«Эвересты души», или История одного восхождения

Камилла и Франсуаза, ее старшая сестра, были очень красивыми женщинами, и обе стали танцовщицами в парижских кабаре, но Франсуаза пошла дальше – ее чувственный артистизм ярко проявился в сценах немого кино, и она по праву «носила за собой шлейф» звезды зарождающегося французского кинематографа.

Второй дед Анри, сын врача, тоже прошел войну 1914 года. Как и большинство мужчин-французов, испытав ад окопов и битву при Вердене, он занялся авиацией, чтобы никогда больше не возвращаться в «солдатское месиво». Невзирая на то, что авиация была настоящей авантюрой в те времена, молодой Эдуард стал летчиком, чтобы вести воздушную разведку и знать позиции противника.

Вскоре после войны он познакомился с Камиллой, женился на ней, и пытался жить как писатель, в надежде реализовать свой талант: написал несколько детективных романов и несколько пьес, но этого было недостаточно, чтобы прокормить молодую семью. Дед принял решение уехать на некоторое время в Марокко (в то время французская колония), чтобы стать фермером.

Через несколько лет они вернулись во Францию, Эдуард занялся недвижимостью, продавая и сдавая дома в аренду.

Годы шли, росло благосостояние семьи, но в их большом доме все еще не звучал детский смех, и желание иметь детей увеличивалось с каждым прожитым днем: в отчаянии дед и бабушка Анри с последней надеждой отправились в паломничество в Лурд, горную деревню, где Святая Дева явилась молодой девушке, Бернадетте.

И чудо случилось! В возрасте почти сорока лет у Камиллы родилась маленькая девочка, названная в честь сестры-актрисы Франсуазой. Два года спустя родился сын Пол и еще через пару лет – мать Анри – Соланж.

Примерно в два года маленькая Франсуаза заболела менингитом и чуть не умерла от него. Рожденная чудом и спасенная чудом, она стала настоящим сокровищем для родителей, уступавшим всем ее желаниям из страха потерять или расстроить, тем самым сделав из нее капризного ребенка, прекрасно умеющего получить все, чего хотелось, и было огромное предпочтение и защита этому ребенку – любой ценой.

После «чуда» Лурда, с рождения Франсуазы, Камилла и Эдуард, которые и так уже были верующими и активными, превратились в «фанатиков», слепо следующих всем предписаниям и словам церкви.

Это вылилось в очень строгое воспитание детей, при котором совершенно исключалось всякое проявление чувственности и сексуальности, например, во всех детективных романах деда Анри ни разу не упоминается о поцелуе (это уже слишком)! Точно так же все детские чтения контролировались и тщательно выбирались с уверенностью, что не будет никаких отрывков, вызывающих даже намек на выражение чувств.

Разумеется, Франсуаза, с ее умом, передавшейся по наследству великолепной красотой, избалованная желаниями и статусом «фаворитки», взрослея, сделала все, чтобы как можно скорее открыть, исследовать, все грани запретной чувственности.

Строгое воспитание и глупые запреты «дули на угли» эмоциональных страстей Франсуазы, не имея возможности реализовать свою чувственность (как знаменитая тетя-актриса), она проявляла ее несметному количеству любовников, посвятив годы жизни удовлетворению своих желаний, со временем трансформировавшихся в банальное распутство и похоть.

Эдуард всегда отчаянно поддерживал любимицу-дочь, страдавшую наихудшим из грехов, умело шантажирующую его до самой смерти своими желаниями и материальными требованиями.

Соланж, мать Анри, такая же красивая и умная, росла в тени Франсуазы, покорно принимая строгость и требования родителей. Обида и ревность вылились сразу после смерти отца, и потребовалось более двадцати лет, болезнь Франсуазы и старость самой Соланж, чтобы обе сестры, наконец, сблизились.

Анри хорошо помнил воскресные дни в семье деда Эдуарда и бабушки Камиллы веселой детской компанией кузенов и кузин.

Это был прекрасный дом, с большим садом, полным роз, поднимающихся по аркадам, яркими тюльпанами, вишневыми деревьями и сказочным абрикосом, дававшим большое количество вкуснейших фруктов.

У деда Эдуарда была по-настоящему «зеленая рука» – все его плантации были успешными. У каждого из внуков был свой квадратик земли, с цветами и клубникой, и он с удовольствием и вниманием помогал им возделывать «небольшие клочки сада».

Дед был очень добр к «маленьким детям»: показывал фокусы, водил их на футбольные матчи, угощал конфетами. Бабушка же рассказывала истории о ведьмах, феях, принцессах и поощряла к рисованию. Стены одной из комнат были покрыты смешными детскими рисунками.

Помнил Анри и ежегодные паломничества «большой семьи» в Лурд, в знак благодарения Пресвятой Богородице после чудесного рождения его тетки Франсуазы.

В одну из таких поездок у деда Эдуарда случился сердечный приступ, от которого он уже не оправился.

Бабушка Камилла ненадолго пережила своего мужа, сильно состарившись и никого не узнавая от прогрессирующей болезни Альцгеймера, навсегда заблудившись в своем воображаемом мире…

Анри впитал самое лучшее из «семейной копилки»: незаурядный ум, способность к медицине, мужское упорство и трудолюбие, искреннюю любовь к спорту, восхищение сокровищами мировой классической музыки и литературы.

Его жизнь с самого начала была наполнена высотами принятых на себя целей, его Эверестами. Но еще оставалась чувственность двух Франсуаз, доставшаяся ему, а не его брату, чувственность, которая жила в его душе, мыслях и его теле, не дававшая покоя в своем постоянном стремлении к самовыражению. Анри не позволил себе опустить ее до низменных страстей, он вставил чувственность в радугу своих талантов, тем самым насытив их яркостью, самобытностью, грацией и изяществом.

Да, его чувственность была скована в действиях, но в бескрайних просторах фантазии она приобрела ощутимый вкус и совершенно другой эмоциональный окрас. На смену вечно недовольной супруги к нему пришел новый образ любимой женщины – мягкой, нежной, понимающей и разделяющей, нашедший свое укромное местечко в глубине души и ставший неугасаемым маяком света в запутанном царстве поиска истинной любви.

Как же многогранна душа человека, бесконечна в своих открытиях и возможностях, созидательна в творении личностных Эверестов, как же она сильна в восхождении на их вершины-абсолюты. Как же счастлив человек, имеющий такую душу, подчиняющийся ее зову и устремлениям, какой же полноценной становится его жизнь, наполненная радостными эмоциями победы над ленью, невежеством, бесчувствием и равнодушием к собственной жизни.

Мечты Анри – «стремительные горные потоки, они, как и потоки Кавказа, рождались в чистоте абсолюта, в первозданной красоте ледников, касающихся неба. Начинаясь в этих гигантских ледниках, они не знали другого закона, кроме своего, они рыли свое ложе в настоящем и овладевали настоящим, обретая силу вечности – время не имело над ними власти…»

В конце концов, его мечты – это его судьба, от них нельзя было убежать, они проложили пути его жизни – туманные и неопределенные горизонты, рисующие женский идеал, расцветающие на лице любимой полевыми цветами диких мыслей, из глубины веков, связывающие два мира – его и ее.

Анри занял пространство беспокойных мыслей «женщиной своего сердца».

Фантазия привела его к опыту «морского плотника» – Анри решил своими руками, используя простые инструменты, построить по чертежам лодку из морских фанерных досок и нескольких видов древесных пород. Это была не простая весельная лодка, а настоящий маленький корабль, с мачтой, парусом и гладким штурвалом.

«Серебристо-летняя морская гладь обнимает блестящие на солнце борта, парус послушно подчиняется шустрому бризу и плавно уносит за собой почти игрушечное судно в бирюзовую гладь моря, к точке, соединяющей его с небом … Анри счастлив в своих призрачных мечтах: ему в ответ улыбается безмятежной и доброй улыбкой сладкий образ любимой…»

Браво верить в свои мечты и хотеть реализовать их, уважать, не предавая в жизни, и тогда они становятся достаточно сильными, чтобы стать реальностью. Не надо высокомерно думать, что они утопичны или нелепы. Идти за своей мечтой всегда требует от человека большой моральной силы, верности высоким личным требованиям, потому что «наклон легкости» всегда протягивает нам руки, и тогда, согласившись забыть свои мечты, выбрав легкость, теряешь красоту и смысл своего существования.

…Вместе с детьми Анри пережил замечательные моменты, полные безудержной радости, смеха, погружения в реку и дружной работой на веслах «папиной лодки».

Несмотря на отсутствие любви к жене, Анри, как можно дольше, оставался в семье ради счастья, равновесия и воспитания своих малышей. Он держался, как можно дольше, пока споры не стали слишком частыми, беспрерывными и вредными.

Один раз появившаяся мысль о неизбежном расставании с женой уже не покидала его, наоборот, обрастала уверенностью и желанием избавления от всеохватывающего непонимания и холодной чуждости. Жена как будто не слышала и не видела изменений, которые происходили с ее мужем, и продолжала жить ролью матери, хозяйки большого нового дома, оставляя для себя мнимый статус супруги успешного врача.

В Ноэль, (католическое Рождество – самый главный семейный праздник для каждого француза) после «худшей недели семейной жизни», Анри не мог больше выносить ее прикосновений и объявил, что покидает ее.

Следующие три года были самыми долгими и ужасными, подчиненные бракоразводному процессу, во время которого Анри с удивлением обнаружил, какая же его жена «жадная, обиженная, маленькая, мелкая» – она хотела отнять у него все. День за днем она лишала его дара речи, словно он был объектом, из которого надо извлечь максимум, каждый удобный раз она давала понять, что делает это добровольно, желая отомстить ему. Дети были еще слишком малы, чтобы понимать и принимать чью-либо сторону: папа и мама были одинаково любимы и важны для них. Но мама сумела найти нужное слово и ласку, она лучше знала и понимала каждого ребенка и, конечно, ей со временем удалось внушить детям вину отца.

Взрослея, они понимали его правду по крупицам истины, осторожно принимая исходное стремление Анри к абсолюту во всем и особенно, что касается любви и счастья в такой короткой человеческой жизни.

Годы развода ознаменовались новыми бурными отношениями с женщиной, полной противоположностью его бывшей.

«Мисс Блэк» была маленькой, с длинными черными волосами, очаровательным голосом и смехом, обольстительной чувственностью и умением быть женственной во всем, даже когда курила свои любимые сигареты. Было в ней что-то «кошачье»: осторожный взгляд, мягкие плавные движения, умение отдать себя страстному желанию, оставаясь в то же время несколько отстраненной от мужчины, что, собственно, так завораживало и притягивало к ней Анри. К тому же, она порвала связи со своими родными и была по-настоящему «черной овцой», тогда как жена Анри была полностью во власти своей итальянской семьи, вполне сравнимой с семьей «крестного отца» всем хорошо известного фильма.

Он называл ее Пантерой…Черной Пантерой…

Анри искал в ней обещание новой жизни, он ухватился за нее, как увязнувший в пустоте с последней надеждой отчаянно цепляется за ветку, не подозревая о ее гнилости и угрозе сломаться, тем самым обрекая себя провалиться в «болото небытия».

У Пантеры была своя личная история, превратившая ее в хищницу, охотившуюся исключительно на мужчин, с откровенной жаждой причинить им боль и страдания в ответ на свою неразделенную когда-то любовь.

Беспощадная и расчетливая жестокость одержимой разрушительными силами женщины пряталась за слезы невинной жертвы, погружая любовника в мутные воды своей души.

Анри, ослабленный и полный противоречий, окутанный обманчивой аурой Пантеры, неумолимо уступал своим слабостям, гнался за сверкающими миражами телесных желаний, обещающих сокровища блаженства, чувственности и счастья. Но он стал лишь номером в длинном списке ее жертв: мужчиной, спутавшим настоящую любовь с любовью тела, лишенную сердца.

Мучительное линчевание разводом и безудержной страстью, завершилось опустошением ума и сердца, горечью разочарования и болезненным расставанием с Черной Пантерой – его Альфой и Омегой.

Ни дня, ни часа, ни минуты, ни даже секунды Анри не сожалел о своем отъезде в Ним – город его новой жизни.

О, свобода бесценная!

Страсти ад для любимой был музыкой,

для меня же пропавшей надеждой.

Маски сняты, слова обид брошены,

одиноким и жалким бреду я по свету…

Чтобы выжить в холодную зиму разлуки

я оставил себе слова ее гнева,

повинуясь инстинкту, схватился за вожжи,

но я был на арене и дрался с гиенами.

Красота метеором любви поглотила меня,

позволяя возиться с мечтами о вечности,

в мои губы впилась необузданность демонов

наказать меня ядами и убить преждевременно.

Очарованный звуками слов горящих и ласковых,

не заметил в сирене беззубую гарпию,

не услышал намеки адского пламени,

потерявшись в плену своего сладострастия.

Я разбился о прошлое, на куски разломался,

обреченно, униженно с ним попрощался,

подобрал все осколки, с трудом нагибаясь,

стал выискивать мудрость в неровностях края.

Новый день уносил меня дальше от пошлости,

что пытала шипами мою память до крови.

Я раскладывал пазлы, играючи образами,

на кусочках бумаги копировал боль свою.

Все моменты любовной истории, все фрагменты

картины без времени – не забыты и не потеряны.

Они собраны в бусы символов,

Вплетены в ожерелья поэзии.

Игра слов превратилась в магию,

ожила мечтами и радостью,

получила огранку временем,

загорелась во мне новой сладостью,

чтобы сделать героем слабого.

История любви к Черной Пантере не отпускала Анри, придуманная им самим, облагороженная и подаренная этой женщине самым дорогим подарком, была обращена ею в серый пепел разочарования и едкий дым воспоминаний.

Он хотел говорить с ней, видеть ее, отдавать тепло своего сердца и нежность рук, он согласен был принимать ее любую…

Но назад дороги не было, Анри понимал с каждым днем, что одиночество захлестывает и подавляет его волю к жизни: образы любимой наводняли душу, переполняли края сознания, доводя его до отчаяния.

Миг облегчения пришел из «копилки большой семьи», Анри вдруг почувствовал непреодолимое желание создать из рваных клочков пережитого словесную палитру прошлого.

Поэтическими символами и ярчайшими образами он воплотил живые чувственные эмоции, отполировал в них грани страстных отношений с Пантерой, с каждой новой строчкой отрываясь от боли, которую они породили, обретая силу и веру в настоящую любовь и счастье.

Я написал тебе стихи,

сумеречные цветы,

как последнюю из песен

угасающего дня,

испарившийся набросок

заходящего луча…

Ветер стер мой горизонт,

обернув его в ничто,

одиночества туманы

наслоились на него,

и в застывшей атмосфере

я дрейфую кораблем

в горький день из ночи

с тем же горьким сном.

Малым светом пробиваясь

сквозь смертельную тоску,

я пишу тебе стихи,

сумеречные цветы.

В них пристанище мое,

в них, не глядя ни на что,

я надеюсь…

Стихи Анри «укладывались» в записную тетрадь, из года в год переписывались и переделывались в стремлении улучшить их форму, образы и музыкальность.

Его внутренний мир обогатился творчеством, и чем больше он испытывал уродства, предательства и лжи, тем больше этот мир очищался для него в ответ на ужас.

Сегодня Анри смотрит на тексты, как на красивые предметы, у него больше нет слез или болезненных воспоминаний, когда он их читает, он просто говорит себе: «Черт возьми, я пережил время горьких насмешек, и я действительно счастлив, что вышел из этого и сделал что-то «красивое» через стих».

Сборник без названия, «Эверест Поэзий» Анри пока остается закрытым для всех, кроме его крестной матери и женщины, которой он доверил историю своей жизни.

Две разные женщины… с одним безоговорочным восхищением ажурной тонкостью его поэтического таланта, с единым пожеланием широкого признания его творчества – искреннего, чувственного, правдивого.

От «Эвереста» к «Эвересту» Анри переживал процесс личной эволюции, идущая своим чередом жизнь не изменила его, приобретенный опыт и мудрость постепенно приоткрывали дверь в его собственный мир, оживляли надежды и желания, самые глубокие и сильные, заключали мечты в четкие границы понимания.

Одним из таких желаний было покорение отвесных скал Вердона: он всегда держал эту мечту о великих путях восхождения глубоко внутри себя, так же был верен поставленным целям и шел к ним до конца, через годы и десятилетия.

Откуда же пришел интерес и знания о восхождении?

Родители Анри переехали из городка «Маршалл» в деревню, потому что очень хотели жить в большом доме. Его отец составлял чертежи, выбирал балки из великолепного каркаса, проделал много строительных работ в новом доме и очень этим гордился.

Крошечная деревушка, расположенная прямо на опушке леса, в котором было множество огромных каменных валунов, уложенных на песок, высотой от 2 до 8 метров, фактически был частью очень большого леса Фонтенбло, известного своими массивами скал из песчаника.

Как только Анри с братом добрались до леса, лазить по валунам и скалам, воображая из себя индейцев или ковбоев, стало их любимым занятием. Они водили в лес своих хоккейных приятелей, когда те приезжали к ним в гости на школьные каникулы.

Но настоящее знакомство и интерес к скалолазанию пришел на втором курсе мединститута вместе с новыми приятелями и друзьями из рабочего или среднего класса – Анри чувствовал себя в гармонии с ними, и с радостью включился в развлечения новой «команды», в которой были два парня, увлеченных альпинизмом.

Одного из этих парней звали Чарли, он жил в Альпах, это был очень дотошный молодой человек, с техническим складом ума, много размышлявший обо всем, что он делал, друзья ласково называли его «Шарли» (уменьшительное от Шарля Андре, известного французского архитектора). Другой был сыном железнодорожника, очень любил природу и, особенно, горы, и у него был замечательный парижский акцент, увы, исчезающий в современном столичном обществе.

Анри с энтузиазмом воспринял их идею обучить азам скалолазания всю команду друзей, начав с лесных валунов, недалеко от дома его родителей: они приезжали туда по будням и выходным, когда не было дождя, и было не слишком холодно (невозможно залезть на мокрую скалу или одолеть ее замерзшими «голыми руками»).

Чарли был их учителем, именно он придал увлечению «зачатки техники» и посоветовал купить альпинистские тапочки, сжимавшие ногу так же, как и в ботинке от «prima ballerina», чтобы хорошо «почувствовать» скалу.

Какая радость – выехать из Парижа в четыре или пять часов утра, сесть в маленькую машину и залезть один за другим на одну и ту же скалу, так называемую, глыбу!

Надо сказать, что скалы оцениваются, в зависимости от сложности восхождения, группируются по курсу, однородному по сложности, где каждая скала пронумерована и привязана к своему «блоку».

Цель всей команды состояла в том, чтобы «сделать все блоки», от 1-го до последнего номера составленного курса.

Анри восторженно переживал радость успеха покорения «проблемного» блока, объяснял свой метод другим, смотрел за их восхождением и всячески подбадривал друзей «скалолазников».

Мало-помалу они исследовали различные массивы большого леса Фонтенбло, постепенно переходя от уровня «немного трудный» (казавшийся вначале экстремальным), к уровню «довольно трудный», затем «трудный» и, наконец, когда удавался «очень трудный» блок, вся команда радостно гордилась собой.

Друзья мечтали, что когда-нибудь, они смогут «пойти большими путями» в мифическое место испытания высотой, но их уровень и приобретенное мастерство в правилах альпинизма не позволял им этого: умение обращаться с веревками, карабинами и реле было почти нулевым.

Так, студенческое увлечение Анри привело его к новой цели – ущелью Вердона – его скалы с абсолютной трехсотметровой вертикальностью казались ему граалем альпиниста!

Анри пришел к мечте «Эвереста Высоты» спустя 35 лет, совершив восхождение длиной 450 метров… «вцепившись глазами» в бесконечную прозрачность синеющего неба, он плакал от радости на безучастной к эмоциям голой вершине, раскаленной на солнце и обдуваемой ледяным альпийским Мистралем.

Восхождение полное, поэтапный подъем

на одну из колонн вертикальной скалы

с идеальным пунктиром, родом из камня.

Огромный собор возведен без рабочего,

усилен пилястрами блоков неровных

в образе женщин, созданных Гением.

Звуки сирен высоты ослепляют и дразнят,

свадебной песней смерть предлагают и манят

к себе, где все может угаснуть…

Мистраль небу принес сапфир голубой,

укутал скалу в «атональный покой»,

бредовыми страхами мысли заполнил.

В голой плоскости скального моря,

среди трещин и плит он партиту играет,

кружит голову звоном, почти оглушает.

Болеро беспокойно ищет грань удовольствия,

нить «ничто», за которую нужно схватиться,

чтобы выжило тело, потянувшись за мыслью.

В конечной длине, на гребне скалы,

поднимаюсь навстречу холодному ветру,

издаю первобытный отчаянный крик!

Взгляд на пропасть в тени под ногами

мне победный букет преподносит, счастье полное

вверх, на границу астрала уносит.

«Эвересты» получили свое начало в душе Анри, он приложил все свои усилия, чтобы они ожили и принесли ему радость покорения принятых на себя высот.

А как же «Эверест Любви»? Жив ли еще в нем образ маленькой девочки, «белокурого милого ангела» как символ идеальной любви, сохранилась ли в нем вера и надежда на счастье? Послушаем самого Анри:

«Да, во мне осталось то глубокое, искреннее, жизненное желание любви, как я себе ее представляю… Сегодня я гораздо больше доверяю своему суждению: я умею распознавать женщину, которая мне не подойдет, и поэтому я всегда одинок, ибо я не хотел ни отстаивать свои идеалы, ни искушать свою удачу. Я всю жизнь не отказывался от этой мечты и обогатил ее, как я тебе и говорил. Если я сдамся, то утону и медленно умру. Но годы проходят неумолимо, безжалостно, и теперь иногда возникает ощущение неотложности, потому что дни сочтены. И все же, даже если бы завтра я узнал, что мне осталось жить всего 6 месяцев, я бы не стал продавать этот идеал!

Моя мечта о любви после многих лет созревания приняла свою окончательную форму. Наконец, идеальный образ любимой вышел из туманов и грозы прошлого, в ясное небо, яркое солнце и сверкающие, бесчисленные звезды.

Неожиданно, но я сравниваю свою идеальную любовь с идеальным стихотворением, стихотворением, в котором заключены все чудеса человеческого: самые прекрасные эмоции, дыхание, которое приводит в движение и стирает всякое горе; я вижу в улыбке этой идеальной женщины роман, роман о любви.

Этот роман тоже совершенен, без помарок и исправлений, без обмана – он вне времени, и это мое завещание. В этой идеальной любви оба любовника, даже не нуждаясь в разговоре (их понимание так велико!), находятся в одном и том же диапазоне и разделяют один и тот же горизонт, в котором нем нет теней и нет ограничений – это свобода.

И, наконец, в этой мечте об идеале я вижу все сокровища мира и все свои желания во взгляде этой женщины, которую я жду…»

Ты поэма, со слогом, в котором таится

семя малое человеческого величия,

эмоция высшая, на которую смею надеяться,

и дыхание, боль мою уносящее.

В безмятежной улыбке роман наш написан,

без фальши история, без ретуши и без пробелов.

Он говорит о весне, о закатах – рассветах,

в настоящем о будущем. Его завещанием делаю.

Одним камертоном, без слов говорим мы:

«Мое сердце – твой дом, твое счастье цветущее,

твоя радость, оттенками солнца сочтенная,

горизонт мой свободный, без тени сущий.

На дрожащих ресницах пудрой рассыпанной

блеск алмазов нелживого, доброго сердца,

каждой гранью вращаясь в потоке света,

мой восторг привлекает силой магнита.

В красивом городке, на юге Франции, из окна небольшого дома, окруженного уютным тенистым садом, полным красных и белых роз, доносится грациозная, льющаяся потоком темы и бьющая через край «Симфония тысячи» Густава Малера.

Нежная улыбка тронула уставшее лицо Анри, весь во власти чарующей музыки, в облаках высоты «Эвереста Любви», укутанный волнами счастья, он думает о женщине своей жизни, и он так ждет ее…