Когда говорит кровь

– Да!!! – взревели сотни мужских глоток.

– Готовы прославить Тайлар?

– Да!!!

– Готовы одержать победу?

– Да!!!

– Так идите и победите. Во славу нашего государства!

– Во славу Тайлара!!! – отозвались сокрушительным гулом полторы тысячи глоток.– Слава! Слава! Слава! Слава! Слава!

Воины продолжали скандировать этот клич до тех пор, пока фалаги не начали уводить свои знамена.

До грядущей битвы оставалось всего полдня, но сделать предстояло еще много. До самого вечера лагерь кипел, стараясь как можно скорее завершить все необходимые дела. Вся сонливая расслабленность, царившая тут последние дни, исчезла без следа и тагма превратилась в муравейник, который разворошили палками шаловливые дети. Солдаты надевали доспехи и приводили в порядок оружие, возносили молитвы богам и паковали вещи в заплечные мешки. Конечно, все они надеялись, вскоре вернуться назад, но на войне ни в чем нельзя быть уверенным наверняка и то, что манило легкой победой, всегда могло обернуться долгими, многодневными переходами и затяжными боями.

Лекари в спешке готовились принимать раненых, снабженцы раздавали пайки, разведчики и следопыты сверялись со своими картами и заметками, а надсмотрщики проверяли загон, которому сегодня ночью предстояло пополниться на сотню другую человек. Даже четверо знамен первой линии, которым жребий выпал остаться и охранять лагерь и те заразились общей суетой, проверяя укрепления.

Лагерь гудел и в каждом его уголке кипела работа. Но спустя несколько часов, когда солнце поползло с небосвода вниз, чтобы спрятаться за бескрайней кромкой лесов, суетливый хаос обрел форму порядка и из распахнутых ворот вышли стройные колонны солдат.

Перейдя Молчаливую через возведенный у лагеря мост, они пошли через редколесье до Мисчеи, где повернув на запад, зашли через густой и дикий лес. Конечно, идти по берегу было бы гораздо проще, но тогда варвары точно заметили бы их еще издалека и весь план, пошел бы насмарку.

Войска продирались сквозь лес еще около часа. Скофа мысленно благодарил богов, что сейчас только самое начало года – немногим раньше они бы вязли в снегу, а спустя месяц разбушевавшаяся зелень вязала бы им ноги не хуже силков. Но пока лес стоял почти голым, и если не считать поваленных деревьев и оврагов, то особых препятствий на их пути не встречалось. Единственное что всерьез беспокоило воина, так это солнце, которое уже почти сошло с небосвода. Тех остатков света, что оно еще посылало на землю, и сейчас-то едва хватало, чтобы разглядеть дорогу, но уже вот-вот мир должен был погрузиться в непроглядную тьму. И как тогда им идти, не оповестив о своем приближении треском тысяч ломающихся веток всю округу?

Ответ на этот вопрос он получил совсем скоро: когда последние лучи солнца пробились сквозь тучи и кроны деревьев, по рядам воинов был передан приказ остановиться, и построится штурмовым строем – со второй линией во главе. По обычаю линии тагмы сражались в строгом порядке и последовательности: сначала в бой шли легкие воины, с короткими копьями, мечами, и пращами. Потом – вооруженные овальными щитами и длинными копьями солдаты второй линии, ну и наконец, воины с круглыми щитами и мечами в тяжелых доспехах, которые должны были добить остатки врагов. Но молодой стратиг любил тасовать построениями и его солдаты привыкли к тому, что под его началом знакомая им манера войны могла меняться самым причудливым образом.

«Вот и все. Последний бой»,– пронеслось в голове Скофы, пока он напряженно вглядывался в чернеющую пустоту между деревьев. Как же долог и тяжел был путь сюда, к этому речному берегу, на котором боги решили завершить войну. Как многое пришлось выдержать и вытерпеть, чтобы оказаться тут и своими глазами увидеть гибель некогда сильного и опасного народа. Сколько крови, сколько могил и пепелищ оставил он за своими плечами. И все ради этого дня. Дня, за которым его ждала пустота и неизвестность.

Когда они построились и замерли, он был готов поклясться, что видит далекие сполохи факелов и слышит оклики на грубом языке дикарей. Вскоре голоса и шум сотен вёсел стали все более отчетливым. Разведчики не ошиблись: харвены вовсю переправлялись через Мисчею. Скофа сжал копье, готовясь к бою, но командиры не спешили отдать приказ о начале атаки.

– Видимо не все наши пташки еще через воду перепорхнули,– словно прочел его мысли Мицан.– Ну, подождем немного. Нехорошо будет кого-нибудь обделить нашим гостеприимством.

Он широко улыбнулся. Темнота и остроконечный шлем, закрывавший щеки и переносицу, надежно скрывали изуродованное лицо. На мгновение Скофе показалось, что он вновь видит его прежнего.

Великие горести! А ведь когда-то он завидовал ему черной завистью. Каждый раз, когда на Мицана западала очередная девка и он без особых уговоров затаскивал ее в палатку. Особенно тяжко Скофе пришлось в последнюю ночь перед началом этого похода, когда они стояли возле колонии Мингреи. Тогда Мицан, пьяный и веселый, завалился сразу с двумя молоденькими девками, выгнав Скофу и Фоллу из палатки к костру, слушать их сладострастные стоны. Как же ему тогда хотелось набить это гребанное прекрасное личико! Скофа даже в полушутку решил сломать ему при случае нос. Ну, просто чтобы больше не сидеть вот так по полночи, слушая как под Мицаном задыхается от стонов очередная баба. А через три шестидневья после той ночи Мицан попал в плен и больше уже никто не называл его красавчиком.

Игра памяти и тени тут же закончилась и из темноты проступили разрубленная губа, обнажавшая зубы, и страшные ожоги, покрывавшие его лоб и щеки. Скофе стало жутко стыдно за все те глупые мысли, за все обиды и всю зависть, что он когда-то испытывал к своему другу. Конечно, война покалечила и лишила жизни многих из тех, кого он считал своими братьями. Но именно Мицан стал для него живым напоминанием о бесчеловечной жестокости дикарей.

Скофа почувствовал, как внутри него начала закипать ненависть к сотворившим такое. Ненависть к тем, кто убивал его собратьев и годами разорял рубежи его страны. Ему захотелось прямо сейчас бросить все и побежать на этих проклятых дикарей. Побежать в одиночку и рвать и калечить каждого, кто подвернется под руку, упиваясь болью, кровью и долгожданным отмщением.

Его сердце бешено забилось под кольчугой, отдавая барабанной дробью в висках, и тут, словно желая остудить закипевшую в нем ярость, с неба упали первые крупные капли дождя. Скофа поднял лицо к той черноте, что была сегодня небом, и почувствовал как несколько ледяных капель упали на его щеки. Они гулко застучали о его шлем и наплечники, с каждой секундой наращивая темп, пока не превратились в ревущую стену воды.

Кроны деревьев опасно зашатались от бушующего ветра, а дождь застилал глаза, заливаясь под доспехи, прокатываясь по спине и груди ледяными ручейками. Дождь шел не менее получаса, не ослабевая ни на минуту, и воин чувствовал, как все его тело трясётся и деревенеет от холода. Он старался разминать мышцы и хоть немного двигаться, но помогало это слабо: вся одежда уже вымокла, а ночной морозец пробирался под доспехи, превращая железо в лед.

Казалось, что сама природа, сама эта земля отчаянно стремится помочь воинам своего народа. Возможно, Эдо был все-таки прав, когда говорил про богов. Но они все равно одержат победу. Несмотря на любые происки небесных сил и подвластной им стихии. Слишком уж долго они шли к этому. Они были лучше обучены. Лучше вооружены. Их не ждали. И даже этот проклятый дождь, на самом деле, был им на руку – он надежно скрывал их самих и вскоре должен был заглушить шум пересекавшей лес армии. А еще они были тайларами. Величайшем из народов этого мира, который перемолол и подчинил себе не одно царство.

Когда тихим шелестом по рядам пронеслась отданная в полголоса команда: «вперед» тайларское воинство в мгновение ожило. Скофа, который шел в первом ряду, перехватил щит, почувствовал как тот скрежетнул по краям щитов его собратьев. И от этого звука его полное ярости сердце ощутило спокойную уверенность. Их ряды были крепки и варварам никогда не разорвать ту единую железную дугу, в которую они вот-вот сольются, ощетинившись сотнями копий.

В этом и был секрет их силы – пока каждый варвар сражался сам по себе, ради собственной чести и славы, они бились как единое целое. Как один непобедимый солдат, сплетенный из сотен и тысяч человек. И побеждали они также – сокрушая врага единым порывом.

– О Мифилай, покровитель всех воинов, укрой меня и друзей моих нерушимым щитом и продли нить дней моих,– понеслись по рядам слова молитвы всех воинов. И лишь справа от Скофы, там, где шел Фолла, слышались совсем другие слова – воин тоже молился, но молился иначе, своему странному, единому богу.

До самой кромки леса они шли осторожно, словно бесплотные тени, стараясь ничем себя не выдавать. И заливавший глаза дождь вместе с бушующим ветром отлично им помогали, укрывая их за бесконечным потоком воды. Дойдя до широкого берега, они увидели, как несколько сотен человек строились в нечто среднее между толпой и колонной. Варвары явно только закончили с высадкой и на черной глади воды покачивались многочисленные плоты и лодки.

Похоже, замысел тайларов удался и харвены так и не заподозрили, насколько близко их враг.

И тут за спиной Скофы раздались первые гулкие удары барабанов, а следом за ними из глубин леса поднялся рев сотен глоток и оглушающий стук мечей и копий о щиты. Растерянные дикари замерли, испуганно вглядываясь в оживший лес, а потом суетливо забегали, поскальзываясь и сбивая друг друга, в отчаянной попытке построиться в боевые порядки. Но прежде чем они успели собраться, в их ряды вгрызлась железная пасть тагмы, сея хаос и смерть.

Фаланга копейщиков первой приняла бой, сразу же потеснила дикарей. Скофа бил копьем, снова и снова чувствуя как холодная сталь пронзает чью то плоть, сменная бронзовые пластины и варенную кожу. О его щит не переставая ударялись мечи и палицы, но добраться до него им не удавалось. Он шел вперед вместе со всей линей. И каждый их шаг нес смерть.

Они давили и сминали дикарей, упрямо гоня их к реке. Сапоги солдат топтали бездыханные или еще извивающиеся и стонущие тела, пока ряды тайларов обходились почти без потерь. Если варварам и удавалось добраться до кого-либо, то раненных или погибших тут же передавали назад, а их места занимали свежие воины, сохраняя единство линии.

Железный строй прижатых щитов стал единым целым. Воины наступали, дыша и двигаясь в такт. Их копья, словно жала разбуженного роя, вгрызались во врагов, забирая все новые и новые жизни и приближая столь вожделенную победу.

Но постепенно дикари оправились от шока внезапной атаки. Немного отступив, они построились в стену щитов и даже пытались контратаковать, но все их попытки были тщетны – они разбивались о нерушимый строй тайларов, словно волны о скалы. Но отступая и переводя дух, они вновь спешили броситься в безумную и обреченную атаку.

Им больше некуда было отступать, и варвары дрались с упорством обреченных. С той особой яростью, которая открывается людям в последние минуты, когда сражаются уже не за жизнь, а лишь за право умереть достойно. Умереть так, чтобы не посрамить предков, богов, или просто еще живых товарищей рядом. И в каждый удар, в каждую атаку, они вкладывали утроенную ярость. И постепенно тайларский натиск начал вязнуть в этом упрямстве обреченных. Они все еще двигалась вперед, все еще теснили варваров к реке, но теперь каждый новый шаг давался им все труднее.

Да и ненастье, подарившее тайларам преимущество, начало обращаться против них: хотя дождь и ослабел, земля под ногами солдат превратилась в хлюпающее болото. Они вязли в грязевых потоках при каждом новом шаге, и сохранять ровный строй становилось все тяжелее. Казалось, что сама эта земля тоже оправилась от удивления и теперь воевала на равных со своими обреченными сынами.

Пот катился со лба Скофы, смешиваясь с потоками воды и заливаясь под доспехи. Разгоряченный боем он больше не чувствовал холода, но его руки начинало сводить судорогой от усталости и напряжения, а кровь в висках стучала так, что ему казалось будто это боевые барабаны зовут его в новую атаку.

Неожиданно его копье, пробив тело очередного дикаря, выгнулось и с громким треском сломалось на две половины, оставив в его руке лишь кусок древка. Выругавшись, он бросил его в ближайшего врага и отступил назад, уступив свое место Эдо: десятки всегда строились в три ряда по три человека, чтобы можно было подменить раненого, убитого или же просто уставшего воина. Почти сразу после него Мицана и Фоллу заменили близнецы Этоя, а их тройка отступила еще раз назад, поменявшись местами с Басаром, Лиафом и Кираном. Теперь, если только десятка не понесет потери, им предстояло следовать за кипящим впереди сражением. И хвала милостивым богам, чтобы так оно и оставалось.

Пока растянувшаяся по берегу вторая линия теснили дикарей, латники третьей линии, разбившись на два отряда, наступали с флангов, сжимая обреченных варваров. И тут оглушительно запели боевые трубы. Скофа оглянулся и увидел, как из расступившихся рядов солдат первой вышел линии клин из сотни воинов в белых панцирях и белых плащах с красной каймой. А между ними шел и сам Великий стратиг Лико Тайвиш. Полководец сжимал в руках короткий меч и большой круглый щит, на котором был изображен черный бык и две раскрытые ладони.

Когда он проходил мимо, Скофе показалось, что стратиг ему подмигнул. Хотя, скорее всего, это воображение вновь решило поиграть с ним в игры – разве мог он узнать его в шлеме, среди сотен точно таких же солдат? Разумеется, нет. Он тихо обругал себя, напомнив, что всего лишь блис и простой воин. Он не имел права кичиться их мимолетным знакомством, а уж тем более «спасением» полководца. И чтобы не говорил там Эдо, а богам точно не было никакого дела до его судьбы. Может, они и вправду сделали его оружием своего проведения, но лишь для того, чтобы уберечь жизнь действительно важного человека. Жизнь Лико Тайвиша.

Линия расступилась, пропустив вперед отряд телохранителей, и они ворвались в ряды врагов, разрезая их на две части. А следом за ними с новой силой ударили и войска тайларов. Забыв про усталость, про вязнущие в грязи сапоги и ливень, воины линии ринулись в атаку, словно играя вперегонки с отрядом своего полководца.

И враг не выдержал этой новой лавины. Все поле боя наполнилось уже даже не лязгом оружия, а криками боли и страха. Кто-то из дикарей пытался бежать к лодкам, кто-то, прорваться к лесу, найдя там спасение, кто-то еще сражался, но все больше и больше харвенов бросали оружие и падали на колени.

Сопротивление варваров, что еще совсем недавно было яростным и отчаянным, надломилось, как и их воля сражаться. Как по команде, еще не окруженные и сохранявшие порядок ряды воинов, начали складывать оружие на землю, падая на колени перед победителями и протягивая к ним руки в мольбе о пощаде. Последнее воинство покоренной страны на глазах превращалось в толпу невольников. Вся ярость, что еще недавно билась в их сердцах, иссякла, оставив лишь смирение и пустоту. Бой был окончен. А вместе с ним и вся война.

И словно почувствовав это, сдались и местные боги: неистовый ледяной дождь почти прекратился, а черный небосвод окрасился кроваво-красными оттенками скорого начала нового дня.

Солдаты армии победителей разошлись между несколькими сотнями выживших врагов, связывая их и формируя колонны, которым предстояло отправиться в лагерный загон. Скофа тоже бродил между пленниками, проверяя надежность веревок, когда услышал чей-то радостный вскрик:

– Господин! Мы нашли его!

Повернувшись, он увидел как их полководец Лико Тайвиш, в окружении нескольких своих телохранителей, подошел к двоим солдатам, склонившимся над стоящим на коленях старым варваром. Воин был одет в железные чешуйчатые доспехи, выкрашенные в багряный цвет. Его мокрые, висящие, словно сосульки, седые волосы охватывал золотой обруч, а длинные усы были продеты в три золотых кольца. Он тяжело дышал, жадно глотая ртом воздух, и зажимал рукой дыру в левом боку, из которой сочилась кровь.

Стратиг присел перед ним на одно колено, пристально посмотрев в глаза раненому воителю:

– Вот мы и встретились, Багар. Долго же ты от меня бегал,– проговорил он с хищной улыбкой полководец.– Солдаты! Перед вами воевода Багар, прозванный Багряным. Последний из непокоренных вождей варваров. Последний, до сегодняшнего дня. Ибо с его поражением, война окончена! Мы победили!

– Ура!!! – взревели ряды измотанных битвой солдат. Сотни мужчин обнимались, стучали оружием и хлопали друг друга по плечам. Все лишения, все тяготы, вся боль и кровь этих долгих двух лет, были теперь позади. Они выполнили свой долг. Они победили.

– Я знаю, что ты понимаешь мою речь,– продолжил Лико, когда радостный рев воинов немного стих.– Ты, наверное, думаешь, что сегодня примешь свою смерть. Но это не так. Теперь ты мой трофей Багар, и ты не умрешь. Мои лекари вылечат твои раны. Можешь не сомневаться в этом. Ты поправишься, чтобы стать частью моего триумфального возвращения в Кадиф, где тебя и ещё трёх вождей твоего народа казнят под ликование моих сограждан. Я подарю им твою смерть, чтобы и они могли почувствовать причастность к нашей победе. А до тех пор ты будешь живым и невредимым. Я позабочусь об этом. Лично.

Старый харвен поднял голову и попытался плюнуть в стратига, но тот успел ударить его по лицу, отчего вождь погибшей страны рухнул на землю, растянувшись перед ногами победителя. Стоявшие вокруг воины одобрительно загудели.

Краем глаза Скофа заметил какое-то движение на земле. Он повернулся в ту сторону, но увидел лишь несколько мертвых харвенов, лежавших в паре саженей от стратига. Похоже, от усталости ему начало мерещатся всякое. Солдат вновь повернулся к вождю и полководцу, но его внимание опять привлекло какое-то неявное движение.

Один из казавшихся мертвым харвенов явно поменял позу и лежал уже чуть ближе, чем остальные. Нахмурившись, воин шагнул в его сторону, и тут дикарь вскочил и бросился к полководцу.

– Сзади! – только и успел выкрикнуть он.

Копья у него не было. Зато был меч. Молниеносным движением вытащив его из ножен, он метнул два локтя доброй стали в бегущего варвара. Лезвие вонзилось ровно под его левую руку, почти наполовину войдя внутрь. Дикарь отшатнулся в сторону, остановился, сделал нетвердый шаг и рухнул на землю.

Великий стратиг резко обернувшись, посмотрел сначала на мертвого харвена, а потом перевел взгляд на стоявшего неподалеку Скофу. Поднявшись, он подошел к солдату и протянул ему свою руку. Скофа чуть смутился, слишком уж непривычным это было для него, но все же пожал.

– И вновь ты приходишь мне на помощь, воин. Сначала в лесу, потом на той поляне и вот сейчас твой меч, похоже, снова спас мне жизнь. Я снова благодарю тебя Скофа, но в этот раз одних слов явно будет недостаточно. Иначе боги просто сочтут меня неблагодарным и лишат своего благословения.

Лико Тайвиш отстегнул от пояса инкрустированную самоцветами серебряную флягу и протянул ее Скофе.

– Я не могу принять такой дар, господин! – замахал руками опешивший воин.

– Можешь,– полководец вложил флягу в руки солдата и, похлопав его по плечу, вернулся к своим телохранителям и пленному вождю, которого уже поднимали двое воинов.

А Скофа так и остался стоять, крепко, до боли сжимая дар своего полководца. И последние капли дождя, упавшие с небес, смешались с прокатившейся по грубой щеке воина слезинкой.

Глава вторая: Гарпии и горести

К полудню базарная площадь столичного квартала Фелайты преобразилась до неузнаваемости. От многочисленных уличных торговцев, продающих все, от овощей и гвоздей, до тканей и заморских благовоний, не осталось и следа. Даже вездесущие продавцы кефетты, неизменного атрибута улиц тайларских городов, и те укатили свои небольшие жаровни. Но стоило площади опустеть, как место обычных для этого времени толп покупателей и праздных зевак заняли мальчишки.

Не меньше двух сотен, по большей части немытых, с ссадинами и в заштопанной одежде, они шли со всех сторон, с каждой улицы и подворотни, сбиваясь вместе у большого каменного постамента, откуда обычно городские глашатаи объявляли новости.

Но сегодня, вместо крикливого сановника, на толпу с довольной ухмылкой взирал мужчина лет тридцати. Он был одет в добротную черную тунику, которую обхватывал кушак с серебряными и золотыми бляшками, за который были заткнуты четыре кинжала, а на его руках красовались массивные браслеты из серебра, выполненные в виде сплетенных змей. Роста он был среднего, а телосложения ни полного и ни худого. Из растительности на его голове были только густые черные брови, под которыми прятались ярко-серые глаза, смотревшие на толпу сквозь прищуренные веки. Казалось, что он изучает и оценивает каждого из мальчиков, уже заранее зная, на что они способны.

– И так, слушайте сюда дети улиц. Меня, если кто вдруг не знает, зовут Лифут Бакатария и я доверенный человек господина Сельтавии,– его сухой и скрипучий голос напоминал хруст ломающихся веток. Говорил мужчина не громко, но в царившей тишине, сказанные им слова доносились до самых краев площади.– В доброте своей господин Сэльтавия верит, что каждому из вас, уличных засранцев, надо дать шанс. Один, сука, гребанный шанс, чтобы вы могли показать, из чего сделаны на самом деле – из говна, как думаю я, или из золота, которое незаметно из-за налипшей на вас грязи. Как по мне, так все вы тут гниль и отбросы, но вот господин Сельтавия считает иначе. Он думает, что вам нужно немного помочь. Что вам, сучьим выродкам, необходимо испытание, которое поможет толковым вылезти из говна в лучшую жизнь. И знаете что, гребаные детки, он готов дать вам такую возможность. И так, как все вы, наверное,– наш прекрасный Кадиф, самый лучший город в этом долбанном мире. Жемчужина Внутреннего моря, и вся такая прочая херня, которую городят поэты в перерывах между долбежкой в задницы. И это мой город. Моя, сука, родина. И ваша тоже. Но его вечно портят всякие иноземные ублюдки. Они, сука, явились сюда без приглашения и возомнили, что имеют право командовать тут как в своих сраных горах, песках или лесах. Вот недавно стайка осевших в Аравенской гавани красножопых из вшивого Косхаяра стала обирать добропорядочных лавочников и нападать на почтенных граждан Тайлара. Они вбили себе в голову, что наш город, это гребанная портовая девка, раздвигающая ноги перед первым встречным мудилой.

Лысый резко замолчал и пристально посмотрел на толпу. Мальчишки слушали его так внимательно, что некоторые даже пооткрывали рты. Он явно производил на них сильное впечатление. Как раз такое, на которое и рассчитывал.

Если теневой правитель Каменного города был для уличных мальчишек чем-то недостижимым и далеким, то его доверенных людей они знали с детства. Они были важной частью их жизни. Защитниками, судьями, а иногда и палачами. Их держали за образец и мечту, к которой так отчаянно рвались эти мальчики. И потому стоявший на трибуне человек, виделся им почти кудесником. Высшей силой, что по своей воле могла изменить их жизнь в любую сторону.

Хищно улыбнувшись и облизнув губы, Лифут Бакатария, резко повысил голос.

– Так вот хер им в глотку по самые яйца. В этом городе мы, сука, власть. Мы защищаем наших купцов, наших торговцев, наших мастеровых и всякого гребанного гражданина! И всякий вшивый заморский сброд может катиться в самую глубокую бездну. И так, вот вам мое задание, детишки. Тот из вас, сопливых щенков, что до завтрашнего заката докажет, что он не трясущийся у мамкиных ног членосос, а настоящий мужчина, и сможет принести мне голову вожака долбаных косхаев по имени Газрумара, получит благодарность господина Сельтавии.

Лифут Бакатария замолчал, явно довольный полученным результатом: мальчишки смотрели на него не отрывая глаз и даже не смея перешептываться. Это было хорошим завершением его маленького выступления. Подобную уличную шпану нужно было хорошенько озадачить, чтобы расшевелить самых прытких и толковых. Он уже начал было поворачиваться, как неожиданно у безмолвной толпы прорезался голосок:

– А какой конкретно будет благодарность? – выкрикнул высокий и худощавый парень лет пятнадцати, стоявший в первом ряду.

Мужчина вонзился пристальным взглядом в дерзкого паренька. Но тот даже не отвел глаз, продолжив смотреть прямо на него. У него была широкая челюсть, прямой нос с небольшой горбинкой, тонкие сжатые губы, а на левой щеке виднелся тонкий шрам. Темные волосы юноши были коротко и неровно острижены, а в слегка сощуренных серых глазах пылал тот особый наглый огонек, которым боги часто награждают уличных сорванцов вместе с жаждой большего. Одет он был в светло-серую тунику из шерсти, такие же штаны и кожаные сандалии.

Бакатария одобрительно хмыкнул и кивнул парню:

– Тот, кто принесёт мне голову косхая, станет человеком господина Сельтавии. А люди господина Сельтавии получают все. А теперь, сука, все быстро брысь по своим норам и хорошенько подумайте, а по плечам ли вам цена лучшей жизни или у вас хер не дорос. Завтра на закате я буду ждать самого везучего в таверне «Бычий норов». И помните, что если для меня вы пока все говно, то господин Сельтавия в вас верит. Уж не разочаруйте его, детки.