Полная версия
Своё время
– Кто? Лёгкая промышленность?
– Да, именно! И я думаю… Я не доживу до своей защиты. Мне, скорее всего, придётся совсем отказаться от диссертации.
– Зина, я не хочу вас обидеть, но не находите ли вы, что эти события могут быть связаны только с вами? Точнее, они происходят из-за вас.
– Если честно, я так не думаю. Когда я училась в университете, мне всё давалось достаточно легко. Я с удовольствием изучала историю и современные применяемые технологии в лёгкой промышленности. Помню, тогда меня поразил один исторический факт. В начале прошлого века из-за войн, революций и мирового экономического кризиса, после упадка вообще всего производства, в том числе и лёгкой промышленности, всего за пятнадцать лет был восстановлен и даже превышен объём производства отрасли. За тот период было построено огромное количество фабрик, сырьевых и перерабатывающих предприятий.
– Всё-таки это было обусловлено общим периодом подъёма в стране.
– Да, возможно. Для сравнения, сейчас мы выпускаем тканей в три раза меньше, чем полвека назад. Как же так? Населения, то есть потребителей, стало больше, а лёгкая промышленность не работает даже на треть.
– Это как раз легко объяснимо засильем иностранной продукции и потерей сырьевой базы. Да, Зина?
– Семён, но всё-таки я решила, что смогу хоть как-то помочь в подъёме этой отрасли. И я делала всё возможное для этого. Училась, изучала, писала… Но, понимаете… ОНА не хочет. Не желает, и всё! Сколько моих идей будет похоронено.
– Спокойно, Зина. Объясните, будьте любезны.
– Понимаете, я теперь не могу даже посетить магазин одежды. Это какой-то кошмар. На меня валятся вешалки с шубами: мой синяк под глазом – это их работа. Я поскальзываюсь в отделе обуви и разбиваю нос о тяжёлые мужские ботинки, стоящие на нижней полке. Запутываюсь в портьерах, и они не дают мне дышать. На меня падают сумки. Я боюсь. Я в отчаянии, я забросила свою диссертацию. Хорошо, что пока это происходит только в соответствующих магазинах. Помогите мне, если можете.
– Зина… можно, я выключу диктофон?
– Да, конечно. Я уже всё рассказала. Хорошо, что я выговорилась. Это было легче, чем я думала.
– Я рад, что вам стало легче. При иных обстоятельствах я бы точно сказал, что вы «не в себе». Но, я думаю, вы говорите правду. Когда вы вошли в кафе, я сразу подумал: «Вот такой должна быть лёгкая и независимая девушка. Неужели у неё могут быть какие-то проблемы?» К сожалению, я могу помочь вам скорее только советом. Не скрою, вы мне понравились. Но думаю, что вам не стоит больше возвращаться к диссертации. И даже больше – я считаю, что то, что вы уже написали, надо… уничтожить, возможно, даже сжечь. Я смогу помочь вам: например, сопровождать вас в магазины, покупать для вас одежду и обувь, если вы не против?
– Да, большое спасибо.
– И будем надеяться, что это само пройдёт. Ну не хочет ОНА развиваться, ну и не надо! Полно других интересных занятий. Вы согласны?
– Да, Семён. Спасибо за поддержку. Я рассчитывала, что это будет делом моей жизни, но судьба, видимо, решила иначе. А репортаж вы сделаете?
– Конечно, не сомневайтесь. Сейчас я только должен закончить… свою статью о пищевой промышленности.
– А почему вы говорите шёпотом?
Чашки с кофе на столе зазвенели, лёгкая рябь на его поверхности навевала страх.
Сердце
I
Как мне хорошо спалось. Открываю глаза. Всё тут незнакомо! Где я? Постель очень мягкая, бельё белоснежное. Солнце смотрит из окна и греет меня своими лучами. Как хорошо! Но где я? И вот ещё что – я забыла своё имя. Кто я? Может быть, меня зовут Светлана. Да, красивое имя. Я – Светлана!
Это какая-то комната, но почему я ничего не узнаю? Комната жилая, значит, я в квартире, но чья она? Как я сюда попала? И что я здесь делаю? Спала. Одна? Судя по размерам кровати, может быть, и не одна. Это меня радует или огорчает? Скорее, радует. Пугает? Нет, вряд ли.
В другой комнате голоса. Мужской и… детский. «Сынок, ты успеешь позавтракать?» – голос мужской, приятный. «Да, папа, надо будить маму», – мальчик, возможно, лет четырнадцати. Взрослый уже. Но кто они? Я что, мама?! Мама Света – звучит! Но четырнадцать лет! Почему я ничего не помню? Какая-то боль слева.
– Света, доброе утро. Вставай, я приготовлю завтрак. Слава уже опаздывает. Да и я тороплюсь на работу, – говорит мужчина.
Так, со своим именем угадала, значит, не всё потеряно. Сын – Вячеслав. Хоть что-то.
– Доброе утро, дорогой! – надеюсь, тон меня не выдал.
– Дорогой?! Ты уверена? Что с тобой? Вчера я был исключительно Виктором Петровичем для тебя. С тобой всё в порядке?
– Прости, я не помню, что было вчера, Виктор.
– Это для тебя всегда так удобно. Частичная амнезия спасает семьи!
– Я не понимаю, о чём ты говоришь.
У Виктора звонит мобильный телефон. Он поднимает трубку, слушает всего пару секунд.
– Начинайте! – командным голосом почти кричит он и вешает трубку.
В комнату входит подросток. Да, действительно, ему четырнадцать или уже пятнадцать? Я не помню.
– Хватит уже ругаться! С утра прямо начинаете. Дождитесь хоть, пока я в институт уеду.
– Доброе утро, сынок.
– Сынок?! Уже не Вячеслав Викторович? Мама, ты с той ноги встала?
Почему так колет слева? Мне больно!
– Что ты делаешь!!! – отец кричит на сына. – Ты с ума сошёл! (или мне показалось?).
– Пожалуйста, давайте все к столу, – приглашает Виктор.
Туалет и ванную я нашла без подсказок. Это радует. Неудобно было бы показать себя ещё и не знающей собственного дома. А их… мужа и сына, я помню? И что я им сделала плохого? Они меня, кажется, ненавидят. О любви уж точно речи нет. Лучше зубы почищу. Щётку бы не перепутать. Они мне кажутся знакомыми, даже родными. Я-то их люблю? Всё, зубы чистые. Приятно, что себя в зеркале узнаю без сомнений. Я ещё довольно привлекательная! Пойду платье выберу. Надо спешить, а то семья опять сердиться будет. О! Да у меня хороший вкус (сама себя не похвалишь, никто не похвалит)!
Надену вот это, цвета морской волны. Чем-то напоминает мне больничный халат, да, цветом, но мне нравится.
На кухне уже сидят сын с отцом.
– Приятного аппетита! – голос я свой нахожу не менее приятным.
Нет ответа. Все уже жуют. Сажусь за стол. Яичница с помидорами и базиликом. А что я ожидала? Грибной жульен и греческий салат? Не буду привередничать – голод не тётка…
– Ты сегодня останешься дома? – муж. Муж? Любимый муж?
– Не знаю, может быть, по магазинам пройдусь или прогуляюсь, – надеюсь, достаточно спокойно отвечаю я.
– Да-да, прогуляюсь… Я тоже сегодня буду поздно, – голос Виктора… Виктора Петровича, мне почему-то нравится.
– Как обычно? – непринуждённость, главное – лёгкость и непринуждённость в голосе.
– Что значит, обычно?! – всё-таки я его расстроила.
– Я убегаю. Достало слушать ваши разборки, – сын-то уже вырос… Как же мне всё вспомнить? Я же не плохая.
– До свидания. Учись хорошо. Поцелуешь меня? – глазами скачу от сына к мужу. Опять что-то не то сказала?
Вячеслав подходит ко мне и касается губами моего лба. Что ж такой сухой поцелуй?
– До свидания, мама.
Почему так болит слева? Сердце?
– Послушай, нам надо продолжить тот разговор. Я всё понимаю и не настаиваю ни на чём. Все делим пополам, сын остаётся у меня, – Виктор меня просто как ударил по голове. Не хватало, чтобы ещё голова начала болеть.
– Почему у тебя??? – не узнаю свой возмущённый голос. Это уже писк какой-то. Зачем я так?
– Дефибриллятор! – невозмутимый голос Виктора.
– Прости, что ты сказал? – не понимаю я.
– Снова ты начинаешь! Мы обо всём договорились. Вечером обсудим ещё раз. Убегаю. Прощай, – теперь мне голос Виктора Петровича совсем не по нраву. Пусть уходит.
А дверью хлопать вовсе не обязательно! Да ещё и два раза! Меня от этого просто передёргивает! Какая невкусная яичница. Нет, не моё это всё! Чужое! Опустошённость. Что им не хватает? Колет сердце. Не могу! Я не хочу так! Пойду, прилягу, может, поплачу. Сердце прямо выпрыгивает из груди. Что со мной? Плакать не буду! Я сильная! Какая мягкая постель, и бельё такое белоснежное. Снова сон ко мне приходит. Как хорошо!
II
– Срочно в операционную! – мужской безапелляционный голос.
Женщину на каталке бегом увозит группа людей в халатах. Везут по длинному, хорошо освещённому коридору больницы.
– Женщина. Тридцать пять-тридцать шесть лет. Имя – Светлана. Без сознания. Попала в автомобильную аварию. Повреждение левой части груди. Противопоказания на наркоз неизвестны, – женский торопливый голос.
– Так срочно узнайте! На аллергию тоже проверьте! Если мы не вытащим это… – доктор показывает на небольшой металлический осколок, торчащий из груди пациентки, – то от потери крови она скончается через пятнадцать минут.
Медсестра убегает вперёд.
Пациентку завозят в операционную. Подкатывают медицинскую каталку к столу. «На счёт два. Раз… два!» Медики переносят женщину с каталки и кладут на операционный стол.
– Положите её на правый бок. Освещение на грудь, – хирургу уже натягивают перчатки и завязывают стерильную маску две медсестры. – Открытая операция на сердце по извлечению инородного тела из грудной области. Ассистенты – Ольга, Екатерина. Анестезиолог – Борис. Старший ассистент – Вячеслав. Всем приготовиться!
– Противопоказаний на анестезию нет. Аллергии не выявлено. Наркоз ингаляционный, смешанный, – голос Бориса чёткий, уверенный.
– Начинайте! – даёт команду хирург. Анестезиолог надевает маску на лицо пациентки. Хирург подходит с поднятыми руками к операционному столу. За ним – старший ассистент и две ассистентки. – Мы начинаем, и всё будет хорошо! – твёрдый голос хирурга, глаза направлены вверх.
– И помоги нам Бог, Виктор Петрович! – не выдерживает Ольга.
Хирург кивает.
На операционном столе женщина лежит на правом боку, с отведённой левой рукой, её поясницу фиксирует валик.
– Следите за показателями. Делаю переднебоковую торакотомию слева, в пятом межреберье. Скальпель! – командует хирург и делает надрез мягких тканей около двенадцати сантиметров на груди пациентки.
– Вытаскиваем эту штуку, Слава! Следите за давлением! Приготовьтесь останавливать кровотечение! Вячеслав, приготовьте ранорасширитель. Если задето сердце, будем вскрывать, – ассистентка Екатерина тампоном вытирает пот со лба хирурга.
У груди пациентки – три пары рук: три руки с тампонами, одна – хирурга с анатомическим пинцетом, одна – старшего ассистента с таким же пинцетом и одна рука с кровоостанавливающим пинцетом.
– По моей команде, – Виктор Петрович берёт пинцетом кусок металла, Вячеслав – с другой стороны. Хирург кивает, и они тянут вверх. Пациентка не шелохнётся.
– Давление падает! Пульс – 120! – докладывает Екатерина.
– Вскрываем! Ранорасширитель! Приготовить влажную марлю! – говорит хирург.
Хирург специальным инструментом открывает рану на груди. Видно сердце, часть лёгкого. Медсестра влажными марлями отодвигает лёгкое. Сердце бьётся. Виктор Петрович внимательно осматривает его.
– Вижу повреждение перикарда. Буду делать надрез, – Екатерина снова вытирает пот с его лба. – Вскрываю перикард. Повреждение от осколка. Вижу его. Вячеслав, помогите!
Хирург надрезает верхнюю оболочку сердца – перикард – и видит совсем маленький металлический кусок. Вячеслав пытается захватить его щипцами – неудачно.
– Что ты делаешь?! – кричит на него доктор. – Ты с ума сошёл!
– Пульс нитевидный, давление падает, аритмия, остановка дыхания, – ассистентка Ольга чётко произносит каждое слово.
– Приготовиться к реанимации. Дефибриллятор! – командует хирург.
Сердце чуть колышется, замедляя движение. Виктору Петровичу удаётся поймать осколок и вытащить его. Тот со звоном попадает в металлическую миску.
– Можно!
Екатерина приставляет поверхности дефибриллятора к груди пациентки, одну – справа сверху, другую – слева снизу. Смотрит на главного хирурга. Все убирают руки от пациентки.
– Разряд… Ещё разряд! – доктор кричит.
Тело пациентки выгибается.
– Пульс – 70, дыхание стабилизируется, – ассистентка Ольга светится счастьем.
– Вячеслав, шейте, – просит хирург.
На этот раз старший ассистент справляется без замечаний. Виктор Петрович наблюдает и знает, что уже почти всё позади.
III
Палата реанимации. Свет приглушённый. Над кроватью стоят врачи – Виктор Петрович и Вячеслав.
– Борис предупредил, что она вот-вот выйдет из наркоза, – Виктор Петрович держится за свой подбородок.
– Я скоро вернусь, – Вячеслав выходит из палаты.
Светлана открывает глаза.
– Виктор! Что?! Что произошло? У меня ужасно раскалывается голова.
– Мы знакомы? – доктор хмурит лоб, пытаясь вспомнить.
– Это для тебя всегда так удобно. Частичная амнезия спасает семьи! – сарказм у неё не получается, видно, что Виктор понятия не имеет, о чём она говорит.
– Светлана Юрьевна! Вы в больнице. Я ваш лечащий врач – Виктор Петрович. У вас посттравматический шок. Возможно, частичная потеря памяти. Также действие наркоза ещё не прошло. Вы попали в автомобильную аварию. Мы сделали вам операцию. Она прошла успешно. Но вам нельзя вставать. Если вы хотите, я могу позвать психолога.
– Этот сон… он был такой яркий. Вы правда не мой муж? А то у меня… у нас во сне совсем отношения не складывались, – смущается Светлана. – Вы выглядите как он, точь-в-точь.
– Могу вас заверить, что нет, я не ваш муж. Не волнуйтесь.
В палату входит Вячеслав.
– Слава, сы… – вовремя останавливается она.
Вячеслав с непониманием смотрит на Виктора Петровича.
– Светлана Юрьевна, всё будет хорошо. Вы нам обязательно расскажете свой сон, а сейчас отдыхайте.
Доктор наклоняется, смотрит зрачки пациентки. Проверяет показания приборов. Вячеслав и Виктор Петрович выходят из палаты.
– Да, что-то наш Борис опять намешал. Ух, нарколог с правом анестезиологии!
Они смеются.
Через несколько недель пациентка Светлана уже была готова к выписке.
– Спасибо вам, Виктор Петрович. Я этого никогда не забуду! Вы подарили мне новую жизнь! – Светлана целует своего доктора в лоб.
– Всего вам самого доброго, и берегите себя! – Виктор Петрович смотрит ей вслед.
– Виктор Петрович, как вы думаете, там, во сне, когда я была на грани смерти… это был ад или рай? – Светлана смотрит в глаза Виктору.
– Вам решать, Светлана Юрьевна! И сердце не обманешь. До свидания.
Светлана выходит на крыльцо больницы. Смотрит на яркое солнце и подставляет лицо его лучам, с удовольствием ловит тепло. Сквозь тонкое летнее платье пальцами нащупывает шрам слева на груди. Она улыбается и уходит, одинокая, но такая свободная и счастливая.
Невидимка
Сафрон Тихонович и так был человеком незаметным, а тут ещё стал почти прозрачным, то есть невидимым.
Это случилось не вдруг. Его перестало замечать руководство, и коллеги не обращали на него внимания. Сафрон Тихонович даже не придал бы значения данной перемене, если бы не череда последующих событий.
Работал он в научно-исследовательском институте со сложным названием – «Изучения наноматерий в квадратичном цикле пространства нулевых биений», сотрудники которого дали ему сокращённое название «ИзНАН» – «Изучения НАНоматерий…». Коллеги из других НИИ работников института дразнили «изнанцы» – и просто чтобы позлить, и завистливо намекая на то, что неплохо бы им познакомиться с «изнанкой фортуны». Сафрон Тихонович, как и его сослуживцы, прекрасно знал данное обидное прозвище, но не придавал ему большого значения. Некоторые «изнанцы» в отместку придумывали различные прозвища научным сотрудникам других институтов, а Сафрон Тихонович был человеком кротким, миролюбивым и не лез в межинститутские распри. Его отличала доброта – всегда здоровался и первым подавал руку, улыбался и никому плохого слова не сказал за всё время безупречной работы.
В делах исполнителен. Занимал должность технического писателя, качественно выполнял обязанности. Из-за этого в период реформирования НИИ, когда бывший институт «По исследованию тяжелых металлов в среде с конденсированной влагой» не без кадровых потерь преобразовывался в «ИзНАН», Сафрону Тихоновичу не указали на дверь, и он сохранил место. Впрочем, накопив рабочий стаж более трёх десятков лет, не продвинулся по служебной лестнице и выполнял практически те же функции, что и всегда. Он любил писать – чётко, грамотно, красиво и в каком-то смысле интересно. Хоть и пенсия была не за горами, ему удавалось создавать такие технические тексты, что начальство иногда восклицало: «Да, вот эта инструкция с изюминкой!» или «Возьму-ка формулярчик Сафрона Тихоновича, на ночь почитаю». Хотя материально Сафрона Тихоновича руководство поощряло редко, он не обижался и занимался делом. Семьи у него не было, так что средств на жизнь хватало.
Рабочее место Сафрона Тихоновича было небольшим, под широкой лестницей. Лестница вела на следующий этаж, где располагались кабинеты высшего руководства института. Людей по этой лестнице ходило мало: то ли потому что начальство часто было в разъездах, то ли, наоборот, потому что руководило с усердием и не терпело лишнего волнения. Шаги над головой редко беспокоили Сафрона Тихоновича. У него было всё для работы – широкий стол с двумя мониторами, шкаф с технической литературой и пустая тумбочка, в которой он хранил карандаш для собственных заметок и старую шариковую ручку для подписи работ. Тумбочка выполняла и другую функцию – на ней стоял принтер, редко бывший в употреблении после нововведений с подписанием документов цифровой подписью и использованием электронного документооборота. Сафрон Тихонович боялся этих новшеств, но, будучи человеком неглупым, просидел несколько дней, изучая техническую документацию по данным темам, и, наблюдая за работой с электронными документами других сотрудников, быстро вошёл в курс дела. Принтер стал бесполезным, возможно, даже был списан, и тумбочка уже не хранила в себе большие стопки чистых листов. Но Сафрон Тихонович не стал избавляться от принтера – он был дорог, как бывший друг и помощник. Позади рабочего места Сафрона Тихоновича была дверь в экспериментальную лабораторию. Этой дверью никто не пользовался, главный вход в лабораторию был с другой стороны. Она была отдана молодым аспирантам для проведения инновационных научных опытов. Иногда из помещения лаборатории доносились странные звуки – щелчки, потрескивания, низкий гул, – но это не отвлекало от работы Сафрона Тихоновича. Конечно, ему было любопытно, что там происходит, но из-за врождённой застенчивости он не решался выспрашивать о проводившихся в лаборатории опытах.
Видя непосредственного руководителя, Сафрон Тихонович вставал с места, с почтением протягивал руку для пожатия и кивал головой, здороваясь. А тогда, когда всё началось, начальник – Эдуард Викентьевич, – как обычно, подошёл к столу Сафрона Тихоновича, вставшего с ритуальным приветствием, но шеф посмотрел как будто сквозь него, оглянулся по сторонам и ушёл. Так и остался стоять Сафрон Тихонович с протянутой рукой, не понимая, что произошло. Пожал плечами и вернулся к работе, думая, что с его шефом что-то не так, что-то не в порядке. А как оказалось в дальнейшем, не в порядке был сам Сафрон Тихонович.
После работы Сафрон Тихонович отправился в магазин, чтобы купить продукты. Сначала всё было обычно. Он взял корзинку, направился в отдел овощей и стал с серьёзным видом выбирать огурцы, пробуя их на твёрдость и проверяя пупырчатость. Самые крепкие и привлекательные клал себе в корзину. Уже собрался в молочный отдел, но заметил, что на месте, откуда он только что брал огурцы, лежат новые, очень похожие на те, которые находились у него в корзине.
Сафрон Тихонович был озадачен. На всякий случай снял очки, протёр их платком, на расстоянии посмотрел сквозь них и снова надел. Огурцов, которые он только что видел собственными глазами, на прилавке не было. Сафрон Тихонович был человеком достаточно решительным, но в тот момент ещё и голодным. Поэтому решил во всём разобраться, но позже, и не стал экспериментировать больше с огурцами. Выбрав все необходимые продукты, он направился к кассе. Выложил вещи из корзины на движущуюся ленту и подошёл к женщине-кассиру. Та нажала кнопку, и продукты по ленте пододвинулись к ней. Сафрон Тихонович посмотрел на кассу в ожидании. Но женщина смотрела в сторону, как бы высматривая покупателя. Сафрон Тихонович откашлялся, пытаясь привлечь внимание. Кассирша посмотрела перед собой и всё-таки увидела его, воскликнув: «Ой! Извините, не сразу вас заметила!» Сафрон Тихонович похлопал себя по бокам и про себя удивился: «Как можно меня не заметить?» Странности продолжались, и уже на выходе из магазина перед Сафроном Тихоновичем не открылась автоматическая стеклянная дверь. Он махал руками и даже попрыгал, пытаясь призвать датчик движения двери к действию, но все попытки были тщетными, пока сзади не появилась молодая пара. На них сработал датчик, двери открылись, Сафрон Тихонович проскользнул наружу и в глубокой задумчивости пошёл домой.
Дома, без приключений, он поужинал. Непонятные вещи продолжились, когда он смотрел телевизор. Шёл художественный фильм «Город Зеро». Сафрон Тихонович сидел на диване и отдыхал. Вдруг изображение на телевизоре стало двойным, было такое ощущение, что на одном экране показывают две программы одновременно. Второе изображение словно проявилось сквозь первое. Сафрон Тихонович прищурился. Да, шёл фильм, и поверх картинки показывали рекламу. «Это что? Новые технологии рекламы?» – возмутился он про себя. Решив, что это уже чересчур и так смотреть фильм нет никакой возможности, Сафрон Тихонович выключил телевизор и взял в руки книгу. С чтением проблем у него не возникло.
Утром Сафрон Тихонович направился на работу. В троллейбусе привычным движением достал электронную проездную карту и приложил к считывателю. Зелёного знака, оповещающего об оплате с карты, на маленьком экране не появилось. Сафрон Тихонович повторно прикладывал карту, но безрезультатно. Вероятно, считыватель неисправен. Он был человеком воспитанным и приличным, поэтому достал бумажник, отсчитал монетами плату за проезд и заплатил кондуктору. Заскучавшая кондукторша охотно взяла деньги, это как-то успокоило его.
На проходной «ИзНАНа» снова случился неприятный момент. Уже бесконтактная карта сотрудника института не сработала. Сафрон Тихонович не мог попасть на работу. Ему пришлось обратиться к охраннику, который тихо спал в кресле:
– Разрешите пройти, моя карта не работает. Вероятно, сломалась.
Вздрогнув от неожиданности и открыв глаза, охранник увидел… растворяющегося в пространстве человека. Охранник часто заморгал, и теперь перед ним стояла знакомая фигура, обычная, непрозрачная.
– Здравствуйте, Сафрон Тихонович. Что-то вы сегодня рано. Давайте карту, мы проверим и выдадим новую после обеда.
Сафрон Тихонович был уверен, что пришёл на работу вовремя, может, только на минуту опоздал из-за задержки на проходной. Посмотрел на наручный хронограф. Он показывал ровно 9:00. В холле первого этажа института висели красивые настенные часы, на которых было 8:23. «Изнанцы» чётко следили, чтобы все часы в институте показывали точное время. Всё-таки институт «Изучения наноматерий…», и неправильно было бы, если бы часы отставали или убегали вперёд. Один умелец, младший научный сотрудник, даже сделал синхронизацию всех часов учреждения с кремлёвскими курантами на Спасской башне. Как ему это удалось – он держал в тайне. Но когда приезжали министры или чиновники, руководители «ИзНАНа» с гордостью рассказывали этот неоспоримый факт. Про это знал и Сафрон Тихонович, но решил лишний раз проверить:
– Простите, а сколько сейчас времени на ваших? – обратился он к охраннику.
– Половина девятого.
– А поточнее?
– Восемь часов, двадцать три минуты. Давайте вашу карту, – проговорил охранник.
Сафрон Тихонович отдал карту-пропуск и прошёл внутрь. Посмотрел на часы и перевёл стрелки назад на 37 минут. Добрался до рабочего места, включил компьютер и сел в кресло. Открыл текущий рабочий документ и принялся за дело.
Обычно его никто не беспокоил на рабочем месте, все задания он получал по электронной почте и так же отсылал разработанные документы в электронном виде в архив. К его столу быстрым шагом шла секретарша начальника.
– Сафрон Тихонович, вас вызывает к себе Эдуард Викентьевич! – громко сказала она.
– Меня?! Да, иду, – ответил Сафрон Тихонович.
Со смешанными чувствами он направился к непосредственному начальнику в кабинет, в котором не был несколько лет.
– Приветствую вас, Сафрон Тихонович, – поздоровался руководитель.