ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ

Егор Спирин, и ранее враждебно настроенный против семьи Ворониных, после получения извещения о Семене, стал время от времени, задевать Надежду, укоряя ее за пропавшего без вести мужа и Марфу, как жену врага народа.

–Все порода гнилая, одни предатели, дед Никифор, тоже двуликая гидра была – науськивал он односельчан.

Кое-кто поддакивал, стараясь не портить отношения, кто молчал, а кто и стыдил, хотя таковых было значительно меньше. В канун Нового 1943 года собрались в Правлении. Спирин подводил итоги рабочего года, поздравлял односельчан, награждал подарками отличившихся работниц. Марфа и Надежда, не отставали в работе от других женщин, но и не были в числе передовых. Спирин давал им самую невыгодную работу, на которой много «палочек» не заработаешь.

В деревне, еще оставались дома, где держали корову или козу, но, чтобы сварить ту же кашу, нужна была крупа, которой не было. Даже такие специфические, исконно русские продукты, как лесные ягоды (брусника, черника, голубика), орехи, грибы, моченые яблоки, вишневое и малиновое варенье и мед, люди добровольно отрывали от себя, от своих детей. Безвозмездно собирали и тоннами отправляли на фронт, в армию, «нашим дорогим бойцам, защитникам Родины». Поддержка фронта была гораздо важнее удовлетворения собственных потребностей.

Не было мыла. В бане мылись только щелоком (настой золы в кипятке), в лучшем случае раз в месяц и перед религиозными праздниками. Основной огородной культурой была картошка, которая спасала и спасла многих от голодной смерти.

Деревня и уцелевший за зиму скот оживали с приходом весны. Ели все, что можно было взять от земли, начиная с картошки, которая осталась невыбранной с осени. Питательную ценность представлял крахмал, который отмывали, отстаивали и сушили, а потом употребляли его в разных невероятных блюдах неписаной кулинарии.

На невспаханных полях рано появлялись песты – вкусные съедобные ростки полевого хвоща, которые ели и дети, и взрослые. Лакомством служили «петушки» с сосны и ягоды с елки. Затем шли земляника, малина.

Поэтому самые дорогие подарки получила бригадирша Анна Семенова – кусок мыла и два килограмма сушеной воблы, и соседка Ворониных Аграфена – килограмм пшена и 300 грамм сахара. Аграфена прижимала эту «премию» к груди и задыхалась от счастья. После собрания Марфа с Надеждой, придя домой, собрались ужинать. Аграфена, как держала в руках кульки с

пшеном и сахаром, боясь их отпустить, так и пришла к Ворониным.

–Соседушки, дорогие, я знаю, что все мы работали, как скотина тягловая, не обессудьте, возьмите это для Ваших детушек, я одна живу, куда мне такое богатство, я на картошке проживу, а детям лакомства будет.

Женщины замахали на нее, отказываясь от такого богатства и убеждая, что не позволят себе его принять.

–Не обижайте, ради деток своих возьмите, а в Новый год я приду к Вам, каши наварим и поедим, как люди. Да берите Ради Христа, – сердито сказала она, бросая кульки на стол.

Женщины обнялись и в голос стали благодарить Аграфену, не веря, какое чудо она принесла детям в Новый Год.

А в Новый Год вернулся с войны еще один мужик с фронта.

Остап Дергачев побывал на передовой, был ранен, чудом выжил, но остался жив с пулей в спине и без ноги. Рады ему были безмерно. Завидовали его жене, что пришел живой, с руками и может ходить, а что мучили его жестокие боли, на это уж и внимания не обращали, Остап сразу же вышел на работу в помощь бабам. Стал командовать бабами, давал дельные мужицкие советы, и помогал, как мог.

Однажды, получили задание вывезти часть сохраняемого зерна в районный заготовительный пункт. Остап запряг молодого быка – сильного, но неторопливого и упрямого. Они с Надеждой засыпали в мешки зерно, погрузили на телегу и поехали. Проехав лесную дорогу, свернули к райцентру. Вдруг бык уперся и встал. Как ни хлестал его Остап, толку не было. Надежда попыталась уговаривать, тоже не помогло. Уставшие сели они на воз передохнуть, и тут бык, как ошалелый метнулся в сторону и затащил весь воз с мешками в глубокий овраг.

Остап с одной ногой еле выбрался из оврага, понимая, что они вдвоем вытащить телегу с быком не смогут, пошел в ближайшую деревню, звать помощь. Надежда осталась одна ждать. А дальше произошло непоправимое. Быку, видимо надоело стоять вниз головой, он резко развернулся, мешки свалились на землю, бык выбрался из оврага вместе с перевернутой телегой и встал на дороге.

Надежда вяла мешок и потащила его наверх. Зацепившийся за сук, мешок треснул и порвался. Из него лавиной посыпалось зерно так, что Надя едва успела прихватить дыру, чтобы это остановить. По склону оврага, на белом снегу среди растительности осталось лежать почти половина мешка зерна. Надя поднялась, держа рваный мешок наверх, и хотела спуститься вниз, собрать хотя бы часть рассыпавшегося зерна. Однако мешок разорвался так, что положить его стало невозможно, из него все высыпалось.

Так и застали ее с мешком в руке, приехавшие на помощь Остап и деревенский конюх на телеге. Увидев, что произошло, Остап остолбенел. Надежда окоченевшими от мороза руками держала рваный мешок, а тот то ли от старости, то ли от сырости расползался все больше и больше. Конюх только присвистнул:

–Ну девка-а-а!!!

Они стали соображать, как помочь Надежде собрать рассыпавшееся зерно.

У конюха нашелся в телеге старый зипун, куда они высыпали зерно из мешка, потом втроем спустились вниз, стараясь подобрать все до зернышка. Собирали вместе со снегом, кидали на зипун, затем обтирали, стряхивая снег и прилипшую прошлогоднюю траву. Остап старался успокоить Надежду :

–Ничего, сейчас соберем все, сдадим по накладной, мешок разорвался сам, не ты же его разорвала, ну оштрафуют пусть, вместе же ехали, как-нибудь переживем, не такое переживали.

Приехав в заготконтору, сдали зерно в мешках, а с ним и рассыпавшийся мешок. Кладовщик взвесил все зерно, и выявил недостачу сдаваемого зерна в соответствии с имеющейся накладной в размере 1750 граммов. О чем составили надлежащий акт. С тем возвратились в село. Расстроенная Надежда пошла домой, а Остап пошел к Егору Спирину в контору, оправдаться за случившееся. Егор выслушал Остапа и заорал:

–Да это ж вредительство, диверсия, недостача почти два кило зерна, ты чего смотрел, где ты был?

–Да я ж говорю бык в овраг телегу загнал, а я за помощью пошел, что я с деревянной ногой сделаю, а он потом и вовсе

перевернул телегу, вот и высыпались все мешки на землю, потому один и порвался. А ты диверсия.

–Да не может он сам порваться, а вот может его умышленно порвали, – не унимался Егор.

–Ты охренел что ли, кто же его сам то порвал?

–Да есть кому, врагов полно вокруг, присмотреться надо.

–Это Надька Воронина враг что ли, ты сдурел совсем?

–Не знаю, кто там был, вот у нее и спросят, ней и разберутся, кто навредил и зачем.

–Ну и паскуда ты, куда ж ты мать двоих детей отправить хочешь?

–К родственничку ее, куда ж еще, пусть там охланиться, благородная барыня.

–Ах ты мразь, не угодила тебе девка, ты ее со свету сжить хочешь, я тоже свидетелем пойду, все расскажу, как было, не может Советская власть не разобраться.

–Иди, иди, вместе пойдете, может ты и организовал диверсию али как, не побоишься?

–Ну и сволочь же ты. Ничего время придет все рассудит, за все с тобой рассчитается. Я первый против тебя пойду.

–Не оступись, смотри, – Злобно крикнул выбежавшему из конторы Остапу, Егор.

Надежду осудили за халатность, приведшую к порче социалистической собственности и нанесшую ущерб стратегически важной продукции в военное время. Ей дали 5 лет колонии без права обжалования решения, вынесенного судом. На суде она не присутствовала. В один из дней к дому подъехал грузовичок – полуторка, из кабины вышел лейтенант НКВД и вошел в дом. Показал решение суда и приказал быстро одеться, взять необходимые вещи и идти к машине. Не ожидавшие такого решения женщины, растеряно застыли на месте. Дети, почуяв недоброе, прижались к матери. Клавдия, обращаясь к лейтенанту завопила:

–Чего, окоянный, баишь то, не видишь, детки малые у нее, что она сделала, что мать у них отымают?

Марфа, опомнившись, стала собирать в узел теплые вещи. Лейтенант заорал:

Нечего базарить, через 15 минут, чтоб в машине была, еще пожалели её, мало дали.

Надежда, обнимая детей, рыдая, просила Клавдию и Марфу:

–За детьми присмотрите, не отдавайте никому, пока я не вернусь, а дай Бог и Семен вернется. Христом Богом прошу, детей берегите и простите меня за все.

Клавдия запричитала, а Марфа кинулась к Наде,

–Куды же мы их отдадим? Себя береги, за детей не бойся, покуда мы живы будем, дети с нами будут, не волнуйся.

Так и вышла Надежда к машине, Николка вцепился в шею, как ни отнимала его Марфа, не могла отцепить, а Галинка уцепилась за юбку, причитая:

–Мама, мамочка, не уходи, не бросай нас, как же мы без тебя, я же умру, я не смогу.

Надежда нагнулась к ней, обняла и зашептала:

– Ты теперь за старшую остаешься, береги братика, заботься о нем слушайся бабушку и тетю Марфу и мне тогда спокойней будет, ждите меня, я вернусь скоро, только будь умницей, обещай мне.

Галинка подошла к бабе Клаве, уткнулась в подол ее платья, заплакала.

Николку цепко ухватившего шею Надежды, Марфе никак не удавалось уговорить пойти к ней, Она теребила его ручонки,

пытаясь разомкнуть его пальчики. Тут особисту, стоявшему в стороне и наблюдавшему за всем, надоело ждать, он подлетел к Надежде, с силой оторвал вцепившегося в нее мальчика, отбросил его на землю, а Надежде приказал лезть наверх в кузов. Марфа подняла с земли ревевшего во весь голос ребенка, подлетела к машине

–Ты что же делаешь, изверг, ребенка не пожалел, а ее в кузов сажаешь в холод такой, у тебя кабина свободна.

–Ничего, не простудится, ветерком продует мозги, чтоб в следующий раз о детях думала.

Надежду увезли, а все так и остались стоять, провожая

глазами грузовик, покуда он не скрылся за поворотом. Остап, не согласный с незаслуженным арестом Надежды, не побоялся и написал письмо в Москву в Прокуратуру и Обком Партии. Вскоре после этого, к нему приехал Михаил Царев, начальник Областного Управления НКВД. Он «доходчиво «объяснил» ему, как вынужден с ним поступить, если бы ни его фронтовые награды и ранения.

–Ты так еще ничего и не понял, в последний раз тебе объясню, не угомонишься, сядешь тоже. И не посмотрят на твои награды и ранения, соучастником пойдешь или вообще организатором, – пугал Михаил.

Царев знал, что Остап страдает от сильных болей в спине от пули, которая там застряла, и от которых он иногда выл, как волк. Ничто не помогало унять эти боли, да и лекарств таких просто не было. Пообещав Михаилу забыть о том, что было, Остап замкнулся.

Не могла совесть его пережить такой жуткой, незаслуженной кары для невинного человека. Впитав в себя с детства веру в Господа, не раз обращаясь к нему на фронте, Остап вдруг ожесточился против него. Все чаще скверные и греховные мысли посещали его.

«Как допускает Бог такую несправедливость. Чем лучше человек, тем тяжелей крест ему выпадает, а пакостному и поганому – манну небесную шлет». Сколько раз приходилось ему мириться с неправдой и унижением. И тут то ли от боли физической, то ли от времени, душа Остапа взбунтовалась, не унималась от боли, она разрывалась, кричала и плакала, бередя его сердце.

После разговора с Царевым, он не то чтобы испугался, но понял свою бесполезность, «кнутом обуха не перешибешь» все чаще повторял он. Остап продолжал жить, есть, пить, работать, но делал это как-то отстраненно, как будто во сне. Иногда лицо его перекашивало от боли, он зубами впивался в рукав одежды и застывал на месте. Никогда не выпивавший без повода, он стал глушить свою боль водкой.

В один из весенних дней с женой пахал свой огород колхозным плугом, который ему дали всего на два часа. Взявшись за плуг, он вдруг присел, деревянная нога нелепо вывернулась, а потом он боком повалился в борозду. Жена подбежала к нему и стала колотить его ногами по протезу, потом по спине, причитая:

–С утра напился, паразит, вставай, нам за два часа надо управиться, а ты разлегся, совсем стыд потерял, пьяная зараза, сейчас оглоблю возьму и отхожу как следует.

Остап как лежал на боку, так и не двинулся. Удивленная тем, что Остап не шевелится, женщина перестала его бить, наклонилась и поняла, что он мертв, закричала дурным голосом:

–Господи! Остап, родимец, как же так, прости, прости меня, Господи, прости меня.

Прибежали на крик соседки. Жена Остапа лежала рядом с ним, обнимала его и рыдая, укоряя себя. Всю оставшуюся жизнь она будет винить себя за этот день, отмаливая свой грех и прося прощения у Господа, но себя саму так и не простит до конца жизни.

Надежда взволнованная и разгоряченная расставанием с детьми, ехала почти два часа в открытом грузовике по морозу. Приехав в следственный изолятор, вечером свалилась в горячке.

На следующий день ее должны были отправить в пересыльную тюрьму. Пришедший за ней охранник нашел ее в почти бессознательном состоянии. Больничного изолятора здесь не было, поэтому оставлять ее здесь было нежелательно.

Ее полуживую, взяв под руки, отвезли к поезду и положили на пол в товарный вагон к другим заключенным. Так поехала она в колонию.

Глава 18. Судьбу не обмануть.

Марфа, оставшись с детьми Надежды, понимала, что власти могут в любое время забрать их и отдать в детский дом. Она

наскоро написала Василию, чтобы тот помог уберечь детей и взять их на время себе или же оформить только опеку, но оставить их у нее. Пока же она отбивалась от приходивших инспекторов, которые решали, куда отправить оставшихся без родителей сирот. Марфа вместе с Клавдией просила оставить детей на воспитание им, хлопотали об опеке.

Опека упиралась, Бабушку посчитали старой, а Марфу, как жену заключенного, не достойной воспитывать детей.

Марфа тянула время, упрашивала повременить, обещая найти родственников детей, ждала вестей от Василия.

Василий, оставаясь на партийной работе, служил в Оборонном комитете Москвы. Не получая никаких вестей с фронта, они с женой Варварой, надеясь на лучшее, ждали весточку от Сергея.

Варвара, была из простой семьи, выскочила замуж за Василия через две недели после знакомства. Женившись, Василий, полностью доверил ей дом, где она сразу стала хозяйкой, заботится о муже, растить сына, обустраивать жилье. Ее оложение в обществе менялось вместе с ростом занимаемой должности Василия. Она давно превратилась в жену номенклатурного служащего.

Не имея какого-либо образования и особого воспитания, она, однако, была хитра и изворотлива. Обходительная и почтительная в своем кругу, властная и напористая с мужем, грубая и скандальная с остальными.

Переехав в Москву, имея материальные возможности и блага, положенные «номенклатуре», на машине с личным водителем Василия объезжала магазины, скупая ценности для квартиры и служебной дачи.

Война не внесла особых перемен в их жизнь, продуктов стало не меньше, правда проще, но их хватало, общение осталось такое же, только Василий стал бывать дома не часто, до ночи задерживаясь на работе, но оставаясь таким же, как и 20 лет назад. Получив известие от Марфы, Василий переговорил с женой, чтобы перевезти детей к ним.

Варвара, обленившаяся и избалованная комфортом, упиралась, не хотела брать на себя хлопоты по воспитанию «чужих детей «, тем более двоих и таких малолетних. Василий настаивал, отказаться Варвара не посмела. Он связался с кем надо и договорился, что детей привезут к нему в Москву.

Наконец, по распоряжению из Москвы оформили все документы, дали сопровождающую женщину, которая отвезет их к дяде в Москву и приехали за детьми.

Попрощаться в дом к Вороновым пришли родители Наташи с Эльзой Карловной и Антоном. Старались не плакать, уговаривали детей, что едут они к родным, там увидят Наталью, которая будет их навещать, а там и родители вернуться. Антон успокаивал Галинку, напутствовал:

– Береги брата, помогай тете Варе, слушайся, в школу скоро пойдешь, учись хорошо, а там война кончится и мы приедем, мама Наташа тоже нас забрать собирается.

Галинка слушала, кивала головой, старалась не заплакать, чтобы за ней не заревел Вовка, но сердце щемило и подсказывало, что не все будет так хорошо, как говорят. Был конец февраля, снегу выпало много, морозы стояли, как в январе. Поезд на станцию прибывал в полночь, поэтому выехали из села к вечеру на санях.

Детей укутали в тулуп, усадили в сани, туда села инспекторша и дед Захар, которому поручили доставить всех на станцию. Зимой темнеет рано, дорога, освещенная луной и снегом была накатана, но лошадь то ли от старости, то ли от усталости бежала не быстро. Проехав лесом примерно половину пути, вдруг увидели мелькавшие вдали тени и светящиеся огоньки. Это были волки.

Они быстро догнали сани. Лошадь захрипела и побежала быстрее. Но волки, почуяв добычу, бежали рядом, сверкая угольками своих глаз. Захар стал стегать кнутом лошадь, которая и так все поняла.

Галинка высунулась из тулупа и увидела сначала чьи-то светящиеся огоньки глаз, а потом почти рядом бежавшего волка, а за ним бежали остальные. От ужаса она залезла с головой в тулуп, успокаивая брата, который тоже проснулся и плакал. Трясущаяся от страха инспекторша только выла, а дед Захар стегал и стегал старую лошадь. Потом закричал во весь голос, обращаясь к женщине:

– Возьми винтовку, подо мной лежит, стрельни в воздух, только не в волка, а то загрызут!

Голодные волки упрямо бежали рядом, не желая упускать добычу, старую лошадь, люди им были не интересны. Женщина мерзлыми руками взяла винтовку и выстрелила вверх.

Волки остановились, потом опять нехотя побежали за санями, но уже без цели напасть, а потом и вовсе отстали. Лошадь, устав от бега, пошла медленнее. Все с облегчением вздохнули, тем более что впереди засветились огни железнодорожной станции.

А Галинка еще долго будет помнить эту ночь, заснеженную дорогу в лесу и сверкающие глаза волка, бегущего рядом.

Приехав на станцию, стали ждать поезд. Дети, утомленные дорогой заснули, их полусонных так и внесли в вагон, после чего дед Захар перекрестил их и вышел из вагона, чтобы переждать ночь на станции, а потом отправиться в обратный путь.

В вагоне было жарко от набившихся людей. Люди лежали на верхних полках, на нижних только сидели, кому не хватало место сидел на полу. Первыми женщину и старика с детьми увидели цыгане, ехавшие в этом вагоне, сразу потеснились, уступили место, чтобы положить детей.

Инспекторша, сопровождавшая детей, наконец- то успокоилась, что теперь уже без приключений доедет до Москвы. Подсевшая к ней старая цыганка, увидев темненького мальчика, стала расспрашивать что, да как.

Родные или нет, мальчик темный, а девочка светлая, странно. Разговорились:.

– Брат с сестрой, мать в заключении, отец на фронте без вести пропал, везу к родственникам. – объясняла женщина.

–Слушай, дорогая, кому нужны сиротские дети, сейчас каждый рот в тягость. У нашего заслуженного цыгана (Баро по- нашему) несчастье произошло, жена с сыном погибли. Мальчонка больно на нашего Сашко похож, отдай его нам, я тебе денег дам, а хочешь перстень золотой дам, продашь, как нужда будет. Он за сына у него будет, в золоте купаться будет. Очень прошу, Баро убивается, а нам без него плохо будет – умоляла цыганка.

–Да нельзя мне, из самой Москвы звонили, кабы я в детдом их везла, другое дело, – не уступала инспекторша.

–Да мало ли что в дороге, заболел, отстал, придумаем, не бойся, – твердила цыганка.

–Нет, головы мне не снести, не уговаривай, не могу.

Цыганка ни с чем ушла к своим и казалось, забыла о разговоре. Инспекторша, утомившись дорогой и разговором только задремала, но тут началась суета, поезд подъезжал к Москве.

Она стала будить и одевать детей. Галинка встала сразу, а Николка стал капризничать. Взяв в руки узелок с нехитрой детской одеждой, а заспанного Кольку на руки, инспекторша сказала Галинке, чтобы она крепко держалась за нее, не отставала. Народу столпилось в проходе много, стоять было тесно и неудобно. Какой-то мужик предложил подержать мальчика, помогая сойти с поезда. Инспекторша обрадовалась, отдала Кольку мужчине и облегченно вздохнув, взяла Галинку за руку.

В тамбуре толпа оттеснила их от мужика с ребенком, но инспекторша не заметив ничего подозрительного спустилась на перрон, помогла сойти Галинке, оглянулась и не увидела нигде того мужика. Она вдруг поняла, что ребенка украли, и закричала на весь перрон.

–Ребенка, ребенка украли, мужик украл ребенка!!!

Люди в изумлении оглядывались, подходили, спрашивали, как, что, позвали милицию, но тот мужик был слишком далеко, чтобы его кто-то увидел. Цыгане тоже испарились, как будто их и не было. Галинка пыталась побежать, искать брата, но ее не отпускали, держали крепко, чтобы не потерялась.

Она была близка к истерике. Ей все наказывали беречь брата, а она его потеряла. Как ей смотреть в глаза маме, папе, тете, Антону и другим, рыдала она.Их отвели в вокзальное отделение милиции, где составили протокол, поставили в известность ее дядю, который сам приехал, чтобы забрать ее к себе домой.

Глава 19. Каждому – свое.

Такую растерянную, заплаканную и смертельно уставшую привез Василий в дом, где увидела ее тетка Варвара. Осмотрев девочку с ног до головы, она отправила ее ванную. Василий заранее предупредил жену, чтобы она постаралась успокоить девочку после перенесенного потрясения и уехал на работу.

Варвара усадила Галинку в ванну и стала отскребать, как она выразилась «деревенскую тину». Распустила Галины прекрасные русые волосы и запустила руки в голову, царапая ее своими ногтями.

–Ой, ай, о-о-о, – только и ойкала Галинка.

–Терпи, еще вшей мне сюда завезешь,– сердито говорила Варвара

–У меня нет вшей, мы в бане мылись, – пищала Галя.

–Еще посмотрим, есть или нет, когда помою, а то и керосином намажу, я не люблю грязнуль.

Отмыв Галинку, Варвара принесла ей новую одежду, купленную специально для нее, а старую велела выбросить.

–Это платье совсем новое, мне мама его сшила, – прижимая платье, настаивала Галинка. Варвара, не терпевшая возражений, поучала.

–Запомни, теперь я твоя мама, а дядя Вася твой папа, а своих ты может и вовсе не увидишь. Про мать, что в тюрьме молчи, иначе дядьке своему навредишь, его с должности снимут, а тебя в детдом отправят. Хочешь в детдом? Там голодом морят, бьют всех и в подпол сажают, где темно и крысы. Хочешь туда?

–Не хочу. – С ужасом ответила Галинка

–Запомнила все? – повторила свой вопрос Варвара, сегодня гости будут, так что не болтай чего не надо. Поняла?

–Поняла, – тихо ответила Галинка, но не могла понять, как забыть маму и папу.

Умытая, причесанная и одетая во все новое «городское» Галинка предстала перед своей покровительницей красивой, здоровой девочкой, с яркими голубыми глазами и длинными русыми волосами, заплетенными в тугую косу.

Варвара довольно оглядела приемыша, «прямо принцесса», будет чем похвалиться перед знакомыми. Она придумала новую историю для Галины, как она теперь стала называть Галинку. Папа погиб на фронте, мама тоже погибла, дальнюю родственницу мужа они решили удочерить, помочь государству воспитывать сирот.

Галине приказано под строгим запретом никогда и нигде не упоминать про мать. «Мол, не помню ни мать, ни отца, ни брата, и все тут» – поучала Варвара.

Вечером пришли две приятельницы – жены, сослуживцев Василия. Варвара рассказав душено трепещущую историю, вывела Галину.

–Какая хорошенькая, прямо ангелочек, – щебетала одна,

–Ой, ну в одном хоть повезло, попала к хорошим людям, – вторила ей другая.

Варвара блаженно улыбалась.

–А сколько тебе лет? Ты наверное, в школу пойдешь, а что ты умеешь, буквы хоть знаешь?

Галинка смотрела на этих теток и не понимала, почему такие холеные и хорошо одетые тети ей не нравятся, хоть и ласково азговаривают.

–Я не только буквы знаю, а умею читать и считать, – с достоинством ответила девочка.

–Ой, ну расскажи, что ты прочла, ты сказки знаешь, какая твоя любимая? Доставали тетки вопросами.

–Да знаю, я люблю сказку «Гуси-лебеди», – ответила Галинка и вспомнила, как совсем недавно рассказывала эту сказку маме, тете и бабушке, а еще рядом был брат и продолжила:

–Жили, были стар Вот уехали они на базар, а Маше говорят, ты смотри за братиком, мы приедем из города и привезем Вам гостинцев. А Машу позвали подружки играть, она и забыла про брата, – рассказывала Галинка, а сама вспомнила как недавно жила в деревне, как все было хорошо.

А в это время прилетели гуси-лебеди и утащили братика Ивашку, – вот и моего братика утащили гадкие гуси-лебеди, рассуждала она про себя и продолжила:

Пришла Маша домой и видит – нет брата. Она туды – сюды, туды – сюды, а брата нигде нет.