопрос Аллы заставил Сашу сформулировать то, что уже сложилось в ее подсознании, но еще ни разу не прорывалось наружу словами:

– Было хорошо… А сейчас… Все подходит к концу.

– Печалька! А почему? Он тебе изменяет?

– Нет! Думаю, что нет. Это в нас что-то изменилось.

– Ты кого-то встретила? – проницательно догадалась Алла.

– Нет! Да… Не знаю…

– Не догнала. Так встретила или нет?

– Помнишь мужика с моей конкурсной фотографии?

– Ну да. Такой черный ворон!

– Так вот: он меня нашел.

– Офигеть! И что? Ты влюбилась в него?

– Нет! Конечно, нет! Представляешь, мы полчаса орали друг на друга. Он был зол, как черт! Я была готова его убить, а он – меня.

– Очень позитивненько! А за что?

– Этот придурок считает, что, опубликовав фотографию, я его подставила. Но неважно, речь не об этом. Просто после всего этого скандала, представляешь, он хватает меня и целует – так грубо, жестко… Даже укусил. Вон синяк на губе только что сошел.

– Ни фига себе! А ты что?

– А я… я… В общем, это было самое сильное сексуальное впечатление в моей жизни.

– Я в шоке! И только из-за этого ты хочешь бросить своего красавчика?

– Не хочу… Но я все время вспоминаю…

– А с тем мужиком ты еще виделась?

– Нет.

– Сорри, конечно, подруга, но ты с жиру бесишься. Мне бы твои проблемы!

– Я сама себя не понимаю… Ладно, проехали, давай займемся делом.

– Нет, ты реально можешь разбежаться со своим красавчиком? – никак не могла успокоиться Алла. И вдруг загорелась новой идеей. – Тогда уж лучше отдай его мне.

– В смысле? Упаковать и оформить доставку? Или самовывозом заберешь? Странное у тебя отношение к людям.